Ну, здравствуй, дорогой... Как и обещал - по прибытии и полном устройстве отпишу тебе обо всем. О житье-бытье моем, о том, как оно здесь.

Сегодня главным событием дня был, наконец, долгожданный переезд.

Накануне вечером я страшно волновался - как в ночь перед «Дембелем»!

Пытался себя успокоить, даже делал вид, что мне безразлично; ведь представить трудно - какой уж по счёту этот переезд - ничего не помогало!

Ночью я не спал. Мысленно я уже ходил по комнатам моего домишки, любовно гладил руками давно небеленые стены и, как настоящий ворчливый дед, недовольно бурчал себе под нос, глядя на доведённый до отчаянного состояния камин в зале. Выходил в сад и хозяйским взглядом уже прикидывал, где лучше будет смотреться беседка. Так и «пробродил» по дому до рассвета.

Утром уже не мог дождаться того часа, когда я смогу покинуть моё временное пристанище! Ты ведь помнишь - я никогда не любил долго находиться в гостях. Когда, наконец, я стоял перед своим последним в этой жизни пристанищем - не смог сдержать слез! Передо мной словно висела огромная картина, которую я нарисовал в своём воображении ещё тогда, в незабываемом, теперь уже таком недосягаемо-далёком 2002м году!

Дом стоит на живописном утёсе, с которого открывается вид на Чёрное море! Сразу за калиткой, в ста метрах от дома - лес, а слева сад! Мой сад!

За домом артезианский колодец с «журавлём» и старинным, деревянным ведром на нём! Кто бы мог поверить, что в наше время можно ещё найти такое! На окнах ставни как я всегда мечтал, и даже вышитые, ручной работы, самые настоящие, старинные, русские занавески-задергушки!

Здесь как будто остановилось время. Здесь нет автомобилей с навигатором вместо руля, нет ванной комнаты без воды, и даже свет включается рукой! Здесь почти всегда ветер. Может быть, поэтому деревья в саду, даже молодые - такие крепкие, сбитые.

Трудно передать словами пьянящий аромат в воздухе! Он заполняет всю округу. В нём - соленая свежесть моря, терпкий аромат весенней земли, и кружащий голову запах первой бархатной травы!

Есть что-то ещё в этом чудесном коктейле - я пока не понял. Может быть это запах леса?

Да, пожалуй. Запах сопревших за зиму листьев, запах хвои и сырости. Как долго я мечтал напиться допьяна этими ароматами! Лечь на сырую землю и вдыхать, впитывать в себя неповторимый, такой родной запах земли Русской!

Сейчас думаю только: успеть бы надышаться вдоволь этим запахом. Боюсь, что досыта надышаться не успею - сколько бы мне не суждено было ещё прожить...

Недалеко от моего утёса - небольшая деревенька. Это меня очень радует!

Если бы я был лишен удовольствия слушать по вечерам задорную петушиную перекличку и лай собак - я бы, наверное, многое потерял!

Вчера, уже вечером я был здесь и удивился: как хорошо слышен размеренный пульс деревни; лай собак, петушиные арии, даже мычание возвращающегося в деревню стада коров. Да вот, сегодня вечером, на закате солнца, когда ветер немного приутих было хорошо слышно как весело и беззлобно материться деревенский пастух, разводя по домам разномастных бурёнок.

Я сейчас сижу в пустом зале, распахнув настежь все окна.

Хотел побаловаться свечёй, но её дуэт с ветром в этой симфонии - не получается. Включать свет не хочется, жалко нарушать долгожданную идилию; поэтому пытаюсь писать дальше при естественном освещении. Сегодня полнолуние - если поднапрячься то можно писать. А писать так хочется!

Я долго думал: кому написать первому о своём сбывшемся счастье? У меня много близких людей, есть немало друзей, но сегодня у меня такая тема, что всю её до конца я смогу раскрыть, пожалуй, только тебе.

Сегодня я хочу искренне сказать тебе огромное спасибо за всё то, что ты сделал для меня! Я ничего не забыл! А если что и затерялось в закоулках моей памяти -то и это я однажды вспомню. У меня теперь будет много времени для воспоминаний.

Спасибо тебе, что 38 лет назад в 94м году ты принял меня как родного - без расспросов и допросов. Ты не ждал, не присматривался ко мне - ты в первый же день заговорил со мной по-дружески - на «Ты». Как я благодарен тебе за то, что тогда ты был тактичен и терпелив. Я боялся расспросов о том, как смог я оставить всё то, что было мне бесконечно дорого: мой городок в Киргизии, дом в котором прошло моё нелёгкое, но, тем не менее, счастливое детство, любимую работу, моих боевых товарищей, с которыми не раз мы смеялись смерти в глаза... Тот дорогой и бесконечно родной, голубоглазый и вихрастый кусочек себя...

Я бы конечно не смог тогда ответить тебе на эти вопросы. И ты это понял тогда. Ты просто с доброй улыбкой на лице сказал мне, чуть картавя «Willkommen mein Freund»*и первым подал мне руку.

Ты показал мне новую для меня жизнь во всех её аспектах, не скрывая ничего! Хорошее, ты показывал с гордостью и искренней радостью, плохое, - со стыдливо опущенными глазами.

А потом началась новая глава моей жизни. Всяко бывало: хорошо и плохо, весело и печально. Бывало: хватала за горло тоска по родине, по сынишке, и, казалось, я вот-вот задохнусь от отчаяния и безсилия что либо изменить! Ты это понял тогда и нашел возможность отпустить меня.

Я никогда не забуду, как смотрел ты на меня глазами-окнами Аэропорта «Франкфурт»...Ты молчал и грустно улыбался мне в иллюминатор «Боинга». Ты храбрился из последних сил, но по мраморным щекам твоим катились капли дождя.

А я молчал, отвернувшись, что бы не смотреть на тебя. Что я мог тебе сказать...

В чемодане лежали все мои документы, и накануне были отданы необходимые распоряжения на случай «если вдруг что... если не вернусь».

Я тогда вернулся. И ты встретил меня в октябре по-весеннему голубыми небесами и радостным сиянием солнца. Мы снова были вместе, мы остались друзьями!

Сколько было потом хорошего, незабываемого.

Бушующей зеленью апреля ты поздравлял меня с тридцатым днём рождения и свадьбой! Прохладным июльским ливнем ты остудил мою разгорячённую голову, когда я пьяный от счастья вышел из здания роддома, ещё храня на ладонях тепло моей милой дочурки, которой в тот момент было двадцать минут от роду!

А потом... потом я знакомил её с тобою. Когда мы гуляли по городскому парку ты заботливо, как отец прикрывал ветвями вековых дубов её головку от палящего зноя, тешил её игрой диких уток на озере, и расстилал для нас зелённый ковёр на его берегу.

Мы возвращались домой в подаренную тобою прекрасную, просторную квартиру, где с балкона открывался вид на старинную крепость на горе.

Мы снова и снова упивались нашим семейным счастьем, а ночью, когда дети уже спали, я выходил на балкон и от всей души благодарил Бога за всё что имею.

За то, что я живу в стране, где я - Личность с большой буквы, где я - Человек! За то, что не кончается хлеб на моём столе, и мои дети имеют всё для того, что бы быть счастливыми! И я не уставал благодарить за всё это!

...А потом я подолгу смотрел на голубоватый свет неонового фонаря под окном и говорил с тобой. Я мог рассказывать тебе все, что было на душе: хорошее и плохое, лёгкое и тяжелое, - всё, чем была полна моя душа...

Мы стояли с тобой друг против друга; я - только начавший жить желторотый птенец и ты - седовласый старец, переживший эпохи.

Я как отцу жаловался тебе, что при всей здешней роскоши - тесно мне и неуютно, словно в костюме с чужого плеча.

Говорил, что не могу привыкнуть к тому, что люди живут, не замечая друг друга, и что дети обращаются к взрослым на «Ты».

Рассказывал о тяжелом чувстве одиночества, которое пронзило мою душу, когда я стоял на поляне перед одинокой берёзой и почувствовал вдруг что это не наша, не русская береза, чужая...

...И воздух здесь пахнет не так и небо не такое голубое как у нас!

Ты меня тогда не понял, и только молчал, сочувствуя мне. Ты просто видел, что мне было плохо, и был тогда со мною рядом. Я тогда оценил это.

Мне хотелось сказать тебе что-то тёплое, хорошее, но на душе было свое. И я сказал тебе честно об этом. Что я люблю тебя, но не смог полюбить твоих детей.

Они никогда не станут мне родными. Я и они - два совершенно разных мира и нам никогда друг друга не понять! Я помню, как огорчённо ты тогда замолчал и понурил голову. Прости за то, что тогда я причинил тебе боль!...

Трудно представить, что 30 лет прошло с тех пор!

Я хоть и не считаю себя стариком, тем не менее, не могу не считаться с реальностью - пятеро внуков называют меня «Дед». Им и невдомёк что их дед чувствует себя сейчас гораздо моложе, чем в 35 лет.

Да, конечно седины добавилось, а волос поубавилось, но загляни в мою душу - обожжешься, - столько там ещё огня и неизрасходованной энергии!

Теперь я понимаю, что значит: «тело стареет - душа молодеет!» Это сказано обо мне. Когда думаю об этом - хочется кричать от счастья, но кричать мне негоже - поэтому я просто тихо молюсь, благодарю Бога за подаренный мне однажды мир в душе и уверенность в спасении.

Как бы я прожил эти 30 лет, не имея того неземного мира и покоя в душе. Как много я имею в том, что не боюсь мыслей о смерти! Смерть для меня сейчас не более чем очередная, последняя смена места жительства, обещающая мне так много!

Об одном только жалею: что преступно много лет своей жизни я прожил, не имея уверенности в спасении. Я не жил - я прожидал и прожигал дни!

Каждый день начинался в пять утра с тяжелого чувства неудовлетворённости вчерашним днём и неуверенности в том, что наступивший день будет прожит полноценнее. Каждый день разменивался на восьми часовую рабочую смену, восемь часов домашней суеты в которой не получалось найти пол часа для чтения Библии или просто для тихого общения с Богом и ещё восемь часов сна - томительного ожидания наступления нового, такого похожего на все, дня. Из дней складывались недели; с тяжелыми понедельниками и долгожданными пятницами, за которыми, впрочем, неминуемо наступали опять же понедельники и так пролетали месяцы, годы...

Не хотелось думать о том, что когда-то этому течению жизни будет конец и тогда придется подводить печально итоги. Но эти мысли неумолимо преследовали меня, мешая насладиться жизнью. Это продолжалось до того дня, когда я понял, что больше так жить я не могу! В тот день я снова смог восхититься тем, как мудро использует Бог порою негативные факты в нашу пользу!

Тяжесть жизни часто давит на нас и сгибает колени... для молитвы, а противный ветер трудных обстоятельств, словно бумажного змея взметает нашу душу к небесам.

Я стоял на коленях и просто молчал... Что мне было сказать Богу кроме «Прости!» и «Помоги»? Всё моё существо вопияло к Богу в этой немой мольбе!

Я не знаю, сколько времени это продолжалось. Помню только, что, в какой то момент, я словно вышел из тени на солнце. Стало тепло и светло. Необыкновенное чувство лёгкости наполнило всё моё существо, и я понял - свершилось!

...Я не стану теперь описывать подробно всю ту гамму неведомых мне доселе чувств, скажу только, что с того дня вся моя жизнь приобрела, наконец, смысл.

Я имел уверенность в спасении! Меня уже не мучил вопрос: «Спасён ли я?» - я знал «Да!» Отныне, навеки и навсегда!

Тревожило другое: мысли о том, что столько ещё моих друзей и знакомых - не знают Того, Кто способен вот так вот - в одночасье изменить жизнь, сделать её насыщенной радостью и вложить в сердце мир, который превыше всякого разумения! О том, что время коротко и нельзя терять ни минуты. Что всю мою энергию, нужно использовать для того, что бы каждым днём моей жизни показывать людям Бога и таким образом давать им шанс.

И ещё с изумлением думал: «Поразительно! Я ведь всегда считал себя верующим! Что же тогда это было?» Этого я так до сих пор и не понял... Но теперь это не важно. Я имею главное: то, ради чего стоит жить!

...Понимаешь ли ты, о чём я говорю? Ты, видевший в своей жизни так много! Ты – такой религиозный, набожный. Ты, стоящий в тени бесчисленных церквей, но хранящий в сердце своём зловещую смертную тень невиданного безбожья, мертвой религии и наигранного благочестия!

Я навсегда оставлю в сердце твой облик, хотя никогда больше тебя не увижу.

Я желаю тебе ещё тысячи лет жизни, мира, радости, счастья, мой дорогой, мой любимый Darmstadt!!! 03.04.2032.

с. Луговое

Россия