Из авторской рубрики «Зеленый диван»

«ВСЕ БУДЕТ ТАК, КАК ДОЛЖНО БЫТЬ...»

 

... Увидев знакомое имя в программке спектакля «Дядюшкин сон», который привез в Торонто Театр имени Варпаховского из Монреаля, я подумал, что это простое совпадение - в иммиграции подобное часто случается, но как только увидел актрису на сцене, сразу узнал ее: да, это была та самая Валерия Рижская, очаровательная звезда советского телевидения.

 

Потом, когда зрители покидали зал, я услышал, как две дамы оживленно обменивались впечатлениями, и одна из них сказала восторженно: «Ты узнала нашего диктора? Надо же! Она совсем не изменилась – такая же красивая, как и раньше! А ведь прошло немало лет...».

 

Признаться, и меня это впечатлило, но заговорить об этом с Валерией, с которой раньше не довелось быть знакомым, я не решился, хотя задать традиционный вопрос «В чем секрет Вашей молодости?» возможность была: по окончании спектакля долго я долго беседовал с режиссером Григорием Зискиным и актерами театра.

Мы обменялись с Валерией координатами и договорились об эксклюзивном интервью. Скоро такая возможность представилась, когда я приехал в Монреаль на пятилетний юбилей газеты «Голос общины». Так что, состоялся выездной, монреальский выпуск «Зеленого дивана».

***

...В учительской популярной русской школы «Грамота», где Валерия Рижская ведет курс «Риторика» и возглавляет театральную студию, все располагало к приятному общению: и непривычная тишина, и чашка дымящегося кофе, и доверительный тон, который задала разговору моя собеседница.

- Так в чем он, Ваш секрет молодости, Валерия?

- Секрета никакого нет. Я могла бы, конечно, порассуждать о правильном питании, умеренной косметике и постоянной физической тренировке, и хотя это немаловажные факторы, главное в другом: в жизни надо оставаться самим собой, но при этом нельзя позволять себе гаснуть, а наоборот стараться излучать жизнелюбие и оптимизм и думать, прежде всего, о собственной душе. Это очень важно. Ну, и положительные эмоции, естественно, - без них нельзя. И все это должно быть на фоне непреходящей любви и взаимности в общениии с близкими и друзьями.

- И как Вам это удается? Ведь за прошедшие десять лет иммиграции не все было так гладко и красиво? И многое изменилось в жизни?

- Безусловно, изменилось, да еще как. В последние годы у меня было немало встреч с людьми, которых я знала раньше по Москве, и эти встречи сначала были радостные... Но потом, я как бы стала понимать, что все это уже ушло. Люди-то другие, здесь, в иммиграции они изменились и, может, я сама тоже другая, и как бы нет прежних точек соприкосновения, а больше - проблем, и не стало таких прекрасных моментов, когда можно просто посидеть, просто поболтать по душам...

- Вы говорите «люди изменились». Я думаю, что они просто «проявились» и стали активно показывать то, что прежде не лежало на поверхности...

- Можно сказать и так. Вероятно, это все хранилось и таилось годами, и мы этого не замечали в силу того, что у нас работы было безумно много. Я, например, как правило, трудилась по восемнадцать часов в сутки. Надо было везде успевать: телевидение, радио, концертные залы... А здесь, вроде бы как некуда бежать, и тебя нигде не ждут. Приходится все начинать с нуля, то есть зарождается новая жизнь. Точка отсчета нулевая. Здесь все равны, понимаете? Поэтому когда обо мне говорят «знаменитость», это приятно, но все в прошлом.

- Как-то это звучит не очень радостно. Где же он, Ваш оптимизм?

- Я очень стараюсь быть оптимистичной. У меня есть чувство долга, у меня есть совесть. И пытаюсь чаще разговаривать с этими своими чувствами. Вообще, я очень часто бываю наедине с собой, потому что достаточно закрытый человек, как это странно ни покажется. Ведь я всю жизнь работала на публику и имела имидж этакой, знаете ли, всегда доступной и коммуникабельной. На самом деле это не так. Мне намного удобнее в своей собственной «раковине», стараюсь туда никого не пускать, потому что тогда контакт сама с собой потеряю. Я это поняла именно сейчас, когда появилось много времени на самооценку, на самоанализ. Многое передумано, через многое пройдено. Человек мудреет, очевидно, с возрастом.

- Что-то Вы рано заговорили о возрасте. Может быть потому, что мучает ностальгия?

- Вполне возможно. Честно сказать, никогда не думала, что я такая патриотка. Да, нам было нелегко, даже очень, но почему я с таким удовольствием смотрю одни и те же старые фильмы в тысячный, в двухтысячный раз?! Потому что в них та атмосфера, вот та самая жизнь, вот те самые взаимоотношения, непосредственные и искренние, которых нам порой теперь не хватает...

- Но в кино одно, в жизни часто совсем другое. А что, именно здесь, в Канаде, хуже?

- Да нет, не хуже, просто многое по-другому. Например, я стала учительствовать в школе и, знаете, поняла, что душила в себе талант преподавателя все эти годы, пока жила в России. Мне это безумно нравится. Я преподаю мой любимый предмет - риторику, учу детей правильно говорить, правильно рассуждать, правильно излагать свои мысли, иметь свое мнение. У меня началась новая жизнь, состоялись встречи с новыми людьми, новые какие-то пробы, новые промахи, но, тем не менее, продолжение следует...

- Ну, так что, можно считать, адаптация в новую жизнь проходит успешно?

- Вы думаете, что ко мне пришел успех? Вряд ли. Просто сейчас я живу нормальной полноценной жизнью. Это скорее удовольствие, удовлетворение - моральное, духовное. Что произошло со мной в иммиграции? Я созрела, может, это произошло в силу пережитого, и мне кажется, что я выросла из девчонки, совершенно бездуховной, ни разу не побывавшей в Божьем храме. Я преобразилась в совершенно другого человека. Человек приходит к Богу всегда в какие-то очень сложные обостренные моменты своей жизни и не оттого, что ему хорошо.

- Поделитесь с нашими читателями, пожалуйста, историей Вашей эмиграции. Насколько я знаю, началась она не с Канады...

- Вначале я жила и работала в Японии. Оттуда мы с мужем решили эмигрировать в Израиль – нас пригласили открыть там русское телевидение. Открывалось оно долго, со всякими разными препонами и проблемами. Наконец, оно стало реальностью, но я успела поработать на нем всего месяц, потому что в России ринулся к власти ГКЧП. У меня там остались родители, и я первым же самолетом прилетела в Москву. А потом, когда, слава Богу, все закончилось, вернулась в Израиль. В это время туда приехал редактор Би-Би-Си, он со мной долго беседовал, даже своеобразный экзамен попросил сдать. Вскоре он прислал приглашение, и мы с супругом очутились в Лондоне, поработали по контракту где-то около года, и настало время возвращаться в Израиль, чтобы дождаться следующего приглашения из Би-Би-Си. И тут пришло решение уехать в Канаду.

- Почему? Чем Израиль Вам не подошел?

- Израиль – прекрасная страна, я говорю это совершенно искренне, но она не для меня. Очень интересное место на Земле, с потрясающим сильным биополем. Израиль или принимает человека, или выталкивает его. Я поняла, что мы не нашли общего языка с этой страной, хотя, я уверена, на всю жизнь остались с ней друзьями.

- В Канаде Вы, наконец, чувствуете себя дома?

- Не совсем. Поверьте, я не кокетничаю: и Канада будет для меня несколько чужой, как и любая другая страна, кроме России, конечно. Для меня и язык этот будет чужим, потому что я никогда не смогу говорить на английском или французском так, как я говорю на русском. Но работа в русской редакции Radio Canada International, в русских школе, театре и студии меня вполне удовлетворяет. Я просто поняла, что я просто обожаю русский язык, и жить без этого не могу.

- И любите Россию?

- Да, я считаю, что это моя родина, и это естественно. Она для меня как больной ребенок, которого вы никогда не перестаете любить. Я люблю ее за все недостатки и за все достоинства.

- Так в чем же дело? Разве путь обратно заказан?

- Не заказан, но вернуться было бы просто глупо. Вторая половина моей жизни началась с нуля, и мне здесь нравится, но Канада всегда будет для меня на втором месте. Было бы, наверное, странно, если бы я говорила одно, а думала другое.

- Как Вы относитесь к канадской русскоязычной прессе?

- Я считаю, что это неотъемлемая и очень важная составная часть нашей иммиграции. Я вижу, как здесь расхватывают русские газеты, Вашу, к примеру, которую читают от корки до корки, и не потому, что они не знают английского или французского, им нужно свое, родное тепло, понимаете? Издание профессиональной, грамотной газеты – это подвиг, как и вся успешная интеграция в новую жизнь, которая, увы, создает немало трудноразрешимых проблем. Поэтому когда Ваша газета связывает этих разделенных иммиграцией людей, побуждает в них какие-то чувства - жалости, скорби, или, может быть, радости за кого-то, или, ну хоть, какой-то эмоциональный подъем, - это замечательно. И это нужно, обязательно нужно.

- Вы же давно дружите с прессой, телевидением, театром?

- Я профессиональная актриса, закончила ВГИК. Но еще учась в институте, прошла конкурс на телевидении, потому что перед нами, актерами, перспектива была очень размытой: грозило свободное распределение, что самое страшное для актера, который вынужден стучаться в любую театральную дверь, предлагая себя. Я никогда не умела этого делать. Поэтому когда моя мама услышала о конкурсе на ТВ, посоветовала мне: «Пойди, попробуй, Лерочка! Вдруг поступишь, у тебя будет замечательная работа!». Я прошла все три конкурсных тура и была зачислена в штат. Так я впервые соприкоснулась с журналистикой. Радость была омрачена тотчас же. Это когда меня «без меня женили» и назначили диктором. И как только я появилась на всесоюзном телеэкране, стало ясно, что о театре мне надо забыть, так как с диктором, даже самым артистичным, ни один режиссер - ни театральный, ни «киношный» - не захочет иметь дело. Тогда это было почти законом.

- Неужели Вам не льстило, что Вы вдруг стали такой знаменитой?

- Это только зрителям могло показаться, что наша работа – это вершина славы. Все было гораздо прозаичнее. Когда я пришла на ЦТ, эдакая студенточка с варежками на веревочке, очень характерная и какая-то, очевидно, не в меру открытая, меня сразу «успокоили»:«Значит так, детка! Все это снять немедленно снять, и ты теперь не девушка, не женщина, а только диктор, правильно выговаривающий слова». Вот такая была политика на телевидении при небезызвестном товарище Лапине. И это было ужасно: женщинам не разрешалось ходить в брюках, нам не позволялось менять текст. Если редактор нам приносил листок, на котором было написано: «Здравствуйте, товарищи!», мы обязаны были это отчеканить. Поэтому когда я однажды просто, по-человечески сказала: «Доброе утро, дорогие друзья!», знаете, сколько нареканий я выслушала?!

- Ну, нарекания – это не так страшно...

- Послушайте дальше, Геннадий. Перед первым выходом в эфир, меня так причесали, сделали такой модный тогда «начес», что я, взглянув на себя в зеркало, ужаснулась. И куда это я, без своей любимой челки? Ответ последовал незамедлительно: «Никаких челок – категорически! Какая еще там челка?! Советский «начес», и никаких разговоров!». Поэтому мы, дикторы, стали, как близнецы. Когда я попыталась запротестовать, мне «популярно» объяснили: «Нам твоего лица не надо. Твое лицо никого не интересует. Ты - диктор, ты – робот, ты должна выглядеть так, как все дикторы!». Когда я вернулась домой, моя расстроенная мама сказала: «Солнышко мое, что же с тобой сделали? Я же тебя по голосу только и узнала...».

- И как же случилось так, что Вы все же стали яркой индивидуальностью?

- Первое что я сделала, - отстригла волосы. Чтобы меня больше не начесывали никогда и ни за что! За это меня перевели с основного канала на дублирующий. Потом я решила всем редактором наперекор убрать всё искусственное, всё, понимаете? И я постепенно стала вводить новшества. Челка на экран пришла со мной. Но что я только не выслушивала в свой адрес по этому поводу! Мне кричали, что это дешевка, что это безобразие, что меня выгонят с работы, потому что диктор не имеет право на индивидуальность. Где-то год я боролась, и постепенно даже такие ведущие дикторы, как Валентина Печорина, Светлана Моргунова тоже стали менять свой внешний вид и «нести отсебятину». В это время «ушли» Лапина, и многое стало меняться – наступало другое время.

- Тогда Вы и пришли в популярную передачу «Спокойной ночи, малыши»?

- Да, это была единственная возможность почувствовать себя актрисой, не роботом, а человеком, таким, какая я есть. С куклой я могла общаться как с живым созданием, как с ребенком. Это уже было творчество. Я получала много благодарных писем от детей. Кстати, «Мишутка» – моя первая кукла. Когда мне его принесли, он был весь покрыт пылью. К тому времени все куклы из передачи были разобраны, а тут со мной решили попробовать Мишутку. Мы сразу полюбили друг друга. Он такой трогательный, такой нежный, такой славный мужчина... Мы с ним нашли общий язык, и это была самая моя любимая передача, потому что она была творческая.

- Я помню, как после «тети Вали» (Леонтьевой), «тети Лины» (Вовк), «тети Тани» (Веденеевой) появилась «тетя Лера», которая всех очаровала – и детей, и взрослых.

- Спасибо за добрую память. Мы все помнили одно неписаное правило: когда ты сидишь перед камерой, то, как бы тебя ни причесывали, как бы ни пудрили и как бы ласково ни представляли зрителям, ты все равно, как на рентгене. Если у тебя злые глаза, если есть неприязнь к работе, ко всему окружающему, да ты еще вдобавок кого-то ненавидишь, ничего этого не скрыть и не загримировать, а люди, которые смотрят на тебя, ни в чем не виноваты, им хочется положительных эмоций. Поэтому мы старались говорить им доброе, приятное, стремились поднять им настроение. И были счастливы, когда это нам удавалось.

- А кто в Вас воспитал эти ценные качества? Родители?

- Мама с папой, конечно, но в большей степени моя бабушка Мария Петровна, солистка знаменитого хора имени Пятницкого. Она мне напевала чудесные колыбельные. А я в благодарность ей тоже запела, и мой дебют состоялся, когда мне было всего два года. И где бы Вы думали это произошло? В полупустом вечернем московском троллейбусе.

- Чем же вы тогда порадовали своих первых слушателей?

- Модной в то время песней «В жизни раз бывает восемнадцать лет»!

- Очень вовремя Вы это запели... И что, были аплодисменты?

- Еще какие! Бабушка мне потом рассказывала, как уставшие и хмурые москвичи вмиг приободрились и одарили меня целой россыпью ирисок «Золотой ключик».

- Так Вы еще вдобавок и певица со стажем? Давайте споем. Я тоже очень люблю петь.

- С удовольствием. Только не здесь, в учительской. И не сейчас, в другой раз, хорошо?

- А почему Вы, собственно, не стали певицей, если был такой талант?

- А почему Вы серьезно не учились вокалу и стали журналистом?

- Так сложились обстоятельства...

- Вот и у меня – кино и театр взяли верх.

- Кстати, о театре, Валерия. Как Вы попали в труппу Григория Зискина?

- О, это отдельная история. Совершенно случайно все получилось. Я познакомилась с замечательной актрисой Анной Варпаховской, сестрой режиссера, и они пригласили меня провести концерт, который собрал все лучшие творческие силы Монреаля. С тех пор у нас с Аней установились дружеские отношения. Я видела их французские варианты «Дядюшкиного сна» и «Скамейки». А потом зародилась идея дать эти пьесы на русском. Как-то мы с ней обсуждали, кто может сыграть ту или иную роль. И вдруг она мне говорит: «Лерочка, ты знаешь, я очень хотела бы посмотреть, как мое платье для спектакля выглядит. Ты не могла бы примерить его?». Я с радостью согласилась. Потому что, какая женщина откажется примерить шикарный наряд? Тем более, что я впервые в жизни одела на себя театральный костюм. И я в нем, возможно, так ладно смотрелась и так артистично демонстрировала его, что Аней овладела идея: порекомендовать режиссеру пригласить меня в труппу. Так я стала актрисой нашего театра.

- Так что, все Ваши планы теперь неразрывно связаны с театром?

- Может, то, что я сейчас скажу, звучит несколько пессимистично, но, вообще, я никаких планов не строю. Все будет в жизни так, как должно быть. Главное, чтобы я любила и была любима своими близкими – родителями, сыном, внучкой...

- Внучкой?! Так Вы уже бабушка?

- Да, бабушка, и я горжусь новой ролью. Но главным своим другом считаю своего мужа Андрея, который всегда рядом со мной и принимает меня такой, какая я есть – со всеми моими достоинствами и недостатками.

- Как, у Вас есть недостатки?

- Не смейтесь, пожалуйста, они есть у всех. Я могу быть вспыльчива, а это надо уметь стерпеть, могу замкнуться в себе, это тоже надо понимать, люблю чувствовать себя свободной и иметь право принимать самостоятельное решение.

- Знакомые канадские феминистские настроения...

- Вовсе нет. Главное, соблюдать чувство меры во всем. Я не приемлю, когда женщина борется за право быть... мужчиной. Женственность, даже какая-то детскость, если хотите, - вот что должно отличать нас. Пусть нам подают руку, когда мы выходим из транспорта, не грех, если уступят нам место. Мы готовы быть слабыми и отдавать пальму первенства мужчинам в принятии важных решений. Вероятно, это кому-то покажется старомодным, но я совершенно уверена в своем мнении.

- А как Вы относитесь к комплиментам? Здесь, в Канаде, мужчины стараются их не делать, себе же дороже...

- Извините, ерунда какая-то. Я, например, обожаю комплименты, они бывают иногда просто необходимы.

- Можно на прощание Вам сказать, что я полностью разделяю мнение тех самых дам, которых я процитировал вначале?

- Спасибо Вам большое. Чудесный комплимент...

- И еще один, напоследок. Благодарю Вас за откровенность и красоту.

 

Торонто-Монреаль-Торонто,

ноябрь 1999 года