Ажурные, любовно вырезанные наличники деревенского домика никак не вязались с грубыми, слегка ржавенькими решётками на окнах. Всё здесь притягивало к себе и отталкивало одновременно. Но люди шли к домику непрерывно, как в мавзолей, потому что это был единственный в деревне коммерческий магазин.

На пороге магазина появилась пожилая уставшая женщина со стареньким выцветшим рюкзаком за плечами. Её одышка и посох в руке говорили о том, что она проделала неблизкий путь.

Старушка огляделась, поставила палку у выхода и степенно направилась к прилавку. Вытерев кончиком платка пот с лица и поправив очки, она поздоровалась с покупателями и продавцом.

- Здравствуй, Олюшка!

- Здравствуй, Пантелеевна!

- Дай-ка мне, девка, хлеба буханки три, чтоб на недельку хватило - порато тяжело до вас добираться..., яичек бы ещё десяточек..., да кусочек колбаски взвесь.

Выложив товар, продавщица с наслаждением принялась щёлкать на деревянных счётах так, словно любовалась незатейливыми аккордами любимой песни.

- Двести сорок три рубля, - по автоматической привычке «два вижу - четыре в уме», выдала сумму Олюшка.

Старушка покорно рассталась с деньгами, неспешно собрала товар в рюкзак и, отойдя от прилавка, заболтала с приятельницей.

Мгновение спустя в магазин вбежал мальчишка и, увидев бабулю, радостно затараторил:

- Привет, Пантелеевна! Отец чайник наставил – иди к нам чай пить.

- Ой, спасибо миленький. Сейчас приковыляю, - бабка с радостью приняла предложение – дорога в магазин её порядком изматывала. Племянник же всегда приглашал тётушку - сама дошла до магазина, значит, есть ещё силёнки.

Отведав чая и отдохнув, старушка отправилась домой в соседнюю деревеньку. Преодолеть ей предстояло километра три – четыре.

Погрузившись в свои житейские думы, Пантелеевна потихоньку брела, опираясь на палку. Пройдя полпути, что-то заставило её приостановиться - мозг бывшей бухгалтерши неожиданно очнулся и начал стремительно калькулировать сумму приобретённой покупки. Как удар молнии средь ясного неба старушку осенило - цифра оказалась раза в два меньше оплаченного. Пантелеевна ещё раз пересчитала, и не веря себе, собралась было повернуть назад.

- Ошиблась Олюшка, наверно. Вернуться бы – да ног жалко…, а не вернуться - денег жалко… Что делать-то прикажешь, бабка? - сама с собой советовалась старая. – Следующий раз Олюшка поди не вспомнит мою сумму, а чек деревянные счёты не выписывают...

Постояв ещё немножно, Пантелеевна решила всё-таки идти домой, а по дороге заскочить к подружке за советом.

Забыв о больных ногах, одышке и прочих болячках, пролетела старуха оставшийся путь, как стрела. Войдя в дом, она сходу поделилась своим неприятным переживанием с Ириньей и гостившей у неё дочкой-горожахой.

- Да не она ошиблась, а ты! Калоша, ты, наивная! - пыталась вразумить её Иринья.

- Ну не обманет уж, наверно, слепую старуху – защищала продавца Пантелеевна, - ведь все в деревне знают друг дружку.

– Все в деревне знают, что за Олюшкой числится такой грешок, бестолковка ты доверчивая! – напирала на своё Иринья. – Бывало, я купила у неё десяток яиц. Она и подала их мне уже в прозрачном пакетике. Домой пришла, и на тебе - в пакете-то всего восемь штук. Пойдёшь ли ты, девка, обратно к ней за тридевять земель? А как докажешь, что ты права? – И чек она, лиса хитрая, не даёт.

Пантелеевна застыла на мгновенье, затем стремительно кинулась к рюкзаку посчитать купленные сегодня яйца. Занимательная арифметика, конечно же, встала на сторону Ириньи – в пакете Пантелеевны оказалось девять штук яиц. Двойной обман, как мимолётное озарение, мгновенно вогнал доверчивую бабулю в подавленное, угнетённое состояние.

Дочку Ириньи подстерегала та же участь:

- То-то я думаю, что за чудеса? В городе ребёнка в магазин отправишь – всегда отчитается, чек принесёт, а здесь – сколько денег не давай, никогда сдачи нет.

Иринья же продолжала бессознательно сыпать соль на рану:

- Вот я в город к дочке как-то ездила, так там весы электронные. Они тебе и вес покажут, и стоимость посчитают, да ещё и состав продукта по каким-то там калориям рассчитают. А рядышком ещё и контрольные весы стоят…

- Да, налоговая в городе потрудилась, приструнила торгашей, - согласилась дочка. Да и пожаловаться можно хоть в налоговую, хоть в лицензионную палату, хоть в общество по защите прав потребителя…

- Да, какое тебе тут общество, девка, - перебила дочь Иринья. - В деревни-то милиции днём с огнём не сыщешь. Вот царица-Ольга и устраивает поборы - какие сама установит. На бусы себе золотые, наверно. Погляди-ка на неё – руки и уши уже отвисают от драгоценностей. На электронную кассу, говорит, денег не хватает. Специально, я думаю, не покупает – не выгодно будет народ дурить…

Сделав паузу, Иринья посмотрела на Пантелеевну:

- А про свои сто рублей, подружка милая, забудь! Пенсионеры-то нужны государству как бродячие собаки ветстанции. Сама подумай, ты уже ягодка переспевшая. Кабы ты миллион выиграла, тогда налоговая сама к тебе прилетела бы, как осы на варенье…

Пантелеевну охватило чувство безысходности и безнадёжности. Старушка уже ничего не хотела слышать, не хотела участвовать в разговоре - уединиться бы в пору. Шла она к подруге за утешением, а получила разочарование – ведь, доверчивый всегда понимает последним, что первым попадает в сети бесчувственного, толстокожего мошенника.

Не солоно хлебавши, добралась Пантелеевна до дома и сразу направилась в красный угол, где с иконы на неё смиренно смотрел Христос:

- Отче наш сущий на небесах… избави нас от лукавово…, - забормотала обманутая старушка.

Долго ещё смотрела она молча на икону Спасителя в надежде найти хоть щепотку утешения и защиты… Затем, словно обречённый бык перед забоем, бродила одиноко по избе, успокаивая себя:

- Хоть мой господь бог – сам Господь Бог, но там, на небесах, он тоже один!