Сейчас уже, скорее всего, около одиннадцати вечера. Через час завершаться эти сутки – все оживет заново, все оживет.

Я сижу на берегу Черного моря. Каким же образом я сюда попала? Очень просто… Я вообще-то не склона к необдуманным действиям, поступкам, не могу бросить все и уехать, но сегодня день исключений. Около четырех часов утра мне не спалось. Я встала, походила по комнате, выпила горячий кофе, поняв, что заснуть я больше не смогу. Взяла в руки Пушкина, потом Лермонтова, потом Есенина, потом Цветаеву, потом отчет своего секретаря за прошлую неделю. Мне ничего не интересно. Включила телевизор. Смотреть кровавые хроники мне так надоело, что вдруг захотелось просто посидеть в тишине.

Было не очень светло. Я достала свечу, подаренную мне в этот Новый год, зажгла ее, поставила на стол. Села напротив. Налила себе в бокал красного вина.

Сегодняшнее утро оказалось для меня каким-то не обычным. Мне не нужно было никуда спешить. Я не заставляла себя наносить грим. Мой телефон молчал.

Мне почему-то вздумалось прокатиться на метро. Но, жаль, метро в это время закрыто. Я позвонила сестренке. Она спала, но мне все же удалось донести до нее истину: пожелав спокойной ночи, сказала, что дарю ей свою машину, сегодня завезу ключи. С первым моим домом было покончено.

К счастью, квартиру, где я сейчас проживала, снимала я у своей соседки. Здесь без проблем можно было бы сообщить, что меня не будет пару дней.

Дальше оставалось одно – я достала из шкафа дорожную сумку. Бросила туда полотенце, купальник, таблетки, тетрадь, ручку, сигареты (я не курила, но всегда почему-то имела их при себе, видимо для чрезвычайных случаев), первую попавшуюся книгу, последний фотоальбом, записную книжку.

Я нашла старое белое летнее платьице. Надела его. Сверху набросила пиджак, нацепила часы, очки. Перекинула через плечо маленькую сумочку с необходимыми вещами. Перекрестилась. Вышла из квартиры, закрыв дверь на замок.

Ключи я оставила у соседки. Я доверяла ей, а она уже не удивлялась видеть меня в такое ранее утро, зная, что это не случайно: значит у меня срочная командировка или неожиданный выходной.

Заехав к сестричке, я отдала ей ключи, поцеловала, ушла.

Свежее-утреннее такси везло меня в Шереметьево. Утро оказалось прохладным, но я этого не чувствовала. «Мне было жарко ото льда».

Туман. Столица. Как обычный, только темный, городок. Машины. Редко встречающиеся пешеходы в такую рань. Дворники. Скорая помощь. Сейчас кто-то родился. Сейчас кто-то умер. Деревья в стройный рядок. Машина мчится по алее задумчивого садика, не проснувшегося, не играющего, не шелестящего, не живого. Быстро. Мелькают дома. Их протяженность надоедает глазам. Черные трубы. Скоро побелевшие облака. Это Родина, но не моя.

Я купила один билет до Сочи. Буду там через часок почти. Я налегке. Мне тепло и сухо. Печально и радостно.

Сочи – город, где я дышу свободой в рамках, но здесь я этих рамок не замечаю. Это другой мир, а значит более романтичный, нежный и зеленый. Да именно зеленый, ярко желтый, небесно-голубой и ватный. Здесь все живет, здесь все поет, и ты поешь, поэт признанья. Этот город не такой как все. Он – дом, в нем стены, пол и потолок, но все как-то естественно живо, разно и не напоминает куб. Здесь из окна любого видна мне вечность, помнится любовь. Здесь в каждой жилке, каждой травке омывает тельце жаркая кровь. Этот город опошлен. Но роз дурман в саду не Московском приятен, греет душу, не упоминает о плохом, о правилах приезжих, о законах здешних, о говоре народностей чужих. Здесь с виду все спокойно. Здесь спокойством дорожишь. Здесь нет пока нагромождений домов-уродов Нью-Йоркской высоты. Здесь небо ближе, слышно: волны бьются о порты. Здесь моряки не отличаются от продававших семечки, вина парней. Здесь только солнце, море, теплый ветер. Здесь все, что моей душе, вольно стиснутой в тиски, родней. Здесь улиц нет, загаженных трамваем. Здесь нет подземной жизни – нет метро. Здесь окружение – горы, степи. Здесь все за деньги, но, поверьте, такое наслаждение всех богатств ценней.

Мне часто говорят, что жизнь дается один раз, и прожить ее следует в Сочи. Но я свое родное помещение не готова променять на эту жизнь. Я в Сочи уже не впервые, но все никак не могу привыкнуть к непосредственности, размеренности здешних традиций.

Сейчас я сижу на каком-то пустынном пляже. Тут только я, какая-то семья, девушка и юноша. Море спокойное, но к утру, возможно, станцует балет «Гиене».

Кстати, долетела я нормально. Номер в гостинице снимать не стала: я в сказке не надолго задержусь. Сразу отправилась на пляж.

Когда я вижу это море, я вижу будто жизнь. Она искрится, бушует, любит, течет, подвергается влиянию луны. Она как камень заставляет воду точить его, стирать в песок. Она как медуза растворяется в мире, но не похожа на особей других. Она как пена исчезает, как рак ползет по дну морскому по инстинкту, как рыба дышит жабрами, как ветер гонит вечность в никуда, как нефтяная баржа затонет и погубит всю живность в радиусе невиноватых смертей. Она как верность океану вливается душой во весь мир большой. Она как я сидит и пишет в тетради, наверно, мною не случайно взятой вдруг с собой.

Море – и друг, и собеседник, и стихия. Поэзия. Любовь, мечта. Мне жаль того, кто в своей жизни еще не разу яростно не посмотрел своему морю в глаза. А я смотрю и наслаждаюсь. Во мне новая вера кипит. Шторма и штили, но море вечностью молчит и откликается лишь самым смелым.

Я взгляд свой перевожу с пейзажа многотонной глубины на влюбленную парочку, съедающую жадно морскую красоту. Он держит за руку ее. Она его почти не слышит. Он мысленно уже раздел ее, она уж тяжелее дышит. Другой рукой то прикоснется к ее ресницам, шее и губам, то, волосы ее задевши, ошпарив руку словно, в карман себе ее кладет. Она второй рукой перебирает камни, в уме считая все шаги: когда рискнет поцеловаться, когда начнут они торги, когда, как голуби, взлетят к вершинам нежности и чувства, когда они вдруг захотят никогда не расстаться, чтобы не было в их сердцах так пусто. А он боится сделать те шаги, которые она ему недавно начертала. Он пишет на руке ее «Люблю.…Люблю!», она же отвечает: «Я так и знала!»

В моих ушах звенит гитара, и вальс сливается с душой. Мне кажется, что здесь, у берега морского, я стала младше, стала вновь девчонкой, школьницей веселой, но в глазах все-таки с тоской.

Вот он мир! Почти двенадцать. Ночь и темнота. Сигареты, зажигалка. Камни. Море. Чистая вода. Три категории: дружба, любовь и одиночество. И все так сплелось, все так близко друг к другу, плечом к плечу стоим мы у просторов, но не хотим сломать несчастную дугу. И верность, и свобода, и честь, и новый день. Но разве кто-то ждет?

Мы все хотим продлить один момент на вечность, но вечность будет позже растяжима. Без конца и края. Без горизонта. Без отражений на волне. Зеркало. Никто не хочет уходить. Мы все боимся двенадцати часов, мы все переживаем сутки. Но каждый день по-новому прошел, но каждый день так светел, пуст, насыщен, может быть, ревнив. Он помнит все, но говорит: «Забудем прошлое!». Хотя боимся мы признаться, что сегодня было лучше, чем вчера, нам кажется видней медали другая сторона.