ОДИН ДОМА-2 Один. Дома. Два. Полтретьего. Чай. Глазунья. И вдруг... какая-то тварь - нежданная, как Везувий. Негаданно так вошла, бутылку, как портупею, сжимая, чтобы дотла разрушить мою Помпею. Сидим. Выпиваем. Три. Беседа: рыбалка, дамы... А с улицы - блеск витрин и злые огни рекламы: "Летайте "Боингом" в Рим!". Да чтоб он сгорел - не жалко! Четыре. Сидим. Говорим: дамы, вино, рыбалка... Мало. Я - за гонца. Он спонсор. Ему до фени, что ночью из Череповца тучи воруют тени. Страшно. Темно. Ларек - как обитаемый остров. "Два "белого" и сырок". "С вас - пятьдесят девяносто". Полпятого. Снова пьем, все больше и больше тупея. Качнулся и вздрогнул дом. Прощай, родная Помпея! Твой непутевый сын уходит в пары алкоголя, как пленный солдат-грузин под знамена Де Голля. Мне уже не помочь. Не поминай меня всуе. Я ухожу в эту ночь - огромную, как Везувий... ПИСЬМО ИЗ ГОРОДА Ч. Конечно, я выжил и в этой бездарной глуши... И даже на фоне моих бытовых зуботычин идет дислокация войск на плацдарме души, хоть, в общем-то, чувств контингент и слегка ограничен... Я даже пишу о своей пересыльной тюрьме - не то, что стихи - так, скорее, печальную повесть... Ведь даже для тех, кто живет по колено в дерьме, есть радостный миг осознанья: дерьма - не по пояс! Читать перестал. Все равно забываю сюжет, едва прикасаюсь щекой к персональной подушке. А, впрочем, и к лучшему: весь поэтический бред приносит одни огорченья, особенно - Пушкин. С собой не дружу. Лишь порой, забегая в клозет и видя свое отраженье на дне унитаза, киваю себе и, смывая остатки газет, прощай, говорю, дор-р-рогой гражданин Широглазов! Конечно, я выжил... * * * Тупею. Медленно, не торопясь. С чувством, с толком, с расстановкой. Примериваю портупею, и в кухне, на табуретку садясь, представляю себя с винтовкой. Забываю, что когда-то был признан своим двором единственным специалистом по икебане. И по вечерам старательно разбиваю кегли тяжелым шаром в занюханом кегельбане. Стараюсь быть в курсе семейных драм и деталей рыбного лова. Старательно обтираюсь холодной водой по утрам по системе Порфирия Иванова. Высоты, которых хотел достичь, не видны из окон родных Пенатов... Теперь перед каждым концом работы я произношу поэтический спич о пользе перетягивания канатов. При этом я замечательно лажу с людьми, и общаясь с собственным сыном, говорю ему: "Можно не быть поэтом, черт возьми, но когда-то ведь нужно стать гражданином!". И даже мой пепельно-серый кот питает ко мне особое уваженье за то, что в продаже есть хек, закованный в лед, а я - специалист по его обнаруженью. Наверно, мне достался не самый удачный век для просто жить и потачивать лясы, потому что порой мне бывает ужасно скверно, как человеку, потерявшему товарный чек у самого окошечка кассы. Но это всего лишь минутная блажь и томление духа на почве былого. И вот уже закуривается сигарета, и вологодский пейзаж убивает готовое вырваться слово, и придуманной жизни смешной антураж воцаряется снова... * * * Я опустился до глагола “ложить”, до фильмов с участием Сильвестра Сталлоне, до того, что взял и попробовал жить пассажиром автобуса с абонементным талоном. Я еще не забыл значения слова “трувер”, но уже сомневаюсь: а прав ли я в этой трактовке. Я дожил до того, что меня приветствует мэр в благодарность за его предвыборные листовки. Я уже начинаю смеяться, когда не смешно, но привычнее хмыкнуть, чем просто пожать плечами. Мне уже вечерами привычнее пить вино, чем стихи сочинять и общаться с друзьями ночами. Я уже не хочу, чтобы мне говорили “старик”: меня коробит от панибратского обращенья. Я как-то на удивление быстро привык по 12 часов находиться внутри одного помещения. И если меня еще иногда навещает тоска - это всего лишь отзвук былого непостоянства. Меня вполне устраивает пространство, видимое в прорезь дверного глазка... ОСЕНЬ Осень. Первый рабочий блин после отпуска вышел комом. Жена с детьми укатила к знакомым. На кошку напал сентябрьский сплин. А я, приняв на грудь аспирин, решил на досуге заняться домом. Осень. Этюд в свинцовых тонах. Ливень минорен, как песни неволи... То ли обои поклеить, то ли, путаясь в лицах и именах, фотоальбомом заняться... Ах, жизнь не кончается пудом соли! Осень. Замешиваю крахмал. Снимки раскладываю по стопкам. Боже! Каким черепным коробкам под силу, сунувшись в этот развал, вспомнить любого, кого знавал в пору блужданья по жизненным тропкам. Осень. У кошки проснулся жор. И, холодильные ноты листая, я дирижирую спинкой минтая (во мне пропал большой дирижер!). И кошкин минор превратился в мажор: мелодия милая и простая... Осень. Крахмал превращается в ком. Сплин заразителен, как желтуха. Кошку свою потрепав за ухо, я принимаю позу “ничком” на ветхом диване и точным щелчком убиваю зверя по имени Муха. А после прикидываюсь дурачком и привычно теряю присутствие духа... Осень... ОСЕНЬ. 20 ЛЕТ СПУСТЯ “Местами дождь”... И капли на листах - как мушки в янтаре на пышной даме. Я, как всегда, гуляю в тех местах, где по прогнозу дождь идет “местами”. Он будет лить до самого утра. Из принципа. А утром перестанет. Он знает, что к утру меня достанет и я взорвусь. И тут ему игра со мной наскучит... Мокрые ботинки - и так достойный повод для тоски. А тут еще две юные блондинки, заметив мои белые виски, спешат скорей со мною разминуться, чтоб за спиною прыснуть в кулачки. Вот черт возьми! Пусть только рассмеются - я им устрою!.. Мокрые очки от возмущенья даже запотели, встав на пути невидимой стеной. Ну что это такое, в самом деле: и дождь идет, и хохот за спиной!.. Иду домой. Осенние прогулки привносят в жизнь уныние и злость. Как будто ты хотел пшеничной булки, а получил, как пес, баранью кость. Вот и сиди в своей собачьей будке, зализывая раны на боку! Осенний дождь идет вторые сутки... Какой по счету на моем веку?.. ДОМОЙ! Возвращаюсь домой из какого-то дома, где на столе окурки торчат из кильки крестами чужих молелен. Я иду и пока еще перпендикулярен земле, хотя по количеству выпитого должен быть ей параллелен. Память выхватывает из тумана лицо. Всего лишь лицо - ни имени, ни ощущенья щеки на ладони... Кто эта женщина, предлагавшая закусить холодцом “Русскую” водку? Творенье какого Фальконе? Впрочем, Фальконе по жизни ваял в основном мужиков, был абсолютно конкретен и точен в малейших деталях. А здесь - на коричневом фоне 12 зеленых мазков, и голос, зовущий остаться в неведомых далях. На кой она мне - эта даль. Возвращаюсь домой. Мой автопилот подает мне сигнал поворота на улицу без названия между училищем и тюрьмой. Между тюрьмой и училищем у меня всегда начинается рвота. Ну вот и облегчился. Девушка, не сердись на меня, силь ву пле, я в своей правоте вовсе не так уж уверен. Просто я горд, что перпендикулярен земле, хотя по количеству выпитого должен быть ей параллелен. * * * Прогнивший остов могильных крестов, железных оградок ржа... На Старом кладбище - “нету местов” - одни сторожа. На Новом кладбище - глина и грязь, и местность коробит взгляд. Шофер обернулся: “Приехали. Слазь!” “Да нет уж, давай назад”. “А что тебе здесь - подруга, родня?” Машина ныряет под мост... “Ты знаешь, мне кажется, третьего дня чужая родня схоронила меня. Ищу, понимаешь, погост...” “Ты что - сумасшедший?” “Да, вроде бы, нет”. “Тогда не мели языком!” “Да это я так...” Улетает в кювет кладбищенский глиняный ком. Вороны угрюмо глядят на ворон, и, обгоняя такси, где-то Шопен чужих похорон выводит последнее “си”... ЭТО РЯДОМ... меня послали к черту но я не огорчился могли послать и дальше а к черту это рядом вон там за поворотом в пятиэтажном доме на третьем этаже он и живет страдая от язвенной болезни уже четвертый год СТАКАН Зашел на кухню утром рано, а на столе граненым чудом стоит стакан. И у стакана предназначенье: быть сосудом. Или горшочком для герани. Или предметом натюрморта. Стоит стакан и свои грани вовсю выпячивает гордо. И есть пронзительная тонкость в его стеклянной худобе: как будто он - не просто емкость, как будто он - сам по себе... Его я взял. И так и этак вертел, не разжимая рук. И даже дунул напоследок в его нутро. И понял вдруг, что эта вещь, как говорится, “в себе” среди других вещей и право есть у ней гордиться неповторимостью своей. Вчера он был однообразный, а нынче - это тот стакан, который некто Широглазов хотел разбить, когда был пьян. Но не разбил, своим причудам не дав простора на земле. И вот стоит граненым чудом стакан на кухонном столе! (Уже стихотворенье скомкав, вдруг передумал. Бросив взгляд, решил оставить для потомков сей уникальный экспонат...). ЖЕНЩИНА Женщина пришла ко мне под утро. Я ей намекнул: “Ты кто такая?” А она: “Простите, я ошиблась”. Я в ответ: “Ну что ж, тогда входи”. Женщина была на удивленье, ну а я совсем не удивился: ну, подумаешь - пришла под утро. В жизни были встречи и смешней! Женщина сняла в прихожей туфли, походя поправила прическу и спросила: “Где здесь умывальник?” Я сказал: “Везде полно воды”. Женщина жила со мною долго: восемь дней - уже почти что вечность для того, кто думает, что время - выдумка китайских мудрецов. Женщина ушла перед рассветом, тихо так ушла, не попрощавшись. Я дышал размеренно и ровно, претворяясь спящим и смешным. Женщина жила со мною долго - восемь дней. И как-то надоела. С той поры когда стучатся в двери - я не тороплюсь их открывать... Я И МОЯ СИГАРЕТА Моя сигарета, описав магический круг, застывает в пяти сантиметрах от моего подбородка. Моя сигарета - мой последний, единственный друг, или, если хотите, надежная перегородка между миром бессонных ночей и натруженных рук и похмельным мирком “фанерного” околотка. В моей сигарете - терпкая горечь растраченных лет и едкая сладость последней вечерней затяжки. Я и моя сигарета - это картина “Поэт, роняющий пепел на свои обнаженные ляжки в преддверии славных годов и великих побед на фоне стены в подтеках от клюквенной бражки”. Моя сигарета умрет, не дожив до конца загадочной фразы “Она была родом из Вятки”, в последний момент осветив половину лица от куцых усов до бездарно седеющей прядки пшеничных волос, до которых ужасно не падки унылые девушки города Череповца... * * * И жизнь - кино. И даже смерть - кино. И ноты ждут раскрытые пюпитры. Вот докурю - и выброшусь в окно ногами в заключительные титры. Мне нынче абсолютно все равно - какой меня “уделает” фотограф... Вот докурю - и выброшусь в окно. На кой мне черт такой кинематограф! | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
