Ирина Егорова

12 мая

Телефонный звонок раздался в одиннадцатом часу вечера, когда, после насыщенного трудового дня, трудно было заподозрить какое-либо желание, кроме одного: лечь спать. И в ответ на ухайдоканное «Алло!», после паузы послышалось осторожное и точное, как змеиный укус: «Говорите, больной!»

-...Ах ты, господи... - и, отпустив перехваченное горло старательным вы-дохом, выпалила легко и весело. - Говорит и показывает... больной!

(Большая удача, что никого не оказалось на кухне, потому что никакими силами не удалось бы скрыть перемену в голосе, столь же разительную, сколь и не поддающуюся дрессировке).

- Я сейчас здесь, в десяти минутах - езды от тебя. Ты сможешь как-нибудь выйти? - говорит заговорщицки, но так, как будто бы наш разговор прервался тому назад 8 минут, а не месяцев.

- Ну, ты даёшь!.. М...м... даже и не знаю. Попробуй перезвонить через четверть часа, я прозондирую почву.

- Хорошо.

Бросив трубку, помоталась в смятении минуты две по кухне, как муха в поисках окна, после чего метнулась в ванную и влезла под горячий душ. Со-мнения одолевали, даже, несмотря на долгий изнурительный пост.

С почвой-то как раз всё было в полном порядке: домочадцы мирно спа-ли, а муж отправлен был на вольные хлеба ещё тогда, в пору последнего сви-дания с моим дорогим абонентом.

Но рассекречиваться не хотелось, так как к накалу радости наших встреч всегда подмешивался ручеёк яда, безжалостно разъедающий иллюзии о со-вместном счастье. И спастись от этого под предлогом бегства к ревнивому мужу было как нельзя более кстати.

Хлеща себя по бокам упругими струями, вспоминала, как истово в по-следний раз он просил остаться, уверяя: уже забыл, что бывает так хорошо.

И действительно, невозможно поверить, что столько лет снова и снова может быть так умопомрачительно сладко, до полного освобождения, заки-пания, испарения, улёта куда-то в бесконечность, до растворения без остат-ка...

И, наверное, вовсе невозможно было бы оторваться друг от друга, если бы не его настырные расспросы о том, когда, сколько и как было у меня с другими. И не его навязчивая идея продемонстрировать всю эту нашу фее-рию кому-нибудь ещё, отчего полёт сменялся резким заземлением и поташ-ниванием, как бы падением в затяжные воздушные ямы.

В тот раз, спасаясь от нарастающего тошнотворного чувства, вешая ему на уши какую-то лапшу про ревнивого мужа, умудрилась даже забыть пер-вый в жизни букет, который он вдруг подарил, позабыв свою патологиче-скую жадность.

И хотя это были, конечно же, не розы, а даже наоборот - васильки, но жалко было до смерти и их, и себя, когда, проснувшись среди ночи, рыдала всласть безутешно и долго.

Снова раздался звонок. Прямо из душа бросилась к телефону, оставляя на полу, стекающие струями, лужи. В ухо - осторожно, ощупью:

- Алло! Это ты?

- Я за неё!

- Ну, и?..

- Подъезжай, чего уж там. Шут с тобою, золотой рыб.

- Ты куда выйдешь - подальше, или...

- Давай, к подъезду. Прохладновато в такую позд-нотищу.

- Понятно, машину - к подъезду!

- Минут, эдак... через 20.

- Ясно. Через 20.

- Ну, давай!

И побежала утирать себя и разливанные кругом реки, весело намурлы-кивая: «...след кро-ва-вый сте-е-лется по сы-рой тра-а-ве...». Слегка приче-сать и приукрасить себя, душистую и розовую после душа: «...Э-э-эх, по сы-рой тра-а-ве... Да! Удалась!». А кстати, ещё и накинуть на себя хоть что-нибудь недурно бы, ночной прохлады и приличия ради.

И подождать ещё минуток хотя бы 5. Сердце утихомирить слегка. Да и он пущай потомится хоть немного... нефига!

Ветер успел распотрошить меня всю с ног до головы, пока промелькнула из подъезда в машину. Впрыгнула. Захлопнула. Пауза. До чего же родная морда. Сегодня страшно похож на себя, того, которого так долго любила и ревновала до нечеловеческой боли, и столько раз готова была убить, испепе-лить, стереть с лица земного.

И, чтобы не помереть, не взорваться, как ядрёная бомба, писала жаркие, гудящие неистово, стихи. Разрушила свою семью, А потом, в борьбе за жизнь, выдралась от него, любимого, хотя держал до последнего, ушёл от жены, кричал, что разводится, всё равно сбежала замуж, родила дочку, не-сколько лет к себе не подпускала. Считала, что освободилась...

Посмотрел протяжно, потом тронулся с места.

- Ну, куда едем?

- Не знаю. Куда хочешь.

- У тебя сколько времени?

- М... м... где-то... час.

- Да? Жалко. Тогда ко мне не успеем, а то могли бы.

- Значит, не успеем. Вези куда поближе. Нам не привыкать.

Крутанул рулём куда-то в заросли между гаражами. Дальше, глубже, круче. По кочкам, по кочкам...

- Правильно! Ударим автопробегом по бездорожью и разгильдяйству...

- Побалагурь, побалагурь - говорит, выкручивая руль в аккурат над ка-кой-то канавой так, что мотаемся вприпрыжку, сгрудившись в кучку.

- Над пропастью - не ржи!

- Ну вот, - и припал поцелуем долгим и проникающим, как пулевое ра-нение...

И узнавание каждой клеточки всем естеством... запаха, вкуса, форм... и всё так точно прилажено друг к другу... не выдумать гениальней и точнее... сцепляется, вливается, перемешивается, и, прорываясь, несётся

вдруг неведомо куда, с яростной радостью, выпутываясь из одежд... ту-да...

Вдруг - стоп! Свет в глаза... Фары. Лай... Кажется, отъехало куда-то вниз сидение... Рванулся к рулю: «Тише, не поднимайся! Подожди, мужик какой-то, с собакой...»

Снова какие-то горы и пригорки, лужайка среди зарослей. И горячие всезнающие руки, и объятия во всю длину, всеми поверхностями и глубина-ми... Ва-а-ауа-уа-а!..о-о............нет ничего полнее... и благодарнее. .. и ярче... нет... нет... нет... не бывает.

Странно, что он молчит. Обычно столько успевает сказать хорошего, аж жжётся всё внутри... и плохого тоже... А сегодня - почти ничего. И всё равно, всё тело, обернувшись душой, поёт и парит беспечно.

Потянувшись ногами кверху, прошлась по ветровому стеклу босиком, напевая: «...На пыль-ных тропинках да-лё-ких пла-нет... ос-та-нутся на-ши следы...»

- Перестань, ты что делаешь?

- Я тебе следы свои оставляю. Слушай, а ты что же меня с днём рожде-ния не поздравил?

- Поздравляю! Считай, что это - мой тебе подарок!

- Фигушки! ЭТО - МОЙ тебе подарок.

- А чего ты хочешь?

- Хочу букет роз, самых лучших. У меня с позавчера дома целая оранже-рея. Есть такие огромные – ноги метрового роста, а сами - с небольшую ка-пусту величиной. И всяких разных других цветов - страшное количество.

- Так я не понял всё-таки: у тебя их много или мало?

- Много! Но мне - мало! Чего тут не понять-то?

- Ну, тогда говори, где их тут можно купить?

- Когда подъехали к метро, прямо на углу был магазинчик с многообе-щающей вывеской «Цветы», а ниже табличка «Открыто».

- Ура! Открыто! - запрыгала я радостно.

- Как же, как же. Закрыто, - резюмировал он ехидно, разворачивая руль от не подающих признаков жизни магазинчиков. - Но ты не расстраивайся, к следующему разу с меня букет.

- При таких интервалах, к следующему разу с тебя будет уже, как мини-мум, два букета.

- Хорошо, с меня два букета.

На развороте у моста у светофора сошлись неловко, перегородив дорогу, ГАИшник с какой-то машиной. Он вдруг разозлился ни с того, ни с сего, раз-нервничался. Когда подъехали к дому, остановился, сделал паузу и сказал небрежно: «Да, можешь меня поздравить. Я развёлся».

- Здрассьте! Так ты уж лет сто, как развёлся.

- Нет, я уже теперь официально! Осталось только бумаги получить.

- Ну, поздравляю.

- Но я их уже точно получу.

- Молодец.

- И сразу же женюсь!

- ???!!!

- Да, собственно, мы уже давно вместе живём. А ты что, не знала? Да! Давненько мы с тобой не виделись!

- Давненько.

- Да она у меня уже где-то с полгода живёт.

- Ну, и как?

- Хорошо.

- Что именно?

- Всё.

- Да?... - по моей скрюченной рожице он заподозрил некоторое недове-рие.

- А что?

- В свете последних событий тезис «Хорошо» вызывает большие сомне-ния. А кстати, если бы мы поехали к тебе, как бы она к этому отнеслась?

- Ну... она отнеслась бы плохо. Но её сейчас нет. Уехала к родителям. Уже два дня назад. Это меня извиняет?

- Да как-то не очень. Надо же! А я вот, наоборот, разводиться затеялась.

- Да-а-а?! ! А где же муж?

- Да муж - всё там же, только сил моих больше нет. В баню! А по поводу дальнейшего замужества пока нахожусь в стадии выбора. Предложения есть, но что-то ни одно из них не радует. Тебе проще: среди женщин - не фиг де-лать найти такую, чтобы было всё хорошо, а вот среди мужиков - поди по-пробуй! Так что я пока, видимо, повременю. Ну, ладно, я тебя поздравляю! Как женишься, тащи парочку букетов. А можешь и до того.

Наблюдать себя со стороны было почему-то до щекотки смешно. Кайф! С мужем развожусь, любимый женится. Вот будет прикол, если я к тому же умудрилась забеременеть. А что? Возьму и рожу ребёночка. Обхохочемся!

Но ощущение праздника упорно не желало проходить. На эту нашу со-вместную вечность почему-то больше уже ничего не влияло. И сродни стано-вилась кошачья наглость булгаковского Бегемота, отхлёбывающего керосин из примуса, а на известие, что «...это нас арестовывать идут», безмятежно бросающего: «А-а! Ну-ну!..».