Память прожитых жизней мне душу гнетёт. Унесенный в подвал пра-пра-бабкин комод (сколько рожиц забавных, забытых имен во младенчестве дед нацарапал на нём; сколько ценных бумаг, обратившихся в дым, детских локонов тех, кто скончался седым, безымянных портретов и жёлтых газет, писем с марками стран, что на карте уж нет, порыжелой трухи из засушенных роз, жутких тайн, что не стоили пролитых слез он блаженно хранит) уподоблю едва ли мозгу старому, где, как в бездонном подвале, в пирамиде, погрёбшей царей и рабов, в душном склепе, где тесно от милых гробов, горы трупов, как совесть, грызомы червями - то, что жило лишь миг, умирает веками. Это спальня с разубранной брачной постелью, в ней пылятся цветы, плесневеют пастели, и слоняются призраки тех ароматов, что на шёлк простыней изливались когда-то, рассыпается полог, ржавеет шандал, в тусклой бронзе мутнеет зеркальный овал (всё видал он - одной лишь любви не видал!). Дней увечных толпа коченеет и стынет на пустой, занесенной снегами равнине. Беспросветность тоски, пресыщенья угар отравляют бессмертия проклятый дар. Дух живой, Сфинксу вечному я уподоблюсь, стану голой скалой, чья последняя доблесть - смертных муки и радости все позабыв, смерть поправ, одному средь песков неживых ветры дикие радовать песней унылой... и однажды узреть, как погаснет светило. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
