Коньяк на исходе дня удивительно хорош, не потому, что только в это время можно полюбоваться его оттенками в лучах заходящего солнца, впитывая в себя мелкими глоточками его тепло и представляя всю непростую жизнь этого янтарного напитка, начиная от любопытства в жаркой юности на виноградниках, тревоги при соприкосновении с шершавыми ладонями сборщиков, стрессе под безжалостным прессом и долгими годами раздумий в темноте подвалов, когда редкие встречи с мастерами ограничивались лишь однообразными вопросами о здоровье, а, возможно, потому, что в конце рабочей недели, остановившись после вечных проблем и суеты, внезапно ощущаешь пустоту в душе и потребность чего-то значимого, ради чего стоит жить, и нужен кто-то, умный и чуткий, кому можно будет, не стыдясь, попытаться выразить неясные мысли о главном. С годами друзей становится все меньше, а накопившиеся проблемы разделяют оставшихся все больше. Это молодость объединяла нас жаждой познания и радости, оставив приятные воспоминания о тех счастливых днях, когда чистая, томящаяся в одиночестве душа рвалась навстречу открытиям и приключениям, а все события с восторгом ложились на белый лист памяти нашего сердца. Постепенно мы начинали различать разнообразные оттенки поступков и событий, незаметно для себя подчищая незримым ластиком первые неровные строчки этих записей, возвращаясь в потаенные уголки нашей памяти, когда душа требовала покоя и умиротворения. Шло время, и записей становилось все больше, бывало и так, что однажды мы безжалостно вырывали целые страницы, пытаясь выщипать даже мелкие обрывки, но они, как занозы, торчали из переплета, то и дело, напоминая о себе незримыми, но очень чувствительными уколами, причем самые болезненные доставались нам от самых близких. Наверное, поэтому большинство из нас общительны в молодости и так одиноки на склоне лет. Счастлив встретивший родственную душу и обрядший с ней покой, ибо она все простит и, если нужно, чужие грехи возьмет на себя, остальные же остаются один на один со своей книгой памяти. Прошлого не изменить, даже если в ожесточении протереть до дыр ненавистные строчки, все равно, сквозь них будет зиять чернота, можно лишь уговорить себя не смотреть в ее темные уголки или научиться читать через строчки.

Коньяк в такие минуты удивительно хорош, не потому, что он затуманивает взор и уводит от реальности, нет, он – собеседник, с которым не страшно заглянуть именно туда, куда обычно мы не решаемся заходить в одиночестве и, упаси Боже, с кем-нибудь посторонним, мы обходим запретные страницы книги памяти окольными путями долго, может быть – годами, пока не наступит час откровения с самим собой, когда ноша станет невыносимой, и растерянные, мечущиеся глаза наши будут искать в людском потоке сочувствующий взгляд, обладателю которого можно открыться, и как ни странно, найдут их в братьях наших меньших. Не буду спорить, возможно, живой, все понимающий взгляд верного четвероногого друга вам ближе, и вы передаете ему свою печаль нелегких воспоминаний, которые он безмолвно будет хранить до конца своих дней, а вы, пережив его, опять будете искать кого-то похожего на него, с такими же умными и преданными глазами. Мы не можем жить в одиночестве, мы рождены для любви или, хотя бы, для размышлений о ней. Возможно, более замкнутые натуры способны открыть, свою душу лишь тем, кто большую часть своей жизни провел в темных дубовых бочках, и знает цену одиночеству. Его терпкий насыщенный вкус только с годами располагает к неторопливым разговорам, и тут нельзя быть скрягой, отдайте, все, что у вас есть, причем, речь не идет о плате за дружбу, вы просто получаете возможность поговорить. Мы ведь готовы платить за книги или фильмы. Я уже слышу хор возражений, о том, что можно поговорить с попутчиком или собутыльником, но в такую искренность я не верю, Часто мы не объективны и склонны приукрашивать события в свою пользу. Обычно мир вращается вокруг нашего центра, а не наоборот, да и не все обладают музыкальным слухом и острым зрением, способностью точно различать запахи и вкусы, помнить или прощать. Мы так непохожи в восприятии мира и тем более – в чувствах, которые эхом бродят потом по закоулкам нашей памяти, то, теряясь в его глубинах, то, возвращаясь вновь, повторенные и усиленные многократным отражением, а то и измененные до неузнаваемости.

Коньяк в этом случае очень хорош, не потому что он так долго хранит в себе тепло своей юности и так щедро готов поделиться им, не потому что он так умело отстранит суету бытия, вытеснив все ненужное легким шорохом своего присутствия в голове, а потому, что возникает доверительное чувство откровенности, которое способен вызвать внимательный понимающий собеседник, чье корректное поведение джентльмена лишает подозрительности, и подталкивает к задушевной беседе. Не берусь оспаривать мнение многих курильщиков, которые разовьют эту тему, наперебой обсуждая уместное присутствие в таких случаях сигареты, кальяна или сигары, даже готов согласиться, что аромат трубочного табака располагает к неторопливым размышлениям, но это уже будет компания на троих, что более подходит к приятным воспоминаниям – об экзотической охоте, спортивных или других победах, удачах в рискованных делах или иных благосклонностях судьбы. Даже хороший виски более уместен встрече с давним приятелем, который с удовольствием устроившись в глубоком кресле у камина, будет во всех подробностях рассказывать о трудностях долгих странствий, неожиданных встречах и удивительных приключениях, которые так украшают жизнь, особенно в умелом изложении бывалого путешественника и красноречивого рассказчика, чей язык становиться столь ярким от прикосновения доброго глотка виски, что слушателю не нужно обладать особым воображением и закрывать глаза, чтобы перенестись из уютной компании в дебри Амазонки или - страстные объятия амазонок, пленивших оратора вдали от цивилизации, и оставившего его в живых только в знак благодарности за проявленные им чувственность и мужественность. Это – иной случай. Для размышлений о главном, когда хочется понять, почему все так, и зачем ты вообще пришел в этот мир, когда уверен, что не соврешь, ибо истина дороже, когда готов коснуться того, что так давно болит, но знаешь, что в одиночку не совладать, вот тут–то самое время откупорить добрую бутылку коньяку, и чем больше символов «Х» будет в его имени, тем меньше непонятного останется после разговора с ним.

Коньяк в таком разговоре будет хорош, только в том случае, если вы не будете заполнять им фужер, бокал или стакан, где он будет выглядеть просто нелепо, а осторожно нальете самую малость его в огромную рюмку, которую можно держать лишь обеими руками, и чувствовать, как он начнет овладевать вашим вниманием целиком, связывать ваши движения и помыслы, потому, что после освобождения из многолетнего заточения, он не может жить в одиночестве, ему необходимо ваше общество, тепло ваших рук, которое вернет его к новой жизни. Не торопитесь пригубить его немедленно, из любопытства - он боязлив и не сразу откроет свои секреты. Только ощутив участие в своей судьбе, теплоту вашего сердца и внимательный взгляд, он оживет, заиграет отблесками и оттенками аромата. Он не приемлет лед ни в рюмке, ни в отношениях. Как недоверчивое существо, он сначала осторожно даст о себе знать и, лишь поверив, откроется, и заиграет всеми гранями своей богатой натуры, но если, вам не удалось почувствовать это, отставьте и коньяк, и разговор для другого случая. Всему свое время и место. Однако если искра промелькнула меж вами, верьте – он вас не подведет. С другой стороны, тот, кому не дано понять, почему некоторые предметы – фотографии, перстни, книги или неприметные безделушки сопровождают нас всю жизнь, а то и передаются из поколения в поколение, вряд ли найдет смысл в этих строках. Если же вы когда-нибудь сталкивались с тем, что не только живое откликается на зов вашей души, то, возможно, поверите, что и коньяк обладает таким даром. Почему мы можем испытывать симпатию или ненависть к людям, которых давно не видим, привязанность к старым домам и тоску по городам нашей юности, почему мы храним пожелтевшие письма и засушенные листки среди книжных страниц, что заставляет нас возвращаться на знакомые улицы и прижиматься щекой к старым деревьям под заветными окнами, отчего мы вздрагиваем, услышав голос так похожий на - тех, кого давно нет с нами. Это – память сердца, она передается всему, что нас окружает и живет там. Кому-то дано чувствовать ее сильнее, кто-то отворачивается, делая вид, что не знаком с ней, но все мы продолжаемся в ней и тех вещах, что окружают нас.

Коньяк для размышлений о главном подходит как нельзя лучше потому, что его обычно в рюмке совсем немного, на донышке, но он заполняет собой все оставшееся пространство, а, сделав маленький глоток, вы ощущаете внутри себя его горячее присутствие, он – как образ любимой женщины, пронизывает собой окружающее пространство, вещи и мысли, сливаясь с ними и становясь частью их. И вот тогда вы готовы доверить ему все свои сокровенные мысли и тайны, впрочем, если по неосторожности вы попробуете принудить его, он покинет вас, как и обиженная женщина - любовь и дружба невозможны без уважения. Зная эти особенности характера своего собеседника, я бережно согревал его в ладонях и любовался игрой янтарных бликов в лучах заходящего солнца. Они притягивали мой взгляд и мысли, как магический шар на спиритическом сеансе, а первый же глоток позволил услышать его голос. Он был сродни голосу гипнотизера – какой-то навязчивый и властный. Отдаленная вспышка сознания робко сомневалась, что это могло быть чем-то иным, но она тут же погасла, и голос внутри меня зазвучал удивительно реально.

- Ты когда-нибудь разговаривал с джином из бутылки?

- Ну, для этого нужно крепко выпить, я до такого еще не доходил.

- Перестань, сейчас ты еще скажешь о белой лошади и горячке. Вздор.

- Иное мне не приходит в голову. А ты – серьезно?

- Вполне. Я слышал о тебе достаточно давно, вот только встретиться не доводилось

- Хочешь сказать, что мы знакомы. Заочно?

- Вот что в тебе неистребимо, так это инженерная закваска. Все по полочкам хочешь разложить и бирки навесить. Меня всегда умиляла эта ваша фраза – инженер человеческих душ. Вы еще сантехников душе определите. Привыкли с детского сада все подписывать, начиная с номеров на горшках. Математики…

- Ты обобщаешь, был же Пушкин, Шекспир…

- Да их вам для того и посылали, чтобы глазки открыть. Я не говорю о Миссии. Это вам еще недоступно. Вы доросли только до идолов, и единственное, на что способны – идею гвоздиком прибить повыше и молиться на нее, подкладывая под толстый зад приношения.

- Это ты о вере?

- Наивность и любопытство – милые черты детства, в которых так приятно прибывать. Хотя пора бы подумать, я уж не говорю – задуматься. Что полезно.

- Чем больше я об этом рассуждаю, тем больше вопросов появляется.

- Например.

- Зачем я здесь? Ну, дом построил, детей вырастил, десять заповедей соблюдал, а дальше-то что. Умирать?

- Браво. Я не зря надеялся, что с тобой можно будет потолковать.

- Хватит умничать. Если знаешь – скажи, не зря же в бочке сидел столько лет.

- Сейчас ты еще скажешь, что освободил меня от тысячелетнего заточения и потребуешь три желания исполнить. Только не начинай с нового халата.

- Я даже не буду у тебя просить вечной молодости… Зачем все это и как устроено?

- Ну, к молодости мы еще вернемся. А про то, как все устроено мог бы и в книжках почитать. Или не хватило терпения по библиотекам походить.

- Знаешь, то, что мне довелось читать похоже на бред сумасшедшего.

- Неужели?

- Как тебе нравиться первая фраза рукописи, претендующей на первоисточник:

«Мир был создан 2318 лет назад в 4.15 утра…» или

«Сначала Бог создал тьму, потом – свет, потом…»

- Ты читаешь только книжки с картинками?

- То, что смог найти.

- Найти – ключевое слово.

- Да, мне недоступны тексты на древне аравийском или санскрите. Жизни не хватит выучить.

- А зачем тебе жизнь?

- Вот это один из моих вопросов.

- Не прячься за пустые слова. Ты хочешь сказать, что тебе мало 70 лет для учебы. Предположим, у тебя есть возможность десять раз остаться на второй год. 700 – хватит?

- Ты всегда так щедро раздаешь время?

- Мы, джины, иначе считаем его, чем люди.

- У тебя другие часы или их вовсе нет?

- Часы – ключевое слово. У кого-то – секунды, у кого-то - часы, у кого-то - века.

- Намекаешь, что у тебя вместо секундомера – векометр.

- Ты же не глупый мальчик и должен соображать, что единицы измерения, придуманные в одной стране, для другой звучат смешно. Давно ли в Москве пользовались фунтами и золотниками? Двухсот лет не прошло, а все забыли.

- Все течет, все меняется.

- Мудрые слова.

- А бессмертие есть?

- Ты хочешь жить вечно?

- Я знаю, что все умирают. А потом-то что? Говорят про какой-то свет в тоннеле. Что вернуться можно..

- Ты опять все в кучу валишь. Закусывай, давай. А то вместо меня парнокопытный придет с рогами и хвостом. Будет предлагать что-нибудь непристойное.

- Погоди, так смерти нет?

- Это почему?

- Так хочется жить вечно и не умирать.

- И чтобы ты делал? Прочел рукописи Мертвого моря или начал бы с библиотеки Ивана Грозного?

- Так ее не нашли.

- Вот потому ты и читаешь книжки с картинками, а Гермес у тебя либо – суперклей, либо фонд с фантиками.

- Так, можно жить тысячу лет?

- А ты старика столетнего видел? Представь себе, как будешь выглядеть постарше.

- Так, может не стареть?

- Вот мы и добрались до вечной молодости.

- Хочу.

- Ну, представь себе, что ты миллионы раз женился, вдовел, хоронил детей, а первая любовь больше не придет. Никогда. И предвкушение первого поцелуя, и первая заря над рекой в тумане… Даже близость смерти и праведного суда над тобой бессильны будут. Кем ты станешь? Города и крепостные стены будут разрушаться, и заноситься песком, а твоего лица не коснется и тень сожаления. Одиночество во цвете лет. Вечное одиночество.

- Пусть все живут вечно.

- Мне нравится твой пионерский задор.

- Ты хочешь сказать, что все относительно.

- По сравнению со временем перехода электрона с одной орбиты на другую…

- Мы и сейчас живем вечно.

- Умница.

- Хорошо, пусть так. Тогда зачем мы живем?

- Я бы продолжил – зачем убиваем друг друга…

- Но ведь есть же и добрые дела. Есть же любовь!

- Браво.

- Так мы живем ради любви?

- Не только. Это самая сильная и высокая нота, но есть же еще и другие – творчество, познание, дружба. Душа многогранна, но звучит только гармоничная мелодия. Если бы существовала лишь одна любовь на белом свете, как бы ты ее отличал от нелюбви или - ненависти. Предательство от верности, чистоту от низости?

- Мы должны совершать убийства ради жизни? Ненавидеть, чтобы любить?

- Во-первых, никто никому ничего не должен. Вы сами выбираете дороги. Вы – учитесь. Сами придумываете законы, которые потом и нарушаете, пишите книги, которые сжигаете, пишете лозунги, а потом за них же рубите головы.

- Это – какие?

- Свобода, равенство, братство – например.

- А что в них плохого?

- Свобода от законов или желаний? Равенство с гениями или бездарью? Братство с богатыми или бедными?

- Ну и зануда же ты.

- Вот так всегда. А не хочешь спросить про вампиров, ведьм и призраков?

- Оставим это до следующего раза. Лучше скажи, зачем сны снятся.

- Да, много у вас еще впереди интересных открытий.

- Я – серьезно.

- Так ведь и я о том. Меня всегда удивляла в людях жажда чего-то особенного. Никто не хочет разобраться в том, что имеет. Каждый хочет то, чего ни у кого нет, или вообще не может быть. Как в сказке. Вам подарили такое тело и такой разум! А на что вы его тратите. Помнишь байку про микроскоп и гвозди? Так это – рядом не лежало.

- Ладно, ты про сны ответь.

- А что тебе не понятно? Вот вечно жить ты хочешь, а данную тебе возможность каждую ночь проживать новую жизнь в ином мире не знаешь куда девать. Будешь в лучшем случае смотреть в ящик, где другие играют в чужие жизни, а сам с места не двинешься. А чем простой сон хуже самого замечательного сериала. Только тем, что это было не с тобой? Ты во сне можешь отличить что реально, а что нет? Только если заставишь себя проснуться. Так научись пользоваться тем, что имеешь, и забудешь о бессмертии. Выбирай.

- Хочешь сказать, что сны нам даны для экспериментов?

- Ну, уж не для того, чтобы треть жизни переваривать съеденное на ночь.

- Припоминаю, что читал что-то подобное об обмене телами.

- Дремучий ты. Да зачем тебе чужое тело, если ты в чистом виде все эмоции получишь без всяких проблем с физиологией. Вот непременно нужно построить железную дорогу, паровоз, билет купить, и только потом к морю доехать, а сразу получить удовольствие от прозрачной глубины на Карибах – это сложно. Причем, поплавать можно там кем угодно – хоть акулой, хоть русалкой. Выбирай.

- Но ведь это не по настоящему.

- Узнаю инженера. А тебе что важно – справка с исходящим номером и синей печатью или впечатления? Ты хотел что-то узнать или получить от меня индульгенцию. Да многие из вас до сих пор любить не научились, а только кино про нее смотрят.

- Короче, едим уже пережеванную пищу.

- Детишкам часто дают такую, чтобы не подавились.

- Ну а если у меня бессонница или мне не снятся сны?

- А что все рождаются чемпионами и профессорами? Трудиться надо.

- Но есть же династии, наследственность. Старт у всех разный.

- Так ты хочешь быть фараоном?

- Почему – нет.

- А что тебе мешает сегодня же ночью окунуться в его жизнь. Все зависит от твоей фантазии. Или все-таки главное, чтобы в скале рабы твой профиль высекли, а под ним - твое ФИО.

- Ну, фамилию не обязательно.

- Ой, не лукавь. Видел я эти буковки на камушках. Все в вечность норовят попасть, хотя имя свое настоящее мало кто знает.

- Почему?

- А ты думаешь, что Пупкин – твое истинное имя? Наивный.

- Как родители назвали, так и кличут.

- Вот именно, кличут…

- Слушай, а как мы женщин выбираем. Ну, или – они нас.

- Тебе формулу написать?

- Нет, я - серьезно. Ведь сколько трагедий, сколько жизней сломано, о брошенных детях я вообще не говорю.

- У каждого своя судьба, но и от тебя многое зависит. На что согласишься, то и получишь.

- Постой, ведь говорят о второй половине. Как ее найти?

- Тебе нужен прибор с циферками?

- Хочу понять в принципе.

- А принцип – в тебе самом, и его давно сформулировали: кто ищет, тот найдет.

- Но ведь бывает, что любовь соединяет двоих, а потом они врагами становятся. Так что, любовь – обман?

- Игра в любовь – обман. Себе врать не нужно.

- Ох, и правильный ты, а как же человеческие слабости?

- Так ты сам выбираешь.

- Понятно. Тогда я еще плесну волшебства в рюмочку, и мы поговорим…

- Ты хочешь спросить, а что было бы, не скажи ты тогда тех неправильных слов, что мучают до сих пор.

- Ты прав. Иногда я возвращаюсь в своих воспоминаниях в то далекое время и пытаюсь понять, почему я так несправедливо поступил, и что было бы если…

- Если бы ты не сказал этих слов в тот памятный для тебя вечер, ты сделал бы это в другой раз, но тогда все было бы серьезней.

- Да, мне кажется, что тот вечер преследует меня всю жизнь.

- Пора бы понять, что это был урок, и тебе просто показали, что из этого следует. Ты же запомнил…

- На всю жизнь.

- А некоторых бьют по голове несколько раз, пока до них дойдет.

- Это наши учителя?

- Называй, как хочешь – судьба, учителя, нелегкая. Никто ведь не обращается к близким по имени и отчеству. А они – близкие. Поверь мне.

- Слушай, я еще хотел спросить..

- Закрывай бутылку и ставь в шкаф. Ночь уже. Это от нас никуда не уйдет.

 

Я сидел на веранде и прижимал обеими руками к груди пустую рюмку, в огромных недрах которой еще витал крепкий дух старого коньяка. На душе было удивительно легко и спокойно. Приятное тепло и усталость клонили ко сну. Мне всегда снятся добрые сны, если выпить немного хорошего коньяку на закате.