Гамбургский счёт 2

 

 

 

 

* * *

 

Катарсис Аристотеля – предчувствие Креста и Воскресения.

 

 

 

 

Предопределение и выбор

 

Когда Павла везли в Рим, и корабль потерял управление, и носило его, гонимого бурею, и все потеряли надежду на спасение и не ели ничего от страха, Павел сказал:

 

–…убеждаю вас ободриться, потому что ни одна душа из вас не погибнет…

 

Когда же корабельщики хотели бежать:

 

–… если они не останутся на корабле, то вы не можете спастись.

 

Здесь противоречие? Если: ни одна душа не погибнет, – то не может быть, что: вы не можете спастись. Но тем не менее. А мы хотим – без противоречий (антиномий, по-умному)… И выбор и предопределение. Предопределение через выбор. Чтоб корабельщики мышей ловили. А то лягут в моряцкий гамак, как тот Обломов, и трава не расти – всё равно не погибнем. На то и щука в море, чтоб карась не дремал. Свободы выбора нет только в Божьем безвремении.

 

 

* * *

 

Жизнь обещала… и ушла.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

* * *

 

Господи, побей меня ещё, ибо и синяки от Тебя, слаще человеческих поцелуев…

 

Друзья говорят, что я мазохист.

 

 

 

 

 

 

* * *

 

 

Человеку не хорошо от земных благ, ему просто неплохо. Как от хорошей водки. А к неплохому быстро привыкают.

 

 

 

 

 

 

* * *

 

Беда красоты в том, что, она подразумевает и некрасоту, а некрасоты не бывает. Некрасивы, правда, бесы, но это надо дар иметь, чтобы их увидеть, такими, как есть.

 

* * *

 

Христианская Церковь, Православная Церковь, Русская Православная Церковь, Московская Патриархия.

 

 

 

 

 

 

* * *

 

 

Я ехал в Израиль почитателем Штольца, а вернулся пламенным Обломовым.

 

 

Господь усмотрит

 

 

Догадывался ли Исаак, что должно произойти, когда спросил:

 

–… вот огонь и дрова, где же агнец для всесожжения?

 

Неужели из простой любознательности спросил?

 

А если догадывался, каково же было ему сознавать: мало того, что его, не спросив согласия, предназначили жертвой – ещё и дрова нести заставили, на которых подожгут, как предназначенных к расстрелу заставляли рыть могилы себе.

 

И каково же было помнить ему потом всю долгую жизнь, как отец связал его и положил на дрова и вознёс руку. Неужели любил он своего Авраама, и даже, если любил, не затемнялась ли любовь эта страшным воспоминанием замаха руки с ножом, сверкавшим на солнце, как Ангел. Или любил ещё сильнее, как любят дети пьяницу-мать, избивающую их чуть ли не ежедневно, чуть не до полусмерти, и боятся её потерять, последнюю опору в жизни своей?

 

А скорее всего это были для нас другие люди, которых и понять нам трудно, как будто и не люди совсем.

 

. Авраам, ждавший до глубокой старости исполнения обетования о рождении сына и дождавшийся и, дождавшись, безропотно понёсший этого самого обетованного сына, чтобы принести в жертву по приказу Божию; и Исаак, давший себя связать без сопротивления и любивший всю жизнь Бога, проверявшего Авраама (хотя зачем Ему проверять? Это Аврааму надо было себя проверять), и отца, готового безпрекословно исполнить приказ Бога, только что подарившего и отбирающего подарок назад.

 

Се рабы Господни, и будет по глаголу Его…

 

Те человеки, от которых мы ушли в начале времён и к которым должны вернуться в конце, завершив исторический круг…

 

 

Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного…

 

Как овца веден был Он на заклание и как агнец пред стригущим его безгласен…

 

 

Бог Отец – Авраам;

 

Иисус – Исаак.

 

 

 

 

* * *

 

 

Мне есть, что спеть, представ перед Всевышним,

 

Мне есть, чем оправдаться перед Ним…

 

 

А у Всевышнего гитары не оказалось.

 

 

 

 

 

 

* * *

 

Какой грустный праздник – Вознесение Господне.