«Снегами прошлогодними печали замело» - Проза для взрослых | Клавдию Ивановну сегодня обидели. Обидели очень сильно, практически без всяких шансов что–то исправить. Нет, перед ней долго извинялись, очень сочувствовали, но тут же разводили беспомощно руками… мол, что тут поделаешь? Вот если б понадобилось срочно пробить дыру в великой китайской стене – это запросто, сейчас пошлём трактор, снимем бригаду строителей с соседнего участка – пробьём, пробурим, прокопаем, если на то пошло, хоть тоннель до Ла–Манша прямо из бухгалтерии… всё можем, а вот выдать специальный праздничный паёк – не можем. Ну, нет Вас, дорогая наша Курицына Клавдия Ивановна в заветном списке! Не–ту!
А список фамилий, имён и отчеств конторских служащих строительного треста №13 для получения специального праздничного пайка к Новому году – это вам куда посерьёзней египетских каракулей в неких пирамидах будет! Это там думай, да гадай хоть ещё тысячу лет – что же было написано потомкам человечества загадочным Хеопсом или там Тутанхамоном каким. Здесь же всё чётко: вот список – вот пайки. И никаких отклонений!
Можно сказать, обидели Клавдию Ивановну чуть раньше, а точнее – на прошлой неделе, когда и составлялся этот великий список сослуживцев, дающий право на приобщение к прекрасному. В список прекрасного входила пусть и махонькая, но баночка настоящей красной икры, (видимо, из чудом уцелевших остатков несметных красно–чёрных тонн икры, что не успели буржуи растащить к себе за кордон перед праздниками, щедро расплачиваясь священной валютой). Также в паёк входила палочка прелестной, с волшебным запахом, сухой колбасы «Московская» по 4 рубля 80 копеек за килограмм. В нём же издавал изумительный сладкий запах бумажный пакет оранжевых апельсиновых шаров с малюсенькими заморскими чёрными наклеечками. Обязательно и непременно присутствовала плоская жестяная баночка рижских шпрот, которые, словно солдатики в плотном строю, одновременно взмахивали хвостиками в одну сторону на этикетке, будто отдавали честь перед своим вскрытием. Ласкала взгляд женской половины, обёрнутая прозрачной слюдой, красивейшая коробочка зефира в шоколаде. Ну, а завершали этот чудо–набор два главных действующих предмета новогоднего праздника – тёмно–зелёная бутылка «Советского» шампанского, с кокетливо обёрнутой воздушным серебром пробкой (и та, едва сдерживаемая проволочной сеткой уже готовилась принести людям счастье, возвещая своим выстрелом наступление нового 197… да неважно какого года), а рядом с ней по–дружески позвякивала бутылочка обычной белой водки «Экстра» по 4 рубля 12 копеек. Что ж, были времена, когда «Советское» шампанское гордо соседствовало в праздничном наборе с трёхзвёздочным коньячком из солнечной Армении. Было! Но сейчас, во времена девственно чистых пустых полок что в продовольственных отделах, что в вино–водочных, наличие бутылочки обычной белой водки – выглядело не менее шикарно.
Как же обидно было Клавдии Ивановне лишиться такого чудо–набора в самый канун новогоднего праздника. Да, видимо, сама во всём виновата! Именно такой тайный смысл прочитала она в глазах всех конторских барышень, когда изумившись, что её забыли внести в список, Клавдия Ивановна бросилась по кабинетам за справедливостью и сочувствием. Сочувствия ей выделили сколько угодно, без всякого намёка на определённую норму, с излишком… А вот справедливость, увы – была уже далеко. Она отчалила из этой конторы ещё на прошлой неделе на ковре–самолёте того самого наспех скроенного списка.
Ну, кто ж, виноват, Клавдия Ивановна, что вы удумали заболеть и слечь в больницу именно в тот момент, когда пани–справедливость заходила к вам в управление стройтреста №13, чтобы облагодетельствовать конторскую братию? Ну, не вспомнили в приступе радостной эйфории сослуживицы о временно отсутствующей простой учётчице Курицыной Клавдии Ивановне, бывает. Да до того ли было им, когда слюни о предвкушаемом праздничном пайке уже текли по накрашенным устам? Чего уж, там… сама виновата, «курица», как с усмешкой называли её абсолютно все чуть ли не в глаза. Вы подумали о фамилии? Да нет, же! Фамилия – это уже просто в придачу. Клавдию Ивановну с любой фамилией так бы звали – курица! Уж, больно она была на неё похожа: полненькая, маленькая, вечно растрёпанная в нескольких стареньких безразмерных кофтах, которые она напяливала одна на другую, чтобы скрыть вечные «штопанки». Кофты не застёгивались, из карманов вечно выглядывали разноцветные бесчисленные носовые платки – у неё постоянно шмыгал нос и, казалось, простуда – это её самое нормальное состояние.
Ну, курица, да и только! А тут ещё и фамилия, не оставляющая никаких шансов получить другое, менее обидное прозвище. Да и не со зла всё это. Клавдия Ивановна и вправду была похожа на старую квочку даже по характеру. Она бегала за каждой сослуживицей, едва кто чихнёт, как курица за цыплёнком, то с баночкой малинового варенья, то с ложкой мёда. Ну, а дома так вообще всё на ней держалось – худющая непутёвая дочка с вечной сигаретой в руке, мечущаяся по жизни, как перекати–поле, трижды выходила замуж, трижды разводилась, куда, уж, больше–то? Вот и сейчас у них прижился некий лодырь – «зять» – ни дать, ни взять! Нигде не работающий, но регулярно щёлкающий дверцами холодильника, здоровенный, вечно небритый детина с огромными пузырями на линялом домашнем трико – что там Ивановна подбросит?
Одна отрада – внук, которому прощалось всё, даже кривая презрительная ухмылка – «курица, ха–ха…». Он даже стеснялся подходить к бабушке на улице, зато дома первым бросался к сумке, едва она, уставшая и вымотавшаяся с вечной беготнёй по пустым магазинам после работы, переступала порог дома. И частенько находил там что–либо вкусненькое – ну, оставят когда Клавдии Ивановне кусок торта от дня рождения кого–то из сослуживиц, или пару конфет. Она всё несла ему, уже крепкому мальцу, как когда–то совсем маленькому мальчику из детсада и счастливо улыбалась. А потом хлопала себя по бокам руками, словно курица крыльями, очнувшись, вдруг, и задумываясь – чем же сегодня накормить своё беспутное семейство?
Короткий предпраздничный рабочий день закончился сегодня уже к обеду. Весёлые и щебечущие женщины бодро защёлкивали двери своих служебных кабинетов на ключ, предвкушая длинные праздничные выходные. Каждая тащила в руках тщательно завёрнутый в плотную коричневую бумагу, (чтоб никто не увидел содержимого на улице), пакет с праздничным набором. Последней на крыльцо вышла осунувшаяся Клавдия Ивановна. Никто с ней ничем не поделился. Она ещё раз с обидой вспомнила, как злобно стрельнула по ней глазами главбух Ксения Леопольдовна, когда к той, как к последней инстанции за справедливым решением своего вопроса, вошла бедная Клавдия Ивановна Курицына. И надо же – именно в этот момент главбух, забыв запереться, упаковывала в свои сумки сразу несколько праздничных наборов. Упитанная сверх меры Ксения Леопольдовна изящно закрыла широченной спиной стол, что–то пробурчала с выражением святой невинности и быстро выпроводила надоедливую «курицу».
Клавдия Ивановна приостановилась у гастронома, на секунду задумалась – стоит ли заходить и в стотысячный раз любоваться пустыми полками, потопталась секунду–другую и решила, наконец, зайти внутрь. А там было всё, как обычно – пусто и голо. Но что это? Вот какое–то подозрительное волнение нескольких человек у мясного прилавка. Из мясного на нём было разве только крупная, подвешенная к потолку, картинка с нарисованным огромным свиным окороком, да четыре буквы «МЯСО», которые издевательски краснели над чистыми, как в хирургии, эмалированными поддонами. Настоящего мяса, похоже, эти поддоны так никогда и не видели.
«В очередь, в очередь…», – донеслось лёгкое шуршание, – «уже разгружают!» Ой! Клавдия Ивановна встрепенулась. Неужели что–то привезли и она вот тут – стоит в самом начале? Буквально через несколько секунд уже образовалась небольшая очередь. Клавдия Ивановна посчитала – она восьмая. Вот здорово! Ещё никогда ей так не везло. Вечно она, просидев до пяти вечера в конторе, успевала лишь к шапочному разбору всех очередей, которые толпились тут целыми днями, собираясь уже с утра. А тут ещё только разгружают!
– А что привезли–то?
– Куры!
– О, вот это удача!
– По сколько дают?
– По две штуки на руки.
– Ого! По две? – двойная удача.
Через пару минут Клавдия Ивановна уже насчитала себя двенадцатой, потом шестнадцатой. Очередь разрасталась, словно её каждый член делился на клетки в геометрической прогрессии. К стоявшим впереди подходили подруги, к тем подругам – их подруги, а к ним присоединялись дети, а также соседские дети, взятые «на прокат» для увеличения количества душ. Не прошло и пятнадцати минут, а очередь уже бурлила, шевелилась во все стороны, как один общий организм, поминутно прирастая приклеивающимися мёртвой хваткой новыми членами. Отделить их уже не представлялось возможным никаким способом, включая хирургический. А когда действительно начали давать кур – обычной очереди уже не было. Просто толпа жаждущих ухватить свою парочку кур, и лишь примерное подобие относительно справедливой очереди. Клавдию Ивановну где–то затёрли, но она продолжала стойко цепляться за спину копошащейся впереди тётки.
Так прошло много времени. И мало–помалу, Клавдия Ивановна по сантиметру неуклонно приближалась к заветному прилавку.
– Маша! Закрывай отдел. Время!
Громовой голос заведующей ошеломил публику до секундного онемения. И тут же очередь, ошалев от негодования, взвизгнула так, что, казалось, потолок всколыхнулся. Через пару минут всё уладилось.
– Магазин закрываем, но товар будем отпускать через заднее приходное окно до последней курицы!
Что это за окно – все прекрасно знали: это обитая металлом небольшая бойница для приёмки ящиков вино–водочных изделий на заднем дворе. Самые ушлые бросились занимать очередь уже там – с улицы. Естественно, что последние из этой очереди в магазине оказались ближе всех к выходу и через мгновение – «кто был никем, тот стал всем». Клавдия Ивановна, которой в магазине до прилавка оставалось всего ничего, к ужасу увидела, что снова оказалась в последних рядах уже уличной очереди. О справедливости построения новой очереди с учётом давно сложившейся за предыдущих полдня в павильоне магазина – никто даже и не заикался. Бес–по–лез–но. Огорчённо выдохнув, Клавдия Ивановна, сжав кулачки, как боевая курица, кинулась в гущу людских тел за своим местом под солнцем…
Возвращалась домой Клавдия Ивановна уже далеко затемно. Голодная, растрёпанная, как никогда, с оторванными пуговицами, она счастливо улыбалась, будто только что одна выиграла битву при Ватерлоо, а то и со всем монголо–татарским игом. Впереди, в обеих вытянутых руках, ещё не остыв от потрясающего везения, Клавдия Ивановна гордо несла за тонкие шеи два своих главных трофея – две синюшные советские курицы. Бедные птицы, как открыли ещё на бойне свои удивлённые клювы, в смысле – нас то за что, да так и таращились до сих пор мёртвыми глазами на приближающиеся чудовища. Чудовища – небольшая стайка дворовых собак, миролюбиво помахивая хвостами, обошли Клавдию Ивановну со всех сторон и остановились, непрерывно и заворожено поглядывая на качающиеся в её обеих руках тушки. Потом бесцеремонно обступили и сбились поплотнее.
Клавдия Ивановна за себя не испугалась. Она частенько подкармливала бродячих собак и те её любили. Клавдия Ивановна испугалась за куриц. Она инстинктивно расставила руки ещё шире, приподнимая куриц как можно выше… Да где там? Один неторопливый прыжок некой шавки слева. Рука дёрнулась вверх от облегчения веса, и тут же кто–то дёрнул её справа. Клавдия Ивановна ещё стояла так несколько долгих секунд, растопырив свои руки по сторонам и удерживая воздух вместо тех самых выстраданных куриц. Ну, а те уже были далече – свора довольных псов мгновенно унеслась с добычей, растворившись в дворовых сумерках.
Где–то на площади у большого магазина вспыхнула гирляндами огромная ёлка, раздался треск и шипение разлетающихся цветных искр – то какой–то нетерпеливый отпрыск запустил петарду, не дождавшись наступления новогодней ночи. Где–то рядом шли люди, улыбались, шутили, кто–то нёс в руках авоськи, кто–то ёлку. Всё было здорово, все жили последними ожиданиями большого праздника. Клавдия Ивановна тяжело опустилась прямо на сугроб и, наконец, соединив растопыренные руки на своём лице, громко зарыдала. С крыши соседнего дома ей подмигивали равнодушные цветные лампочки, выстроившиеся в праздничное поздравление – «С новым 197…», да какая разница, с каким! До наступления эры переполненных, ломающихся от тяжести всяких вкусностей, магазинных полок ещё было очень далеко… |
| Чеховский герой не противен, а странен.
Лена, мы с Вами видим этот рассказ по-разному. Вы видите его грустным, печальным. А я вижу в нём пасквиль. Имею право? И дело не только в гл. героине, а во всей направленности рассказа. Например: "Да до того ли было им, когда слюни о предвкушаемом праздничном пайке уже текли по накрашенным устам?» и пр. и пр.
"Так почему же автору "Курицы" нужно пенять за то, что не создал праздничного настроения или вообще утверждать, что он выставил печальную историю "в пику"?"
Во-первых, я не утверждала, а написала "мне кажется..." (что и всегда делаю).
Во-вторых, Лена, ну, не надо переиначивать мои слова - я нигде, вообще, ничего не писала о несоздании праздничного настроения.
Ещё раз, русским языком, говорю конкретно: рассказ воспринимаю как пасквиль. |
| Конечно имеете право, Наташа! И то, что мы порой видим разное, глядя на одну и ту же картину, совершенно естественно.
Что до переиначивать слова - ну что вы, Наташа, никогда этого не делаю. Разве не вы чуть выше написали: "В пику чему? Мне увиделось, что - праздничности в названии конкурса"? Если не вы, то прошу прощения, зрение слабенькое. )) |
| Лена, очевидно же, что эта фраза не означает моего сетования на отсутствие праздничного настроения в рассказе! Удивлена, что Вы её так восприняли.
Ни одной своей фразой я не подразумевала, что новогоднее настроение должно быть только праздничным. |
| Ещё надо было добавить, что не принимается "клюква в стиле а ля рюс".
Такое впечатление, что автор о той жизни узнал из переводных комиксов. |
| Николай, вот с этим согласна. |
| Споры по поводу заинтриговали. Прочитала сама. Да, автор умеет писать со всякими художественностями, юмором, переходящим в гротеск, но... В событийность этой истории, простите, я не поверила. С одной стороны автор очень откровенно, прямолинейно говорит о своём отношении к годам 197..., с другой, совершенно не испытывает жалости к главной героине. Мало того, унижает её по ходу действия, как бы подчёркивая всю никчемность её куриной жизни...Автор, конечно, имеет право. И дело не в праздничности или тематике рассказа, а именно, в прямолинейности самой идеи... Именно эту идею и называет Наташа Букан пасквилем.
А ещё. Позвольте усомниться в правдивости. В эти самые годы, несомненно, был дефицит в виде красной икры и рижских шпрот, колбасы деликатесной на всех не хватало, но многие продукты (куры, мясо) всегда были на прилавке. К тому же, подготовка к новогоднему столу не ограничивалась последней неделей и только рабочими заказами. Тут явный перебор. |
| Согласна - неправдоподобно! Сама получала такие же новогодние "пайки", но не могу себе представить ситуацию, в которой люди не поделились бы с бедной женщиной, не попавшей в список. Уж очень мрачно, совсем не новогодняя вещь.
Автор не только не испытывает жалости к героине, но вовсе не любит её. Почему тогда читатели должны ее любить?
Вслед за Станиславским повторю: не верю, не убедил! |
| Конечно были продукты, Оля, кто же спорит! Не автор и не я - были. А ты посмотри, что написано-то!
Очередь разрасталась, словно её каждый член делился на клетки в геометрической прогрессии. К стоявшим впереди подходили подруги, к тем подругам – их подруги, а к ним присоединялись дети, а также соседские дети, взятые «на прокат» для увеличения количества душ. Не прошло и пятнадцати минут, а очередь уже бурлила, шевелилась во все стороны, как один общий организм, поминутно прирастая приклеивающимися мёртвой хваткой новыми членами. Отделить их уже не представлялось возможным никаким способом, включая хирургический. А когда действительно начали давать кур – обычной очереди уже не было...
Разве не знакомая картинка? Разве ты никогда этого не видела? Разве ты не оказывалась восьмой (пятой, десятой) в очереди и не радовалась, что повезло - авось достанется сегодня!
Замечу, кстати. Прочитайте определение слова пасквиль - довольно обидного в данном случае. Пасквиль - это клевета, оскорбление. Где же тут клевета, если ВСЁ это - было. Кого оскорбили? Нас же, в тех очередях стоявших? Ну, тогда извиняйте, тогда да, не было. |
| Было, Лена, было... Только не в 197...году, а под 90-ые. Именно так. Пустые полки, карточная система. Я не люблю, когда начинают писать "чересчур", возводя в н-ную степень пережитые человеческие страдания и пороки любого времени.
Не думаю, что Клавдия Ивановна несла бедных кур по одной в каждой руке. Уж какой бы гордостью не была исполнена её куриная душа, а хозяйка Клавдия была неплохая. Но, именно так описывает автор. У неё что- сумки не было?)))
Я, как и почти все советские женщины стояла в очередях. Не помню, когда мне чего-то не доставалось. Всегда уходила с трофеями))). Под праздник, обычно, в рабочие буфеты завозились всяческие деликатесы. В магазинах, как я уже писала, можно было что-то купить. Были знакомства с теми, кто мог где-то что-то раздобыть... На праздники в холодильнике всегда были хорошие продукты.
Я пишу именно о том времени, что упомянул автор рассказа. Не буду ни о чём спорить, когда страну ввергли в хаос и она стояла на пороге революции. |
| "Но сейчас, во времена девственно чистых пустых полок что в продовольственных отделах, что в вино–водочных, наличие бутылочки обычной белой водки – выглядело не менее шикарно" - Лена, это разве не автор пишет о семидесятых? Что уже неправда.
Но дело не в этом. Все знают, что были заказы, что были очереди и т.д., никто этого и оспаривать не будет.
Я же написала раньше, что это пасквиль на ЛЮДЕЙ того времени! На их облик, отношения. И остаюсь при этом мнении. В который раз привожу пример представления автора о людях: "Ну, не вспомнили в приступе радостной эйфории сослуживицы о временно отсутствующей простой учётчице Курицыной Клавдии Ивановне, бывает. Да до того ли было им, когда слюни о предвкушаемом праздничном пайке уже текли по накрашенным устам?"
А что означает слово "пасквиль", я знаю, естественно. |
| "Только не в 197...году, а под 90-ые" – мне тоже показалось, что скорее 90-е, но подумала, что подзабыла. И да, конечно, есть некоторые "чересчурности" - но разве я не сказала в самом начале, что рассказ нужно немного отшлифовать? Например, последнее предложение однозначно следует убрать. И кое-что в середине текста. Но в целом – отличная работа, написана очень умело, хотя и не без огрехов, и уж меньше всего похожа на пасквиль. |
| Пасквиль - это ведь не только клевета (она здесь есть) и оскорбление, но и искажение с определённым уклоном.
И всё! Больше слова не скажу об этом рассказе!:) |
| Автор, описывая 90-е годы, зачем-то отсылает рассказ к 70-м. Лучше бы вообще это опустить. Я прекрасно помню то время и могу сравнивать и с 90-ми, и с нынешними временами. Клавдия Ивановна - мать, жена, бабушка, кормилица семьи, а получается - ничто. За что так она унижена? |
| И здесь автора! Букмекер волнуется, столько ставок сделано. )) |
| И этого автора нашла. Отличная всё же Курица! )) |
|
| Шапочка Мастера |
|
|  |
Литературное объединение
«Стол юмора и сатиры» |
|
|  |
 |
' | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
К темам проекта
Ответить
