Мужицкие кости истлели, наверное, лишь пепел летит в заводскую трубу. Простые кресты, обелиски фанерные из памяти вытравил сфинкс-Петербург. Останки подавлены тяжестью зодчества. Забвения камень кого воскрешал? Крестьянской фамилии, имени, отчества не сыщешь с огнём: для простых ли скрижаль? Два века спустя – не один безымяннейший, истёртый тюремной машиною в пыль... Мне сколько от боли ходить без ума ещё по тем невозвратным, кто был и не был? Одеты в казённое, не домотканое, лежат штабелями средь долгих снегов. Родные берёзы застыли над Камою, над первопроходцами Березников. Лежат мужики, но лежат и учёные, поэты, художники – цвет и расцвет. Нещадно давили тридцатые, чёрные. Губил каждый город и каждый разъезд. Шаламов здесь выжил, но все ли Шаламовы? И химия дымом кровавым кадит. Хожу, размышляю, и меркнут желания: мой долг непомерен, мне больно ходить... | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
