"По многочисленным просьбам читателей решил восстановить этот рассказ".

 

Думал ли я, что Партумила будет моей женой тогда, когда смотрел на ее фото? Когда было еще не слишком поздно.

Тогда, когда я дрочил на нее, уже приближаясь к оргазму. Нет, не думал.

 

- Погляди, какая девушка. С ней можно познакомиться.

- А получше нельзя было найти?

- Да брось ты. Фотка неудачная.

На меня смотрела пара встревоженных карих глаз, расположенных слишком близко к большому рыхлому носу. Строгая коса заплелась в три ряда и была откинута назад. На меня смотрела залысившаяся некрасивая девушка лет 23 по имени...

- Как хоть зовут ее? Эту дуру?

- Партумила.

- Чего?

- Партумила.

- Ну так это издевательство!

- Да брось ты. Нормальная деваха. Чего тебе имя то?

Я еще раз взглянул на фото, которое мне нетерпеливо протягивал

Ерема. А губы вроде ничего. Но этот невозможный нос! И глаза. Чего она боиться?

В то же время этот страх начал меня возбуждать. Эти встревоженные глаза заставил мой член подняться, и я сказал Ереме:

- Ладно, давай фотку и вали отсюда!

Мне срочно нужно было остаться одному. С этим кошмарным фото. Запереться в сортире.

 

Партумила? И оргазм опять убегал куда-то далеко. Ужасное имя. Если представить, что ее зовут Анн Николь, прикрыть туалетной бумагой верхнюю часть лица - тогда есть все шансы кончить как можно быстрее.

Партумила? Ну нет, так можно до утра трястись, пока либо рука не отсохнет либо член не отпадет!

Анн Николь! Партумила? Анн Николь!

И я кончаю прямо на снимок, на встревоженные глаза, на симпатичные губы, на лысый лоб, по которому растекается белая жидкость, увлажняя и раздувая бумагу.

Партумила? Ну а что, милое имя. Как бы ни было, ты не можешь сам выбрать себе имя - тебе его дают либо родители, либо воспитатели детского дома "Малютка".

Воспитатели десткого дома "Малютка" не настолько обладали фантазией, как родители Партумилы, поэтому они прозвали меня - Сергей.

Я застегнул ширинку, вымыл руки и куда-то отбросил фотографию милой Партумилы. Она мне больше не нужна.

Но она мне позвонила. Сама.

- Алло, это Сергей? - Приятный женский голос.

Звонок прозвучал на моем мобильнике спустя два дня, как Ерема вручил мне ее фотографию.

- Да, а кто это?

- Это Партумила.

Если бы вам позвонила девушка и назвалась Леной, вы бы еще могли спросить: "Какая Лена?" Но когда девушка называется вам Партумилой, у вас уже нет никаких шансов. Но я все же рискнул:

- Какая Партумила?

- Тебе разве не говорили обо мне?

И еще дали возможность провести незабываемые минуты в сортире с фотографией.

- А... Та самая Партумила. Припоминаю...

Ровным счетом я не знал, о чем с ней говорить. Самое неприятное, когда, общаясь с малознакомым человеком, ты молчишь в трубку, потому что не знаешь что сказать.

Мы молчали, она сопела. Трубка издавала какое-то шуршание.

Затем она задала немыслимый вопрос:

- Ну и как я тебе?

- Что?

- Ты видел мою фотографию?

Я не отрывался от нее на протяжении десяти минут, представляя, как некрасивая девушка на снимке отчаянно делает мне минет и смотрит своими встревоженными глазами, как будто я заставляю ее это делать.

- А... Фотография... видел, да. Тебе Ерема дал мой номер?

- Ну и как я тебе?

Как неудачный эксперемент пластического хирурга.

- Очень мило.

И я это только что сказал?

- Ерема тоже дал мне твою фотографию. Ты милый.

Милый? Обязан разьяснить вам ситуацию. Мои девушки задерживались у меня ровно настолько, насколько им представлялась возможность разглядеть мое лицо - невообразимо круглое, как у колобка, ушастое как у чебурашки и прыщавое как у самого безнадежного наркомана.

Да, я Сергей Никаноров, 26 лет, ничем не мог привлечь девушек. И поэтому я постоянно дрочил в сортире.

За меня старался Ерема. У него было больше успехов с девушками, и он переживал за меня. Иногда он показывал мне фотографии подружек своих подружек. Те, которые были еще свободными, но которые даже не могли себе вообразить, какое счастье их ожидает при встрече со мной - прыщавым колобком с ушами чебурашки.

Поэтому я упорно дрочил в туалете. Может поэтому настоящие родители отказались от меня? Может, они знали, какое будущее ожидает их ребенка. Дрочить в сортире. Если бы вы нашли хоть сантиметр места в сортире, куда еще не попадала капля моей спермы, вы бы меня удивили.

- Спасибо, - неуверенно сказал я за это "милый".

- Ты не считаешь, что нам не мешало бы встретиться? - спросила она.

И опять я задумался. Партумила. Что же хотя твои встревоженные глаза?

И вот теперь - в моей жизни было три девушки, посденяя из которых убежала, когда узнала, что я - детдомовский подкидыш из дома "Малютка". Они все убегали, когда я решался рассказать им правду о себе. После моего откровения обычно шли такие фразы: "Знаешь, Сергей, я так подумала, нам надо отдохнуть друг от друга на время. Нет, не думай, что я бросаю тебя, я..."

Но все они бросали. Потом они не отвечали на телефоны, не звонили, испарялись, как испарился дым от сигареты, который я выпустил в воздух и ответил:

- Почему бы и нет.

И мы с ней встретились. С Партумилой. Впечатление было таким же, как и при виде ее фотоснимка. Глаза близлежащие, большой сплющенный нос, но даже, на удивление, симпатичные губы и подбородок. И залысенный лоб, а сзади длинная черная коса.

- Привет, я Партумила.

Я то бы я не догадался.

- Привет. - Уже по привычке я весь сжался, боясь встретить в устремленном на меня взгляде отвращение, какое я встречал у всех остальных. На лице ничего и улыбка, а в глазах холодная глыба отвращения. Потому что они у видели прыщавого колобка с большими ушами, потому что Ерема явно перестарался с описанием моей внешности. Сейчас он молодец - додумался предвартильно показать и мою фотку.

У Партумилы не было отвращения. Но вопрос, было ли оно у меня? Нет, не было. Наверно, мне польстило слово "милый", сказанное по телефону, мне польстило, то что она не выразила отвращения к круглолицему уроду.

Ну и что тут скрывать - я ко всему прочему хотел ее трахнуть. Мне надоело самоудовлетворяться. Пачкать фотографии, журналы, ковер, который у телевизора, в котором я смотрю порно. Я год как не знал женских ласок, с того самого времени, когда сказал своей последней девушке, что я - подкидыш. И затем - сплошной онанизм.

Мы гуляли по набережной, любовались красивой речкой, слушали суету праздного люда, щурились от игривого солнышка. Нас с любопытством оглядывали прохожие. Кто смеялся, показывая пальцем, кто-то просто улыбался. Но мы старались не обращать внинмание.

Мы: ушастый колобок и носастая Партумила с длинющей косой. Мы были словно единым целым.

Партумила была прихжанкой одной из новомодных церквей. Амеркиканская мода - протестантизм.

- Я хочу сводить тебя туда, - сказала она и взяла меня за руку.

Мы поцеловались. Не страстно, не сильно. Языки едва соприкоснулись и тут же отстранились. Я не испытал отвращения и она тоже. У меня встал как тогда, когда я увидел ее впервый раз. На фотографии.

- Я не представляю себя в церкви. Наверно - я грешник. Кому я там нужен?

- Иисус пришел не к святым, но он пришел, чтобы отпустить измученных на свободу, - ответила она четко.

- Я не знал этого. Я думал, грешников не любят в церкви.

- Совершенных людей не бывает. Но церквью омоюсь я словно банею водною.

Груди хороше выделялись на безликом фоне ее существа. Похоже, третий размер.

- Иисус омывал ноги своим ученикам, потирал их мирром. Он приходил к таким как ты, чтобы спасти их. Он был слугой для них.

По набережной прогуливались торговцы цветами. Обычно, это мигранты, с бедных стран СНГ. Один из них остановился рядом с нами.

- Пожалуйста, сделайте подарок вашей девушке. Красивая розочка. Всего сто рублей.

Сумашедший. В моем кармане мелочью звенело рублей пятьдесят, и те на транспорт и на сигареты.

- Нет, нам не надо, - немного стеснительно ответил я.

- Да, нам не надо, - повторила назойливому продавцу Партумила.

И мы шли дальше. Холодное пиво в летних кафешках, сладкое розовое мороженое, сочные чебуреки, вкусный шашлык - это все не для нас. Я работал на заводе по изготовлению подшипников и поучал копейки. Одежду пронашивал до дыр, носки штопал, одну и ту же заварку использовал по несколько раз, старался, чтобы на мобильник звонили только мне, затарилвался в самых дешевых супермаркетах, потрошил из бычков табак в специальную баночку. И не было таких денег, чтобы купить себе хорошую мазь против прыщей. Не было.

- Иисус принес нам новую главную заповедь - возлюби ближнего твоего как самого себя.

- Наверно это как раз тяжелее всего сделать.

- Не тяжелее. Вот сходим в церковь и ты все узнаешь.

- Ладно. - Я пожал плечами.

- Когда?

- В воскресенье, в 11 часов служение.

Вот так просто и быстро началось мое знамоство с этой необычной девушкой. Партумилой.

 

- Ну а сейчас, братья и сестры, настало время десятины и пожертвования. В третьей главе Малахии сказано - отдайте десятую часть от каждого прибытка вашего. Кто сегодня в нашей церкви впервые, поднимите руки?

Публика самых разных людей состояла из 100-150 людей, самых разных - взрослых, средних, маленьких. Они занимали свои привычные места в концертном зале, арендуемым под еженедельное служение на три часа в каждое воскресенье.

Только-только проиграла модная музыка на гитарах, барабанах в аккомпонемент красивому женскому вокалу, и мужчина с ослепительной улыбкой в строгом синем костюме надрывался:

- Не бойтесь, поднимите руки, кто в первый раз пришел к нам?

Партумила, стоявшая рядом со мной, критически меня оглядела и дернула за рукав. Ее губы прошептали "подними руку".

Подняли руки человека три, одним из них был я, смущенный, под взором улыбающейся, добродушной публики.

- Так вот знайте, уважаемые братья и сестры, что значит десятина.

Каждый ваш прибыток. Это, конечно же, зарплата, это карманные расходы, это лотерейный выигрыш, это ваши премии, бонусы, найденные на улице деньги, это ваши пенсии, пособия. Господь говорит нам о ЛЮБОМ прибытке. Отсчитывайте десятую часть. Разве это много? С математикой ни у кого проблем нет?

Последний вопрос явно преследовал донести долю юмора, и по залу пронесся тихий смешок. Партумила тоже засмеялась.

В руках она сжимала несколько сотен.

Разумеется, и речни не могло быть отдать какие-то деньги. В моем кармане мелочевка - на проезд и на сигареты. А через неделю оплачивать за квартиру.

Партумила повернулась ко мне и сказала:

- Ты впервый раз, и можешь не беспокоиться насчет денег. Это как у тебя на сердце.

Вот и слава Богу.

- Теперь, что такое пожертвование? О нет, пожертвование это не десятина! Не думайте так! Десятина - это закон. А пожертвование - добровольное приношение. Все зависит от того, насколько вы близки с Господом Богом. Вот например я...

Схема служения оказалась незамысловатой: сначала музыка, называемая ими как прославление Господа, затем поклонение, когда громкая музыка сменялась на тихую - без барабанов, без ревущих гитар. Потом все успокаивались, и кто-либо из членов церкви рассказывал о десятине. Затем шла проповедь.

- Вот напрмер я. Когда я пришел впервый раз и слушал то, что сейчас слушаете вы, я смеялся. Я думал, вот разводят, а! Честно. Я прямо смеялся. Вот нашли лохов, а! Но потом ко мне пришло прозрение Господне. Насколько чисто твое сердце? Бог испытывает нас финансами, как в Ветхом Завете испытывал наших праотцов обычной скотиной, которую им приходилось сжигать на костре. На самом деле Богу не нужны наши деньги, не нужна эта скотина. Бог проверяет, какими драгоценностями мы можем пожертвовать ради него. Скупы ли мы или щедры. Не даром ли умертвил Господь Ананию и Сапфиру за то, что те утаили часть денег от продажи имения своего? И так будет с каждым из нас.

Бла бла бла. Я практически не винкал в слова. Было душно и жарко. От рядом стоящей бабушки разило потом, а изо рта воняло протухшей едой и немытыми зубами. Она громко восклицала, постоянно мне что-то говорила, улыбалась. И проповедник ей не сказал - иди помойся и почисти зубы, он сказал ей - отдай свою пенсию.

- Десятина - закон. А пожертвование - сколько лежит на сердце. Это ваш агнец, которого вы закололи в жертву. Насколько лежало на сердце у Авраама, когда он хотел умервить своего сына в жертву Богуугодную? Вот также и у нас дожно быть - не какая-нибудь там жалкая смятая десятка, или чего хуже - мелочь. Это что? Это неуважение! Отдали Богу десятку, а сами идете и покупаете пиво, сигратеты и тратите на все сто рублей. Ваша плоть вам дороже? Идете в кино и тратите 500 рублей, а Богу - полурваную десятку или два рубля в корзинку кидаете?

По залу проносился одобрительный гул как бы говорящий, что да - есть на свете такие сволочи, которые кидают Богу жалкую десятку и ни рубля больше.

Далее шла проповедь. Ее называли так - Слово Божье. Присаживайтесь и слушайте Слово Божье. Мы сели, и Партумила достала из своей сумочки маленькую Бибилю и блокнот с ручкой.

- Мы записываем проповедь. Откровения от Бога через пастыря.

Скажу вам честно, обладать ею стало хотется вдвойне. Разрушить, разорвать то, во что так свято верили эти безумные улыбающиеся люди. Эта вонючая бабушка, которая не могла элементарно купить себе шампунь, потому что кидала все деньги в корзинку.

- А теперь о сексе, - начал проповедь уже другой мужчина, более зрелый, с сединой, слегка сутулый, маленького роста, но с обатяльным выражением лица.

Он улыбался.

- Вы знаете, что мастурбировать - это грех? - говорил он. - Знаете, что Господь думает по этому поводу? История Онана в Ветхом Завете. Который выпустил свое семя, не в жену, а в кусты. Он закончил сам. А вы думаете, откуда произошло это слово - онанизм? Именно оттуда. И Бог покарал его за это смертью.

Я весь сжался на сиденье, словно вонючая бабушка могла прочитать мои мысли, могда разглядеть почти заметные белые пятна на моих джинсах. Словно Господь сейчас обрушит на меня весь свой гнев за сортир без единого сантиметра, куда бы не попала моя сперма.

Партумила не смотрела на меня, она записывала. В ее блокноте я сумел разглядеть: "Онан тире онанизм". Красивый подчерк. Ужасные слова.

- Помышляющий о женщине, согрешивший с ней в помыслах своих равносилен обычному блуднику. Если глаз твой совращает тебя, выколи его.

А лучше - отрежь свой член, яйца или распили правую руку.

- Для Бога это тоже самое, как если бы вы по-настоящему занимались сексом.

Каждый день в моей жизни умножьте на три и вы получите число моих сексуальных грехов.

С математикой ни у кого проблем нет?

- Не позволяйте дьяволу посадить в вас семена непристойности. Посмотрите внутри себя, какая у вас почва. Если почва рыхлая, свежая, тогда его семя взойдет. Вы варастите в себе мысль о грехе, о сексе, мысль в итоге - породит дело. Дело породит последствие.

У меня уже не почва - у меня целый ботанический сад греховных ростков.

Партумила исписывала свой блокнот. А мне хотелось ее. Особенно после этой зажигательной проповеди. На ее вопрос, я ей честно ответил - да, мне понравилось.

- Правда? Ты вроде сидел, скучал...

- Мне только не очень понравилось про десятниу.

До дома мы решили прогуляться пешком. До моего дома. Я предложил ей показать фильм на какую-то там религиозную тематику. Я сказал, что ей должно понравится. Это в ее вкусе. Но дело было не в фильме. И частично она это тоже понимала - я видел.

- Но так ведь в билблии написано, - сказала она слегка расстроено. - Мы должны отдавать десятую часть Богу.

- А сами то на что жить будем? Или Богу все равно?

- Бог не оставит нас в трудную минуту. Он не оставляет тех, кто верен ему и жертвует в изобилии.

- Может быть ты права. - Я не хотел спорить с ней, боясь испортить ее настроение.

Обещенный мною фильм я не нашел и кроме радости ничего больше не испытал. Достаточно сегодня религии! Пора подумать и о тленном. Фильма действительно не нашлось, хоть я и честно искал целых пять минут. Поставил какой-то боевик.

Партумиле у меня понравилось. Я сделал нам чай в пакетиках со сгущенкой, которые хранились у меня для особого случая. Еще я купил пива, но девушке это не понравилось.

- Нам не разрешают пить пиво, хотя иногда я пью. До церкви я вообще много пила...

У меня отлегло от души, когда она все же не отказалась от пива. Мы даже забыли про чай. Мы смотрели боевик. Мы сидели на моем раскладном диваничке, в двух метрах от нас светился маленький экран телевизора. И я придвигался к Партумиле все ближе и ближе.

Я уже ощущал запах ее волос - не первой свежести. Я ощущал запах ее тела. Я знал - если бы у меня была капля возможности переспать с девушкой хоть на чуточку симпатичнее Партумилы, она бы сейчас не оказалась в моей квартире. Но мысли о сортире и о скукоженных от спермы фотографиях выворачивали наизнанку. Вскоре я не смотрел в телевизор, я смотрел на Партумилу, а она смотрела в телевизор. Ей нравился фильм. Мне нравилась мысль переспать с ней. Я выискал те части тела, которые могли бы меня возбудить. Это грудь, это определенно губы. Эти губы могут прямо сейчас, или когда будет допито пиво ласкать моего голодного друга. Успокоить его, дать ему понять - вот наконец то появилось что-то вместо руки.

А может ничего этого не быть. Партумила может сказать: "Блудник ты помышляющий о грязном, выколи себе глаз". А может быть вообще - схватит со стола ложку и воткнет мне ее в глаз. Кто их знает.

Но ничего подобного не произошло. Партумила ответила на мой поцелуй. Сначала неуверенно, даже казалось она отстраняется, но потом она сильно прижалась ко мне и мы слились в одну плоть.

Мы трахались. Всю ночь. Недалеко от нас стояла ее сумочка с библией и блокнотиком, в котором она сегодня записала - "Онан-онанизм".

Онан сегодня отдыхает.

 

Так вот у нас был с Партумилой первый секс. И, разумеется, не последний.

- Ты понимаешь, зачем я это делаю? - Партумила плакала.

- Скажи, зачем.

- Дурак, ты мне нравишься!

Прыщавый колобок.

- Я вижу твою душу. Она у тебя хорошая. Ты на самом деле добрый.

Добрый чебурашка.

- Ты мне тоже нравишься.

Я это сказал для взаимности. Только идиоту может нравится девушка с большим носом, и близлежащими глазами. И помешанная на религии.

И через два месяца бурных отношений она мне - надоела. Резкий спад. Мне остопротивели эти встревоженные глаза, этот неуклюжий нос, который она терла замызганным платком. Она болела ринитом.

Приглядевшись к ней, в ней нельзя было найти хоть какое-нибудь достоиноство. Она была эталоном некрасивой девушки, которую сторонятся парни.

- У тебя на самом деле добрая душа, - говорила она.

Анн Николь вернулась ко мне. И я не был этому против. Новая порция одинокой страсти. Мой сортир - завод по изготовлению грехов возобновил свое производство. Мастурбация.

И новая фотография. Мы давно невидились с Еремой. Он вечно в командировках. Недавно приехал в город и уже обзавелся новой пдружкой. Сейчас он показывал мне фотку подружки ее подружки.

- Кстати, что там с той девушкой? Как ее...

- Партумила.

- Да-да. Вы с ней встречались? Я дал твой номер, она хотела тебе позвонить.

- Она не в моем вкусе. И неговори о ней!

Сбиваешь с волны. На меня смотрела девушка с белоснежными волосами и голубыми глазами. Глаза ровные, большие, ясные, притягивающие. Нежный рот с пухлыми губами, ярко-белые зубы. И нормальный человеческий нос.

Партумила? Сбиваешь с волны! Я чувствую жар у себя в штанах. В моих трусах зашевелилась моя греховная плоть, которая вопила о желании.

- И как тебе?

Для колобка с помесью чебурашки даже слишком хороша.

- Я уже показывал твою фотку. Она хочет с тобой познакомиться... вот ее номер. Зовут Светой.

Забрав у него номер, я побыстрее выпроводил его из квартиры и заперся в сортире.

Света! Партумила? Света!

И я кончаю на снимок. Греховные семена брызгают на унитаз, на раковину, попадают в ванну, стекают со стенок кафеля. Несколько капель стекли на фотографию, прямо на нежный ротик Светы.

Через мгновение зовнит она.

Проклятая Партумила!

- Ты куда пропал, давно не появляешься? Наш пастырь хочет с тобой познакомиться.

- А я не хочу с ним знакомиться.

- Но почему? Мы должны обсудить с ним предстоящую свадьбу.

- Какую еще свадьбу?

- Нашу! Я беременна. У нас будет ребенок.

У тебя на самом деле добрая душа. У чебурашки.

- Сделай аборт. Разве это так сложно?

- Да ты что! Это великий грех. Это убийство!

- На ранней стадии это нормально. Ребенок ничего не почувствует.

- Вот-вот! Ребенок! Бог уже вдохнул в него жизнь. Мы не имеем права ее забирать. Как ты не понимаешь, мы должны пожениться!

На меня смотрели голубые глаза Светы. Ее губы немного припухли от моей спермы.

- Послушай, я не монстр, и не кину тебя просто так. Я привезу тебе денег на аборт. Свои последние деньги. В хорошей клинки тебе сделают это не больно и стерильно. Можешь никому не говорить.

А между нами - все конечно! Понимаешь меня, Партумила? Я не тот, кто тебе нужен... Ты ошибалась, я грешник! И таким останусь. Ты меня слушаешь?

Но Партумила не слушала. Она тихо и горько плакала. Я бросил трубку.

Когда я приехал к ней с деньгами, в ее квартире оказалось еще двое людей. И я вспомнил. Мужчина, низкий, чуть сгорбленный, седоватый, но с милым лицом. Женщина пожилая, рыжая, с нескончаемой сеткой морщин на лице. Они улыбались мне. Это были пастырь с женой из той церкви. Они сидели в креслах. Партумила сидела на стульчике с заплаканными глазами. Мне предложили сесть на табуретку напротив них.

- Я думал, мы поговорим по душам, - сказал я грубо.

- Успокойтесь, Сергей, мы вам не помешаем, - любезно ответил пастырь. И когда он продолжил свою речь, я утонул в его глазах.

Помимо своей воли, воли, которая в миг отрафировалась, я соглашался со всем, чтобы не говорили мне эти люди. А Партумила менялась в лице и загоралась радостью.

Супруги говорили:

- Ты совершаешь большой грех, ты осознаешь свой грех?

Я кивнул головой.

- Да, осознаю, простите меня.

- Ты переспал с членом нашей церкви, ты нарушил одну из заповеделей Господних - "Не блуди". Ты совратил ее. Ты - Адам нового времени. Вина на тебе, потому что ты уподобился законникам и снова пролил кровь Иисуса. На твоих руках Его кровь.

Мягкий голос проповедника погружал меня глубоко в собственное сердце. В глубокую вонючую яму с прогнившими помоями, со старыми обвисшими кусками грязи, покрытые засохшей толстой коркой моей спермы. Он расколупывал эти куски своим ватным баритоном.

- Да, простите меня.

- Помнишь, я говорил, мысль рождает дело, а дело последствия?

- Да, я помню.

- И это последствие - твой еще не родившийся ребенок.

- Да, мой ребенок.

- И ты его отец, а Партумила - его мать. Также как и твоя жена.

- Да, она моя жена.

- Скоро у вас свадьба. Но прежде ты станешь одним из нас. Ты встанешь на тропу войны с дьяволом. Вместе с Партумилой. Ваша семья теперь под нашим контролем, под нашим наблюдением.

- Да, я буду одним из вас.

- Добро пожаловать в ряды Христа. И сходи купи себе свадебный костюм на те деньги, что ты приготовил для аборта.

- Да, купить костюм.

 

Вот так вот я стал одним из них. Христианин, религиозный деятель. Помимо прочих радостей моя жалкая зарплата сократилась еще на половину.

Мне это объяснили так - кесарю кесарево, а Богу богово. Мы стояли перед сценой, пели вслед за красивым женским вокалом и ритмичными барабанами. В наших руках шуршали десятины и пожертвования, когда за кафедру выходил мужчина в строгом синем костюме и с улыбкой объявлял о благодатном времени посева. Посева в их огроменные корзинки, которые передавали по рядам. Но все улыбались. Все радовались и пели песни, прославляя Бога. Лишь новенькие хмурились и нехотя поднимали руки на просьбу указать, кто пришел впервые. Потом некоторые из них тоже улыбались и пели, а кто-то больше не приходил.

Прошло два месяца с момента нашей свадьбы. Надо отдать должное - я бросил курить и перестал надолго зависать в сортире.

Занимались любовью мы уже не часто. Основное время уходило на молитву, на чтение Слова Божьего, на прием наших братьев и сестер из церкви. Вместе мы проводили время, разбирая воскресную проповедь. Все это было - у меня дома.

Свое жилье, однокомнатную квартиру, оставленную ее бабушкой в наследство, Партумила - продала. В пользу нашей церкви.

Они объяснили это так - на благотворительные нужды. Пастор с супругой.

И мы ютились у меня, молились за спасение мира, за пополнение наших рядов в церкви, за своего будущего ребенка, за здоровье наших духовных лидеров и наставников, за нашего президента, за правительство.

Наверно вам сложно представить, но мы были счастливы.

Два счастливых уродца.

 

P.S. Автор рассказа выражает глубокое сожаление, что ему пришлось это написать.