В отделении было тихо, только капала вода из крана, и поскрипывал стол, за которым сидел врач. Стемнело, и пришлось зажечь лампу. Облетевший клен скребся в оконное стекло, словно просил его впустить в тепло комнаты. Стоял октябрь, и ночи были холодными и сырыми, а по утрам на земле белел иней. В такие дни хотелось поскорее войти в помещение и согреться горячим чаем, закутавшись в теплый шарф.

Олег Дмитрич любил ночные дежурства. Да, иногда приходилось в одиночку оказывать срочную помощь, - ночью чаще привозят тяжелых больных. Но ему нравилось прислушиваться к осторожным шагам нянечек, выглянув из кабинета, смотреть на свет настольной лампы над столом дежурной медсестры в самом конце коридора. А еще ему нравилось ощущение того, что это спокойствие только кажущееся, что в эту самую минуту продолжается непрерывная борьба за жизнь человека, борьба бесшумная, в тишине больничных коридоров и палат.

Олег Дмитрич открыл историю болезни. Бумажные листки зашелестели под пальцами, а перед глазами замелькали цифры и буквы, надписи расплылись… Врач вздрогнул и проснулся.

- Опять задремал? Да что же это такое! Наверно, пора мне в отпуск, раз засыпаю на посту, не закончив работу…

Олег Дмитрич пролистал историю болезни, кое-что отмечая карандашом.

- Нечаев… Нечаев, - это к нему приходила дочка-студентка? Кажется, к нему. Он еще говорил мне, что она учится на «отлично» и после выписки они поедут на юг, к морю, он ей уже пообещал…

- Время смерти?.. Да, точно, час ноль семь, - врач заполнил строчку и отложил ручку в сторону. Он подпер голову рукой и посмотрел в окно. Ветви клена на фоне горящего фонаря казались костлявыми руками, грубыми, высохшими. Они тянулись к небу, покачиваясь на ветру. Олег Дмитрич отвернулся.

Дверь скрипнула, и в нее осторожно заглянула нянечка Нина Алексеевна. Она робко поправила шапочку на голове и спросила:

- Вы не спите? Я чай разогрела, будете? Олег Дмитрич, вы меня слышите? Олег Дмитрич?

Он оглянулся:

- Нина Алексеевна, вы что-то хотели?

- Да, я чай разогрела, принести?

- Нет, не хочется. А вы ступайте. Хотя нет, подождите! Как Смирнова из четвертой?

- Заснула. Бедная, все сына зовет…

- Ясно, ну, идите.

Нина Алексеевна вышла. Он подумал, что Смирновой пока лучше не говорить, что сына нет. Она ведь помнит, что в машине они сидели рядом, так что…

- С Нечаевым вроде бы все. Можно сдать документы, нужно только зайти к Ивану Викторовичу, узнать, подтвердился ли диагноз по вскрытию. И еще, - вспомнил он,- нужно записать новые назначения для Зубарева и Синицыной.

Он собрался идти на пост к медсестре попросить их истории болезни, но снова вспомнил Нечаева.

- Что он у меня из головы не идет? Я ведь все равно ничем не мог ему помочь, так что моей вины в этом нет. Но только как завтра объяснить это его семье? Интересно, какая у него семья?

Нечаев находился в больнице только два дня. Его привезла скорая вечером в четверг, а в пятницу к нему приходила дочка, она сказала, что мать приедет в субботу утром и останется до вечера, а на ночь, наверняка придет сын или она с ним вместе. Нечаев улыбался, когда она рассказывала ему о том, что дома все нормально, чтобы он не волновался. А еще она просила его побольше спать и слушаться врачей. «Они тебе обязательно помогут, папа. Ты же знаешь, у нас очень хорошие врачи, и ты, пожалуйста, в этом не сомневайся». А он и не сомневался. Он верил. Но только его все равно не спасли. Сердце не выдержало.

Олег Дмитрич подумал, что у него было много пациентов, и у каждого своя семья, своя судьба. Как жаль, что жизни его больных не всегда зависят только от его мастерства… Он всегда больше всего боялся выйти к родственникам и сказать им, что они потеряли близкого человека, не просто сказать, убив их последнюю надежду, а и увидеть ужас на их лицах, на себе ощутить их боль и страдания. Это гораздо труднее, чем часами работать в операционной один на один со смертью, потому что рядом медсестры и ассистенты, ты чувствуешь, что еще не все потеряно и, возможно, пациент будет жить. По крайней мере, ты сделал еще не все, что можешь, всегда есть надежда на чудо. И случается, что оно происходит. Но если нет, то невыносимо тяжело принести боль близким, зная, что исцеление уже невозможно, да и человека, с которым оно могло произойти, по сути, уже нет.

Нечаев… Каким он был? Илья Борисович, так его звали, тридцать два года работал сварщиком на заводе газовой аппаратуры, так написано в истории болезни в графе «место работы». Одна графа, а за ней – целая жизнь. У Ильи Борисовича было двое детей – дочь Арина и сын Алексей. Должно быть, он ими гордился. Дочка – красавица, учится отлично, но самое главное, отца очень любит. Она первая приехала в больницу, а Олег Дмитрич по своему опыту знал, что именно в горе легко увидеть настоящие чувства, и первыми на помощь всегда приходят только самые близкие и дорогие люди. Так что Арина действительно – папина дочка. Она очень переживала. Во время операции все ходила по коридору: то присядет, то снова встанет, периодически она останавливалась у окна и долго всматривалась в запотевшее от холодного дождя стекло. А когда в операционной открывалась дверь, Арина бежала на встречу выходившему и с тревогой в глазах всматривалась в его лицо, ожидая ответа.

Жену Ильи Борисовича Олег Дмитрич не знал. Но ему почему-то казалось, что она тоже очень любила мужа и детей. Нечаев просил доктора не говорить ей, что с ним, он волновался, что она будет бояться за него и тоже заболеет. И врач не говорил. Только дочка все равно все поняла, но не подавала вида. Она улыбался отцу, держа его за руку. А иногда, когда слезы наполняли глаза, Арина наклонялась поправить папе одеяло или взбить подушку, а потом выходила из палаты «за водой» или «к медсестре», и Илья Борисович ей верил.

В пятницу вечером Илье Борисовичу стало хуже. Врачи увезли его на срочную операцию, и Арина все это время просидела в коридоре, ожидая доктора. Около двух часов ночи Олег Дмитрич вышел из операционного зала, вытирая пот, и пошел, покачиваясь, по коридору к себе в кабинет. Арина побежала за ним.

- Олег Дмитрич, Олег Дмитрич!.. Как?

- Пойдемте со мной.

В кабинете горела настольная лампа. Арина сидела у окна со стаканом воды в руках, пальцы вздрагивали на ребристом холодном стекле. Дочь, не отрываясь, смотрела врачу в глаза.

- Знаете, пока я вас ждала, я вспоминала, как мы гуляли с папой в парке культуры. Он катал меня на колесе обозрения. Я помню, это был теплый, солнечный сентябрьский день. Внизу под нами кружились деревья в золотой седине, папа обещал повезти меня на юг к морю. Я никогда еще не видела моря. Но папа говорил, что оно захватывающе, особенно ночью, в лунном свете. Как вы думаете, в следующем году, когда папа поправится, ему можно будет на юг?

- Папа всегда учил меня верить людям и говорить только правду. Он считает, что это – самый простой способ не запутаться в своей жизни. Вообще, он у меня молодец. Он очень о нас заботится. Бывало, в детстве всегда старался достать нам с братом путевку в лагерь или в отпуск поехать за город. Он учил брата ловить рыбу и различать следы зверей. Мама говорит, что у нас - хороший отец, а я бы сказала, что лучший, я очень его люблю. Я учусь ради него, он хочет, чтобы я получила высшее образование, и я стремлюсь, чтобы отец гордился мной. Я хочу быть на него похожей.

Врач посмотрел на дочь Нечаева. Олег Дмитрич был уверен, что и дедом Нечаев будет отличным. Илье Борисовичу есть, что показать и рассказать своим внукам, и им есть, чему у него учиться.

Сколько семей он уже видел… И ни одна не похожа на другую. В каждой есть что-то свое, особенное. Семья Нечаевых казалась обычной, ничем не выдающейся. И тем не менее, Олег Дмитрич думал о том, что могло бы с ней произойти и как бы сложилась ее судьба, если бы не та потеря, которая ее настигла. Иногда говорят: «Его не стало именно тогда, когда он больше всего был нужен». А разве отец детям нужен не всегда? Еще приходится слышать: «Мы потеряли замечательного ученого, артиста или журналиста. Сколько творческих планов он или она не успели осуществить!...» А сколько слов не сказано, сколько ошибок не прощено, сколько обид саднят сердце тогда, когда уже ничего не изменить!

По полу уже скользили лучи утреннего солнца. Олег Дмитрич сидел за столом, постукивая ручкой. Он не выходил в коридор, потому что был уверен, что там его ждет Арина.

Он почувствовал, что за его спиной кто-то стоит. Он не слышал, когда в кабинет вошли. Олег Дмитрич оглянулся и увидел дочь Нечаева. Она держала в руках пакет с яблоками, темно-красными и почему-то с листьями. Арина молча смотрела на доктора, его плотно сжатые губы слегка вздрагивали от напряжения. Дочь, не замечая слез, катившихся по ее щекам, ждала. Она все еще ждала. Но вдруг, словно проснувшись или почувствовав чье-то прикосновение, Арина вздрогнула, уронила пакет на пол и выбежала из кабинета. Доктор не стал ее догонять.

Темно-красные спелые яблоки потрескались от удара, и сладкий сок медленно сочился из-под алой кожицы. На полу лежали засохшие яблоневые листья, еще зеленые, но уже безжизненные.

- Нина Алексеевна!

- Иду! - нянечка заглянула в кабинет.

- Возьмите яблоки, у меня дежурство закончилось. Я домой. Если с Сидоровой что, звоните…

- Хорошо… А что за яблоки-то, ваши?

- Да, но не мне.