ВНЕ-КОНКУРСАНТ №5
   
   ДВА В ОДНОЙ
   
   
   
    ЗАВИСТЬ ЛИТЕРАТУРНАЯ
   
   __________ «Что [...] жизнь» Творца? Обилие цитат,
   __________ Абсурд идей... И прочий суррогат.
   
    «Он» писАл «по утрам в клозете». Говорят, сидя на золотом унитазе... Верю! Потому что Я завистливый.
   
    Это плохо. Это — литературный грех. А грехи надлежит замаливать. И потому каждый пишущий Я должен замолить свою «зависть литературную» к какому-либо собрату по перу.
   
    Я выбираю Я. «Двое в комнате»: Я и Я. Плюс картонный портрет «на белой стене».
   
    Однако Я завидую не Я. Я завидую гонорарам Я. Говорят, Я. получил 1 млн. длр. За 10 лет каторжного литературного труда? Не верю! И прав: налоговая опровергла злопыхателей — ДВА млн. длр. За ОДИН лишь 2011 г. И почти столько же за следующий (2012 г.). И все указанное — от «Нового Мира»! Розыгрыш? Нет — полуправда. Поскольку не от журнала, о котором глубокоуважаемый читатель, вздрогнув, подумал, а от одноименной малоизвестной типографии.
   
    Я перевернул картонку Я. лицом к себе (затылком к белой стене). Я посмотрел в глаза Я. Они выдержали завистливый взгляд моего Я, аккумулировавший тысячи аналогичных взглядов тех литераторов, которые за всю свою жизнь никогда не держали в руках гонорар, и НЕ ОТВЕРНУЛИСЬ. «Можете представить себе, какой это жизнерадостный, здоровый человек».
    Вот так Я. развел Я.
   
    А ВЫ поверили картонному дурилке? Напрасно. Такого Президента не существует. Чистый налоговый блеф и внеконкурсный первоапрельский розыгрыш!
   
   
   
    БЕЗДАРНОСТЬ ЛИТЕРАТУРНАЯ
   
   __________ «Что [...] жизнь» Творца? Коллекция цитат,
   __________ Чужих идей... И прочий плагиат.
   
    Кое-где о своих литературных доходах отчитываются 01.04. И правильно — это самая подходящая дата для розыгрыша глубокоуважаемого писательского сообщества...
    Разыгрываю (на безгонорарной основе).
    Президент одной страны взял да и написал («мимо других забот») нетолстую книгу про подведомственную ему территорию. Ну, типа о каких-то тенденциях (не то развития, не то деградации). Это не важно. Важно то, что он поручил написать ее плохим исполнителям. (Каждый вменяемый гражданин этой страны старше 12 лет точно знает, что этот Президент не способен сам написать никакую книгу.) Но эти плохие парни подставили своего кормильца через свою личную бездарность и через чужой плагиат. Этот плагиат физиологически вылез наружу, как тот овес — «а как ноченька пришла, овес вылез из мешка». Характерно и примечательно, что этому Президенту за его литературные старания издатель отвесил такой звонкий гонорар, что у всей страны отчего-то покраснела щека, зазвенело в ушах и отвисла челюсть.
    ««Жупайдия, жупайдас», мне любой издатель «даст»! «Даст» мне «по два поцелуя, не кобенясь, не балуя»», — распевал Президент, поглаживая натруженной писательской рукой свой гонорар.

    ВНЕ-КОНКУРСАНТ№7
   
    Премьера.
   
    Давно это было. Лень вспоминать и высчитывать, какой точно был год, но точно помню, что 1-е апреля тогда выпало на понедельник.
    Я был самым молодым из пяти радиорегулирловщиков­,­ что работали в нашем цеху. Такой был «симпатишнинький», курносенький, с длинными ресницами, худенький и стройнинький, как девушка. Полгода, как радиотехникум окончил. Осенью мне предстояло «греметь» в армию.
    Остальные, кроме Евгенича, по дружескому прозвищу «Паниковский», тоже были молодыми, холостыми ребятами, не старше 30 лет. Только Паниковскому было уже за 40.
    Мы регулировали платы трехпрограммников с электронными часами. Это самое «сердце» приёмника. После нас к этой плате оставалось припаять только сетевой и радио шнуры, динамик, вставить предохранитель, «зашить» всю эту «требуху» в пластмассовый корпус, и, трехпрограммный приёмник «Электроника — 204» был готов. Мы работали сдельно, настраивали катушки индуктивности по осциллографу, отыскивали и заменяли радиодетали не того, какого нужно, номинала, впаянные по ошибке девчатами на радиомонтаже. Зарплата на «сделке» зависела от работоспособности каждого. Мы, все пятеро, работать умели. Поэтому и зарплата у нас была довольно приличная по тем временам.
    Мишка, рыжий, все лицо в веснушках, 27-ми летний холостяк, пришёл на работу «с запашком». Видно, в воскресенье заранее уже отметил «День юмора и смеха», или «День дурака», как его частенько называют в последнее время.
   
   - О-о, Михась, ну и «выхлопы» у тебя изо рта. Впору, хоть огурчиком закусывай. А чёй-то задница-то у тебя такая грязная? Ты хоть смотри, куда садишься в автобусе-то.
   - Чё, здорово пахнет? В маршрутке народу битком. Плюхнулся на свободное место, даже не посмотрев. Чё у меня там?
   - Да, не переживай, Михась! Под штанами все равно не видать. С 1-м апреля тебя!
   - Тьфу, а я и забыл. Ха-ха-ха! Потому что ещё вчера это дело неплохо отметил. У меня-то не видать, а у тебя здорово заметно. Кто это тебе такой красивый засос на горле поставил? Не тут... Слева. Ай-яй-яй, как неаккуратно!
   - Шутка первоапрельская, что ли? Болтун! Пойдем, Валерку с Лёхой «надуем».
   - Привет, коллеги! Вы уже видели свой брак? На ОТК целая куча готовых трехпрограммников с вашим браком в углу свалена. У Валерки по коэффициенту гармоник. А у тебя, Леха, ПКНы 61-е все бракованные. Ты их паяльником, похоже, перегреваешь. Мастер велел передать, чтоб вы сегодня же до обеда всё исправили.
   - Да врут они, Леха. Сегодня же 1 апреля. Ну, сходи на ОТК, удостоверься, если не лень.
    Лёхе было... Только два года, как после армии. А Валерке уже 29 тогда стукнуло. Я застал его ещё женатым. После Нового Года развёлся. Алименты за дочку уже три месяца выплачивал. Бывшая его жена именно здесь и работала монтажницей на конвейере. Вместе с той самой причиной ихнего развода, с которой Валерка внаглую изменял своей жене. Жена с любовницей уволились, а Валерка остался.
    Паниковский все свои годы прожил «бобылём». Он у нас был «непризнанным» художником. Рисовал картины маслом. Пейзажи в основном. Но, рисовал здорово! Мы никак не могли тогда понять, почему его никто не признаёт. Из-за этой своей «непризнанности» он частенько уходил в запои. Его не выгоняли только из-за того, что внутри нашего цеха он всё-таки считался очень даже признанным. Все стены в цеху были обвешаны его картинами. Вся наглядная агитация партийной и комсомольской ячеек цеха — это была настоящая картинная галерея, на которую приходил поглазеть весь народ из других цехов нашего радиодетального заводика.
    На конвейре сидели 29 девушек и молодых женщин, радиомонтажниц. Они впаивали в платы радиодетали. Каждая впаивала по несколько одних и тех же транзисторов, резисторов, конденсаторов в определённые места в плате. Они тоже сидели «на сделке», только зарплата у них зависила от работоспособности всей бригады. Если кто-то из них не успевал справиться с заданием за 8-ми часовой рабочий день, то им приходилось оставаться после работы. Иначе такую работницу просто бы попросили уйти. В основном здесь работали те самые девушки, которые не смогли поступить после школы в свои институты единажды, дважды, а были такие, которые уже и трижды. Молодые женщины работали здесь из-за зарплаты, которая доходила до 400 рублей в месяц, когда, например, средне-статистически­й­ инженер «на окладе» везде имел 120-140.
    Мы, все пятеро «неженатиков», были немного избалованы женским вниманием. Даже Паниковский не был исключением.
   - Ладно, пошутили мы, признаёмся. С 1-м апреля вас! Вон, Паниковский пришёл. Пошли, его разыграем.
   - Не-е, его лучше не трогать. Он шуток не понимает. Обидится.
   - Да, точно! Пойдем лучше девчонок надурачим чем-нибудь.
   - Эх, блин! Меня в туалет приспичило. Расскажете мне потом, чё было.
   - Ладно, Колян. Мы с твоей Наташки начнём. Давай скорее только.
   
    Наташка была вовсе не моя. Я знал, что нравлюсь ей. Она тоже мне немного нравилась. Девчонка она была «ничего», симпотнинькая. Но, я также знал и то, что она недотрога, каких свет не видывал. «Портить» её я не хотел, жалко было. Всё равно мне скоро в армию. Обещать и клясться в верности было не в моих правилах. И от неё бы я этого никогда не ждал и не требовал. Здесь и кроме неё было на кого глаз положить.
    Мы уже почти два месяца жили с Верой, молодой женщиной 32-х лет, «разведёнкой». Детей у Веры не было. Она жила одна в двухкомнатной квартире, доставшейся ей от своей бабушки, за которой она ухаживала больше трёх лет. Это была довольно симпатичная, простая и весёлая «молодушка-хохотушка­»,­ решившая развлечься со мной, и поиграть «в семью» до моей армии. Никто в цеху не знал, и даже не догадывался, о наших отношениях.
    Вера с детства мечтала быть кинозвездой. Она трижды поступала в театральное училище, но экзаменаторы почему-то наотрез отказывались видеть в ней актрису. Хотя, лично я, был просто покорён её талантом. Даже немного влюбился в неё, как в кинозвезду. Она знала о каждом маломальски известном киноартисте абсолютно всё. Кто на ком женат, кто с кем разведен, у кого и от кого дети, и кто чей любовник или любовница в настоящий момент. Она и меня приобщала к этому искусству. Учила, заставляя двумя, совершенно дурацкими, словами выражать интонацией душевные порывы. То гнев, то радость, то грусть, то весёлость. Я, размахивая руками, корча свою рожу, декламировал текст, который помню до сих пор: - «Ножик перроччинннный! Пе-ро-чиииинный ножжжжик! Ножикперочинныйпероч­инныйцножик!­ Ножик?.. Гм... Перочинный? Перо!.. Неужели?.. Чинный... Ха-ха-ха-ха... Ножик??!!! Ножик -увы... перочинный!» Она, то ругала меня иногда чуть ли не матом, готовая врезать оплеуху, то хвалила, хлопая в ладоши, и крича «Браво!» А однажды даже сказала, что я добровольно похоронил в себе талант актёра.
    Мы с ней тщательно подготовились тогда к «Дню Дурака». Она, в основном, и придумала этот сценарий. Была в одном лице, и режиссёром-постановщ­иком­ спектакля, и костюмером, и гримёром и пр., в котором я был единственным артистом. Она уже доросла до такого состояния, что ей больше всего нравилось быть моим наставником. А мне нравилось всё, что нравилось ей. Мы даже репетировали этот спектакль пару раз у неё дома. Хохотали до икоты, когда я примерял все её платься, юбки и кофточки, в парике «Гаврош» с фиолетовыми волосами. И вот, в понедельник, 1-го апреля, у меня был свой первый в жизни спектакль. Премьера!
   
   - Здравствуйте, девочки! Я новенькая. Меня Клава зовут. Я вместо Нади Волковой. Её уволили за несоответствие. Слишком много брака у неё. Ой, это Вы Волкова? Извините, не знала. Да Вы не плачьте. Я слышала, что мастер не даст вас уволить... Ой, какие симпатичные мальчики здесь! Я Клавдия. Мне 25, и я свободна. Пока... Меня на усилитель низкой частоты поставили. Валерочка! Или ты, Лёшенька? Ой, какой рыженький! Это, Михась, значит. Так бы и поцеловала! Фу-у! Только не сегодня. Пусть у тебя сначала твой перегар выветрится. Вы меня, как-нето потом, поднатаскаете по схеме, ладно? А то я совсем в радиотехнике «не в зуб ногой».
    А я уже про всех вас знаю, девочки. Мне моя подружка рассказала, которая здесь у вас недавно работала.
    Наташа! Это ты, Наташа? Хочу тебе сразу сказать, чтоб не переживала. Любит тебя твой Коленька. Он даже платочек носовой у тебя однажды украл на память. Куда же ты?... Ну вот! Убежала! Стеснительная больно...
    А кто здесь Надя?.. Ты? Валерик тебя больше всех любит. Ему и Лариса очень нравится. Ты Лариса? Поздравляю! Да Валерке вообще вы все здесь нравитесь. Жаль, что это у него всего только на одну ночь.
    А в тебя, Надежда, технолог ваш, Владимир Борисович, сильно влюблен. И намерения у него очень серьёзные, говорят.
    А тебе, Лёшенька, советую не раскатывать свою губёшку на Мариночку Сергееву. Это не та девушка, с которой можно просто поиграть. И вообще, она замуж скоро может выйти за курсанта 5-го курса ракетного училища, если ты и дальше будешь жевать свои сопли.
    А Вы, значит, тот самый художник, Михалыч-Паниковский,­ который по Зое Рукавишниковой сохнет? Всё картины с неё по памяти рисуете? Только за зря это всё! Она в Михасика-Рыжика влюблена. Ой, это ты, Зоя, значит? Извини, не знала... Но, ты не переживай, так сильно. Если это неправда, то так и объясни своему художнику. Моя подруга могла и ошибиться.
    Ой, как у вас тут всё запутано-то с любовью! А где у вас здесь туалет, девушки?.. Надя, ты можешь пока посидеть на моём месте. Я скоро прийду.
   
   - Это что за дуру нам прислали? Дебилка настоящая! Чёй-то она наговорила тута? Ты что, Рукавишникова, в самом деле в Рыжика влюблена? Ты же на целую башку выше его!
   - Да это шибанутая какая-то! В Рыжика! Вот ещё выдумала!
   - Не плач, Волкова! Мы тебя в обиду не дадим! Мы все уволимся, если вместо тебя эту идиотку поставят. Правильно, девочки?
   - Идиотка! Дебилка! А я был бы «не прочь провести с ней ночь». Может, она и шибанутая, но я с удовольствием бы её поднатаскал. По радио-, и не только, технике.
   - Ну и дурак же ты, Валерка! Так бы и врезала тебе пощечину. До чего же вы, все мужики, противные!
   - Наташка, дурой будешь, если этой сумасбродке с фиолетовыми волосами поверишь. Кольке в армию скоро. Испортит тебя, а ты прождёшь его бестолку...
   - А вот и Коленька! С облегченьицем тебя! Скажи-ка, дорогой, зачем это ты у Наташки все платки носовые переворовал? Ей теперь даже слезки вытереть нечем.
   - Какае платки? Ты чё, Натах, платки носовые носишь? У тебя что, сопли?.. Ну вот, убежала. Детский сад, ей Богу! А чёй-то вы все такие возбуждённые? Чёй-то тётя Вера Рукавишникова лысинку Паниковскому целует? А ты чего, Лариска, такая счастливая? Что с тобой, Волкова? Чего ревёшь? А, Надь? Да хватит тебе, перестань рыдать!.. Ладно! Внимание, внимание! Прошу всех подойти поближе. У меня важное объявление. Слушайте все и смотрите:
   - Здравствуйте, девочки! Я новенькая. Меня Клава зовут. Я вместо Нади Волковой. Её уволили за несоответствие. Слишком много брака у неё...
    С 1 апреля вас всех!
   
    Кто-то смеялся, кто-то плакал. Кто-то кричал мне: - «Дурак ты, Колька! Разве так шутят?». Кто-то хлопал в ладоши, и кричал «Браво!»
    Когда меня провожали в армию, все вспоминали этот понедельник 1 апреля. А Верка даже сказала, что согласна продолжить моё обучение актерскому мастерству после моей армии, если не выскочит замуж за эти два года.