Сегодня наступил конец света...

Нет, дома не рухнули, твердь земная не разверзлась, да и небо никуда не упало, осталось на своем месте... И все же для Ивана Петровича Сидорова конец света сегодня наступил.

За окном раздавалось тихое шуршание флаеров и тоненькое попискивание флипов, из кухни доносился аромат пирогов, приготовленных домработником Гришей по древнерусскому рецепту, около правого тапка Ивана Петровича возился любимый варанчик Яшка, требуя внимания и ласки (причем немедленно), а сам академик Сидоров сидел в старинном дубовом кресле (говорят, гамбсовской работы) и боялся открыть глаза.

"Всю жизнь Иван Петрович рисовал. Рисовал без применения модных компьютерных технологий, без использования навороченных видеограмм трехмерного изображения, просто брал в руки примитивные кисточки, смешивал на палитре обыкновенные краски, подходил к холсту (изготовленному по спецзаказу в мастерских при академии Искусства) и начинал творить... И кто его знает почему, только из-под кисти Ивана Петровича появлялись рисунки (двухмерные, заметим), которые выглядели реальнее, чем знаменитые четырехмерные голограммы, созданные при помощи ТриСегаМегаМодулятора, лучшего дизайн-компьютера Солнечной системы.

Крупнейшие умы Вселенной (включая самого профессора Цзю-Бакулинари с кометы Галлея) бились над разгадкой "феномена Сидорова", но никто из этих ученых мужей так и не смог объяснить взбудораженному миру, почему изображения, полученные столь примитивным способом, оказываются качественнее, чем продукты суперсовременных технологий.

На исходе двадцать первого века умельцев, владеющих технологией создания картин при помощи кистей и красок, оставалось совсем немного. Точнее говоря, их было тридцать два. И все они (наравне с сорока пятью писателями, двенадцатью поэтами, двадцатью скульпторами и шестью резчиками по дереву) были членами академии Искусства. Пятнадцать лет назад на межгалактическом Конгрессе председателем академии был избран Иван Петрович Сидоров. С тех пор у академика Сидорова прошло двести десять персональных выставок на разных планетах, он участвовал в ста тридцати семинарах, трехстах конгрессах и четырех форумах, написал двенадцать картин и приступил к работе над главным произведением своей жизни, над картиной, которая должна была стать завершением его многолетнего труда, над шедевром, равного которому еще не создавал никто. И вот... наступил конец света.

Пожалуй, пора снизить пафос", - мелькнуло в голове Ивана Петровича: "Дожил, батенька, разлимонился, рассиропился, раскис. Мысли-то, тьфу, прости Господи, как на газетной передовице, а туда же. Шедевр ему, вишь, дописать не дали. Так тебе и надо, старому козлу, а то вознесся, понимаешь"...

- Гришенька, голубчик, принеси мне чаю с пирожком, будь добр, - произнес Иван Петрович вслух, обращаясь к домработнику.

Варан Яшка, с досады, что хозяин зовет не его, а противного невкусного Гришку, цапнул сам себя за хвост, зашипел от боли и затеребил лапками штанину академика. Иван Петрович наклонился, неловко подцепил Яшку рукой, плюхнул варанчика к себе на колени и стал аккуратно водить пальцем по его мордочке.

В это время раздалось характерное поскрипывание, и в комнату вкатился робот-домработник GRIIIA, ласково именуемый Гришей, подталкивающий к Ивану Петровичу изящный сервировочный столик. Вообще-то, GRIIIA был устаревшей моделью (ему было уже больше тридцати лет), но Иван Петрович привязался к своему железному домработнику и наотрез отказывался сменить его на продвинутого VOV0 или VIIV. Хотя теперь, наверное, придется...

- Как спалось, Иван Петрович? - спросил робот, спихивая Яшку на пол. От злости варан зашипел, но Гриша не обратил на него ни малейшего внимания, все равно не укусит - зубы пожалеет, а шипеть - да хоть обшипись...

- Спасибо, Гришенька, хорошо. А какие в мире новости, могу я узнать? - заискивающе спросил академик.

- Эй, CO, иди сюда, - позвал домработник, аккуратно вкладывая в левую руку Ивана Петровича пирожок с яблоками, а в правую - чашку с таукитянским чаем.

Из соседней комнаты тут же прибежал мониторчик и ловко вскарабкался на стенку (очень удобное изобретение венерианских ученых: телевизор сам подстраивается под положение тела хозяина и выбирает место, откуда его будет лучше всего видно).

- Здравствуйте, Иван Петрович! - раздался очаровательный голосок дикторши Милочки, помогающей зрителям составить индивидуальную программу телепередач.

- Рекомендую концерт Рахманинова для фортепьяно с оркестром. Раритетная запись. Имеется только у тридцать пятого канала.

- Спасибо, Милочка. Мне бы лучше новости послушать.

- Иван Петрович, - замялась Милочка. - Может, я Вам лучше про погоду расскажу. Ну что там интересного в этих новостях? По всем каналам какую-то ерунду показывают.

- Нет, Милочка, я хочу новости.

- Ну, хорошо, приятного дня, - расстроенным голосом промямлила дикторша, и тотчас зазвучал гнусавый фальцет, явно принадлежащий Цзю-Бакулинари: "Всю жизнь Иван Петрович Сидоров рисовал. Причем рисовал без применения модных компьютерных технологий, без использования навороченных видеограмм трехмерного изображения"...

- Не хочу больше, - всхлипнул старый академик, и в комнате наступила тишина.

"Значит, уже знают... Сволочи... Тоже мне, тайна клиента, абсолютная анонимность, клятва Гиппократа", - руки у Ивана Петровича затряслись, чашка с глухим звуком хлопнулась на ковер, а через пару секунд раздалось утробное урчание - это Гриша включил встроенный пылесос.

- Гришенька, ты извини меня, я случайно, - пробормотал академик, мучительно стараясь унять дрожащие губы.

- Да ладно Вам, Иван Петрович, с кем не бывает, - подбодрил домработник.

- Гришенька, ты... вот что... ты принеси "Сириус" и пластиночку ту, розовенькую, ну, сам знаешь.

Домработник посмотрел на Ивана Петровича неодобрительно, но за "Сириусом" все же пошел.

Когда за роботом закрылась дверь, академик робко позвал:

- Яшенька, - и, наклонившись, начал рыскать руками по полу.

Варанчик моментально выскочил из-под кресла и попытался влезть хозяину на ногу. Иван Петрович подхватил любимца, прижал к себе и запричитал:

- Что же мне делать-то теперь, Яшенька? Как быть, а? И черт бы с ним, если бы я свою картину дописать успел. А так... Э-э-эх...

Вспомнилось тут Ивану Петровичу, как он решил живописцем стать. Однажды позвали его, совсем еще мальчишку, в комнату прадеда: древнего старика, прожившего уже более ста лет.

Прадед взглянул на Ванечку сурово и протянул ему старенькую потрепанную фотографию, на которой смеющаяся женщина, одетая в непонятный костюм, держала в руках странную вазочку с грязной водой и неизвестным растением.

- Вот, Ваня, ухожу. Не могу больше. А фото тебе оставляю. Береги. Талисман это. Чудо здесь изображено. Я его сам сотворил. И за это сопутствовали мне по жизни счастье и удача.

- Какое же это чудо, деда?

- Мечта осуществленная. Видишь, женщина на фотографии? Мама это моя. Очень она стихи любила. Особенно одно такое стихотворение... Не помню уже, кто его написал... Только были там слова: "Я прислал тебе черную розу в бокале золотого, как небо, аи". Мама всегда мечтала, чтобы ей кто-нибудь такую розу прислал. Вот я однажды так и сделал. И знаешь, Ваня, всю оставшуюся жизнь мамочка моя была счастлива, да и я тоже...

- Деда, а небо ведь не золотое, а синее. Да и роз таких не бывает. Нас недавно всем классом в заповедник водили, так там розы все маленькие и белые. А учительница сказала, что это единственное место, где остались живые розы.

- Мал ты еще, Ваня, - вздохнул старик. - Ну, может, поймешь, когда вырастешь.

Через несколько дней прадед умер.

Ваня потом подолгу рассматривал фотографию-талисман и все думал: "Странно, как мало, оказывается нужно человеку, чтобы стать счастливым. Дед сказал, что сотворил чудо, а я? Неужели я не смогу сделать такое же? Только нужно не одному человеку мечту подарить, а всем... Тогда все будут счастливы. Я подарю эту розу всем, кому она нужна".

Ваня Сидоров решил изобразить странную, давно вымершую розу на большущей картине. Изобразить так красиво и достоверно, чтобы каждый человек, даже мельком взглянувший на нее, навсегда запомнил этот черный цветок и сохранил его в своем сердце. Тогда все станут счастливы.

Для того, чтобы подарить людям счастье, Иван Петрович трудился, как проклятый. Он рисовал утром, рисовал днем, вечером и даже ночью. Наконец его работы стали настолько реалистичны, что даже произведения ТриСегаМегаМодулятора не могли тягаться с ними.

Теперь академик Сидоров приступил к своей Розе.

Но несколько недель назад он почувствовал, что зрение его стало стремительно ухудшаться. Иван Петрович обращался к разным докторам, все разводили руками. Он выписал себе главного Целителя с Альфа-Центавры, победившего рак, СПИД и грипп. Но даже этот кудесник не сумел справиться с банальной глаукомой.

И вот сегодня ночью Иван Петрович открыл глаза и ничего не увидел.

На дом к академику Сидорову был срочно вызван лучший офтальмолог Галактики. Лекарь тщательно осмотрел глаза старого художника и констатировал полную и безвозвратную потерю зрения.

Роза не дописана. Всемирное счастье не наступило.

Домработник Гриша тихонько поставил рядом с Иваном Петровичем старый раздолбанный проигрыватель "Сириус", на котором вертелась заезженная грампластинка. Певица из прошлого века кричала: "Миллион, миллион, миллион алых роз из окна, из окна, из окна видишь ты"... А Иван Петрович горько плакал, понимая, что он больше не увидит ни роз, ни деревьев, ни людей, ни солнца.

Теперь вокруг старого художника только темнота.

Свет для него закончился.