ОТРЫВОК ИЗ «ЗАПИСОК РЕПОРТЕРА» Евгений Быстров

 

…Но первой, по-настоящему интересной командировкой тогда стала отнюдь не ямбургская, а посещение колонии для особо опасных преступников в заполярном поселке Харп, приткнувшемся на границе Тюменской области и Республики Коми в отрогах Полярного Урала. Тот репортаж со снимками у меня назывался «Северное сияние через колючую проволоку», но в редакции изменили на «Учреждение ЯЦ 34/18» - таково «военное название» зоны. (В нынешнем Министерстве юстиции. А до 99-го все: следственные изоляторы, колонии, тюрьмы подчинялись Министерству внутренних дел. Впрочем, для зеков – как сам убедился, совершенно без разницы. - авт.)

Название Харп с ненецкого переводится как «северное сияние». У меня оно ассоциируется совсем с другим. Так и слышится: «харк, хрип … стон». Поселочек городского типа тысячи на две населения, которое работает в основном в пенитенциарных учреждениях. Несколько пятиэтажек, непременный атрибут северного тюменского пейзажа – балки. Здесь расположены сразу две колонии для особо опасных преступников. Вторая широкой публике более известна, имя ей – «тройка» (ЯЦ 3/18), где многолетним начальником полковник Ковганка, показанная по ЦТ не единожды, сам видел. В другой (уже без слова «трудовая») мне и удалось побывать в феврале 1991 года в первый раз. О следующей, через год, несколько своеобразной командировке сюда расскажу позже.

Внешне зона ничем в глаза не бросается. Расположена впритык к комбинату Ямалгазжелезобетон, в обиходе просто ЖБИ, прежде входившему в Главямбургнефтегазстрой, а сейчас давно дышащему на ладан. Большинство зеков тут прежде и работали. Сейчас – сомневаюсь, что палец о палец ударят. Со стороны поселка зону окружает высоченный, метра в четыре, монолитный железобетонный же забор с непременной спиралью Бруно поверху и вышками с вертухаями. Здесь контрольно-следовой полосы нет. Она внутри. Так что случайно попавший сюда человек и внимания не обратит, возле какого учреждения оказался. Посередине забора – здание администрации с парой легковушек, магазинчик, в нем, как узнал, прибывшие на свиданку отовариваются. Ворота явно из пуленепробиваемой и противотаранной, скажем, КамАЗом, стали. Над ними лозунг «Жить в обществе и быть свободным от общества нельзя. В. И. Ленин». Мне, глядя на прохаживающихся юнцов-охранников с автоматами другое чудится – оставь надежду, всяк сюда входящий. Отсюда, точно узнал и перепроверил: никто еще не убежал. Да и куда бежать? Вокруг пусть и невысокие именно в седловине, где Харп, но суровые горы, в которых летом случается, гибнут незадачливые редкие туристы. Зимой морозяка под 60 – вовсе не редкость. Железная дорога из Лабытнаног в Воркуту и в центр страны контролируется с особой строгостью.

Знакомство с учреждением 34/18 началось с моего представления начальнику майору внутренней службы Анатолию Шайманову. Не совсем русская фамилия никак не отражается на внешности – типично русский мужик лет 35 с неожиданно добрым лицом. О специфике его работы еще поговорим, но самое первое впечатление о вроде совсем неестественной в его учреждении доброте подтвердилось.

Примечательно: о своем появлении здесь я никого не предупреждал, не звонил, как обычно случается, не согласовывал с вышестоящим начальством. Свалился на начальника, словно снег на голову. Поэтому ни о какой показухе и речи быть не может. Хотя по давним давно принятым, правда, не писанным нигде законам, Шайманову, прежде чем беседовать с журналистом, надлежало бы поставить в известность тюменское руководство и испросить соответствующее разрешение. И – обязательно марафет навести. Последнее мы частенько употребляем, совершенно не задумываясь, откуда оно, выражение такое. Да отсюда. Из таких вот учреждений.

Шайманов поступил по входящей только в моду демократии, в прежнем, чисто российском ее понимании.

И вот мы беседуем в его кабинете на втором этаже. В забранное частой решеткой лучиками окно виднеется нечто, похожее отсюда на больничный комплекс среднерусского городка. Рядком выстроились четыре белоснежные четырехэтажки, дальше виднеется … неужели теплица? Точно, подтвердил Шайманов. Единственным атрибутом колонии с жесточайшим, куда строже, режимом является обилие заборов из толстых стальных прутьев, разбивающих территорию на различных размеров прямоугольники.

Вместе с Анатолием Васильевичем идем на «экскурсию». С первых шагов безотчетная тревога заставила учащенно биться сердце. Даже для того, чтобы дойти до стоящего на КПП прапорщика в окружении двух сержантов, пришлось миновать три автоматически, под неведомо чьим оком открываемые с невероятным грохотом стальные двери. Встал перед прапором, словно в чем-то виноват, отдаю ему журналистское удостоверение. К моему удивлению со своим также поступает начальник колонии. КПП отделен от нас прочной, с прутьями в палец толщиной решеткой, за ней скорее всего пуленепробиваемое мутное стекло. Для документов даже не форточка – узенькая щелочка. Первый раз в волнении выдохнул – уф-ф-ф …

Дальше опять двери, двери, уже решетчатые, между отсеками. Удивило почти полное отсутствие «на улице» осужденных. Колония особого режима тем и отличается от всех прочих – камерным содержанием. Не тюрьма, но … Лишь обслуге разрешается в строго установленное время выходить на воздух, да и то под бдительным ежесекундным надзором конвоира. Еще раз стукнула мысль – нет, не убежишь.

- На ваш выбор: предлагайте, куда пойдем, - словно радушный хозяин гостю демонстрирует свои апартаменты Шайманов. – Все корпуса одинаковые.

Примечаю, хотя и виду не показываю: а ну майор, застигнутый моим появлением врасплох, начнет втайне сигналить подчиненным, мол, соберитесь, сделайте, чтобы все в ажуре было. Вид у меня – самый корреспондентский, самое главное – кофр через плечо. Но нет, все спокойно. Никто не рванул с места. Жизнь течет своим чередом и кроме каких-то внутреннезаинтересованных взглядов одинаковых людей в количестве человек десяти, деревянными лопатами расчищающих снег, никакого внимания к своей персоне я не ощутил.

Кстати. Во всех фильмах, ТВ-программах показывают одежду подобных узников неправильно! Нет на советских осужденных особого режима пижам в узкую вертикальную черно-белую полоску. На здешних – бушлаты типа солдатских, только в горизонтальную широкую серо-черную поперечную, не в стык, полоску! На голове такая же полосатая шапка, формой похожая на «жириновку». На ногах – валенки, не хуже и не лучше, пожалуй, обычных деревенских.

- Одеты по северному варианту, - комментирует Шайманов.

В коридоре ближайшего блока-четырехэтажки нас встречает и четко рапортует начальнику старший дежурный контролер, раньше их называли надзирателями, прапорщик, отменой выправки молодой человек с резиновой дубинкой на поясе. Как объяснил майор, пистолет повседневно контролеру не положен, только демократизатор.

(Здесь я называю все предметы, все окружающее так, как воспринимал до того, как сам оказался в тюрьме, - авт.)

Перед нами открываются очередные лязгающие двери, и я попадаю в выкрашенный в серо-зеленый цвет длинный коридор с расположенными по обе стороны стальными же коричневыми дверями камер. Начальник колонии заглянул в одну, вторую через глазок, расположенный чуть выше небольшой, примерно 30 на 40 сантиметров дверцы понятно для чего – для раздачи пищи. Пахнуло съестным, перебивая уже слышанный ранее … где? Да в любом отделении милиции специфический запах тюрьмы. Вот-вот должен наступить столь долгожданный для зеков момент, они прямо перед нашим приходом вернулись на обеденный перерыв со своих рабочих мест с территории ЖБИ.

Заглядываю, как предложил мне Шайманов, в камеру. Пятеро или шестеро сидят на нижних шконках двухъярусных нар (? – авт.), курят, выжидательно поглядывая на дверь.

- Здесь у нас «нормальные» осужденные, - рассказывает мой «экскурсовод». (Кстати, Анатолий Васильевич ни разу не произнес слова «заключенный», не говоря уже о «зек»). – В общих камерах сидят исправно работающие, выполняющие все правила внутреннего распорядка. А теперь посмотрим, как живет косящий под «вора в законе». Настоящих-то, слава Богу, почти не осталось. У нас на 1200 человек – двое всего. Они категорически отказываются работать. Им это, видите ли, «не положено» по воровским «законам», «западло» считается. Чтобы они не мутили воду, не подбивали других «на кипеж», мы таких изолируем в одиночки.

Одиночная камера точно с такой же непробиваемой дверью, глазком и «кормушкой», как и остальные. Прапорщик-контролер для полноты моего впечатления, прежде изрядно повозившись со связкой ключей, дверь открыл. Дальше ставшая здесь повсеместным атрибутом мощная решетка.

В малюсеньком, меньше, чем полтора на два, наверное, если его можно так назвать помещении – неопределенного возраста, от 40 до 70-ти, сидит на намертво впечатанном в бетонный пол табуретике … человек? Или его оболочка? Шконка, словно полка в плацкартном вагоне поднята.

- Непременное условие, - вновь отзывается мой гид-комментатор, - если попробует от подъема до отбоя ее опустить – последует наказание.

Во, дела! Зек-то работает! Накинув на колени и на мини-столик, точ-в точ как в вагоне, только еще меньше, нечто подобие сетки, до нашего прихода явно манипулировал с толстыми нитями. При виде офицера, для него тот вместо царя и даже выше, моментально вскочил, поприветствовал, отрапортовал: кто, статья Уголовного кодекса (у него аж четыре!), сколько дали, и сколько осталось. Третья ходка, на этот раз 12 лет, еще девять так вот дичать помаленьку.

- Числится как «вор в законе», - Шаманов знает все, - хотя такой «почетный статус» сильные их мира ему по нашим агентурным данным не присвоили. Это наказуемо в преступной среде и очень жестоко. Во избежание худшего его и изолировали. Сидеть просто так долгие годы, согласитесь, невыносимо, вот и напросился вязать сетки для картошки. Подсказываю: не вздумайте упомянуть в своем репортаже иголку. Строжайше запрещено. Все острое, в том числе и консервы, если с дачкой придут, то без них открывают, чтобы банка в камере – ни в коем случае.

Я вскинул фотоаппарат. Противиться зек не стал, но, испросив у начальника разрешения обратиться ко мне, попросил замазать лицо и не называть фамилию. (Надо сказать, при лампочке в 25 ватт на особо светочувствительную пленку снимал я без вспышки, лицо и так неясно получилось, прошел снимок в газету без ретуши. (После выхода номера, недели через две позвонил мне из Тюмени Логинов, передал просьбу написавшего в редакцию зека о пересылке тому несколько фотографий. Что я и сделал. Проблеск человеческого? Не только у меня, вестимо. – авт.)

Увиденное, естественно, поразило. Впрочем, нормальный человек и должен тут поражаться на каждом шагу, как я, к примеру. Надо же такое натворить, чтобы тебя на долгие-долгие годы посадили в тесный закуток без дневного света с получасовой прогулкой раз в сутки, да так, чтобы больше ни одна живая душа, исключая контролеров, не видела. В углу, правда, не легендарная параша, а вполне обычный унитаз. «Удобство». Шконка застелена белой простыней, покрытой грубейшим – пощупал – суконным одеялом. На подушке в два пальца толщиной – белая же наволочка. Все прочно пристегнуто до ночи к стене. Но ведь не люди здесь почти … Вот и вид у моего знакомца как у одичалой, но вечно хотящей жрать собаки – затравленно-угоднический, был бы хвост, под себя засунул.

Скорее напугал меня вид, правда через глазок, а не через «кормушку» даже ввиду полной непредсказуемости его действий – может плюнуть, пальцем через решетку в глаз ткнуть – обитателя ШИЗО, штрафного изолятора. Здесь тюрьма в тюрьме для злостных нарушителей режима. Такому чем хуже, тем для него, по его понятиям – лучше. Этот бегает, если можно так выразиться, по своему мини-прямоугольнику без шконки, без табурета, столика. Пусто. Голый бетон. Рацион урезан до минимума. Прогулки? – а нет их вообще.

Услышав разговор за дверью, подскочил к глазку и его точно уж зверский взгляд встретился с моим. Взгляд, не знаю какого, но точно – зверя, готового к последнему смертному прыжку. Я тут же отпрянул. Да-а-а …

А вот и обед. Неужели борщ, судя по аромату? Точно. В сопровождении неизменного конвоира осужденный, один из самых дисциплинированных, катит тележку с горкой черного хлеба и двумя термосами армейского образца. Пшенная каша – понятно. А вот это ароматное варево, ну-ка … Да еще и мясо в отдельной миске! Куда я попал в одну секунду? Зек открыл крышку, вполне профессиональным жестом провернул половник и бухнул в уже стоявшую на полочке кормушки алюминиевую миску хорошую порцию борща. Во всяком случае, я столько за обедом не ем. Выкрикнул следующую фамилию, а раздача происходила возле общей камеры, и положил в следующую миску столовую, чуть-чуть правда не полную, ложку мяса. Оказывается, для так называемых диетчиков, в основном туберкулезных больных, коих тут предостаточно.

- У кого открытая форма, таких отдельно содержим. Вы запишите себе, не забудьте, - назидательно посоветовал Шайманов. – А вы попробуйте борщ, точно не отравитесь.

Признаюсь, сильно я засомневался, стоит ли хотя бы ложку отнимать у явно не от пуза наедающихся зеков. Но профессиональный интерес взял верх. Попробовал. А с учетом того, что сам с раннего утра ничего не ел, не без удовольствия проглотил еще пару ложек. Самый настоящий украинский борщ и определение наваристый ему вполне подходит. Вот так.

- Не, на жратву тут грех жаловаться, чего там, - опять таки испросив разрешения на общение со мной прокомментировал мою дегустацию зек-раздатчик Борис Кочерин. – Сам-то я в той жизни поваром был. Здесь к котлам никак нельзя, в подсобных хожу с моим четвертым разрядом. Но если вы бывали в рабочих столовках, тут не хуже, точно?

Точно. Но причин тому две, и обе весьма существенные. Во-первых, это весьма тяжелый труд на ЖБИ, во-вторых, – само расположение колонии за Полярным кругом. Разносолов здесь, понятно, нет, но в отходы каша, к примеру, летит частенько. Да и не всех так кормят. В одиночках и тем более в ШИЗО калорий получают вдвое меньше. Как потопаешь, так и полопаешь.

Идем с А. Шаймановым по территории вверенного ему учреждения дальше. Вот больница, по-местному больничка. Ласково так, так ведь очень важное для, если не жизни, так для существования здесь место. Двухэтажное белое, как и все остальное здесь здание все с тем же отдельным забором и колючкой. В прихожей встречает франтовато одетый зек. А как еще сказать про осужденного, если полосатая униформа на нем тщательно подогнана и даже стрелки на брюках наведены?

- Должность обязывает, - покосившись на отошедшего на пару метров начальника объяснил франт, - как никак дежурный по больничке. Сам врач.

В тот субботний день медперсонал из вольных отдыхал и мы с Анатолием Васильевичем ограничились весьма поверхностным осмотром. На двери каждой палаты, той же камеры с массивной дверью вместо глазка – смотровое окно с виду из небьющегося стекла, стандартная «кормушка». Разница с обычной камерой – шконки не двухъярусные. Кабинеты для приема – также с окошками. Глянул в них: на мой весьма дилетантский в медицинском отношении взгляд – вполне достойное районной больницы оборудование. Еще одно очень существенное отличие от гражданской больницы – клетки возле каждого кабинета. Привели тебя, сидельца, допустим к терапевту – очередь. Пожалуйте в клетку и непременно под замок!

- Недавно установили клетки, - это Шайманов, – после захвата заложников из медперсонала. Не в нашей, понятно, колонии.

А еще мне майор показал самую настоящую ухоженную теплицу! Не хуже тех, какие есть, к примеру, в Надыме. Так ведь там и здесь – словно две разные планеты. Чего здесь, в ЯЦ 34/18 только не растет! Пришлось полушубок скинуть, чтобы походить по оранжерее, плюс 22 - стабильная температура. Уход за почвой, за растениями получше, чем на воле. Разве что языком грядки не вылизаны. Так на воле рабочий со смены на уютный диван к телевизору, потом к жене под бочек, а здесь – в камеру. Сделаешь в теплице, что не так, в лучшем случае на железобетон пойдешь. В худшем … Потому и наливаются помидорки в моей руке, огурцы, вон, целое ведро местный агроном собрал. Из осужденных, понятно, Александром Черемухиным назвался. В его хозяйстве еще лук, капуста, свекла, укроп. Словно на дачном участке где-нибудь в Подмосковье. Сейчас он один. Помощники, всего числом пятеро, в камерах. Особый режим, нечего без дела балдеть тут. Надо полить-прополоть, приведут.

- Неужели все эти витамины для зеков?

- Вы уж совсем нас в санаторий превратить хотите? – хмурится начальник. – Нет, конечно. Сейчас семьи наши на столе регулярно видят, ближе к лету кое-что на продажу пустим.

А вот вам портрет, весьма типичный, особо опасного рецидивиста. Вызванный, отконвоированный в кабинет к Шайманову, застыл, немногим отличаясь от мумии, в дверях, промямлил нечто невразумительное. Совсем подросток, только страшно худой. Комкает в руках шапку. Пришлось мне его приглашать за стол, надо как-то говорить. Сколько лет он так не общался, если подошел на полусогнутых, едва не падая, к стулу, сел на самый краешек, склонил бритый череп с десятком шрамов. После первых слов майора, сказанных словно провинившемуся детсадовцу, совсем сгорбился. И потек бубнеж насчет претензий.

Поговорить с таким, как я не старался, нормально так и не получилось. В основном «да» или «нет». Излагаю полученную больше от начальника колонии, чем от него, Николая Афанасьева, информацию.

Начал свой путь по тюрьмам, этапам, да по зонам Коля в начале 75-го 18-летним пареньком, учащимся ПТУ во Владивостоке. С двумя подельниками, а тогда соседями по комнате в общаге молотком убил четвертого. Получил десять лет усиленного режима. Сейчас бурчит – не убивал. Кстати, и такую возможность, считает Шайманов, вполне можно допустить. Всякое случается. Но мало кто, по мнению майора, из невинно осужденных выходит на волю нормальным человеком, особенно попав за решетку подростком. Наверное, все знают о царящем в колониях, особенно детских и на общем режиме беспределе, о произволе администрации. Шрамы, в буквальном смысле разорванные рты, именно оттуда бессмертное, наверное, – пасть порву, моргала выколю, убийства … (Это уже не Шайманова, понятное дело, слова, мои мысли, читатель сам прекрасно понимает, чем навеянные.)

Коля «в мужики» не пошел сразу, успели его на предварительном следствии в СИЗО обучить, что не надо делать в нормальной жизни. Сразу от нее, нормальной, он как бегун и стартовал. До сих пор бежит, вернее плетется.

Для начала подался в «шестерки» к авторитетам, потом и сам стал им. С того самого февраля 75-го воздухом свободы не дышал ни минуты.

Вот его некоторые «этапы пути». Через год после осуждения существованием «шестерки» не выдержал – попытка побега. Поймали, застрявшего в колючке, добавили срок и перевели на строгий режим. Обо всем написано в личном деле, вот оно передо мной. На строгаче он и вовсе пошел в отрицаловку, в деле написано «стал неуправляемым». В 20 лет. Вскоре напал с заточкой, заостренным прутом арматуры, на офицера. На очередном суде признали особо опасным рецидивистом и так он впервые попал на особый режим в Магаданскую область, на знаменитую со времен ГУЛАГа Колыму.

Там Афанасьев сравнительно безбедно кантовался несколько лет, не отраженных в деле. Статус авторитета имеет в зоне очевидные преимущества. По понятиям его просто обязаны были кормить «мужики». О физической нагрузке, вернее, об отсутствии оной, сейчас говорят его неправдоподобно маленькие, какие-то паучьи ручки. Ни разу за 16 лет не поднимавшие ничего тяжелее ложки.

Потом Колю подвела начавшая сдавать психика. Не понравился ему сотоварищ – топором по шее. Где он взял столь страшное оружие, документ молчит, а сейчас бормотень Афанасьева разве что логопед разберет. Не убил, правда, тот зек инвалидом стал. Оставалось нашему «герою» сидеть с учетом добавленного прежде срока семь лет. Шел 87-й, за топор добавили два года тюрьмы плюс пять лет особого режима. В тюрьму попал в Тобольск.

В этом старинном сибирском городе, о котором он совершенно никакого понятия и по сей день не имеет кроме самого названия, Коля вышел на качественно иной, если можно так выразиться, уровень преступления. Там же, в тюрьме предстал перед судом уже как террорист, захвативший с группой таких же зверей заложников. Для побега переоделся в снятую с захваченного офицера форму. Бывают разве в наших органах такие офицеры? У Коли размер одежды примерно 40-й. Захват не получился. Подробностей в деле, понятно, никаких. Еще 15 лет дали. Пять тюрьмы, остальное – вновь особый. Что называется – на полную катушку, большего тогда не предусматривалось законодательством.

Стоп. Он же сейчас в тюрьме должен находиться, а не сидеть передо мной. Тем более, нельзя не верить характеристике, выданной (правильнее – подписанной) начальником Винницкой тюрьмы Н.Пекарчуком: «Осужденный склонен к непредсказуемым действиям, помещался в одиночную камеру, на путь исправления не стал, выказывает желание совершать новые преступления». Все предельно ясно, иного и ждать более чем странно.

Но – о чудо! В декабре 90-го, когда едва минула половина тюремного срока, тот же Н. Пекарчук подписывает представление в суд о досрочном освобождении Афанасьева из вверенного ему учреждения, то есть о переводе в колонию. Надо полагать, если здесь очень и очень жестко, то как же в тюрьме? Налицо поощрение, разве не так? Пекарчук собственноручно удостоверяет о стопроцентном (!) выполнении осужденным норм выработки (!!!). Из отрицательных черт отметил лишь «угрюмость». Ударник соцтруда, да и только.

Напрашивается вопрос об общаке, многомиллионном «банке», своеобразном фонде помощи преступникам, находящимся в заключении. Впрочем, они для нормальных людей преступники, а для бандитов и прочего отребья – братва. Не стоит и сомневаться, что в первую очередь немалые деньги и поспособствовали значительному облегчению условий содержания для отъявленного рецидивиста. Спросить бы винницкого Пекарчука …

Итак, Коля в очередной раз справил подневольное новоселье. И – сразу претензии к администрации. Вот и сейчас, с трудом лопоча, требует у начальника, чтобы ему, как прежде в тюрьме, разрешили пребывать в камере в кроссовках (?), алюминиевую кружку непременно надобно заменить на эмалированную. А вообще все ему надоели и пусть больше не вызывают, видеть никого не желает.

А.Шайманов предложил встретиться и с другими осужденными, предупредив, что таких, как Афанасьев – абсолютное большинство. Они, прежде оказавшись на зоне, или вообще не бывали на свободе, или, попробовав воли, пьянели от ее воздуха и скоро совершали новые и новые преступления. Многие особо опасные рецидивисты так и живут, словно в океане дерьма, лишь изредка пуская на поверхность, на волю, будто вонючие пузырьки редких, согласно существующим правилам, писем. Чистый воздух им противопоказан.

Поблагодарив майора, я отказался. Всего полдня, проведенных пусть во многих случаях и на чистом воздухе, но в атмосфере насилия, такой вот невольный пассаж, напрочь отбили желание видеть преступников еще и еще.

Есть среди них исключения, хомо сапиенсы, еще годящиеся для нормальной жизни? Ничтожно мало. Уже вернувшись из Харпа, побывал в Надымском городском суде, где и познакомился с трагической историей Георгия Рокина, коми по национальности из поселка Ныда, также носящего официальный статус национального. В ЯЦ 34/18 свидеться с ним не пришлось, а находиться там ему еще очень долго. Причем не за тяжкие преступления, а за их количество – семь!

Особо опасный преступник? Сами посудите из нижесказанного. Мое мнение – виновата как прежде социалистическая, так и ныне непонятно какая система. Ему, Гошке, всегда было плохо. В ранней юности, потеряв родителей, парень, не имея специальности, надзора, пропитания ради пристрастился воровать. По зонам, что твой турист проехался, да только, сами понимаете, из окна «столыпина», спецвагона для перевозки заключенных, ничего не увидишь.

Вернувшись пока в предпоследний раз, обнаружил Рокин, что оставшаяся от предков хибара восстановлению, во всяком случае, самостоятельному, не подлежит. Вот и принял в его положении единственно верное решение вновь подаваться за колючую проволоку. Но прежде решил пожить по его разумению по-человечески. Обворовал пару складов и пировал с месяц сначала в устроенном в тундре шалаше, когда похолодало, устроил берлогу под пирсом на берегу Обской губы. Стало совсем холодно, залез еще раз, уже в магазин и, пока единственный в поселке милиционер чухался, разбуженный сигнализацией, пил вино, ел все возможные там деликатесы вроде шпротов и сдался представителю власти тепленьким. Зато теперь у него крыша над головой, кормят неплохо. Так какая жизнь лучше?

Зажить пристойной, законопослушной жизнью после освобождения есть в первую очередь, как считает А. Шайманов, у немногочисленной в сравнении с основным контингентом обслуги. Самых дисциплинированных, самых работящих. К примеру, у встреченного в теплице Александра Черемухина 1949 года рождения. Немало лагерей прошел, а здесь познакомился с уходившим на свободу зеком. Тот и сумел восстановить Александру некогда напрочь утраченные сначала навыки, а потом и любовь к земле, пусть и в теплице. Результатами его работы Анатолий Васильевич очень доволен. Действительно, плохо разве, живя за Полярным кругом, иметь на своем столе свежие овощи? А для человека в положении Черемухина расположение начальника … даже трудно вообразить что. Появился у мужика интерес к делу, к жизни. А значит, есть и приличные шансы к адаптации на воле, до которой осталось то «всего» два года. Много, скажете? Так ведь из 18-ти! И еще дома ждут мать и сестры.

Как правило, у харпских сидельцев семей нет. Надо объяснять, почему? У Бориса Кочерина, разговорчивого раздатчика пищи в его 38 лет из них 19 – тюремный стаж, семья есть. Мать, жена Фая, дочь Анюта. Очень большой шанс начать новую жизнь. Уже не с нуля.

… Как-то не пришлось к слову упомянуть, что харпские зеки, с кем пришлось общаться, считают здешнюю зону лучшей. Знают получше нас с вами. Во всяком случае, на февраль 91-го. Еще одно тому подтверждение – с другой стороны колючки. Повстречал я перед самым своим отъездом отсюда в местной гостинице, так не поселковой, а при учреждении ЯЦ 34/18 специально для свиданий с родственниками созданной Тамару Тихоновну Трякину, приехавшую к бедолаге-сыну на свиданку, положенную два раза в год. Гостиница, в укор иным цивильным коммунальщикам будет сказано, очень уютная. Если не золотыми, то серебряными руками самих зеков, есть среди них мастера, вся в северном деревянном орнаменте, на полах ковровые дорожки. Удобно устроившись на мягком диване, а в номере телевизор, холодильник, есть на всех и кухня с газовыми плитами, мать, жалостливо поглядывая на свое за обе щеки уплетающее домашние вкусности великовозрастное чадо, не устает хвалить за глаза начальника колонии:

- Где только я не побывала, всю Коми-республику прокатила за непутевым, а такого, как здесь, великолепия не видывала. Даже душевая есть! Лучше, честное слово, чем дома … Спасибо вам, гражданин начальник материнское, уважили … - это она, заметив входящего Шайманова, вскочила и в пояс ему кланяется. – Сын ведь единственный. Глаза все выплакала. Может, женю еще, внуков дождусь?

- Неужели ты не видишь, Володя? Нужен ты матери, еще как нужен! Хорошо тебе сейчас? – обращаюсь к понурившему голову зеку. – Я так чисто по-человечески не могу понять: если тебе трое суток раз в полгода хорошо, неужели ты опять за старое примешься, а, Володя?

Молчит.

Вместо «посошка» на дорожку майор А.Шайманов высказывает мне свое мнение насчет положения дел в ИТУ, в исправительно-трудовых учреждениях.

- Надо нам, администрации, с осужденными сотрудничать. Я не пресловутое «стукачество» имею в виду. А начать с создания для них приемлемых условий. Скажем, для общего режима как в рабочем общежитии, где единственное ограничение – передвижение. Применять всевозможные поощрения за примерное поведение, за хорошую работу. Конечно, по мере ужесточения режима льгот должно быть меньше, но без них никак нельзя.

… Вашими устами, уважаемый мной и поныне Анатолий Васильевич Шайманов, да мед пить. Иначе: в другой стране все бы так и сделать. Было бы желание, было бы кому. В нашей России не получилось. Наоборот, стало не просто хуже, а гораздо хуже. К положению дел в тюрьмах, пусть не в зонах, но в следственных изоляторах, где пришлось мне побывать, я еще очень плотно вернусь. И все кантовавшиеся там и там скажут – в СИЗО хуже, чем в зоне. Вашему покорному слуге довелось убедиться в этом, употребив собственную шкуру. А сюда, в ЯЦ 34/18, расставшись с Харпом, казалось навсегда, совсем неожиданно для себя ровно через год я вернусь. Уже не к Шайманову. Майора после моего репортажа, присвоив внеочередное звание, резко повысят и переведут в Тюмень. И с ним мы еще встретимся.

 

ИНТЕРВЬЮ И КОФЕ ОТ ОЛЕГА РОМАНЦЕВА

Да уж, «роль личности в истории» … Кто заварил кашу, которую вовек не расхлебать? Горбачев, Ельцин? А я вот не согласен. Называемый великим сам русский народ, все более деградируя, оставшись без руля и ветрил, что ему категорически противопоказано, с каким то даже удовольствием потянулся сначала за первым, но, натолкнувшись на «борьбу с пьянством и алкоголизмом» опешил и всем гуртом бросился за вторым. Тот, второй, для начала разрешил всяческие «свободы», поправ, прежде всего совесть.

Стоит ли повторять множество раз написанное, сказанное и показанное по ТВ? Но свое отношение к Ельцину, еще тех лет скажу. Клоун? Пьяный, падавший с моста в реку человек может стать руководителем огромной страны? По мне так – нет, ни в коем разе. Для десятков и десятков миллионов замурзаных талонами, уже не просто тотальным дефицитом, а острейшей нехваткой самого необходимого, Ельцин и стал светочем самых негодных именно для прежде русского, а затем и советского народа идей. Не первый раз отсекаю прибалтов с их древней настоящей культурой, с их многовековым стремлением к рачительности, к хозяйствованию без кнута и пряника.

Ну не получалось, никогда не получалось в России жить без сильной, властной руки! Даже выражение такое есть, ни к какому другому народу, наверное, более не подходящее – без царя в голове. Да посмотрите же: давно ли корейцы, малайцы, индонезийцы, практически все арабские страны, те, которые без диктаторов, пребывали, как у нас любили говорить «под гнетом колониальной зависимости», а теперь живут – с русскими не сравнить. Практически повсеместно в бывших колониях на трон возвели всяческих шейхов или других верховных правителей, так ведь правители эти, за редчайшим исключением, кроме диктаторов вроде Саддама Хуссейна, оказались сами по себе, с собственным, персональным царем в голове! Поскольку в тамошних народах такое богатство, плоть от плоти народа, нашлось.

В России – нет. Горбачев вперил свои взоры в «умный» Запад, видимо поняв, что в Советском Союзе умных голов не найти. Царь Борис и вовсе оперся на чубайсово племя, натасканное экономически в штатовских университетах. Вы думаете, я против всего этого? Отнюдь, обеими руками приветствую! И получилось бы, как получилось даже у тех же США – с освоением космоса, с овладением атомной энергией – с помощью «трофейных» немецких специалистов. Так у них одна культура возвысила другую, подняла ее еще на более высокий уровень.

У нас поднабравшееся экономических знаний … индивидуумы? да нет, личности, ведь и Чингисхан, Иван Грозный, Сталин, Гитлер – разве не личности? Сделали все, чтобы еще более низвести народ до состояния – ниже некуда. Ниже – только могила. Первые годы ельцинской «перестройки», когда я, полностью поглощенный сначала репортерством, потом настал черед сугубо личной драмы, потом трагедии, не особенно вдавался в смысл слов по настоящему умных и честных людей, предупреждающих: политика Ельцина направлена на вымирание народа. Плюс ко всему нищета на Север, в обеспечивающий газом всю Европу Надым пришла позже, чем в другие регионы страны. Но очевидные вещи, конечно же, наблюдал и оценивал. Правда, большей частью по телевизору.

Пишу и ловлю себя на мысли: насколько соскучился по Крайнему Северу, по его людям. Не я открытие сделал, сами северяне давно отметили, что у них, живущих хоть в Мурманской области, хоть на Чукотке, есть много общего. Мы, как правило, добрее к ближнему своему. Наверное, оттого, что суровость климата, то напряжение, с которым достаются большие деньги, заставляет их жить иначе, чем те же южане. Пять лет назад у меня вынужденно появилась возможность сравнивать.

Вроде ни к селу, ни к городу, но скажу: здесь у меня появилась всего одна-единственная новая женщина. Лучший надымский друг, ныне живущий в Тюмени Гена Михеев, позвонив однажды, справился на сей счет. Не поверил, спросил, не заболел ли я. Ничем таким, что позволило бы усомниться в своей мужской потенции, не болен. А специфика женская здесь, в Туапсе и окрестностях такая.

Подавляющее большинство местных жителей близки по своему облику к кавказцам, да и выходцев из Армении все больше становится. Носатость всегда если и не отталкивала меня от женщины, то чувств никаких изведывать не заставляла. Не мое, писал прежде.

Генка спрашивает насчет многочисленных приезжих. Пляжи и впрямь прежние годы были полны. Только какие пляжи и кем. Элитные, при здравницах – там свои правила, свой контингент. Городские свободны для приезжающих диким образом. Давно стало правилом, что год, а то и не один женщины копят деньги, в одиночку не едут. А здесь по их соскучившиеся без моря души полно охочих молодых и не очень мужиков. С деньгами, с машинами.

С одной такой дамой я познакомился в электричке, ей по какой-то надобности в Краснодар понадобилось, как и мне. 32 года, с отличной фигурой, врач, не глупа. С готовностью согласилась после утряски мной всех дел встретиться. Сама предложила – в кафе. Я заскучал. Пока решал свои проблемы, узнал цены. Увы, мне, увы. Так ей и сказал, предложив попить кофе. Прежде в электричке друг другу о своих проблемах рассказали, ни афишировать свою бедность, ни скрывать ее я не стал. А тут – кафе. Словом, улыбнулась моя знакомая на прощание, да и была такова.

Обидно. На кого и за что? Посмотрел дома внимательно на свою физиономию. Действительно, уголки рта несколько опустились, а так – вполне отдаю себе отчет, вполне. Так и врач в электричке, которая сразу потянулась, мой тип женщины, а, следовательно, не один десяток раз проверено, и я – ее.

Значит – жизнь такая, гадская жизнь.

На днях, словно лучик света в беспросветном почти российском царстве. Покупаю газеты в Туапсе, как обычно у симпатичной Марины возле желдорвокзала. Марина, справная крепенькая брюнетка лет 35-ти работает здесь же кассиром. Зарплата маленькая, как и всем почти денег не хватает, вот и держит рядом газетно-журнальный лоток. Когда сама вырывается торговать, когда 15-летний сын школьник, иногда муж заглядывает. Мы с Мариной коллеги по спинным болям. Однажды я невольно ойкнул, оступившись, она поинтересовалась причиной и про себя рассказала. Хороша Мариночка, я бы ей массаж сделал …

Чего это я не в ту степь? Да, спрашивает мою знакомую, как пройти на автовокзал женщина спортивного сложения. А я как раз туда иду. Глянул на открытое лицо, в широко распахнутые доброжелательные, кажется ко всему на свете глаза. Так и защемило. С женщиной, ей немногим за 30, то ли муж, то ли брат. Похож, так ведь читатель сам знает: если супруги любят друг друга, у них и внешность обоюдно словно тянется к партнеру по браку. Девочка лет 15-ти, почти как моя дочь Маша с ними, также, словно одно лицо.

- Пойдемте, покажу. А вам куда надо?

- В Хадыженск, а как лучше доехать, с час не можем узнать.

Чувствую – наши люди. Хорошие люди.

- Вы случайно не с Севера?

- Оттуда, а как вы догадались?

Милые вы мои незнакомцы! Пишу, слезы невольно на глаза навернулись. Таких, как вы там, в суровом климате много еще осталось? Хочется верить – много. Вот и любовался я те недолгие десять минут вами, получше любой губки впитывал ваши слова, жесты, быстрый рассказ о том, что в вашем Северомуйске что на БАМе все никак не могут тоннель в эксплуатацию сдать, а так жить можно.

Пять дней прошло, а я их все вспоминаю, и на сердце теплее становится.

В числе других купил у Марины неустанно рекламируемую по «Радио России» газету «Жизнь». Прежде всего по причине дешевизны, хотя в каждом номере можно и интересное почитать.

Почитал! Еще какое интересное! Ни в какие ворота называется. С месяц, как тщательно штудировал очень полезную аналитическую книгу Андрея Константинова «Бандитский Петербург» о современном состоянии преступности во второй российской столице. Обратил внимание на «перспективного» с точки зрения роста преступности бандитского авторитета Костю Могилу, собирающегося, а книга вышла в 97-м, распространять свою криминальную власть и на Москву.

И вот наравне с материалом о последних днях жизни великого русского актера Евгения Матвеева, вижу знакомое по книге Константинова лицо и аршинный заголовок «Костя Могила закрыл собой любимую». О гибели бандитского авторитета как раз в Первопрестольной. Ни тени сомнения: налицо ярчайшим образом выраженный бандитский заказ, даже настоящую фамилию авторитета написали где-то в углу, главное – показать братве, какой хороший человек был этот Костя. Со слов, правда, его подруги. Цитировать не стану, лажа бесподобная. Чего стоит одно лишь ее упоминание о том, каким ее возлюбленный, а, скорее всего содержатель, был набожным человеком, неделями постился, теряя при этом по восемь (!) килограммов. В редакции, так полагаю, все пропустили по требованию заплативших хорошие бабки бандитов. Напомню читателю, что когда я сам голодал, а не постился, потерял за десять дней всего четыре килограмма … Однако, какая наглость, сверхъестественная по моему разумению. А по вашему?

… Возвращаюсь в смутное, но еще не такое беспросветное время, в 1991 год. «Тюменские ведомостъ» всем бы для меня хороши, но очень увлекаются тем, что раньше считалось «тлетворным влиянием Запада». Рядом с нечастыми серьезными материалами, откровенная порнуха, к примеру, как лучше отсасывать конец, чем его намазывать, вареньем или кремом. Похоже, у Вити Логинова, которого в редакции с некоторых пор окружение стало звать Петровичем, он на два года младше меня, неистребимая страсть к женским задницам. Может, не у него? Тогда редактор на что? Самое главное газета идет на ура, почти каждый месяц повышая тираж и доведя его до 100 тысяч экземпляров, больше лишь у «Тюменской правды» - 115.

Так или иначе, но считаю тот, какой-то бестолковый для страны год фактического безвременья лучшим пока в своей журналистской биографии.

Хотя, как с позиции человека, крайне критически, если не сказать куда резче, настроенного против режима Ельцина, расценивать репортаж о его прибытии в Надым? После рукопожатия тогда еще президента РСФСР друзья в шутку советовали не мыть руку, мол, такой человек ее пожал.

Чушь это все. Во время первых выборов Ельцина я и вовсе не пошел голосовать. Мы тогда с Таней и Антоном в Зубцове находились – отпуск.

Помню, ЦТ организовало встречу кандидатов в президенты. Впервые увидел сидящего врастопырку Жириновского, Тулеева. Будущий президент Борис Ельцин не соизволил даже явиться! Народу, судя по результату тех выборов, такое понравилось. Мол, значит уверен. Такой нам и нужен. С моей точки зрения полнейшее им, народом, пренебрежение. Что меня и взбесило. Раз 20 набирал номер «прямой линии», да куда там … Из всех показанных в тот раз понравился один Аман Тулеев, так ведь мой голос за него – словно песчинка в ведре песка. Ну их, эти выборы!

Отдыхали меньше месяца, вернулся и с головой окунулся в работу. Тем более что в апреле случилась у меня очевидная репортерская удача. До сих пор не знаю, не читал и не слышал о коллегах, которым бы так повезло.

Судя по реакции на трехполосный репортаж «Учреждение ЯЦ 34/18», я впал в весьма большое доверие к своему шефу Петровичу Логинову. Почему бы, думаю, не слетать в Москву, не взять интервью у главного тренера «Спартака» Олега Романцева, а предстоял матч полуфинала Кубка Обладателей кубков с «Олимпиком» из Марселя. Заодно предложил Логинову сделать репортаж с военного аэродрома в Ржеве. Ясно, почему оттуда? – рядом же с Зубцовом.

Петрович дал добро и через день, оформив командировку, вылетев, как всегда утром из Надыма, поздно вечером я оказался в отчем доме. Наутро встретил в очередной раз освободившегося Вовку Борзикова, Бузу. Он как раз также собирался в Ржев встречать своего среднего брата Сережку, также освобождающегося. Факт, конечно, интересный. Сейчас двое старших лежат в могилах, третий, после убийства жены мотает срок.

Прежде ни разу в зоне не бывал, а здесь за пару месяцев второй раз. Мы с Бузой перед тем, как в колонию за Серегой идти бутылку портвейна выпили, выводящий среднего Борзикова на волю майор учуял, придрался не к нам, а к бывшему уже зеку, подумал он на радости выпил. Пришлось мне признаваться. Нехорошо, конечно. Да и выпил с Бузой зря. Дело, а аэродром важнее освобождения Сереги, прежде всего. Один из немногочисленных проколов, но вполне очевидный.

В воинскую часть поехал на следующий день. Не надо, не надо бы пить вчера портвейн … Как раз в прошлую ночь огромный почти 40-тонный истребитель-перехватчик МиГ-25 на рулежке задавил насмерть солдата из обслуги. Ждали комиссию из Москвы. О корреспонденте, какое бы издание он не представлял, и слышать не захотели.

Эх, Зубцов, Зубцов … Вернувшись из Ржева, после того, как сорвался ожидаемо интересный материал, по исконному русскому обычаю решил отметить неудачу. Да так, что собутыльникам пришлось меня даже провожать на ночной поезд на Москву. Нет-нет, сам бы дошел, так ведь как в детской песенке 60-70-х пелось – «что нам снег, что нам зной, что нам дождик проливной – когда мои друзья со мной».

В столицу на Рижский вокзал поезд прибыл без четверти семь. Внутри организма существенно штормило. Сейчас бы бутылку пива – и все нормально. В 91-м такое и в голову прийти не могло, негде взять спиртного даже пива. Еду на метро на Комсомольская, оттуда на таком знакомом по поездкам в Мытищи Ярославском вокзале сажусь в пустую электричку, народ ведь утром в обратную сторону едет. Через полчаса выхожу на станции Тарасовская, известную более среди спартаковских болельщиков как Тарасовка.

Первый попавшийся мужик махнул рукой в сторону не очень тогда, сейчас не знаю, заметного проезда между какими-то заборами – там, как объяснил, «ихняя» база. Метров 300 всего пришлось идти, прежде, чем показалось футбольное поле. Справа старенький коттеджик, за ним явно недавно построенный не в пример солидный. Шаркающая ногами по асфальтированной дорожке тетка на него и показала. Действительно, недавно заселенное, о чем сообщила пресса, здание основной базы.

Нет и восьми, явно рано еще. Но разведка не помешает. Захожу в тесноватый вестибюль, справа вроде раздевалка, из которой высовывается дед, рядом еще двое таких же. Узнав, кто я и зачем, все трое принялись, перебивая друг друга и размахивая руками орать, не говорить даже:

- Ты, мил человек, если журналистом прозываешься, знать должен: никому в день матча Олег Иваныч интервью не давал! И не даст, иди с богом, нечего ждать без толку. Ишь, чего захотел! Сегодня наши с кем играют, хоть знаешь? С мар-сель-цами! А ты – интервью … Иди, иди …

- Доброе утро! В чем дело в такую рань? – это спускается со второго этажа по неширокой лестнице, покрытой ковровой дорожкой Романцев.

- Специальный корреспондент газеты «Тюменские ведомостъ» Евгений Быстров, сам из Надыма, из Ямало-Ненецкого автономного округа. Учитывая огромный интерес к матчу с «Олимпиком», мы бы хотели, Олег Иванович, рассказать нашим читателям …

- Из Сибири значит … Это хорошо, я сам сибиряк. Вот только день у нас и в самом деле загружен до предела. За полчаса уложимся? Кофе будете?

Под молчание опешивших от такого поворота событий дедов главный ведет меня по коридору налево. Там небольшой холл с полудюжиной кожаных кресел и парой журнальных столиков.

- Вы, какой любите? Я – крепкий. Сейчас принесу.

Мне остается только кивнуть и ждать. В командировку приехал в коричневом допотопном то ли плаще, то ли пальто из чего-то искусственного, в коричневой же шляпе, из под которой заструился пот. Струйка пота потекла и между лопатками, неприятно щекоча напряженную спину. Не от волнения, от вчерашнего употребления спиртного. Через несколько минут все оттуда же, со второго этажа появляется Романцев с двумя гранеными стаканами почти черной жидкости в подстаканниках, в каких прежде в поездах чай подавали. Теперь не подают, сам иди к титану и наливай, без всяких подстаканников. Обжегся – твои проблемы.

Для начала прихлебнули и в самом деле крепчайший кофе. Главный, покосившись на меня, прямо-таки истекающего потом, предложил снять шляпу. Нет, думаю, сидеть с мокрыми волосами еще хуже. Сослался на недомогание, остался сидеть, как пришел. После взаимного сосредоточенного употребления тонизирующего напитка стало во всех смыслах полегче, как в физическом, так и в эмоциональном. Словно мы с Олегом Ивановичем знакомы прежде.

Заметив, как взмок от пота и Романцев, я не придал этому в тот момент значения, хотя симптомы оказались идентичными, если можно так выразиться, моим. У наркологов такое состояние похмельным синдромом называется. Призадумался уже через несколько лет, после того, как главный тренер «Спартака» раз за разом прекратил являться на послематчевые пресс-конференции, не являлся даже на игры команды. Объяснялось все болезнью его спины. Помилуйте, у меня тоже спина много лет болит, но, даже не имея романцевских возможностей передвижения, к примеру, персонального автомобиля, телохранителей, готовых его на руках носить, смог бы даже на метро приехать на игру.

В 2000 году, в конце января ведущий программы ОРТ «На футболе» Виктор Гусев вдоволь поиздевался во время показа пресс-конференции, посвященной Кубку Содружества над прилично пьяным главным, несущим всяческую околесицу, потным, с прилипшими ко лбу совсем поредевшими волосами. Вдобавок, у Олега Романцева оказался почти полностью прикрытым левый глаз … И прежде несколько лет регулярно показывали главного, срывающегося сразу после финального свистка с тренерской скамейки и куда-то сильно спешащего. Куда? Не на пресс-конференции, которые он не посещает 53 раза подряд и клуб выплатил за это штрафы в 530 тысяч рублей. Мне бы такие деньжищи. Или хотя бы стоимость билетов на эту сумму снизили. Уже нынче «Экспресс газета» приоткрыла тайну Романцева – пьет.

Написал три года назад в «Советский спорт», поделился своими впечатлениями. Не опубликовали, но, как представляется, в знак солидарности выслали мне пачку фотографий «Спартака».

Зачем все это пишу, ведь как прежде, так и сейчас Олег Иванович мне импонирует. И едва ли не самое главное, уделил мне, как никому другому те полчаса и даже кофе угостил, причем, дважды. А жалко, когда за водкой, или коньяком, бренди, не знаю любимого напитка тренера, пропадает специалист. Наверное, все-таки за водкой, ведь информация о том, что на чемпионат мира в Японии и Корее, который сборная России под водительством Романцева бесславно провалила, в первый же день на нашу базу доставили восемь ящиков водки, никем не опровергнута.

Собеседник Романцев, каких, поверьте мне, читатель, мало. Стоило ему почувствовать не только искренний интерес, но и кое-какие знания собеседника, завелся и пустился в рассуждения насчет перспектив тогда еще советского футбола. Отдам должное: в отличие от подавляющего большинства значимых людей, главный отнюдь не ударился в монологичность, чутко ощущал мои мысли, нередко предвосхищая вопросы. Собственно, то, в каком состоянии он, футбол, находился на тот момент, будущий дважды главный тренер сборной перспектив не видел.

Будущее показало, насколько он оказался прав. Хотя и сам приложил руку к развалу собственной команды как лидера российского футбола. В то время набрало опыт последнее поколение футболистов, добившееся успеха в конце 80-х, ставшее олимпийскими чемпионами. Вскоре почти все они разъехались по заграницам, стали там получать хорошие деньги. Возвращаясь в сборную сначала Павла Садырина, затем Бориса Игнатьева, видя начавшийся и все увеличивающийся бардак не только в стране, но и в футболе, даже устроили забастовку и во главе с капитаном команды, в 91-еще спартаковцем, а затем игроком итальянского «Интера» Игорем Шалимовым вообще отказались играть. Из того поколения доигрывают за рубежом признанные в Испании Виктор Онопко, Александр Мостовой, Валерий Карпин, опять – все бывшие игроки «Спартака». Кто за ними? Дима Сычев, из «Спартака» сбежавший сначала на Украину, потом во Францию? Все. Вот и проигрываем самой нищей, одной из самых маленьких европейских стран Албании 1:3. Позор. Кому? Всем нам.

Заслышав шум наверху, посмотрев на часы - ровно половина девятого, Олег Иванович встал, развел руками – пора. Прощаясь, поинтересовался, есть ли у меня аккредитация на матч. Я даже не понял. Как, оказывается, надобна еще аккредитация? Удостоверения мало? Вида не подал, сказал, успею взять.

- Если будут сложности, подходите к нашему автобусу в Лужниках, знаете, где останавливается? Помогу пройти.

- Удачи, Олег Иванович! Непременно – победы.

- Спасибо.

При выходе меня довольно ощутимо потолкали спешащие на утреннюю пробежку футболисты, особенно неласково притер к стенке нападающий, лучший тогда бомбардир команды Валера Шмаров.

… Дайте народу пива! Кофе на одном этапе хорошо, но пиво – куда лучше. И где его в таком огромном городе взять? Не мудрствуя, еду в самый центр еще не на Старый Арбат, еще на проспект Калинина. Сейчас в той громаде, скорее всего, какой-нибудь ночной клуб для новых русских, а в 91-м работал по госценам вполне обычный, немногим лучше разве других, пивной зал. Народу с утра немного, один за столиком. Принесли двухлитровый графин, рыбку, не нашу, северную, но ничего. Я то пивко с чувством, с расстановкой и употребил.

До матча времени еще порядочно и практически все его я потратил на поиски все того же пива. Вот время! Не зря, видимо, народ в августе того же года пошел за Ельциным. Или все-таки не пошел?

Еду на пока носящий имя основателя первого в мире социалистического государства стадион. Время есть, не спеша двигаюсь в сторону знакомого мне входа для футболистов, он же для журналистов и, как с некоторых пор называют, VIP-персон. Пока здесь кроме банды омоновцев и, похоже, по виду, моих коллег никого. Выбираю одного, одетого не в черную кожаную куртку, без берета и без кобуры и без демократизатор. Точно, журналист. Подтверждает слова Романцева – нужна аккредитация, она вчера вечером закончилась, так же, как и предматчевая пресс-конференция.

Вынув удостоверение, с кофром через плечо уверенно иду следом за группкой своих коллег.

- Документы! – рявкает невысокий, не выше 170 сантиметров, но неправдоподобно квадратный парень, почему-то в интеллигентных, с позолотой очках. – В задницу себе это засунь! Карточку давай! Аккредитацию! Нет? Пшел вон, корреспондент е …й …

Что же остается ждать прибытия автобуса из Тарасовки. Настроение сразу резко упало. Не привык я пока к такому обращению. О грубости, если не сказать зверствах недавно созданных отрядов милиции особого назначения наслышан, но угрожать журналисту за неимение у него соответствующего случаю документа! Отошел на полсотни метров в сторону, жду. Вижу, как тот сержант поднес к уху рацию, и вся группа моментально снялась, быстрым шагом удалившись куда-то вне поля видимости. Не мешкая, спешу в подъезд, поднимаюсь по лестнице. Вот и табличка «Пресс-центр», еще дальше вход, который сторожат два омоновца. Вновь делаю крайне озабоченное лицо, бросаю взгляд на часы и, не глядя на них, прохожу, наконец, внутрь.

До игры почти час. Никаких специальных мероприятий для журналистов, понятное дело, более не предвидится. Сам зал пресс-центра пуст. Рядом – бар, наполовину заполненный почти исключительно мужиками. Пьют кто чай, кто кофе. Лишь за парой столиков самые, как сейчас говорят, продвинутые с чувством видимого безразличия к окружающим посасывают пиво. В самом баре даже его, не говоря уже о спиртных напитках, нет.

Сажусь за столик рядом с двумя парнями, такое ощущение, из провинции. Ставлю кофр на свободный стул и открываю, не вынимая, одну из двух взятых с собой бутылок «жигулевского», самого дрянного пива, какое сейчас можно встретить. А в тот год если вообще никакого, то и оно пойдет, да еще как! Под завистливые взгляды соседей по столику, и впрямь приехавших с Урала, обертываю бутылку, так, чтобы не видна была этикетка, салфеткой и, смакуя, медленно потягиваю из горлышка. Парни не выдерживают и вопрошают, наивные, не в здешнем ли баре дают. Может тем, за двумя столиками и дали из-под стойки, но мне остается лишь пожать плечами. Не тот случай, чтобы ребят угощать.

Все, пора на трибуну. Тогда Лужники, во всяком случае, ложа прессы находились в последней стадии обветшания. Выхожу на свежий воздух, ищу место. Их не так и много, да и стадион заполнен под завязку. До грядущей реконструкции вмещающий на деревянных, полусгнивших скамьях по разным данным 102-103 тысячи человек. Наша трибуна, примерно человек … трудно сказать, может быть на полтысячу, отгорожена от прочей публики металлическим барьером, который вдобавок еще и обычные менты, не омоновцы охраняют. Вверх ведут ряда три маленьких столиков, за некоторыми из них сидят и говорят по подключенным телефонам, судя по иностранной речи, коллеги из-за рубежа. Но места здесь есть. Сажусь. Тут же, сделав брезгливую мину, нарисовался пахнущий дорогим парфюмом и вкусным спиртным вальяжный мужик с толстым, в кожаной обложке, блокнотом.

- Тут нельзя располагаться, - на чистейшем русском буркнул он, - туда вон иди.

Чисто московское хамство вперемешку со снобизмом. На несколько секунд застыл, высматривая свободные места для простых, не гонористых журналистов. И получил настолько чувствительный толчок в бок, что пришлось даже опереться на поручень. Оборачиваюсь и встречаюсь лоб в лоб с кем бы вы думали? С известнейшим и популярнейшим актером Георгием Жженовым! Наверное, такая степень опьянения, какая оказалась у мэтра советского кинематографа называется вдымину. Если бы не поддерживающая молодая особа, Жженов вряд ли вскарабкался повыше к каким-то своим и его сопровождающей хорошими знакомыми. Приглядываться я не стал, надобно самому угнездиться. Нашлось местечко рядом с теми парнями с Урала. Не высоко, не низко, вот если бы тот знакомый дядя, вставший передо мной не мешал своим выдающимся носом … Это же главный тренер сборной Аргентины Карлос Билардо. Силюсь вспомнить, как по-испански «отойди». Нет, ни единого слова не всплыло.

- Сеньор! Сеньор! – Билардо на мой возглас обернулся, Битте! Битте! – аргентинец понял и вышел с поля зрения видоискателя «Киева-17».

Об игре, проигранной «Спартаком» вчистую 0:2 чего говорить? На послематчевой конференции запомнился элегантный, с мокрыми после душа волосами Жан-Пьер Папен, один из самых знаменитых футболистов не только Франции – мира. Кого из наших можно с ним поставить? Олега Блохина, блеснувшего с «Баварией» в 75-м, лидера бомбардиров, но, увы, лишь советского футбола. Рената Дасаева, лучшего вратаря мира-88? Вот и все.

Обещал вырасти в большого мастера спартаковец Егор Титов, похоже, удовлетворенный своим положением у Романцева. В ноябре уже 98-го, прознав, что мой любимый клуб перед игрой в Лиге чемпионов с заштатным австрийским «Штурмом» тренируется в сочинской Кудепсте, я рванул туда. Была у меня тогда машина, старенький «жигуленок» 11-й модели. Ехать в Сочи по горному серпантину не рискнул, от Туапсе гораздо спокойнее добраться на электричке. С погодой не повезло, дня два шел дождь, поле какой-то спортшколы совершенно размокло и «Спартак» месил грязь в тренировочной игре с Краснодарской «Кубанью», командой второй лиги, выиграв 5:1. Заснял фрагменты на видеокамеру. Но главное, хотел, как некогда, поговорить с Романцевым.

Не получилось. Сначала сдержал выбритый до синевы, самый, что ни есть типичнейший еврей, пресс-атташе клуба Александр Львов. Вот должность - не бей лежачего. Читал все его материалы, во всех так и сквозит леность, не желание копнуть глубже. Одна позиция – «чего изволите». За нее и за нерасторопность, снобизм, видимый даже не в каждом его движении – в позе, его из команды, в конце концов, и выгнали. А в Кудепсте, позевывающий Александр Львович, выслушав мою информацию об интервью, данном мне Романцевым в 91-м … не поверил. И на просьбу свести с Олегом Ивановичем тет-а-тет молча отвернулся.

Пришлось в числе десятка коллег подойти к главному после игры. Напоминать о себе, отталкивать других не стал. Наоборот, радийщик из местных, едва не засунув микрофон в рот Романцеву, все выпытывал, как тот относится … к детско-юношескому футболу на Кубани. Придурок? У человека голова забита, как лучше в Европе выступить … Задал свой вопрос, попросив стороннего мужика снять этот момент на мою камеру, и я. Ответ оказался дежурным, не из тех, какие звучали в апреле 91-го.

В сторону интерната, где жил «Спартак», шли вместе с Егором Титовым, 22-летним плеймейкером команды, игроком, вокруг которого крутилась игра. Впрочем, ярче его, на мой взгляд, выглядел все годы пребывания в команде Илья Цымбаларь, здорово смотрелся Валера Кечинов, вовсю сверкал Андрей Тихонов. Всех их Романцев убрал задолго до вступления ребят в «пенсионный» для футболиста возраст. Стоит ли удивляться упадку команды?

Титов, грязный и потный, уныло, словно уставший жеребец стучал шипами бутсов по асфальту. Понимая, что отнимать у игрока дорогое для него время, потратил не более пяти минут на мини-интервью.

- Ваши прогнозы, Егор, на матч со «Штурмом» и далее …

- С австрийцами постараемся разделаться «малой кровью», команда проходная, впереди ждут гораздо более сильные соперники. До полуфинала точно дойдем, а там посмотрим.

- Случаем, не дооцениваете «Штурм»?

- Я, прежде всего, оцениваю игру своей команды. Причем достаточно высоко. Вы сами нас сейчас видели?

- Так то «Кубань» …

- Австрийцы, Олег Иванович знает, что говорит, немногим сильнее. 1:0, даже ничьи в гостях хватит, дома пару штук забьем – и дальше.

Самоуверенность Титова, да и, скорее всего, не его одного, не помогла «Спартаку» справиться даже со слабенькой по европейским меркам командой. Последний взлет моего любимого клуба приходится на сезон 1995-96-го годов в Лиге чемпионов, когда Романцеву удалось призвать под свои знамена лучших в то время игроков бывшего СССР, приехавших из-за границы. Шесть матчей в подгруппе – шесть побед! Затем все легионеры уехали и команда посыпалась. Все. Какие перспективы могут быть в этой стране? В том числе – в футболе.

 

РУКОПОЖАТИЕ ЕЛЬЦИНА

То на редкость холодное даже для приполярного Надыма лето я квартировал, в смысле пользовался кабинетом в горкоме КПСС. Самим коммунистам городские власти оставили всего три кабинета, остальные вроде бы как ничейными стали. Прежний хулитель Владимир Ёлгин, который после моей голодовки сказал, что мое время еще не пришло, через пару лет позволил занять их прежнее помещение. Самое главное – без ограничения пользования телефоном и даже межгородом. На пару месяцев ко мне присоседился пребывавший не помню уже в каком качестве в Надымгазпроме Махмут Абдулин. Еще он полтора месяца замещал ушедшего в отпуск организатора местного радиовещания. Ходил по городу и вопрошал:

- Что Надым?

Как правило, спрашиваемый оторопело шарахался от идиотского вопроса и диктофона. Путный магнитофон, даже старенький «Репортер» Махмуту не доверили. Качество звучания в эфире – хуже некуда, но в те годы мало кому до таких тонкостей было дело. А имел в виду новоявленный радийщик то, что для интервьюируемого значит наш город. Произошел однажды со мной случай, к которому косвенно оказался причастным Абдулин.

Подкинули мне интересную информацию о похождениях бывшего бухгалтера Севертрубопроводстроя, перебежавшего после фактического распада треста в одно из хитрых частных предприятий и надувшего то ли конкурента, то ли смежника. Материал, вышедший в «Тюменской правде» был построен исключительно на материалах милицейского расследования.

Однажды в центре города догоняет меня сухощавый крепенький мужик средних лет с горящим взором, как-то странно держащий руку. С первых его злобных слов я понял – это тот самый бухгалтер, со слов моего коллеги Андрея Виноградова прославившийся умением использовать протез вместо дубинки. Потребовав остановиться, здоровой рукой полез за пазуху. Что там, кто его знает? Дабы увеличить создавшуюся между нами дистанцию, я отбежал по футбольному, боком вразножку. Тогда бухгалтер рванул из-за пазухи нечто оранжево-черное, вытянул руку в мою сторону, раздалось шипение. Газ! Прежде я о нем был только наслышан – якобы, он сразу парализует. В то время чего только действию баллончиков (диковинка!) не приписывали. Даже через неделю после одного пшика помещения дегазировали, придурки.

Ничего не ощутив, расстояние не позволяло, да и дующий от меня ветерок не дал мстителю осуществить, по его мнению, акт возмездия, я скоренько бросился к себе в кабинет, благо до горкома всего с полсотни метров. На глазах удивленного Махмута звоню 02, откликается Саша Бояринов, договариваемся встретиться на выезде со стороны милиции. Бегу. Навстречу выезжает «уазик» - «луноход». Бояринов на ходу открывает заднюю дверцу, я запрыгиваю, едем. С начала акта мщения против меня прошло не более десяти минут.

Да вот он впереди, злоумышленник в заметной яркой куртке. Водитель врубает сирену и машина, перепрыгнув через бордюр тротуара, устремляется за бухгалтером. Всегда ли нужна сирена? В том случае она напугала моего обидчика, и он припустил в сторону ближайшей стройки, скрывшись за бетонными плитами. Милиционеры бросились за ним, я – за ментами. Догнали в момент припрятывания бухгалтером баллончика под плиту. Надели наручники и повезли в милицию. Я пошел к себе, торопясь к назначенному «Тюменской правдой» времени передачи очередной информации.

Абдулин, с разгоревшимися от такого события глазами, предложил сообщить о нападении на меня, журналиста. Писать о себе? Как-то в таком случае не вполне удобно, хотя сам факт заслуживает публикации на областном, в то время, когда подобное было в редкость, даже на союзном уровне.

Сделали так. Учитывая не шибкую писучесть моего коллеги, неумение толково изложить интересный факт, написал о себе в третьем лице, а подпись поставил Махмута. Так заметка и увидела свет. В те годы наиболее интересные материалы, целиком, если невелики по объему, или же фрагментарно зачитывались по утрам в обзоре областных газет.

Потом, с восторгом хихикая, мой друг Валерий Камитов, угодивший по рассеянности в очередную передрягу, рассказал:

- Попал я в Тюмень, пора домой возвращаться, а билетов на аэроплан нет …

- Ты бы пошел на подсадку, я все время так летаю …

- Ладно тебе, Женя, я так не умею! Решил плыть на пароходе до Салехарда, а там все свои, долечу, думаю, на аэроплане. Посадили меня в Тюменском порту знакомые ребята на сухогруз, дня через два просыпаюсь в каюте от передачи Тюменского радио, сообщают о нападении на надымского журналиста. Тут как раз капитан заходит, я ему: вон, на моего друга напали. Он тут же включил радио на весь корабль. Так ты стал героем дня. И я с тобой немного.

Смеется, вернее – хихикает. Смеха я у него не слышал ни разу.

Отделался «Милый мой бухгалтер» (популярная песня тех лет в исполнении группы «Комбинация») смешным штрафом – 50 рублей и отсидкой в камере до вечера. Как мне потом объяснили в милиции, не могли подвести под него статью.

… «К нам едет ревизор!» Нет, не ревизор, а президент. Другой бы и не столь невеликий городок, как Надым, такое известие повергло бы, скорее всего, если не в шок, но заставило бы горожан поднапрячься, дабы высочайший гость почувствовал, насколько он любим, обожаем.

Ан, нет. Информация о прилете, в ходе первой поездки в ранге первого лица Российской Советской Федеративной Социалистической Республики Бориса Ельцина на уши городское руководство отнюдь не поставила. Сдается мне, что на обеспечении этого визита городской голова Владимир Гоман и обкатал свои будущие взаимоотношения с сильными мира сего. Для него, будущего члена правительства пребывание в Надыме президента РСФСР стал своеобразной репетицией, которую он успешно провел. Правда, прямиком, как это случалось с некоторыми «хозяевами» городов и весей, Гоман в Москву не попал. Как, к примеру, там оказался обаявший Ельцина бывший мэр Якутска Павел Бородин, или председатель Тюменского облисполкома Юрий Шафраник, занявший в столице министерское кресло.

Нам, журналистам, тогда впервые надлежало пройти аккредитацию. Само слово еще не использовалось: нам с Абдулиным, зашедшим в горисполком, просто выдали пропуска на перрон аэропорта, которые должен сначала завизировать полномочный представитель президента по СМИ. Не совсем уверен, но, скорее всего, им был пресс-секретарь Павел Вощанов. Лицезрели мы его всего несколько минут в гостинице «Северянка», той самой, предназначенной для приема самого Ельцина со свитой.

Так уж получилось, что журналистский начальник умудрился сильно вывихнуть ногу и отлеживался в своем номере в ожидании вечернего «туполя» на Москву. Постучавшись, мы с Махмутом сначала услышали тяжкое кряхтенье, потом тяжелое ковыль-ковыль. Хозяин номера открыл нам дверь со страдальческой миной на физиономии, под мышками костыли. Почти не глядя, расписался, и со стоном повалился на кровать. Пожелав болезному чиновнику выздоровления, мы удалились.

Для уточнения завтрашней программы я решил еще раз зайти в горисполком и там встретился со знакомым прежде молодым мужиком со светлым ежиком волос, вот только никак не мог вспомнить, кто он такой. Зав общим отделом Владимир Ёлгин, да, да, тот самый, прежний секретарь горкома партии, подчеркнуто учтиво называл молодого человека Владимир Андреевич и, казалось, стремился предугадать каждое его желание.

- Женя, ты чего не признаешь, я же Ефимов!

- Ба, Володя! Привет! К тебе не больно и подступишься, чего это ты такой важный сделался?

- Да не я важный, а должность. Я такой же, по-прежнему. А ты как здесь, все в «Ведомостях»?

Старый знакомый по «Тюменскому комсомольцу» Володя Ефимов. В прошлом – фотокорреспондент, причем, отличный фотокор, его снимки постоянно давали и центральные СМИ, один раз фото солдата с девушкой открывало даже номер популярного и доступного всем прежде журнала «Советское фото». Отмечался Володя также подтекстовками, иногда даже зарисовками. Но не похоже, чтобы к фотокору областной молодежки Ёлгин относился бы с таким … да почти подобострастием.

Так оно и есть. Нежданно-негаданно фотокор оказался на престижнейшей, важнейшей в тогдашней журналистике должности собственного корреспондента самой главной газеты, сменившей в таком качестве незыблемую, казалось, «Правду», «Российской газеты». Естественно, по Тюменской области. Всего-то в 28 лет. С чем можно сравнить такой взлет? Разве что со случаем, описанном Константином Симоновым в «Живых и мертвых», когда Сталин своей властью произвел героя Испании старшего лейтенанта в сразу в полковники, затем и в генералы. Но там хотя бы за успешные боевые действия.

Свою историю Володя Ефимов рассказал в нашей беседе до часу ночи в моем балке, куда, приглашенный, он с готовностью пошел ночевать. Сразу скажу: ни до, ни после я за Ефимовым, в отличие от Феди Сизого, чувства превосходства над коллегами не замечал. Более того, в светлую еще ночь на 5 августа 1991 года он, смущаясь, поведал мне следующее, с самого начала отметил, что никакой своей заслуги в случившемся не видит. Просто – слепой случай.

Оказался фотокор «Тюменского комсомольца» в Кремлевском Дворце съездов не впервые. С собой в кофре прихватил изрядную стопку как всегда отлично исполненных снимков с изображенными на них депутатами первой волны и недавно назначенными членами ельцинского кабинета министров, членами правительства, если совсем правильно. В том числе и первого министра печати, (так тогда называлась должность) Михаила Полторанина. Полагаю – вовсе не зря снимал его Володя, но на такую удачу, понятно, он надеяться никак не мог.

- В перерыве, заметив, как Полторанин на секунду остался без свиты, подошел, держа в руке снимки, поздоровался, рассказывает мой гость, - министр сразу понял, а чем дело, внимательно просмотрел фотографии, спросил, откуда я, кого представляю. Главное – пишу ли. Я честно сказал: серьезные вещи еще не писал. Тут он меня и огорошил: «А если мы тебя поставим собственным корреспондентом нашей новой, правительственной «Российской газеты» у вас в Тюмени? Я растерялся. Немного подумал: была не была … Дал согласие. И вот – первая моя командировка. Жень, ты в таких делах опытный, поможешь в случае чего?

Естественно заверил коллегу, да, наверное, слово «товарищ» уместно в необходимой помощи.

Да, через день вспомнил, а тогда, у меня в балке «за рюмкой чая», а если серьезно, то выпили мы с Володей всего полбутылки конька, вспомнили и о моей публикации в «Тюменке» - «После фанфар». Ефимов ее читал, но не думал, чтобы получился такой эффект. В ту ночь хвалить меня особенно не стал, и правильно. Сам я такой, мой жест – большой палец вверх. Для понимающего – вполне достаточно.

На следующее утро перво-наперво пошли в горисполком, узнать, не изменилась ли обстановка. Нет, все по-прежнему, самолет с президентом ожидается в 17 часов. Походили с Ефимовым по Надыму, посмотрели за приготовлениями. Ничего особенного, повторюсь, говорящего о визите первого лица республики, в перспективе государства, не говорило. Самое главное – погода. Как назло – отвратительнейшая. Не первые сутки сеет и сеет холодный дождичек, ночью и днем всего 6-8 тепла. Начало августа называется, так ведь Крайний Север!

Часы ожидания тянулись ужасно медленно. Сделать другой материал? Так ведь народу, хотя и не подающему особенно вида, не до чего. Все готовы выйти посмотреть на вчерашнего скандалиста, нынешнего президента. Если бы, как прежде, приехал к нам, скажем, председатель Верховного Совета РСФСР Иван Силаев, если не ошибаюсь, разве пошли бы его встречать? Нет, конечно. Ограничились бы эскортом от аэропорта до гостиницы, и дело с концом. Здесь – другое. Народ захотел видеть реформатора, что он им то, северянам скажет? Все, пусть меньше, чем на «большой земле», но также устали от горбачевской «перестройки».

Вот подошел и назначенный час, точнее четыре часа пополудни, когда от горисполкома должен отъехать автобус с прессой. И чего меня за пять минут до его отправления понесло на второй этаж? А там – мой месячной давности обидчик, бухгалтер, на этот раз без газового баллончика. Рядом с приемной – прикрытая, но не запертая дверь в квартирующий в том же здании трест Надымгазпрострой. Туда меня, совершенно неожиданно и затащил мститель. Зажал протезом в угол, вокруг никого, все ушли на встречу Ельцина. Брызжет слюной, здоровой рукой шарит у себя в карманах. Бью его локтем, вырываюсь и вылетаю в коридор горисполкома, бухгалтер за мной. Там двое служащих, кричат:

- Такое важное дело, а вы драться задумали! И где!? Прекратите немедленно, иначе милицию вызовем!

Еще раз отшвырнув докучливого мужика, спешу вниз, но автобуса, «пазика»-вездехода с надписью «Заполярье» не вижу, уехал.

Хорошо, в полусотне метров милиция. Там за старшего начальник милиции общественной безопасности Алексей Беликов, настоящий Дядя Степа, но не старшина, как у Сергея Михалкова, а солдафонистый подполковник, и единственная машина-«луноход» возле подъезда.

- Выручайте, Алексей Сергеевич! Горю синим пламенем! Сразу для двух газет материалы заказаны!

- С удовольствием, но чем помочь? – подполковник весь внимание, - у нас всего одна машина на самый крайний случай, все в разгоне, сами понимаете … Берите сержанта, выходите на Полярную, он вас посадит, а там действуйте по обстановке, вы же корреспондент!

Так и сделали. Хотя с таким успехом и без сопровождающего уехал, но время, время … Сержант тут же останавливает первую попавшуюся «шестерку», объясняет водителю суть проблемы. Тот сразу мне:

- Там кроме спецмашин никого не пропускают, а если с вами, увижу я Ельцина близко?

- Да,да, поехали побыстрее.

Действительно, вся центральная улица Зверева запружена народом, посредине оставлен небольшой просвет для проезда. Многие менты знакомые, так пропускают, другим показываю пропуск на перрон, уважительно козыряют – вперед.

Зря спешил. Съехав с проезжей части и продвинувшись по пропитанному влагой песку с десяток метров, мой водитель обреченно встает. Самое для него главное – в непосредственной близости от ворот аэропорта, того самого, используемого, как теперь говорят, для VIP-персон. Дальше ему путь заказан, там собственно перрон. Прохожу и вижу картину, нисколько не напоминающую последующие, когда Ельцина, а затем Путина встречали многие сотни, если не тысячи людей непосредственно в аэропортах.

Здесь своей вишневой окраской выделяется наш, прессы, автобус. Кроме него два «уазика» и три «волги», две черных и белая. И – все! Никаких тебе «мерседесов», других иномарок, навороченных джипов с охраной. Кстати, где она, охрана? Вот новый начальник УКГБ, вот – бывший, ныне, уйдя на пенсию в 45 лет, начальник службы безопасности Надымгазпрома. Местных чекистов почти всех знаю в лицо, вот они тут и есть, человек десять всего. В «уазике» приехал председатель Тюменского облисполкома Юрий Шафранник; председатель Ямало-Ненецкого окрисполкома Лев Баяндин и Надымского горисполкома Владимир Гоман – в одной, гомановской машине. На одной «волге» приехал «генерал» от Надымгазпрома Валерий Ремизов, другая белая, недавно полученная Надымдорстроем, пришла пустая, под президента. Вот и весь народ, вся техника. За воротами остались скорая помощь и пожарная машина. Такое вот получилось окружение президента РСФСР со стороны принимающей стороны.

Сейчас трудно поверить, но и журналистской братии даже на 23-местный автобус не набралось. Тем более, со стороны Надымской студии ТВ – сразу человек, пять, от центральной прессы в гордом одиночестве заждавшийся меня Володя Ефимов. Областное радио и ТВ в одном лице представлял Володя Третьяков. Впрочем, снимал камерой его заклятый враг, хотя и числившийся в штате областного ТВ, крайне неприятная решительно для всех личность, готовая за рубль отнюдь не удавиться самому, но конкурента – с превеликим удовольствием. Даже имя его выпало из памяти, до того тошен, что вспоминать не хочется. Прежний собкор окружного «Красного Севера» Павел Четокин даже в столь выдающемся во всех отношениях случае не смог избежать общения с зеленым змием. По просьбе В. Горбачева в «Тюменскую правду» должен был дать информацию я, также, как и в свою «Тюменские ведомостъ». Присутствовало местное радио, «Рабочий Надыма» в лице Олега Вахрушева. Не густо, согласитесь, для визита высшей пробы.

Из сказанного какой можно сделать вывод по организации встречи Бориса Ельцина? Со стороны населения интерес прослеживался в основном досужий. Руководство, похоже, к новой метле только приглядывалось, объятия распростирать, явно не торопилось. Пресса же отреагировала, что называется, адекватно.

Минуло пять часов, минуло шесть, семь … Надоело ждать прямо до чертиков. Не у Ельцина ли научился впоследствии его преемник Путин постоянно опаздывать? Смеркаться вроде еще рано, однако облака настолько низко опустились, прямо сумерки наступили, и я забеспокоился насчет качества снимков, придется ставить минимальную для репортажной съемки выдержку-тридцатку с диафрагмой 4. Лучше, конечно, вообще дырку в объективе полностью открыть, но потеряю в глубине резкости.

Смотрим, заходит на посадку самолет, издали ярко светит прожекторами. Ельцин? Нет, никакого для встречающих объявления. Со сторону аэровокзала диктор несколько раз нечто пробубнила, явно не для нас. Оказывается, сел «туполь» из Москвы, прилетевшие идут как раз мимо нашего «пазика», имеющие некое отношение к прессе в виде приятелей, знакомых, заглядывают в салон, интересуются. Узнав о прилете Ельцина, многозначительно протягивают: а-а-а … И никто не попросился на свободные места. После Москвы и трехчасового перелета все спешат домой, там, видимо, дела поважнее.

Наконец-то! Со стороны чекистов с их рациями донеслось: заходит на посадку. Вновь на дальних подступах к взлетно-посадочной полосе сквозь густую пелену сеющего беспрерывно дождя прорезались сильные фары Ту-134. Всего лишь маленького, в обычном варианте 76-местного, весом всего 47 тонн самолета для местных авиалиний. Здесь у него на борту значится Ту-134Б-4. Это сейчас, прежде чем куда-либо прилететь на Ил-96М весом 280 тонн, президенту России, за несколько дней до визита посылают два, а то и три Ил-76 с охраной, другой обслугой, лимузинами, джипами. В 91-м играющий в демократию Борис Ельцин хотел, видимо, казаться подчеркнуто скромным, демократичным.

Вот «тушка» в окружении густейшего облака мириадов брызг, взвыв реверсом двигателей, подкатывает к встречающим, останавливается в нескольких десятках метров. Тут как тут подкатывает установленный на УАЗ-452, маленькой машинке такой же маленький, ощутимо шаткий трап. Пардон, господин президент, другого нет, специально для вас не завезли.

Всего через несколько минут и в синем костюме появляется Борис Ельцин. Оттеснив в сторону бортпроводницу, приветливо взмахивает рукой, поправляет сияющие серебром волосы и … скрывается в чреве самолета. В чем дело? Вскоре появляется, одетый уже в темно-синий плащ. За ним выходят двое парней лет 25-30. Блондин примерно 185 см, худощавый, но отчетливо видно - жесткий как пружина, и похожий на среднеазиата, чуть пониже первого, брюнет, естественно. Я его впоследствии в своем репортаже в «ТВ» так и назвал «советский Брюс Ли». Вот и вся охрана. Всего с борта спустилось не более десятка человек. Ожидали прилета тогдашнего председателя Совета Министров РСФСР Ивана Силаева, да не сложилось видно.

Перед трапом словно не весть откуда взявшиеся девчата из ансамбля «Хаерако сей», напоминаю читателю – «солнышко» по-ненецки. И откуда они взялись, русские наши женщины в национальных ненецких костюмах? Видимо, их автобус за забором аэропорта стоял. Самая эффектная симпатичная курносая блондинка Вера Башкина преподнесла президенту на вышитом украинском рушнике хлеб-соль. Что на рушнике хлеб-соль – понятно. Это – по-славянски. Но вот национальные ненецкие одежды с хлебом никак не стыкуются. Не знали местные жители хлеба издревле. Как и лук, картошку,