— … и получилась могила размером с дом, который вдруг ни с того, ни с сего оказался под собственным фундаментом, — рассказывает участковый терапевт Роман Ионович, которому очень шли бородка земского обычая и круглые очки на аккуратном, не мужском носу.

— Персоналия, то есть главный участник, личность уникальная. Трудно такое придумать, но еще труднее воплотить. Вы бы смогли? Я, например, нет.

Автор соглашается с Романом Ионовичем. Доктор достает из кармана серебряный портсигар, вытягивает сигарету. Выдыхая первую затяжку в сторону, продолжает рассказ — старается говорить интересно, любуется собой.

— Нет, вы все-таки представьте, — улыбается Роман Ионович, — еще неделю назад это был просто плоский прямоугольник, начерченный лопатой, а сегодня вдруг рисунок обрел нешуточный объем, ухнул в глубину.

 

…И вместе с ним — Савва.

На косые взгляды соседей, которые поглядывали через забор на Саввину работу, тот внимания не обращал. В своем дворе хозяин на все имеет право: захочет — флигель завалит или совсем перестроит, приспособит под квартирантов; а не понравится — зальет цементом все шесть соток огорода, превратит в ровное поле.

Однажды под вечер, когда до конца немалой работы осталось немного, Савва устроился на перекур — присел на корточки в углу ямы, утвердившись спиной в прохладе глины. Могила получилась внушительная — ушла метров на шесть в глубину и в нужных пропорциях — в стороны. Затянулся жадно, довольно погладил стену.

Но тут от приятного настроения ничего и не осталось.

До этого слова такого — циклопия — Савве знать не приходилось, и потому, когда услышал его от глянувшего сверху вниз квартиранта, до того несколько дней отсутствовавшего дома, страшно обиделся. «Неужели, — провернулось внутри, - такая работа ругательствами должна оцениваться?» На квартиранта у него особые виды были. Был тот парнем не простым, со своей чудинкой. Часто выспрашивал он у Саввы всякие страшные истории — о ведьмах и домовых, записывал.

— А тут такое сказать! Сам-то! — не давал себе покоя Савва, копая без прежнего удовольствия. А вечером направился к квартиранту и, глядя в сторону, приказал тому искать новую квартиру.

 

— Естественно, в этой истории не обошлось без доктора, — продолжает Роман Ионович, — меня пригласили обеспокоенные Саввиным поведением соседи. Уж очень его поступки выходили за рамки, определяемые нормами человеческого поведения.

 

Доктор навестил Савву воскресным утром. Беседа с хозяином началась с пустяшных вопросов о погоде, видах на огородный урожай и настроении. Больной, как поначалу посчитал Роман Ионович, отвечал разумно, но как-то нетерпеливо, явно нервничая от того, что гость никак не решится обозначить причину своего визита и перейти к главному.

Роман Ионович умышленно не стал спешить. Для начала он попросил Савву показать ему хозяйство, чтобы между прочим — во время осмотра сараев и курятника — лично убедиться в существовании огромной ямы в огороде.

Как оказалось, соседи не соврали. Циклопических размеров котлован, совершенных для могилы пропорций, и в самом деле существовал.

— Можно посмотреть поближе? – вежливо спросил Роман Ионович, указывая на раскоп.

Савва разрешил.

Несколько минут доктор молча стоял на самом краю, обозревая с неизвестно откуда взявшимся страхом аккуратную яму. Ориентированная по линии восток-запад, могила почему-то навевала на жизнерадостного в общем-то Романа Ионовича самые печальные мысли. Наконец доктор отвел глаза и сделал шаг назад.

— Ну, что скажите? Впечатляет? — спросил Савва, не отрывая взгляда от загадочной глиняной глубины.

— Как-то непривычно… — поежился доктор. — В самом деле могила или все-таки подвал строите?

— Могила…

— А для кого? – спросил доктор и с надеждой уточнил. — Не для себя ли?

— Да что вы, доктор! … — обиделся Савва. — Вот вы, Роман Ионович, что чувствуете здесь, на самом краю? Есть ощущение смерти?

— Присутствует… — осторожно согласился доктор.

— Вот и я, — сказал Савва, — ощущаю. Вынесу вечером скамейку сюда, гляжу, курю, думаю. На краю-то многое в голову приходит из вечного…

Помолчали немного.

— Думаете, Роман Ионович, не знаю, зачем пришли? Соседи небось вызвали — сдурел Савва! А нет, со мной все хорошо, прежний я!

 

– В то воскресенье, — закуривает доктор вторую сигарету, — мы говорили о многом. При этом Савва не отрывался от дела — самозабвенно, стоя на самом дне огромной ямы, обтесывал неровные глиняные стенки.

Роман Ионович делает паузу, поправляя свободной рукой очки.

— Уж очень хотелось мне разобраться в причинах такого не вполне разумного поведения. Конечно, связно объяснить Савва не смог бы — не тот уровень самоанализа, да и я не психиатр, чтобы по обмолвкам и моторике выявлять наличие болезни. Но кое-что Савва мне рассказал.

Автор ерзает в кресле. Доктор стряхивает пепел, затягивается.

— В детстве Савву, как он сказал, волновал один вопрос – что будет, если семечку посадить вверх ногами, куда она примется расти? Признаться, в детстве о чем-то подобном и я думал, но… А вот Савва ответ нашел: накануне того, как начать рыть могилу, он в огороде случайно вытащил из земли какую-то семечку, давшую росток. Чувствуете?

И автор словно наяву, как и предписано ему творческим воображением, видит: «…выстреливший из семечки побег — зеленая стрелка, вначале направившаяся упругим телом вниз, к обманчивому земляному теплу, вдруг сделала плавный поворот и уверенно устремилась к солнцу…»

— Доктор, а вы говорили с ним о смерти?

– Я спросил, как он себе ее представляет. Савва ответил, что по ощущениям смерть напоминает ему запах из подвала, откуда даже зимой тянет гнилью и сыростью. И еще он что-то сказал о мышеловке в подвале, вроде того, что в подвале дохлые мыши сгнивают быстрее…

Роман Ионович трет лоб:

— Он это как-то так интересно сказал… Нет, к сожалению, не помню…

 

Как и водится во всех историях, беда пришла неожиданно.

С вечера заволокло небо, с молниями и громом затянуло на часок город яростным ливнем, который после оборотился во вполне мирный дождик. Саввы-то дома как раз не было, и ливень ему пришлось пережидать под крышей остановки.

Вернувшись, Савва первым делом кинулся к могиле. Оскальзываясь на глине, подобрался к самому краю, заглянул вниз…

От ожидаемой неприятности у Саввы стало ломить затылок: дно ямы было покрыто рыжей от глиняной взвеси водой. При вспышке последней за эту сумасшедшую ночь молнии Савва увидел, как огромный пласт глины обвалился вниз, разрушая прекрасную гармонию прямоугольника.

Он сбросил куртку, нашел под навесом два ведра, спустился по лестнице на дно — вода стояла выше колен — зачерпнул и вылез. В горячке Савва попервой опорожнил ведра здесь же, и вода полилась обратно. Пришлось таскать ведра на улицу.

Савва трудился до утра, не останавливаясь на перекуры. Как заведенный мотался вверх-вниз, из двора на улицу, пока не закончился дождь. Потихоньку вода начала уходить сама, показалось дно — жидкая глиняная каша, испятнанная оплывшими Саввиными следами…

 

— Конечно, это был Сизифов труд, да вы и сами понимаете — манерно вздохнул Роман Ионович. — Мало того, что малоэффективно, но еще и очень опасно.

Милейший человек, участковый доктор, уютно откинувшись в кресле, с третьей сигаретой, которую держал точно над центром монументальной пепельницы, взялся за конец своей истории:

— Савва после того, на третий день, слег с сильнейшей пневмонией и больше не вставал. Болезнь сожгла его за неделю. Пока в сознании был, подписал бумагу с отказом от госпитализации, а потом уже было поздно. Умер тихо, по-видимому, во сне. Имущество, как и было приказано им, отошло к племяннику. Самого Савву похоронили на Центральном кладбище.

— Ну, а что с могилою стало? Зарыли?

— Племянник прикатил из столицы через полгода, чтобы вступить во владение наследством. Намерений своих молодой человек не скрывал — выставил участок на продажу. На удивление, быстро нашлись покупатели. Уж очень понравилось им, что Саввин домик находится практически в центре, но более того — злополучная яма, которая при небольшой доводке идеально подходила под фундамент крепкого дома…

4.12.2004