В первый раз в жизни Соньке отчаянно повезло…

 

Попросила её соседка Вера Федоровна подсобить с торговлишкой на открывшейся в райцентре ярмонке: продать несколько мешков картошки. Зарендовали за литр самогонки соседа Яшку, тот подогнал свой раритетный «Иж-Юпитер», загрузили мешки, сели и рванули в райцентр Рябиновку… раза в два быстрее, чем на лошади! Только пыль столбом!

 

Торговля шла бойко. Уже к обеду продали весь товар, Вера Федоровна выдала Соньке 500 рублей премиальных, села в мотоциклетку и умчалась на попукивающем на весь райцентр агрегате в родное Кривокосово.. А Сонька осталась. Так – погулять, на людей посмотреть да хоть немного развеять свою бабью грусть-тоску.

 

Пошла по ярмонке. Смотрит – сидит бабуля, божий одуванчик, сарафанчик на ней холщовый, свежевыбеленный, головка – подобь первому снежку, рядом корзиночка ивовая, а в ней тоже что-то беленькое, пушистое, как рукавичка, и глазками своими голубыми так луп-луп, луп-луп… Котенок!

 

- Продашь, бабуль? – спросила Сонька и, взяв котенка из корзины, нежно поцеловала его в розовый носик.

- Да за так отдам, красавица! – проскрипела старуха несмазанным рыдваном. – Этот-то – последний, поскребыш!

 

Сонька чуть не задохнулась от счастья:

- Бесплатно, что ль?

- Да забирай! – махнула рукой старая.

 

Сонька засунула котеночка в глубокое ущелье, находящееся у ней меж обширных грудей:

- Спасибо, бабушка! А зовут-то его как?

- Дык… Софьей и зовут…

- Как меня? – выдохнула Сонька остатками перегара и рванула к выходу с ярмонки, пока старуха не передумала.

 

- А деньги? – догнал ее тележный скрип.

Сонька вздрогнула, остановилась и обернулась назад. Нет, котенка она не отдаст! Ни за что! Хоть на куски ее режь!

 

- Какие деньги, бабуль? Ты ж сказала – бесплатно! – а сама меж тем нащупала в кармане потную, мятую, честно заработанную пятисоточку… Так и хотелось достать ее и бросить в лицо старухе: да подавись ты, ведьма! Чай, не обеднеем!.. – но Яга её опередила:

- Давай, рупь гони, красавица!

- Рупь? – оторопела Сонька.

- Ну да… Примета такая есть: не приживется у тебя животинка, ежли денюжку не дашь.

 

Сонька лихорадочно пошарила по карманам, нашла счастливый рубль, хотела отдать доброй бабульке, а той уже и след испарился. Видно, успела на метле упорхнуть, старая…

 

ххххх

 

Вернувшись домой, Сонька первым делом устроила для Софьи мягкую постельку. Потом, побегав по соседям, притаранила трехлитровую банку молока. Поставила перед кошечкой красивую тарелочку. Налила молока и приготовилась смотреть, как котенок будет лакать молочко и нежно мурмуркать. А Сонька от умиления даже всплакнет…

 

Но кошка от молока отказалась. Сонька запаниковала: чем же ее кормить? Предложила колбасных обрезков – не ест. Воду – не пьет. Тогда со злости она плеснула в плошку перебродившего кваса и… о, чудо! Софья в пять секунд вылакала порцайку, занюхала лапой, брякнулась на спину и блаженно заурчала!.. Сонька только и успела, что сморгнуть пару раз, - настолько стремительно всё произошло. Потом села на табуреточку, подперла щеку ладонью и задумалась…

 

Вот почему жизнь такая несправедливая? Почему ей в жизни не везет, а если и везет, то задом-наперед?

 

Взять, к примеру, ее соседку, Веру Федоровну… Вот она прожила счастливую жизнь. Когда была маленькой, ее звали, как и положено, Верочкой. Потом – Веркой. Потом Верой, Верой Федоровной и, наконец, когда она состарилась и стала походить фигурой на дождевую бочку, - Верандой. Это правильно.

 

А у ней, Соньки, все наоборот. Когда она была маленькой, вечно полупьяная мать называла ее С`офой и Софьей Леонидовной. Неисправимый полузэк-отец навещал семью примерно раз в 3 года, пересчитывал «пятерки» в дневнике дочери, жал ей руку, называл «Софоклом» и снова отбывал по месту назначения.

 

Первый муж объелся нетрезвых груш и умер, не приходя в сознание. Второй муж не помнил не только её имени, но даже где находится калитка его дома. В отместку, она тоже бросила двух следующих мужей. Таким образом, счет её семейной жизни сравнялся – 2 : 2, но Главный Судья не назначил дополнительного тайма, и к сорока годам она уже превратилась в просто Соньку.

 

«Нет, - думала Сонька, умильно разглядывая сладко посапывающую во сне кошечку, – ты никогда не будешь Сонькой, как я! Ты всегда будешь Софьей! Эх, не догадалась я спросить у бабульки, как звали твоего отца! Но ничего, придумаем тебе и отчество, и даже фамилию. Я тебя в обиду не дам!..»

 

Когда Софочка проснулась, хозяйка тут же плеснула ей кваска – на опохмел – и подвинула ливерных обрезков на закуску. Но та только фыркнула недовольно. Сонька обалдела:

- Ты чего это, Софья? И опохмеляться не будешь? Вот это да! Первый раз в жизни вижу такое чудо!

 

Вместо ответа Софья деловито вскарабкалась по покрывалу на хозяйскую кровать, удобно устроилась на большой подушке и занялась личной гигиеной. Пока она вылизывалась и вычесывалась, Сонька успела разглядеть на ее белоснежной шкурке одно маленькое черное пятнышко. И находилось оно… ну, откуда детки появляются…

 

- Софья Леонидовна! – ахнула Сонька, даже не заметив, как присвоила своей красотуле собственное отчество. – Да ты у нас… прынцесса! Да с такой приметой все мужики будут наши! То есть коты… Мы сведем с ума всю деревню! Нет, за это надо выпить!..

 

ххххх

 

Софья Леонидовна освоилась в сонькином доме без всяких церемоний. Первым делом оккупировала хозяйкину кровать и Соньку туда не пускала. И в руки не давалась. Квас потребляла исключительно по пятницам, перед выходными. Сонька нигде не работала и потому дней недели не знала. А Софья знала. Полакав кваску, сразу засыпала, не устраивая распевок, не затевая драк и не называя хозяйку «клухой деревенской» и «прошмандовкой». А закусывала кильками в томате, запасы которых сохранились в местном сельпо еще со времен расцвета перестройки.

 

По воскресеньям гуляла во дворе. Помахивала хвостом воробьям и грелась на солнышке. Увидев мышь, морщилась и делала лапкой деликатное «фи, отстань, чудовище!» Когти точила исключительно о чистое, отглаженное белье. Изредка – о хозяйку, когда та докучала ей своим пьяным сюсюканьем и попытками взять на руки. И часами занималась гигиеническими процедурами.

 

- Готовишься? – иногда с улыбкой спрашивала Сонька. – Ну-ну, скоро уже… Невестушка ты моя ненаглядная! Красавица!

 

Но однажды Сонька и сама глянула на себя в зеркало и ахнула! Перед ней стояла какая-то синюшного вида старуха: без передних зубов, с оплывшей физиономией, с комком пакли на голове и фигурой борца сумо.

 

- Господи, во что же я превратилась! – сказала она себе и, не раздумывая, рванула на перекладных в райстолицу. Там она вставила себе недостающие зубы, прикупила несколько платьев, обуви и ливерной колбасы на закуску. Потом вдруг вспомнила, что на колбасу можно было и не тратиться: пить она стала совсем мало.

 

Приехала домой, обрядилась в обновки, и ну крутиться перед Софьей - и так, и этак! Ну, чудо-баба! Правда, когда взвешивалась в райбольнице, сломала медикам двое весов, но это дело поправимое. Весы то есть… Софья на ее кривлянья только кисло пожмуривалась и зевала, а на предложение хозяйки обмыть обновки даже не муркнула. Потому что все праздники переносились на пятницу, даже Новый год. А дабы соблюсти график, Сонька купила в магазине огромущий календарь и прибила его гвоздями над кроватью. Чтобы не пропустить.

 

Наконец, примерно через год, настало время полетов во сне и наяву. У соседа Васьки, что ежедень сувал свою репу в дверь сонькиного дома с требованием сорокаградусной подливки, - был кот, тоже Василий. Но если Васька видом был прыщ и клоп, а голова его больше напоминала небритую женскую коленку, то котяра наоборот – товарищ был сурьезный, представительный и шерстяной, как три барана.

 

Однажды он и наведался в гости. Софья Леонидовна в это время почивала, но, увидев Василия, спрыгнула с кровати и повела гостя во двор.

 

«Господи! – подумала Сонька. – Это ж у моей Софочки первое свидание! Дай бог, чтоб у них всё сладилось! Василий-то, кажись, ничего мужик: не пьет, не курит, по девкам не шляется, на рыбалке сутками не пропадает, матом не ругается… Хороший жених!»

 

Через пару часов Сонька вышла во двор. Кот Василий лежал на земле – мертвый… Или почти мертвый. Один глаз у него закатился под веко, другой ополз к земле. Грязная шкура была разодрана в клочья. Передняя лапа дергалась в агонии. «Всё, кобздец мужику! – подумала Сонька. - Разделала моя Софочка жениха под орех! А ведь девочка была! И опыта – никакого! Так вам, кобелям, и надо!..»

 

Потом оглянулась по сторонам в поисках своей любимицы и увидела на земле трупики разорванных на мелкие фрагменты воробьев. Десятка полтора, наверно. От этих воробьев спасу не было: склевали всю ягоду в огороде, загадили окна, даже в сенях вили себе гнезда… И тогда Соньку как шарахнуло: так это ж ее Софочка загрузила соседского кота домашней работой! Ай да умница! Так и надо воспитывать мужиков: сначала потрудись, поработай, а уж потом лезь к бабе со своими сопливыми нежностями! А то ишь… хотят, чтобы обед начинался сразу с десерта! Шиш вам на лбу!

 

ххххх

 

Недели на две кот Василий пропал. Видно, залечивал физические и душевные раны. А потом заявился – какой-то грустный и поникший. Но Софочка и тут не пожалела ухажера: подвела к дырке в полу и велела ловить мышей. Может, и план ему установила. Например, пять мышей в день. А не выполнишь план – лишу женского обхождения. И даже не зыркай на меня, черт лохматый!

 

И Сонька тоже изменилась: похудела, похорошела, сделала себе миникюр и по деревне теперь ходила в лаковых туфельках, а не в резиновых сапогах, как раньше. Мужики ломали на нее шеи, некоторые даже намекали на приятную беседу в темноте, но Сонька уже научилась у своей Софочки: на одних презрительно фыркала, а на особо репеистых – шипела. Помогало. Отваливались, как коросты.

 

Да тут еще припёрло Веру Федоровну… ну, Веранду. Опять попросила съездить на ярмонку, картопь продать. Снова запрягли Яшку с его мотоциклом, загрузили коляску, но ехать на грязных мешках Сонька отказалась. Еще чего! И платье испачкается, и причес-начес испортится, да и вообще… деревенщина вы тут все некультурная! А Сонька выписывает сразу два модных журнала и бреет подмышки. И политес какой-никакой знает. Поэтому решила поехать на ярмонку автостопом. Раньше-то ее даже «Жигули» объезжали, как упавшее на дорогу дерево, а теперь… ого! «Мерсы» за километр до нее тормозили. С визгом!

 

С трудом, но картопь продали. Вера Федоровна отмуслякала ей привычные 500 рублей и отчалила мотоциклетом в своё Кривокосово… прости, Господи, за срамное слово! А Сонька осталась – по ярмонке походить да себя, королевишну, показать.

 

Ходила-ходила и вдруг наткнулась на давешнюю старушенцию с ивовой корзинкой.

 

- Что? – спросила старая. – Думала, не признаю? – и наскрозь прострелила Соньку бронзовыми буркалами. У Соньки внутри даже что-то оборвалось…

- Здраствуй, бабуль. Нечто всех котят продала? Корзинка-то пустая!

- Ты мне зубы-то не заговаривай! – проскрипела Яга. – Должок за тобой, помнишь?

- Какой? – придуркнулась Сонька.

- Дык… ты мне рупь не отдала!

- Могу сейчас отдать! – сказала Сонька.

- Теперь уж поздно, милая. На себя пеняй…

 

И тут Сонька все поняла. Скинула модные туфли и побежала на выход. Не помнила даже, как домой добралась. Пометалась по дому, по двору… Софьи нигде не было… пропала! Сонька села на табуреточку и горько заплакала.

 

Неожиданно в дверь кто-то осторожно поцарапался. Она, Софьюшка моя! – воспрянула она духом и бросилась к двери. Открыла даже не рукой – громко бухающим сердцем. На пороге стоял Васька-сосед – в костюме, в галстуке, с букетиком полудохлых фиалок.

 

- Тебе чего? – рыкнула на него Сонька. – Чего припёрся? Опохмелиться хочешь? Так я теперь самогонку не гоню, бросила…

 

- Да не, - пробормотал Васька. – Я это… я жениться пришел… Ты это… Сонька… Люблю я тебя, зараза! И не пью уже второй месяц!

 

- Жениться, гришь, пришел? – спросила женщина. - Какая я тебе Сонька? Я – Софья Леонидовна! Понял? Да ладно, чего уж…. Заходи, коли пришел…