Меня зовут Маша. Я родилась в многодетной семье на окраине провинциального городка, где преимущественно жили заводчане. Наш папа, худощавый, высокий, по характеру суровый мужчина, тоже работал фрезеровщиком на одном из промышленных предприятий, а мама целиком и полностью отдавала себя четверым детям; я была самой старшей.

Наша семья занимала половину ветхого покосившегося домика. Мне достался закуток у самого входа. Там помещались лишь кровать и письменный стол. У бабушки – отдельная светёлка, а троим младшим братьям Кириллу, Мише, Славе и родителям принадлежала так называемая гостиная, где стоял чёрно-белый телевизор “Рекорд”, два почти развалившихся скрипучих дивана и софа… Чтобы как-то облагородить эту комнату, отец водрузил на стену ковровое полотно с незамысловатым узором. К сожалению, оно не предало жилью богатства, а ещё больше подчеркнуло его нищее убожество…

На папе лежала обязанность кормить семью: он постоянно трудился. Вообще, материальный вопрос был самым сложным. Дети, естественно, понимали, каково положение семьи. Они не требовали чего-то особенного: главное – краюха хлеба, а одежду, пусть даже старомодную и истрёпанную, подадут сердечные люди… Сейчас, конечно, стыдно признаться, но когда родители отправляли нас за продуктами, а потом требовали отчёт о их стоимости, мы маленько привирали, чтобы на сэкономленные копейки приобрести сладкую жевательную резинку… Это обыкновенное лакомство нам казалась запредельной вкуснятиной.

Когда я стала взрослее - легла забота о семье. В первое время приходилось делить её с мамой, а затем та полностью взвалила на меня тяжёлую ношу. Однако я не могла сердиться: она больна тяжёлой формой сахарного диабета и потому немудрено, что слабой, очень-очень полной уже немолодой женщине, тяжело даже ходить. Но только мы знали, что она ещё и постепенно лишается рассудка. Поистине страшно видеть, как любимый, дорогой, близкий человек разбрасывает вещи, слышать, как, забывшись, он проклинает своих детей…

Я рано привыкла к самостоятельности: родители уделяли нам мало внимания. Отец, вымотавшись за день, приходил домой, ужинал и сразу ложился спать. Мать же давно, когда второму ребёнку не исполнилась и четырёх лет, стремилась привить любовь к искусству: демонстрировала журнальные вырезки с репродукциями картин, читала сказки и поясняла, отчего мишка, зайка, лиса или коварный волк поступили именно так… Книги стали моими единственными друзьями. Вместе с литературными героями я переживала и всеобъемлющее счастье, и страшное горе. Судьба каждого персонажа становилась моей: так я наполняла однообразное унылое существование эмоциями… А потом я помню маму всегда чем-то недовольной, раздражённой; истерики сменялись приступами безудержного смеха… Не приходилось ждать поддержки и от братьев: они видели во мне только домохозяйку или, что ещё хуже, прислугу: то завари чай, то погладь брюки. Лишь моя милая бабушка иногда жалела, успокаивала. Она была добрым лучезарным человеком, и от заботливого взгляда её карих глаз становилось легче: сразу начинаешь понимать, что на этом свете есть тот, кто тебя искренне любит.

В глазах одноклассников я была нечто вроде отброса общества. Но, к сожалению, таково представление большинства людей: если человек нищий, значит он обязательно грязный попрошайка без чести и совести; как те, что живут в канализационных люках, подвалах. И тем более мой характер нельзя назвать бойким, сильным: я не могла сказать резкого слова даже в ответ на прямое оскорбление. Вдруг человек не то имел в виду? А если мои слова его больно ранят? Но дети не упускали и секунды, чтобы зло посмеяться! Они отказывались сидеть рядом, брать из моих рук вещи, словно я прокажённая… Мне практически нельзя было выйти на улицу: ребята толкали, плевали. Однажды, когда приехавшая из области двоюродная сестра уговорила познакомить её с достопримечательностями города, подростки измазали меня в… собачьи экскременты. Сначала я плакала, ненавидела себя; потом вдруг осенило: одежду постираешь, а вот душа мерзавцев останется грязной…

Хотя мне очень трудно было сносить эти издевательства, родителям я не говорила: у них и без того море проблем. Но мама как-то узнала. Она в истерике бросилась на пол. Слёзы потоком лились из её глаз… Я стояла у двери и не могла сдвинуться с места. Хотя такие ситуации не были редкостью, всё равно каждый раз меня сковывал страх. “Маша, отвечай, кто рвёт тетради?..”, -захлёбываясь в рыданиях, повторяла мама. Затем она пошла в школу. Я не знаю, какой там вышел разговор с классным руководителем, но мать разбила дверь кабинета физики… После её визита уже и преподаватели стали позволять себе отпускать едкие шутки в мой адрес…

Конфликты с одноклассниками, учителями приводили меня в ужасное состояние. Признаюсь, были мысли о самоубийстве, даже попытки. Ночью я прислушивалась к биению собственного сердца и мечтала, чтобы оно остановилось, а днём вместо занятий бродила по городу. Это опять давало почву для жестоких насмешек, домыслов. Однажды мальчик сказал преподавателю: «Машки нет: она пошла делать аборт!», а другой язвительно заметил: «Да кому она нужна? Разве вонючий бомж на неё залез!»

 

Наша семья чтила Бога. В дни больших христианских праздников мы слушали литургию, на Пасху освящали куличи. Но к этому я относилась без должной серьёзности: если родители ходят, значит надо. Лишь в четырнадцать лет меня привела к Богу трагедия: не стало бабушки. Я поняла, что смерть, оказывается, рядом, в нашем доме. Только неужели люди бесследно исчезают, будто и не жили?.. Ответ вскоре дала религия.

Если раньше, открывая двери храма, я созерцала лишь великолепие церковного свода, восхищалась мастерством иконописцев, умевших так ловко придать ликам святых естественные выражения строгости, терзания, или, наоборот, снисходительного милосердия, то теперь мне стало понятно: “храм – дом Божий” - это не просто красивые слова. Истинно верующий человек перед алтарём ощущает себя защищённым: он же не один - рядом Отец небесный… И я тоже начала чувствовать, что постепенно обретаю необыкновенную силу. Обиды, жестокая несправедливость: всё отошло на второй план, потеряло значение. Ведь когда я переступила порог церкви с новым осознанием, лёгкость разлилась по телу, вознесла меня над грешной землёй, а молитвы, распеваемые звонкими женскими и басистыми мужскими голосами, дали крылья…

В воскресной школе при Троицком храме я узнала хороших добрых ребят. Многие тоже бедны, но на их лицах – отпечаток душевной чистоты. Дети не оттолкнули; они приняли меня в большую светлую семью, где царили дружба и взаимопонимание. С некоторыми девочками даже сложились очень тёплые отношения: мы стали близкими подругами. Чуть позже я попала в церковный хор, на клирос и очень долго ходила под ярким впечатлением: казалось, будто мне открылась тайна, которой удостаиваются только избранные...

Окунувшись в этот благословенный мир, я поняла, что жизнь очень интересная! Каждый месяц настоятель организовывал поездки к святым местам, мы часто посещали дома малюток, а летом выбирались за город и в лесу, у крутых берегов Дона, раскидывали палаточный лагерь…

Теперь я смотрела на злых одноклассников другими глазами. Их попытки обидеть, причинить боль не трогали меня, они лишь вызывали улыбку. Сказал кто-то плохое слово, а я только вздохну, подумаю: “Бог тебе судья”. Действительно, Господь всё видит, слышит и настанет тот момент, когда этим жестоким людям придётся держать ответ, расплачиваться за грехи.

Окончание школы для меня, наверное, было скорее радостным, чем печальным событием: ведь теперь я могла выбирать: где учиться дальше, с кем дружить…. Оставалось только уверенно шагать по дороге жизни.