ВОЛОГДА 87-93-95гг.

Соловьев Е.А.

Н И Н О Ч К А.

 

Познакомились мы с ним этим летом в парке, где я ожидал начала сеанса в кинотеатре.

Не знаю, почему он вдруг мне доверился. Или то, что мы были с ним одного возраста, или чем-то похожи друг на друга, но, видимо, ему было надо с кем-нибудь поделиться тем, что гложет изнутри. Но, не смотря на это, разговор у нас как-то не получался. Когда же мы расставались - мне надо уже было идти, он подал тетрадку и сказал так:

- Вот возьмите. Вы, я вижу, человек грамотный и она может пригодиться. Я же завтра, уезжаю навсегда и мне просто необходимо избавиться от этих записей, а уничтожить - не поднимается рука. Делайте с ними, что угодно.

Дома я внимательно рассмотрел тетрадь. Исписана она была вся мелким и ровным почерком и после того, как я прочитал, в течение месяца ходил и ходил на ту скамейку в парке как будто надеялся, что снова встречу того незнакомца и узнаю, чем все дело закончилось.

 

Сейчас, когда меня спрашивают, почему перестал заниматься фотографией, я отвечаю, что надоело биться с дефицитом фотоматериалов, а тогда это был для меня прекрасный повод каждый день заходить на отдел фототоваров нашего центрального универмага.

Глаза быстро пробегали по полупустым полкам магазина и останавливались на обворожительной продавщице. Нет, она не была красивее или моложе всех, но лишь от ее взгляда у меня перехватывало дыхание и тесно становилось сердцу в груди.

Увидев меня, она подходила ближе и интересовалась, что мне необходимо купить, сообщала, что тот или иной товар, к сожалению, еще не завезли. Я прощался и жил этой встречей с "моим маленьким чудом".

Но стоило на два дня ему исчезнуть из отдела, как над моей головой сгущались такие темные тучи, что жить просто не хотелось.

Я был старше ее лет на десять, если не больше, был женат и имел двух детей. В зеркало на себя мне было страшно смотреть - ни фигуры, ни физиономии. "Два фу", а не человек. Поэтому даже в мечтах никогда не загадывал о том, что у нас может быть еще что-нибудь общего кроме короткого разговора о наличии фотопленки, например.

Я ее любил, а, может, нет. Она, как я теперь догадываюсь, была для меня лучиком света в темном царстве моего бытия, глотком родниковой воды в пустыне после многодневного пути, клочком синего неба среди серых облаков.

Может, такое бывало не со мной одним и это успокаивало. Пройдет время и "мое маленькое чудо" исчезнет из магазина, а может его место в моем воображении займет со временем другое уже "мое большое чудо". Так оно и бывает в жизни, наверное.

А произошло вот что.

Однажды, как обычно, я зашел в магазин и Нины, как звали продавщицу, не увидел на обычном месте. Решил подождать, подумав, что она могла выйти ненадолго. Но ее все не было, и я собирался уже уйти, как ко мне подошла другая продавщица, и, подавая в руки конверт, сказала, что, мол, мне его просили передать.

- Кто просил? - спросил я.

- Заведующая отделом фототоваров Козлова, - немного грубовато отчеканила та и отошла в сторону, показав, что разговор со мной ей неинтересен.

На конверте были написаны две буквы: "И" и "А"- значит письмо мне, так как меня зовут Иван Александрович. Я вскрыл конверт и тут же "проглотил" содержимое записки.

“- Извините, И.А, у меня сегодня отгул и я буду ждать Вас у себя дома по адресу: Кирова,45,3, в три часа. Нина”.

Как сумасшедший, я побежал на работу и сразу же пошел на "консультацию" к нашему всезнающему ловеласу Гоше. Тот проинструктировал меня, что необходимо сделать и вручил с вздохом сожаления свой кейс с необходимым на все случаи жизни дон-жуановским набором. И через два часа я, подстриженный в новом костюме с розами, стоял перед дверью, красиво обитой декоративными кнопками под червонную даму, на втором этаже элитарного дома в таком же районе города.

- Это вы, Иван Александрович. Вы великолепно выглядите.. Проходите. Цветы просто чудо! Спасибо. Вот вам тапочки. Малы? Другие возьмем. Вы располагайтесь удобнее вот здесь, можете посмотреть мои любимые книги, а я позабочусь о цветах, - и Нина, оставив меня одного, вышла на кухню.

Я видел много квартир, но такой удобной своим расположением еще не встречал.

В книжном шкафу я с удивлением обнаружил книгу с названием "Печные работы" и, открыв ее на разделе "Типы печей и их характеристика", стал разглядывать, как необходимо производить кладку каминов.

- Эта книга очень пригодилась мне, когда с отцом в деревне сами перекладывали печь, - услышал я голос хозяйки. - Вам еще придется подождать и поскучать одному. Скоро мы будем пить чай, - и я остался снова наедине с "печами".

Пока она занята делами на кухне, я попробую описать Нину, так как гарнитуры, хрусталь, фарфор, фурнитура меня в жизни мало занимают. Просто скажу, что все это, как оправа или подложка, лишь украшали Нину, брильянт, каким она была для меня.

Как описать женщину, которая тебе очень нравиться?

Объективно этого не сможет сделать ни один поэт - он будет описывать образ, сформировавшийся в голове. Лишь самым талантливым удается приблизиться к оригиналу. Мне же, как человеку далекому от поэзии и литературы, легче показать жестами, что собой представляет Нина, чем рассказать.

Но все же выход из этого положения знаю. Я читал, что психологи проводили эксперимент - мужчине завязали глаза и подводили к нему женщин по одной. И лишь рядом с одной из них он чувствовал себя "комфортно". Такое ощущение мне было знакомо - я испытывал его, когда подходил к воде большой реки или озера, например, Кубены, Волги, или, когда стоял, в церкви. Вот такой "комфорт" я начал испытывать и сейчас - мое волнение с каждой минутой становилось все меньше и меньше.

В другом эксперименте мужчинам показывали фотографии женщин и среди них снимок фото робота, составленного компьютером, как усредненный портрет этих же женщин, и предлагали указать ту женщину на портрете, которая им больше всего нравиться. Большинство мужчин показали на фото робот. Вывод напрашивался сам собой - красавицей может считаться лишь та женщина, которая имеет больше каких-то средних показателей. Мне же Нина, понравилась тем, что не только отличалась всегда чем-то от других, но и тем, что все окружающие женщины старались как-то походить на нее, например, делали прическу, как она. Когда уже Нины не было в Вологде, я долгое время в универмаге встречал среди продавщиц таких вот "ля-Ниночек", но, к сожалению, их без оригинала быстро не стало.

Я, закрыв глаза, представил, как в комнату входит с хрустальной вазой с розами, в белой воздушной кофточке, черной чуть выше колен юбочке, в туфельках на высоких каблучках Нина. Волосы ее собраны в пучок, как бы сдерживающий на затылке волну. Когда же открыл глаза и увидел, что все мной виденное совпало полностью, то такое ощущение счастья от созерцания ее красоты меня охватило, что лишь воспоминаний этих мне хватило бы не на одну жизнь.

Достав из Гошиного кейса бутылку коньяка, я поставил ее посредине маленького столика, на котором уже все было готово к чаю и встрече со мной.

- Вот и хорошо. У меня в доме вино крепче шампанского редко появляется. Я прошу вас открыть бутылки и поухаживать за дамой, а я включу хорошую музыку, - и музыка не просто зазвучала в комнате, а наполнила нас мягким и красивым звучанием под нежные переливы всех цветов радуги цветомузыкальной установки.

Я наполнил бокалы шампанским, а маленькие рюмочки коньяком и, усевшись рядом с Ниной, вопросительно посмотрел на нее, а она, осветив всю мою душу своим ответным взглядом и подняв свой бокал, тихо произнесла:

- Иван Александрович! Предлагаю выпить за нас с вами. Вы должны знать. Я люблю вас! Люблю вас таким, каков вы есть, - и она, чокнувшись с моим бокалом, маленькими глоточками, не дожидаясь меня, выпила все вино до дна. Все это она сделала так естественно и с таким тактом, что я всем этим не был шокирован, и лишь слезы у меня почему-то выступили из глаз.

Я встал и тихо, но твердо сказал:

- Нина, извините, что я не знаю вашего отчества. Я тоже вас люблю. Люблю давно.

- Ну, а теперь выпьем на брудершафт. У меня, кстати, "крыша поехала" и от счастья и от вина одновременно. Мне хочется петь, танцевать, - при этих словах мы встали напротив друг друга, переплели, как это требует традиция, руки и, пригубив коньяк из рюмочек, поцеловались, как голубки.

- Ваня, - сказала она.

- Нина, - сказал я.

Тут я заметил, что Нина стоит с закрытыми глазами и как будто, что-то ждет. Я догадался. Приблизился осторожно, обнял за плечи, и мои губы утонули в ее губах. Мы слились в одно целое, забыв про мир и время.

 

Прошло несколько часов. Мы снова сидели на диване. Но уже не рядышком, так как просто не смогли бы в те мгновения определить, где кончается и начинается человеческое Я. Руки Нины у меня в ладонях, ее глаза утонули в моих глазах, ее губы были так близко от моих, что, казалось, мы не разговаривали, а читали друг у друга мысли.

- Хочешь, я расскажу тебе о себе?

- Да.

- Родилась я, Ваня, в деревне вблизи Сокола. Кроме меня, ты не поверишь, в семье нас было восемь братиков и сестер. Поэтому сразу же после восьмого класса я в одном платьице укатила учиться в город на продавца. Ты городской и знаешь обстановку в этих училищах. Училась хорошо, не курила, не пила и не гуляла с парнями. Как это я не запачкалась среди своих подруг, которые только и умели это делать, до сих пор никак не пойму. Есть фраза у Некрасова такая: "Грязь обстановки убогой к ним словно не липнет".

После окончания училища стала работать продавцом промышленных товаров в магазине на площади Чайковского. Поселили же меня в "общаге". Перспективы - ни какой, хотя и училась в техникуме торговли заочно.

Особенно меня удручало, что после работы и после учебы нужно было идти в общежитие. И, если бы я не полюбила книгу, театр, кино, то не знаю, чтобы со мной сталось. С каждым днем и годом я все отдалялась и отдалялась от своих подруг.

На работе меня уважали и ценили, но что мне было от их уважения.

Однажды я опоздала на последний рейс автобуса и не знала, как уехать домой, а ехать было надо - мы справляли в выходные пятидесятилетний юбилей мамы. Пришлось идти и голосовать на шоссе. Сейчас бы этого не сделала, так как боюсь, а тогда стою и голосую.

Вдруг мне повезло. Остановилась черная Волга. Я села с шофером и мы поехали.

Сзади за спиной какой-то начальник большой сидит и обо всем меня расспрашивает, а потом "приличные" анекдоты, с моего разрешения, стал рассказывать. Я смеялась, как дура, а шофер даже не улыбнется. Думаю: "Надоело, наверное, слушать".

Не заметила я, как машина до самого дома довезла. Начальник же, Федор Валентинович, узнав, что из дому я в понедельник поеду, сказал, что заедет и мне нечего беспокоиться об обратной дороге.

После этого как бы я не радовалась празднику в доме, не забывала, что обратно поеду, как королева, в роскошной машине.

А со вторника начались прямо-таки странные для меня вещи: во-первых, меня перевели работать в центральный универмаг, во-вторых, выделили комнату в мало семейке, как мне сказали за хорошую работу.

Я вся воскресла. Отец с матерью помогли деньгами и мое гнездышко стало очень уютным.

На работе меня встретили хорошо. Отдел, на котором я работала, был очень престижным. Сам знаешь, в каком почете парфюмерия и косметика. Я приоделась, со вкусом намазалась. Меня заметили мужчины. Стали знакомиться, приглашать в ресторан, в кино, но мне в этом виделась лишь грязь, которой я так много насмотрелась в жизни.

А скучать мне было некогда. Вечерами учеба в техникуме, а днем работа. Не пропускала ни одного концерта, ни одной выставки в городе, ни одного спектакля в театре, но ходить приходилось или одной, или с подругой.

Мне теперь, кажется, что как раз вот это мое одиночество и сыграло решающую роль в жизни.

Однажды ко мне подошла заведующая отделом и сказала, что дает отгулы на четверг, пятницу и субботу в счет моего учебного отпуска, мол, у нее выдалась такая возможность, но просила из города не уезжать - вдруг возникнет во мне на работе какая-нибудь потребность.

- Вот отосплюсь, - думала я. - К тому же экзамены в техникуме скоро, поэтому "хвостики" свои подтяну.

Но планам моим не суждено было сбыться - в пятницу утром за мной приехал Федор Валентинович, о котором я уже рассказывала, и пригласил отдохнуть на базе отдыха обкома партии. Я очень растерялась, но не отказалась.

Поселили меня в шикарно обставленной комнате. Цветной японский телевизор, холодильник, роскошная ванна, унитаз в цветочках и служанка, молодая женщина, для личного моего обслуживания. В номере круглый год свежие цветы, вина многих марок, фрукты, сладости, холодные закуски с большим выбором. Я думаю, что от красной и черной икры, ты бы не отказался, а я еще до того случая и не пробовала. Стала пробовать и не заметила, как съела всю баночку, а через час служанка мне уже новую поставила. Но, если я даже ничего не ела, то, как я потом узнала, все продукты заменяли свежими.

Федор Валентинович познакомил меня с другими обитателями базы отдыха. Это оказались очень милые люди, старшего и пожилого возраста. Наша компания была самой молодой, шумной и веселой. Для всех, как я поняла, Федор Валентинович был шефом, и я вдруг стала центром ее и заводилой. За мной ухаживали, подчинялись моим прихотям, а особенно Федор Валентинович.

Так незаметно пролетели три дня, а в воскресение вечером после трех бокалов шампанского он "взял" меня. Я, как мертвая, лежала на его постели, а он на коленях ползал вокруг меня, покрывая поцелуями расслабленное тело, и говорил, что любит меня и что не бросит никогда. В ответ, я лишь просила отвезти домой и два дня не могла встать с постели. При этом у меня что-то заклинило в голове и я долго не могла никак понять, что же произошло со мной и что происходит сейчас. Мне принесли домой больничный листок сначала на неделю, потом еще на одну. Затем дали очередной отпуск и я его провела у родителей в деревне, а когда приехал в Вологду - узнала, что меня назначили заведующей отделом фототовары и, как дочери, имеющей на иждивении отца инвалида войны, предоставили эту квартиру.

Если раньше я была в основном одна, то теперь еще больше усилилось мое одиночество. Ни в чем теперь в жизни я не получала отказа. Все мои желания люди исполняли сразу и охотно. На работу теперь меня подбрасывала "по пути" машина. Все продукты я заказывала по телефону и мне их привозили раз в неделю. Никому из сотрудников магазина просто не приходила в голову мысль просто так подойти ко мне и поболтать. Сначала что-то и о чем-то просили, но потом, видя, что я их не слушаю, уходили прочь.

Федора Валентиновича я теперь стала звать папашей или просто Федей. В первый год у меня родился сын и, наконец, появилась хоть какая-то конкретная цель в жизни. Я всю себя стала отдавать его воспитанию. Лето мы с ним проводили на юге, куда часто приезжал наш папаша.

Так прошло и довольно счастливо восемь лет. Но Федя вдруг стал что-то хворать и стал уделять нам, а особенно мне мало внимания. Я стала нервной и однажды устроила ему скандал, на что он встал на колени и, целуя мои ноги, сказал, что теперь будет все хорошо. Что такое "хорошо" я поняла на следующий день.

В дверь позвонил высокий и красивый молодой человек. Показал мне под нос свои красные корочки, на что я сначала очень испугалась и опомнилась лишь тогда, когда он протянул огромный букет роз и на стол поставил бутылку коньяка. А потом он грохнул целый стаканище этой огненной жидкости, и повалил меня здесь прямо на диване, не раздевая.

После его ухода я долго не могла обессиленная встать.

Лишь позже я поняла, что он понравился и что мне без него скучно. Я попробовала пригласить его в кино или в театр, но он на это мне, как отрапортовал: "Никак нет, мадемуазель! Семья, дети, Федор Валентинович!". И тут я поняла, что он такой же солдат, как тот, что возит меня на машине и стоит ему только... и я его не увижу.

После этого разговора он стал молчаливым. Придет, выпьет свою дозу, завалит меня в постель, а то прямо здесь на полу или на подоконнике, сделает свое дело и только дверь хлопнет.

Сыну тогда уже семь лет было, а я о смерти стала думать. Ведь и я была для папаши таким же солдатом. Если он людьми, как вещами, ворочает.

Собравшись с духом, я попросила Федора отменить "кару" в виде этого амбала, и его больше не видела.

В это время постоянно ты стал ходить в магазин. Такой "чистый", "порядочный" и смотришь на меня "грязь". Накапала и на тебя со злости папаше. Собрали досье, мне папаша показывал, ты тогда начальником каким-то и не маленьким работал. Сняли, чуть не судили, заставили говно лопатой грести, но не сломали тебя. Ты, как ходил ко мне, так и продолжал ходить. И только тогда я стала тебя ценить, уважать и потом поняла, что люблю тебя, Ваня.

Продавцы очень хорошо умеют разбираться в людях, в том числе, и в мужиках. Один встанет и глядит на тебя - будто раздевает взглядом. Фу, мерзость какая! А для тебя я, как эта роза. Налюбуешься и пойдешь. На того даже опереться в жизни страшно, а ты сгоришь сам ради меня. Ты сам не знаешь, что, когда ты стоял в магазине рядом, мне становилось покойно и хорошо, как в церкви. Кроме того, ты похож чем-то на моего отца, которого так люблю.

Я знаю, что есть очень много людей, мечтающих о том, чтобы как-то пролезть на тот уровень, на котором я оказалась совершенно случайно, или даже просто познакомиться с человеком пусть по должности и в тысячу раз меньшей, чем у моего Федора. А уж, если они туда пролезли или уцепились за кого-нибудь - их уже оттуда может стряхнуть или смерть, или еще, какая сила. Но, чтобы по своей воле сделать, такого я не встречала. Я же всеми своими извилинами мозга только и мечтаю об этом, хотя сама себе объяснить ничего не могу, и, как это сделать, не знаю.

Недавно узнала, что Федора Валентиновича переводят в Москву с повышением. Мне уже там найдена квартира и место работы. Я же решила с ним не ехать, но боюсь - он со злости может как-то мне навредить. В Вологде же у меня одни враги и самым близким человеком оказался ты. Помоги мне выстоять Ваня, помоги вернуть к себе уважение и я на всю жизнь буду твоей рабой.

Я знаю из досье, что у тебя есть жена и дети. Я знаю и чувствую всем сердцем, что ты ей не пара. Я знаю, что она объездила все курорты и вела себя, как последняя шлюха, да и здесь в Вологде не теряет времени.

Ваня, если я буду люба тебе, ты разведешься с ней и мы будем вместе воспитывать моего сына. Только помоги мне выстоять.

***

Я не помню, когда ушел от Нины, как жил до новой с ней встречи, как мы любили друг друга и что говорили, но, когда через две недели нашего совместного счастья , я пришел к ней, то дверь была опечатана.

В ЖЭКе же сказали, что жильцы срочно уехали на новое место жительства, а вечером по радио сообщили, что ее "папашу" назначили в Москве какой-то большой шишкой. Больше о Нине я ничего не слышал, а, по правде говоря, она во мне тоже ошиблась. Не смог я для нее ничего сделать.

Вот, что было написано в той тетради. Когда я прочитал ее, то мне стало понятно то, о чем он мне говорил там в парке при той краткой встрече.

Он мне также говорил про этого папашу, который стал лидером какой-то партии. Кажется, либеральной, а, может, и нет.

Еще он говорил, что бросил семью, так как дети у него выросли, и едет и едет в

в Москву, где надеется отыскать свою Ниночку.