ГАРНИЗОН

 

- Да. Баня у нас есть. Но лично я предпочитаю мыться дома. Знаете, греем воду на плите. Дров, правда, уходит много, только это не проблема – здесь ведь лес кругом. Но если все же пойдете в баню, берите с собой теплую обувь – пол там, ну, совершенно лед. И в угол не становитесь – продует.

Роза улыбнулась золотой челюстью и закурила. Поезд трясло так, что содержимое желудка то т дело норовило выплеснуться наружу. Я с трудом сжимала зубы, стараясь отвлечься скучным карельским пейзажем или хотя бы кивком головы поучаствовать в оживленном разговоре мужа с роскошной блондинкой в пунцовом халате. Роза представилась офицерской женой с большим стажем и с удовольствием посвящала нас, новоиспеченных ”лейтенантиков” в таинства гарнизонной жизни. Лейтенантом был, разумеется, мой муж, а я вот уже неделю числилась при нем женой, и поглядывая между приступами тошноты на Розу, чувствовала себя очень причастной чему-то новому, загадочному, но чему именно – разобраться пока было трудно.

Наконец, на третьи сутки поезд остановился у дощатого вокзала с облезлой надписью на фронтоне ”Кемь”. Говорят, что Петр Первый, побывавший здесь некоторое время назад, расшифровал название города предельно ясно: “К е.аной матери”. С тех пор в Кеми мало что изменилось.

Пассажиры мгновенно похватали пожитки, ринулись к одинокому автобусу и вместе с ним испарились. Мы с мужем переглянулись и тупо уставились на пятерку новеньких чемоданов, дружно плавающих в грязи разбитой клумбы с пожухлыми ромашками. Моросил мелкий дождь. Из шаткого привокзального сарайчика вывалился мужичок в телогрейке. Усевшись прямо на землю, он вытащил из дыры в стене гармонь и заиграл похоронный марш.

- Славик, надо же что-то делать…Уже темнеет.

- Да-да! Я поищу носильщиков…

- Какие носильщики?! Ты что, не видишь куда мы приехали? Здесь, по-моему, кроме собак и этого придурка с гармошкой нет никого!

- Ты только не волнуйся, дорогая. Я сейчас же все выясню. Наверное, будет еще автобус.

И страшась, что я начну размазывать зависшую на ресницах слезу, Славик торопливо шагнул к вокзалу.

Конечно, у него были все основания чувствовать себя виноватым. Не раз и не два в судорогах предсвадебной кутерьмы Славик делился со мной перспективами “красного” диплома: беспроблемная жизнь где-нибудь в заграничном гарнизоне, битком набитые магазины, обязательно вишневая “Волга”… Но в штабе округа рассудили иначе: полистали личное дело, улыбнулись – и “распределили” в Кемь Карельской АССР.

Нет, я , конечно, знала, что Славик еврей. Я и сама, честно говоря, еврейка. Но наполовину, по отцу, ушедшему в неизвестность много лет назад. Хотя, как ни крути, а опытный гражданин еврея учует сразу. Даже если в документе одного записано “Исаак Израэль, русский”, а в документе другого “Петр Сидоров, еврей”. И тем не менее я жила счастливо и не ощущала себя “инвалидом пятой графы”, прикрывшись спасительной строкой в паспорте - “русская”. Как это получилось, понять нетрудно. Сложней объяснить, каким образом моя родная сестра Белла, полногрудая брюнетка с горбатым носом, сделалась “белорусской”. Но и это не важно. Короче говоря, в детстве я была убеждена, что я русская и это совершенно естественно. Как большинство сверстников, я косилась на рыжих и чернявых еврейских детей, не дружила с ними и хотя никого не оскорбляла публично, нередко вторила другим: “ Эта Гершман никому не дает списывать!” или «Подумать только, этот Кикинзон вздумал меня проводить!”

Первую пощечину я получила лет в тринадцать-четырнадцать на уроке истории. Учитель Евгений Григорьевич, махровый антисемит, рассказывал о многонациональном советском обществе. В качестве примера он назвал пару украинцев в нашем классе, нескольких белорусов и закончил рассуждения так: «Вот и евреи среди нас есть. Встаньте-ка, девочки!»,- и в упор посмотрел на Беллу Пассову, Майку Шейкину и почему-то… на меня. Те двое поднялись, как послушные марионетки, я же осталась сидеть. «Что такое?»,- почти крикнул учитель. «Меня это не касается»,- услышала я собственные слова, а в памяти всплыли строки коммунистического стишка «Юноша молча стоял на допросе». Евгений Григорьевич засуетился, стал проверять какие-то записи, но тут прозвенел спасительный звонок, и пытка закончилась.

Вечером я впервые спросила у матери, кто же я такая? И мама, тоже как на допросе, твердо ответила: « Раз я русская, значит, и ты русская». Позднее я разобралась в тонкостях этого щекотливого вопроса, а пообщавшись с русскими парнями поняла, что замуж выйду только за еврея. Славик с удовольствием принял мою русскую фамилию и этим мы поставили точку на национальном вопросе.

 

За железной дорогой топорщился елками лес. Где-то там жили особые люди – офицеры, и преданно делили с ними трудности армейской жизни особые женщины – офицерские жены. Я о них читала в газетах, я их видела по телевизору. Все будет хорошо…

В сумерках железнодорожного вокзала появился Славик в сопровождении какого-то громилы в матросской тельняшке.

- Я нашел машину, дорогая. Сейчас поедем.

Громила оглядел меня с головы до ног, одобрительно крякнул и, выловив из клумбы чемоданы, скрылся. Через несколько минут мы вышли к дороге, но, кроме замызганного грязью трактора на обочине, не увидели ничего.

- Мне кажется, Славик, таксист накрылся вместе с вещами.

- Что ты, какой таксист? Знаешь, здесь нет ни такси, ни носильщиков.

- А где же этот… в тельняшке?

- Да вон же, деточка, в тракторе

- Ты хочешь сказать, что мы поедем на тракторе?

- Вот именно! Это так романтично!

-Было бы более романтично, если бы ты пригласил извозчика.

- Представь, я не успел : на нем ускакала Роза.

 

… Трактор мчался по жидкой грязи, как по скоростному шоссе. Мощные фары то и дело выхватывали из темноты покосившуюся ель, задумчивую лягушку или кучу мусора. Дождевые струйки, сбегая одна за другой по стеклу, заполняли сердце, вытесняли романтику, радость встречи с новыми местами и все остальное, к чему я себя готовила.

 

Скучно веселиться,

Когда на осень попадаешь в глушь.

К нам не пройти

Сквозь грязь и бездорожье.

И мокрый лес –

Владыка наших душ –

Расправить ветви мокрые не может…

 

Очень хотелось завыть. Вероятно, я бы так и поступила, если бы не тельняшка, прижатая ко мне слева. В то время, как мокрый китель справа бездумно похрапывал, тельняшка не дремала.

- Ты откуда такая появилась? Ну, Султан обалдеет! Он баб, знаешь, как любит… Уже всех перетрахал, на второй круг пошел. Ты ему до поры до времени не показывайся. Осмотрись. У нас офицеры такие, что глазам смотреть больно – зажмуришься. Один Самосвал чего стоит!

- Послушайте, а кто такой этот Султан?

- Ты не знаешь? Да это ж командир наш, полковник Султанбеков. Кавказец! Горячая кровь!

- Он что же, не женат?

- Как это не женат? Его жена женсоветом командует, дефицит распределяет. Ты имей ввиду, как она к магазину в новой тряпке выйдет, значит в военторг привезли что-то.

- Почему же он ей изменяет?

- А тебе кто сказал, что он ей изменяет? Да он с ней двадцать лет живет! Эх ты, детский сад! У нас с вечера в клубе как расходятся: жена одной рукой мужа поддерживает, а другой – знак любовнику делает, мол, подожди, сейчас козла своего уложу и выйду.

- И все про всех знают?

- Кто хочет, тот знает. Это ж гарнизон! У нас тут один умник был, жену застукал и за личное оружие схватился. Под трибунал пошел… Ты только с солдатами не связывайся – с говном съедят.

Тракторист резко затормозил, и мы уткнулись носом в полосатый шлагбаум.

- Эй, салага, открывай! Самосвал приехал!

- Это с каких же пор трактор самосвалом называют?

- Трактор – он трактор и есть. А Самосвал – моя фамилия.

Пока невидимый солдат в разбухшей от дождя будке освобождал для нас дорогу, я повернулась к Самосвалу, чтобы получше разглядеть его физиономию. А он, будто читая мои мысли, хищно лязгнул зубами, прижался еще теснее и, обдавая жарким спиртным ароматом, зашептал прямо в ухо:

- Ну, что, нравлюсь? Скажешь «нет» - соврешь. Видал я таких интеллигентных девочек, не думай. Вам такие, как твой еврейчик, для разговора нужны. А я больше для другого дела подхожу. Хочешь попробовать?

- Да как вы смеете! Я замужем!

- Ага. Ты хоть лопни, а я интерес в глазах читаю. Только… некогда мне, женюсь я завтра. На Танюшке из офицерской столовой. Не баба – черт в юбке! Я вас познакомлю, пусть научит тебя, что к чему.

Мы поехали дальше. Редкие огни появлялись то справа, то слева. Один за другим выскакивали из мрака огромные фанерные щиты с изображением каменных лиц в военной форме. Вооружившись нарисованными автоматами и лозунгами о непобедимости могучей Советской Армии, они охраняли спящий гарнизон, а я потихоньку толкала в бок мужа , надеясь на то, что уж он-то защитит меня от неприветливой ночи, тягостных миражей будущей жизни или хотя бы – от наглых, пронзительных глаз пьяного офицера в тельняшке со странной фамилией Самосвал. Но Славик спал. И во сне его худое очкастое лицо с ярко выраженными еврейскими чертами напоминало фотографии узников гетто. Казалось, вот-вот из-под фуражки, съехавшей набок, выползет табличка « Я – еврей» и моя русская фамилия ему мало чем поможет…

 

 

ЛАРИСА ВЕЛЬГОВОЛЬСКАЯ