Юрий Абрамович.

 

Исповедь вечного безродного космополита.

 

(главы из книги)

 

«Мы все родом из детства». Антуан де Сент Экзюпери.

 

Необходимое предисловие.

 

Статистика знает все о национальных составах населения, но обширное и пестрое племя полукровок не считают никто. Это нереально и никому не нужно. Как правило, для метисов всех времен и народов выбор собственной национальной принадлежности является личным правом каждого гражданина. Если при этом возникают проблемы, то в основном у его же родителей, непосредственно ответственных за создание проблемы. Но только евреи лишают своих детей права выбора национальности. В Израиле этот вопрос решает раввин, который к интимному факту рождения человека не имел ни малейшего отношения. Это не справедливо вдвойне: человек, не имевший права выбора национальности при рождении, лишается его и в сознательном возрасте.

У моей мамы - еврейки было два любимых мужа и четыре сына. У нас, с братом-близнецом, отец - армянин, два других брата - чистые евреи. До самого зрелого возраста мой брат - близнец рос со своими братьями в семье мамы, не подозревая о своем происхождении и моем существовании. Меня воспитывала бабушка, мама отца. Наши братские судьбы могут представлять интерес, как мини-модель судьбы русского еврейства. Я - не исследователь проблем ассимиляции евреев, я - продукт ассимиляции, эта книга - мой взгляд чуть со стороны на моих близких и знакомых евреев.

Есть мнение, что во время общения Моисея с Б-гом на горе Синай евреев соблазняли золотым Тельцом многочисленные потомки семей, смешанных с египтянами. Возможно, это первое, зафиксированное историей, племя космополитов, составившее на все времена добрую половину евреев. Кровосмешением не мало грешили почти все наши праотцы, иногда по прямой команде Господа в связи с проблемами потомства. В результате появлялось пестрое племя сыновей, довольно буйных и не предсказуемых. Вся библейская история евреев пестрит соперничеством братьев: они предавали и убивали друг друга, создавали разные религии, от сводного брата Ицхака Ишмаэля произошел ислам, а от близнеца Якова Эсава, в конечном итоге, - христианство.

Очевидно, что только чистокровным евреям, армянам, русским свойственен генетический беззаветный национальный патриотизм. Возможно, посредством ассимиляции Б-г или природа поддерживают баланс между духовным и физическим здоровьем всех наций. Общеизвестны губительные крайности искусственного нарушения этого баланса. С одной стороны, это вымершие физически или интеллектуально народы, оказавшиеся изолированными внутри собственного воспроизводства потомства. С другой стороны, - самоубийственный фашизм. Эти крайности евреи испытали на себе: в средние века - физическую деградацию от самоизоляции, в ХХ веке - Катастрофу.

Евреи гордятся своими великими соотечественниками во всем мире, но умалчивают, сколько из них полукровок, прославивших обе нации. Не состоит ли богоизбранность евреев в двойном назначении? Главное - сохранить в первозданном виде Библию. Второе - генетически оздоравливать интеллектуальный потенциал свой и других народов. Отношение к полукровкам в еврейской среде двойственное. У своих знакомых и близких они подозрительно замечают любые отличительные черты, а в общении со знаменитостями заискивающе ищут сходные.

Борьба с космополитизмом в памяти советских евреев навсегда останется одной из самых зловещих страниц в истории. В наши времена «оттепели», а потом и застоя, космополитами клеймили тех, кто утрачивал былое чувство горячей любви к советской родине, поначалу подорванное джазом и твистом. Но в «братских» республиках неуклонно нарастал местный национальный патриотизм. Евреи, лишенные и этого захватывающего чувства, попадали под категорию «безродных космополитов».

Поэтому с необыкновенной силой вспыхнул древний еврейский национальный патриотизм, когда открылась дорога в Израиль. Своих родных и друзей мы провожали, как из голодной тюрьмы на свободу, навсегда и со всем скарбом. Но всего через семь лет, сами ехали свободными людьми, с двойным гражданством, с обычным для самолета багажом, уже испытав, что для изобилия в магазинах не обязательно национального чуда, достаточно двух лет самой дурной рыночной экономики.

Возможно, поэтому в общении с друзьями детства и родными, уехавшими из другой эпохи, неожиданно обнаружилось непривычное расхождение в спорах о политике, религии, России. Потом выяснилось, что большинство русских евреев в Израиле поддерживают в политике крайне «правый» национально - патриотический и религиозный лагерь. Если дело в генах, то почему они, в свою очередь, составляют явное меньшинство израильского общества в целом? Учитывая, что в среднем «русская» алия по уровню жизни и трудовому статусу в этом обществе остается явно вторым сортом, мне приходиться иногда отвечать им по-еврейски вопросом: «Если вы такие умные, то почему такие бедные?»

Поэтому здесь я иногда снова чувствую себя безродным космополитом. Таким, каким ощущал себя там вместе с другими евреями, друзьями более зрелого периода жизни. Среди них были крупные руководители, вплоть до министров, ученые и деятели культуры, удачливые коммерсанты и просто уважаемые состоятельные люди. Они в этом израильском повествовании фигурировать не будут, потому что в основном проехали мимо, или остались там.

Чтобы лучше разобраться в этом явлении, мне захотелось высказаться публично на страницах независимого русскоязычныго еженедельника «Мост», который, к удивлению, уже два года регулярно публикует мои «крамольные» статьи о политике, общественных проблемах и религиозной идеологии. Впрочем, вся крамола состоит в том, что я там почти в одиночестве защищал политику действующего премьер-министра Шарона. В дискуссиях с профессиональными публицистами, постоянными авторами газеты, я обнаружил полную бесплодность любых аргументов против идеи, овладевшей массами. Трезвый рассудок бессилен перед беззаветной любовью.

Еще более удивительным оказалось явление непримиримой оппозиции не только «правящему режиму» Шарона, но явной подрывной деятельности, как у нас раньше выражались, существующего государственного строя на Интернет-сайте «7 канал». Там почти ежедневно публикуются статьи «русских» поборников еврейского религиозного государства по законам Торы. Порой не цензурные комментарии и реплики под любым именем или кличкой, которые публикуются немедленно, могли бы не заслуживать внимания, если бы не известные имена авторов статей, фактически призывающих толпу к бунту. Из-за недостатка в Израиле живого общения я включил в эту книгу выдержки из публикаций и комментариев на «7 канале». Сам я там фигурирую под своим именем, изредка под кличками «Фрейд», «Ленин».

Мои дети приехали со мной по собственному выбору профессионально и материально самостоятельными людьми. Их судьба – в их руках. Моим семи внукам они обеспечивают нормальное израильское детство. Но моральную ответственность за их будущее испытываю я. От нынешней политической борьбы зависит, в какой стране им предстоит жить. В цивилизованном государстве или в национально - религиозном, не имеющим перспектив.

Наше поколение воспитывалось на примере гражданского патриотизма, проявленного отцами в самой освободительной войне человечества.

 

Глава 1. Отец.

 

Мне позвонил Исаак из казахско-киргизской общины:

- Юрий, у тебя есть в семье погибшие в войне?

- У меня отец погиб на фронте.

- У нас, в Ашдоде, к 45-летию Победы организуется мемориальный комплекс на военном кладбище в память о погибших на войне. Хочешь участвовать?

- Конечно, что надо делать?

- Ничего, вези данные отца и 200 шекелей, там будет установлена его табличка. Где погиб? Когда?

- В Австрии, в апреле 45 года.

- А-я-яй.…Когда сможешь подъехать?

- Еду немедленно. Только, Исаак.… У меня отец не еврей, у меня мама еврейка.

- Какое имеет значение! – Меня удивил не ответ, а возмущенный тон, давно замеченный у братства ветеранов войны.

Я положил трубку и вдруг необычайно разволновался. Неожиданное удивительное завершение судьба отца! Единственный в мире памятник павшему на Великой войне советскому офицеру – армянину, куда будут приходить с цветами его два сына, внуки и правнуки, будет стоять в Израиле! Могла ли такое предположить молодая цыганка в узбекском городе Коканде в далекие годы его ранней юности, когда предсказала, что его имя, Абрам, - это его судьба?

 

А началась она чуть менее ста лет назад в г. Баку, куда приехал на заработки с голодного Нагорного Карабаха, мой совсем еще молодой дед, Михаил Карабеков, с бригадой односельчан, знаменитых еще с тех пор на всю державу шабашников. На стройке он подружился, видимо, с более образованным евреем Абрамом, который приобщил его к передовым идеям. Это были суровые годы перед страшным геноцидом армян, побудившие карабахских армян к заблаговременной массовой миграции посредством открывшейся паромной переправы через Каспийское море в туркменский город Красноводск (ныне Туркменбаши!?) и далее по новой железной дороге по всей Средней Азии, обильно населяя попутные города этих российских провинций. Перед отъездом дед жил у своего друга Абрама, скрываясь после какой-то совместной потасовки то ли на национальной, то ли на революционной почве, в которой кто-то кому-то спас жизнь. Прощаясь перед отплытием деда, друзья поклялись в вечной дружбе и пообещали назвать своих первых сыновей именами друг друга. Дед с односельчанами добрались до узбекского города Коканда, где обосновали армянскую махаллю (квартал). Дед построил два дома в одном большом дворе в расчете на тещу-вдову, которая за это отдала ему замуж свою единственную 14-летнюю дочь. Первого своего сына он назвал Абрамом. Вскоре и теща вторично вышла замуж за друга деда, не многим старше его.

Призванный в мировую войну дед, видимо, продолжил приобщение к революционным идеям, потому что, вернувшись, один из не многих кокандских армян оказался в рядах народной красной милиции. Погибли они вместе с тестем, когда сопровождали продовольственный обоз из кишлака Бувайда не далеко от Коканда, попав в засаду басмачей, которые перебили весь конвой и возчиков. Думаю, что саму продразверстку проводили, конечно, чекисты, которые свою операцию с мирным населением обеспечили более безопасно. Похоронили всех в братской могиле возле церкви в центре города. Но потом все это снесли и на этом месте разбили городской сквер имени Революции с фонтаном и помпезным павильоном «Газ-вода». В наши времена это было центральным местом отдыха горожан и ночным местом сбора молодежи, где утолялась жажда после танцев в парке и последнего сеанса кино в летнем кинотеатре «Марс».

Бабушка осталась с пятью детьми, больной матерью, у которой к этому времени уже были от нового брака дочь и трое сыновей – ровесников ее внуков. Зато потом я, оставшись без отца и матери, какое-то время был у этой команды почти единственным избалованным ребенком. Но до этого бабушка сделала все, чтобы старший сын по желанию отца получил высшее образование. Учиться отец уехал, как это было принято в некоторых семьях, в Баку, где у многих оставалась какая-то родня и связи. В институте он подружился с евреем Мошей, а когда оказался у него дома и отец друга узнал его имя и фамилию, то потерял дар речи. Это, конечно, был друг его отца Абрам, который также назвал своего первого сына именем своего армянского друга, правда, это имя оказалось вполне нормальным для его судьбы. Отец, конечно, стал своим человеком в большом достаточно благополучном доме с многочисленной родней и гостями. С одной из них, студенткой юридического факультета, он там и познакомился. Разумеется, влюбился он потому, что судьба его предстала в виде яркой красавицы с голубыми глазами, да еще с лермонтовским именем Белла, которое не могло оставить равнодушным сердце ни одного молодого филолога.

Конечно, возвращение отца на родину с женой, блондинкой – еврейкой, произвело фурор не только в семье, но в консервативных кругах всего армянского общества. Впрочем, высшее образование обоих в среде, где большинство имели несколько классов церковно-приходской школы (была такая в довоенном Коканде!), не позволило развернуться злым языкам. Отец всегда имел авторитет в семье и в обществе, а когда его вскоре назначили директором самой большой русской школы, стал одним из самых уважаемых людей в городе. Потом, всю свою бытность в Коканде меня сопровождала уважительная приставка – сын Абрама, что заодно оправдывало и мою не армянскую внешность. Впрочем, и мама своим ярким обликом, а, главное, должностью адвоката тоже внушала достаточное почтение. А когда она родила сразу двойню сыновей, то стала авторитетом и всей семьи.

Но перед самой войной мама влюбилась в коллегу, эвакуированного польского еврея, потерявшего всю семью, а теперь растерянного в неведомых нравах узбекского городка. Это был классический случай, когда «она его за муки полюбила, а он ее за состраданье к ним». Он тогда только начал осваивать русский язык, а мама, уже приобщенная и к узбекскому, и к армянскому языкам, никогда не знала идиш. Кстати, идиш не знали почти все кокандские евреи, осевшие еще до революции в этом, по-своему, уникальном городе. Подавляющее большинство из них входило в интеллигентную элиту города: знаменитые врачи, ювелиры, или, на худой конец, директора фабрик.

У узбеков тогда антисемитизма не было, как и любой религиозной неприязни. Возможно, от страха перед боевым атеизмом. Мечети были в старом городе, церкви - в новом. Равным узбекам статусом коренных жителей пользовалась значительная община бухарских евреев, которые по образу жизни ни чем от них не отличались. Узбекский язык был для них вторым родным, первым был - таджикский. Зато, в отличие от русских евреев, они ревностно соблюдали традиции иудаизма. Правда, заметны в городе были больше в качестве торговцев, чистильщиков обуви, парикмахеров и мясников. Но мое поколение было более продвинутым. Бухарским евреем был Ильяев, завпромотделом Горкома, второй человек в городе.

Отец узнал об измене жены одновременно с известием о начале войны, так эти два события слились в его судьбе. Как потом не раз говорили мои тетки, завистливо закатывая глаза, он ее любил безумно. Не говоря ни кому, ни слова, он пошел в военкомат и не без труда добился призыва на фронт добровольцем, хотя имел «бронь» директора школы. Во время проводов на вокзале только его вездесущая младшая сестра Женя, расслышала, как Белла в последнюю секунду, бросившись ему на шею, сказала: «Прости, Абрам».

Первое и единственное смутное воспоминание об отце у меня осталось, когда бабушка взяла меня навестить его в пехотном училище в Ташкенте перед отправкой на фронт. Запомнилось, как после рассказа бабушки о том, что Белла уехала с «этим» неизвестно куда, забрав моего брата Толика, а меня они отбили, он отвернулся к железной решетки ограды, наверное, чтобы не видели слезы. Потом, студентом в Ташкенте, я нашел это место у ограды рядом с воротами. Судя по отрывочным воспоминаниям из его писем, отец всю войну надеялся на чудо, что она вернется, а мое существование в семье для него было зароком последней надежды. Были даже слова в его письме, что в дом без нее он не вернется. Видимо, в апреле 1945 года в далекой Австрии погибла его надежда и вместе с ней он сам.

 

Выдержки из публикаций на Интернет-сайте «7 канал».

Статья: «Почему мы здесь?» 6.04.05г.

Автор: Арье Вудка, бывший узник Сиона в советских лагерях, постоянный автор на сайте.

«Сегодня единственная в мире страна, над евреями которой висит вполне реальная угроза Катастрофы - это Израиль. Вы правы, у нас есть сильная армия, но из нее теперь изгоняют патриотов (имеется в виду единичный факт смещения начальника Генерального штаба в связи с законным истечением срока каденции - Ю.К.), а главный экзамен на право служить в ней сегодня - это готовность участвовать в еврейском погроме и депортации евреев в «границы Освенцима» (так расценивается перемещение нескольких поселений из оккупированных территорий - Ю.К.)…»

«…Первая Катастрофа намечалась в Пурим (по этому поводу - наш самый веселый еврейский праздник - Ю.К.). Избавление от нее пришло через раскаяние, пост, молитву, принятие на себя законов Торы. В последнюю Катастрофу подавляющее большинство евреев Европы отвергли такой путь, поэтому предотвратить ее не удалось».

Комментарии к статье.

1. Имя: Фрейд. 6.04.05г.

Заголовок: Диагноз.

Сообщение: «Как можно воспринять утверждение человека, что Б-г послал Гитлера за грехи евреев, чтобы он уничтожил в первую очередь 6 млн. самых покорных и религиозных евреев, а заодно еще 50 млн. человечества и разрушил пол-Европы:

А) В действиях Б-га нет логики.

Б) Евреи таки виноваты в бедах человечества.

В) У человека с подобными утверждениями не все в порядке с головой. Так можно относиться ко всем статьям автора.

3. Имя: Ф.-А.Кочубиевский, известный узник Сиона, кандидат наук, активный религиозный сионист, постоянный автор сайта и газеты «Мост».

Заголовок: Браво Арье!!! 6.04.05г.

Сообщение: «Тебе удалось кратко и ярко изложить суть дела. Беда лишь в том, что понятно, в основном, лишь тем, кто это понимал и раннее. Многим другим это будет «не коня корм». И это беда нашей страны и народа».

5. Имя: Фагот. 8.04.05г.

Адрес: Нехорошая квартира.

Заголовок: Фрейду.

Сообщение: «Хочешь понять - не торопись с диагнозом, хочешь повеселиться - это не здесь, это в цирке».

6. Фрейд - Фаготу. 8.04.05г.

«Какой смех? Впору плакать от того, что у части евреев, в т.ч. прославленных и заслуженных, поехала крыша. Скоро многие ветераны, некоторые, может быть, последний раз соберутся отметить день Победы. Вы им говорите, что зря они проливали кровь, надо было только молиться и поститься».

 

Глава 2. Бабушка.

 

Первым отчетливым воспоминанием в жизни у меня остался почему-то страшный сон: великан Гитлер перешагивает через нашу плоскую узбекскую крышу и виноградник на непривычно и жутко вдруг опустевший двор. В одной руке, волосатой и окровавленной до закатанного выше локтя рукава, у него зазубренный топор, с которого большими каплями стекает кровь, а другую руку он тянет к моему горлу. Я в ужасе просыпаюсь и вдавливаюсь в горячее тело бабушки, вместе с которой спал, чуть ли не до третьего класса. Потом я понял, что повторяющийся сон был «смонтирован» из карикатур Кукрыниксов в газете «Правда», картинок из книги о Гулливере и рассказов квартирантов, эвакуированных евреев из Киева. Они об оккупантах говорили приглушенным голосом и всегда в единственном числе: «Немец не дойдет до Коканда… Гитлер не возьмет за горло Сталина…».

Бабушка Сирануш была главой большого армянского дома, которым управляла гениально. Она не умела ни читать, ни писать, но в ее хозяйстве с садом и огородом было всегда минимум две дойные коровы, с десяток добротных курдючных баранов, курей и уток никто не считал, они бродили по всем соседним огородам и арыкам без границ, но ночевать приходили домой. Во дворе всегда была одна верная собака-овчарка, которую днем сажали на цепь в конце сада, и еще бегала пара звонких преданных дворняг, одна из которых всегда сопровождала меня по босоногим похождениям с детворой, а потом и в школу. Поэтому, наверное, я потом никогда не любил комнатных собак, которых почему-то должны сопровождать люди. Когда все мужчины по очереди ушли на фронт, бабушка пригрела узбекского подростка – сироту Мухтара из знакомого кишлака. Потом по его просьбе и наводке там же купила за бесценок ишака с маленькой двухколесной арбой. На этом транспорте они ездили по кишлакам, обменивая сахар на муку и корм скотине. На нем же они привезли с базара глиняный узбекский тандыр, на котором пекли вкуснейшие в мире лепешки. Тем более, что теперь у них не было проблем с топливом для тандыра – гуза-паей. Это стебли хлопчатника, которыми запасались по осени после сбора хлопка.

Сахар ей поставлял шофер Вася с соседнего коммунального русского двора в обмен на вино и самогон. Вино из своего винограда у нас готовилось каждый год до 300 литров, из отжимков винограда бабушка гнала лучший в округе самогон, удаляя запах каленым сахаром. Вася работал на «Студебеккере», возил свеклу на эвакуированный с Украины сахарный завод. Помните, кокандский сахар пробовал даже Высоцкий – Жеглов, не подозревая, что он, скорее всего, ворованный, вряд ли слали в Москву купленные по карточкам продукты. У голодных мальчишек было самым острым занятием гоняться на углах за машинами с проволочными крючками, подцепляя свеклу. Я там участвовал ради спорта, в самые голодные годы бабушка гонялась за мной по двору, уговаривая съесть еще кусок лепешки с маслом или ложку сметаны.

По праздникам шофера щеголяли в американских кожаных меховых куртках и костюмах, приложенных к машинам по ленд-лизу, как спецодежда. Вася окончательно запил после испытанного потрясения, когда его, не имеющий сноса еще десятки лет, «Студебеккер», любовно очищенный и смазанный до винтика перед возвратом во Владивостоке, у него на глазах был отправлен под пресс на океанском пароходе.

Бабушка славилась своими предчувствиями, которые всегда оправдывались, самые не добрые из них преследовали ее сначала по поводу моего отца, а потом и меня. На Б-га она особенно не полагалась, рассчитывала на свои силы. Вообще армяне там не были слишком набожными. Возле, так называемой армянской церквушки, в конце нашей улицы Микояна, торчали в основном русские старушки – одуванчики. Б-га она упоминала в связи со своими предчувствиями и когда громко на весь двор просила о спасении на фронте самого умного и любимого сына Абрама и наказании своей невестки – еврейки.

Поэтому бабушка, наверное, удивила многих, когда сама привела домой заплаканную семью эвакуированных евреев, просидевших сутки на чемоданах на вокзале, накормив их в первую очередь горячими лепешками с виноградом «дамские пальчики». Она, как и все армяне, да и узбеки, не была антисемиткой, просто они были убеждены, что все блондинки – потенциальные проститутки. Так что, такие же представления в Израиле меня не удивили. К сожалению, в том возрасте наших первых квартирантов я не запомнил.

Мама ушла с детьми из дома в ночь после отъезда отца, последующие события я представляю себе отчетливо по бесконечным рассказам очевидцев. Бабушка восседает под виноградником на суре (большом узбекском деревянном топчане, покрытый ватными одеялами, на котором ночью вповалку спят, а днем отдыхают, пьют зеленый чай и принимают гостей, в основном узбеков) и громко, на всю махаллю, причитает:

- Вай, Юрик-джан... Вай, Толик-джан... Где мои детки? Кто их накормит?

Возле нее заботливо поправляет подушки старшая рассудительная дочь Маня. На веранде

своего дома, напротив, в инвалидной коляске сидит бабушкина мать. Между ними по двору носится длинноногая младшая Женя и звонким комсомольским голосом докладывает:

- Мама... Мэц-мама (букв.- большая мама, бабушка)... Сергей пошел туда... У него наган... я видела…, он его чистил... Он их застрелит...

В смежных дворах, за символическими заборами узбека Кадыра, русских Исаевых, бухарского еврея Изика, а за большим садом и огородом – и в армянских дворах, уже с живым интересом обсуждают, застрелит ли только неверную невестку, или сразу обоих, непутевый младший сын бабушки Сергей, известный в городе хулиган по прозвищу Чопур (арм.- рябой). Правда, с началом войны он неожиданно стал милиционером, что на его буйный нрав, однако, мало повлияло. Сообщение дочки меняет ход мыслей бабушки:

-Бодик, Сурик... Почему вы молчите? Идите за Сержиком. Вай, Аствац (арм.: о, Господи), я всегда знала, что он кончит тюрьмой.

Из огорода с пучками зелени к обеду выходит средний брат Борис, он после ухода в армию старшего брата входит в роль старшего мужчины в доме:

-Э, женщина, ты, что не знаешь нашего Чопура? Он меня, старшего мужчину в доме, спросил, посоветовался, когда пошел работать ментом? И как такому доверили оружие? А потом, куда идти? Эту суку теперь с собакой не найдешь.

-Ара (обращение к мужчине), какой ты старший мужчина в доме?! Что ты можешь? Это я – старший мужчина в доме, я тебе дядя, я уже отец, а ты – босяк. – Это вступает в разговор Сурен, единоутробный брат бабушки, и солидно продолжает - Она – мать, у нее все права...Они оба адвокаты... Но... – он выдерживает паузу, т.к. привык, что его слушают, и заканчивает – я кое с кем поговорю. А за Чопура не беспокойся, он не такой дурак. Оружие по закону военного времени дали всем работникам органов.

- Смотрите на него, отец дочки! Вот когда у тебя будет сын, я тебе, может быть, уступлю. А пока я старше тебя на полтора года, это главное – не унимается Борис и мстительно добавляет – разберись сначала со своей женой.

- Хватит вам, бола! – прерывает давний и беспредметный спор бабушка, все знают, что пока она жива, бесспорной главой дома будет только она. Но на Сурена смотрит с надеждой, он известен своими таинственными связями в самых высоких кругах города. Он тогда смог стать учеником у еврея – дантиста, после отца считался в семье интеллигентом. Диплом врача он купил гораздо позже, после «Волги», одной из первых в городе. Рядом с ним на ступеньке крыльца с почтением молчит его младший брат Ашот. Его капризная жена Нина с дочкой, скорее всего, ушла после очередной ссоры через Изикин двор к своим родителям. Их средний брат Аркадий занят любимым делом, готовит шурпу в большом казане. Старшая сестра Геня была замужем за самаркандским армянином.

С треском распахивается калитка, и во двор входит лучшая бабушкина подруга детства громоподобная Вартануш-тетя и начинает кричать с порога:

- Это что за дурной е-ый власть? Ахчи (обращение к женщине), кто там сидит? – она пальцем показывает в небо, потом им же властно удаляет фыркнувших девушек и продолжает отборным русским матом полоскать всю местную и центральную власть за то, что женщины уже уходят из дома, не поговорив, не посоветовавшись со старшими. Достается и такавэру (арм.- царь), в их вдовьем обществе только так называли Сталина. Надо сказать, что в этом кругу, не слыхивали никогда о репрессиях, стукачей не могло быть в принципе, все знали друг друга, как облупленные, никаких замков на калитках и дверях не было.

Но вот из переулка раздаются радостные узбекские возгласы, калитка распахивается от удара ноги Сергея, потому что двумя руками он держит Юрика, т.е. меня, за ним вваливается толпа соседей от мала до велика. Всеобщее ликование, я в центре внимания, чего в свои 3,5 года, к сожалению, не запомнил, Сергей – герой дня. Только Женя, улучшив момент, ехидно его спрашивает:

- Ты с самой Романовки, через весь город, тащил его в одной майке? Сергей хмуро смотрит на сестру, она, как всегда, слишком много знала. Он действительно не без труда нашел влюбленных в новом убежище в самом забубенном русском районе города, Романовке. По рассказу мамы, они оцепенели, когда дверь с грохотом и вырванным слабым крючком отворилась от удара ноги и в проеме оказалась взбешенная рябая физиономия с пистолетом в руке. Обстановку разрядили мы с братом, с криком: «Сегей»- бросились к самому любимому дяде, единственному, который требовал, чтобы его называли на «ты» и без приставки «дядя». Дальнейшая наша с братом жизнь решилась, может быть, из-за того, что мне первому удалось взобраться на подставленную руку и потребовать знакомую игрушку в его другой руке. Сергей больше всего в жизни любил детей, может быть, потому, что, как оказалось позже, иметь своих, ему было не дано. Он успокоился, и, по его словам, коротко дал влюбленным 24 часа срока, чтобы они, если хотят жить, навсегда уехали из города и никогда о себе не напоминали, повернулся и ушел со мной на руках, не сказав больше ни слова. Мне в этот судьбоносный момент он предоставил развлекаться интересной игрушкой, потом уверял, что пистолет был не заряжен. Так судьба в лице рябого Сергея распорядилась нами, но хранила на этот раз и его самого. «Мамашино пророчество» в его адрес таки сбылось только через десяток лет, когда его арестовали и посадили в должности начальника районной милиции.

Мама с отчимом, оба юристы, кокандские нравы знали не понаслышке и угрозы Сергея восприняли всерьез. Только началась война, они понимали, что ни каких прав здесь не добьются. Отчиму этот край вообще представлялся диким и не понятным. Они уехали с одним Толиком тихо и, хотя про 24 часа потом не подтвердили, или не вспомнили, но увидел я маму только через 24 года.

 

Выдержки из публикаций на Интернет-сайте «7 канал».

Статья: «Взять судьбу в свои руки». 28.03.05г.

Автор: Борис Шустеф, журналист, гражданин США, постоянный автор на сайте.

Приводит данные из обзора американской прессы: «Теперь супердержавой региона стал Израиль, который может выставить 19 дивизий на поле боя, в то время, как Америка обладает всего 13-ю разбросанными по всему миру дивизиями… Израильская авиация оснащается самыми современными американскими самолетами F-15 и F-16, способными осуществить примерно 3000 боевых вылетов в день, США способно всего лишь на 1600 вылетов.… В полномасштабной войне, когда жертвы среди мирного населения не будут браться во внимание, Израиль способен полностью захватить весь Западный берег за 36 часов…. Осталось лишь, чтобы во главе государства встал настоящий еврейский лидер».

Комментарии к статье.

21. Имя: Ф.-А. Кочубиевский. 2.04.05г.

Заголовок: Хорошо понимаю Б.Шустефа.

Сообщение: «… в конечном итоге нам придется (если не пойдем на самоубийство) их уничтожить. Полная аналогия с Ханаанскими племенами во время исхода из Египта: изгнать их евреи побоялись (сработала рабская психология), а через 40 лет получили команду (от Б-га) уже не изгонять их из Святой земли, а уничтожить.»

22. Имя: Юрий.

Адрес: Ашдод.

Заголовок: Ф.-А.Кочубиевскому.

Сообщение: «Наконец, Вы ответили на один мой вопрос прямо, не увиливая. Да, чтобы стать еврейским государством по законам Галахи, у нас нет другого способа, кроме уничтожения палестинских арабов. Это напрямую диктует Тора из опыта войн в рабовладельческую эпоху, которые велись одинаково вооруженными воинами в открытом бою. Женщин и детей психически здоровые победители обращали в рабство. Как Вы себе представляете теперь технически уничтожение более 3 млн. в основном мирного населения? Жечь напалмом, травить газом? Кто это будет исполнять? Скажите, Феликс, Вы сами сможете убить ребенка, или только его маму?»

 

 

 

Глава 3. Брат Толик.

 

Жена нашего среднего брата Эдика Фира, директор известной в Ашдоде частной вечерней физико-математической школы «Лекет», пригласила нас с Милой на субботний «седер» в Иерусалиме, который она организовала для своих учителей. Это субсидированное мероприятие, которое периодически устраивается для новых репатриантов с целью приобщения к еврейским традициям. В одной из «ешив», религиозных школ, с пятницу на субботу принимают гостей для участия в субботних молитвах, зажиганиях свечей и совместных трапез.

На сверх обильной вечерней трапезе, после всех ритуалов с виноградным кошерным вином, Эдик попытался на своем ломаном иврите выяснить у, сидящего напротив бородатого «ешиботника», всегда ли их так кормят. Неожиданно он на чистом русском языке ответил:

- Это обычная субботняя трапеза, в другие дни - немного скромней. Не стесняйтесь ребята, задавайте любые вопросы. Меня зовут Натан.

Эдик назвал нас, осмелел и с не скрываемой заинтересованностью спросил:

- А пьете вы только вино? - Фира ему ткнуло кулаком под бок.

- Хотите водку? Давай ваши бокалы. Может быть, дамам коньяк?

Фира испуганно отказалась, Эдик быстро подвинул два бокала. Оглядевшись, я понял, что во многих бокалах давно не минеральная вода и не виноградный сок. Беседа пошла оживленнее, пошли шутки, анекдоты. Эдик повертел бутылку - дорогая «Финляндия».

- Слушай, Натан, у Вас бывает свободное время, вы можете заниматься личными делами, что-то читать, кроме Торы? Ездить в город? Вы же находитесь где-то на отшибе? - у меня зрели планы на вечер.

- Конечно, только в субботу на машине ездить нельзя. Но, в крайнем случае, за углом стоянка такси, сегодня работают только арабы, это их день. А что читать? «Последний идиот»? - он кивнул на журнальный столик в углу со стопкой газет.

Мы не сразу поняли, но, разглядев, рассмеялись - «Идиот ахронот». Так звучит название этой главной газеты страны, если перевести на русский язык только одно слово. Конечно, «русский» и религиозный Натан по убеждениям - крайне «правый», и всю ивритоязычную прессу считает продажной «левой».

На ночлег нас разместили в двухместных комнатах учащихся, которые на выходные разъезжаются по домам. Общежитие явно комфортнее наших студенческих, мебель, хотя и лучше, но изрисована и ободрана также. Спать было рано, после выпитого тянуло на подвиги и я сказал:

- Ребята, вы знаете какой сегодня день? 25 декабря 2000 года. Католическое рождество, миллениум. Вы видели по телевизору, как расцвечены все мировые столицы, какие там празднества? Представляете, что творится в центре мира - Иерусалиме? Быть рядом и не посмотреть - я себе этого не прощу.

- Куда ехать на ночь? Тебе же сказали, такси только арабские - испуганно ответила Фира.

- Ну и что? Чего вы боитесь?

- Ты что? Увезут на территории, ограбят, убьют. Что угодно.

- Ты слышала, хотя бы об одном таком случае?

- Я тоже с арабом рядом не сяду, и не только в машине - отрезал Эдик. Впрочем, все решения принимает Фира, он их может только обосновать.

- Ты что, за 10 лет ни с одним арабом не общался? Я с ними работал на стройке. Нормальные ребята, как узбеки, только тупее и трусливее. Я бы ночью не сел в машину только с чеченцами, я их тоже знал. Вот за что надо молиться Б-гу: он дал нам в соседи обитателей пустыни, а не головорезов - горцев.

- Это будет стоить по стольнику в каждую сторону, обдерут, как липку, - уже практично закончил Эдик.

Конечно, никто из остальных наших спутников не пожелал нас даже слушать. Верная боевая жена Мила не колебалась ни минуты, и мы пошли вдвоем. За углом стояло два такси и четыре араба. Встретили они нас шумно и радостно, а когда поняли, что мы «русские», развеселились еще больше, русских слов они знали больше, чем мы на иврите. Цену назвали 25 шекелей, я уже знал, что с арабами надо торговаться, предложил 40 в оба конца с условием, что нас будут ждать на стоянке через два часа. Согласились сразу, но попросили, что поедут вдвоем, раз в машине есть место. Я кое-как растолковал, чтобы ехали по самым центральным улицам города. Ребята весело пообещали и развлекали нас всю дорогу. В Ашдоде днем на такое расстояние мрачный таксист - марокканец сквозь зубы потребовал бы с ненавистных «руси» столько в одну сторону.

В центре Иерусалима о миллениуме напоминали только маленькие стандартные светящиеся рекламные щиты французской фирмы «Рено» на придорожных столбах. В старом городе чуть больше, чем на прошлый новый год, было рождественных елок и Санта-Клаусов в окнах храмов, арабских лавок и домов. Да и туристов было чуть больше, и выглядели они праздничнее сами по себе. Израильская, как всегда, там была только полиция в неизменной форме. Отсутствие явления «миллениума» в Иерусалиме стало для меня одним из разочарований на втором году жизни в Израиле.

 

Первое письмо от брата Толика мы получили в тот единственный год в жизни, который прожили с женой Милой и годовалой дочкой Аллой в моем наследственном доме в родном дворе с семьями двух дядек. Как мы там оказались и вообще, как оказались вместе, - это отдельная история. Но случилась она только потому, что бабушка умерла за два года до этого от нелепого укола в больнице. Но и без нее Мила здесь проходила суровую школу армянской жены, которая оставила у нее на всю жизнь неизгладимые следы. Письмо, разумеется, вызвало бурный интерес всей родни. Все жалели, что бабушка чуть-чуть не дожила до этого дня, о котором мечтала всю жизнь. Толик писал, что хочет приехать, я ответил, чтобы он ехал немедленно, если сможет купить билет в один конец. Отсюда, если не захочет остаться, мы его снарядим и отправим.

Как стало ясно из письма, Толик вырос в семье вместе с двумя младшими братьями, не подозревая о своем истинном происхождении. Родители воспитывали троих сыновей одинаково, сохраняя тайну старшего сына. Но с возрастом внешние различия с братьями становились заметнее, Толика какие-то сомнения тревожили. И только после окончания института и с началом самостоятельной жизни мама рассказала ему его историю и дала адрес отцовского дома.

Какие чувства обуревали меня к возникшей живой маме? Я их искал в себе, но ничего особенного не находил. Сиротой я себя никогда не ощущал. Всю жизнь мамой я звал бабушку, она так хотела, и я к этому привык. Все детство у меня прошло в большом многолюдном доме, где я был единственным избалованным ребенком. Вот родной брат, да еще близнец - это то, что мне всю жизнь не хватало. Толик писал, что после окончания школы в Муроме поступил и закончил пединститут по русскому языку и литературе в городе Горьком, успел помочь среднему брату Эдику поступить там же в Университет на факультет физики. Потом по направлению отработал, как в ссылке, учителем в глухом городе Кизиле. С детства любит поэзию, пишет стихи, мечтает о журналистике в городе Горьком, еще любит шахматы и настольный теннис.

Я тогда работал начальником ОКСа (отдел капитального строительства) кожобувной фирмы «Фергана». Директор Воронин Георгий Иванович был интересный человек. Профессиональный «сапожник», как он любил себя называть, имел вторую страсть - строительство. Маленькую обувную фабрику он застроил новыми корпусами и расширил, заняв огромный квартал в центре города. Все новое он схватывал на лету. Тогда хрущевский Совнархоз Ферганской долины на три области, Ферганскую, Андижанскую и Наманганскую, был организован в Коканде. Георгий Иванович воспользовался этим, подхватил модное слово «фирма», разработал предложение и добился создания фирмы, подчинив себе обувные фабрики и кожзавод в Фергане, Андижане и Намангане. Теннисный стол я заказал у себя в стройцехе.

На Толика, конечно, произвели впечатление размахи восточного гостеприимства, но больше всего понравился теннисный стол под густой орешиной в конце сада. Там мы с ним и вели в основном задушевные беседы. Конечно, мы с острым любопытством присматривались друг к другу. Какое-то сходство у нас было. По его словам, ему в городе даже кто-то сказал: «Юра, ты, что так поправился?». Но это был, наверное, дальний знакомый. Мы отличались и комплекцией, и цветом глаз, и волосами, у него они были прямые и тонкие, а у меня чуть курчавые и жесткие.

Но главное, что всех поражало, особенно наехавших теток Женю и Маню, это его сходство с отцом, особенно по характеру чуть медлительному и рассудительному. Удивлялись, что он, сам не ведая, выбрал профессию отца. Было, конечно, у нас что-то неуловимо общее. Даже такие обычные увлечения, как шахматы, настольный теннис и бильярд на Толика произвели впечатление, потому что, оказывается, в их семье культ игр отсутствовал вообще. По результатам во всех этих играх у нас оказались примерно равные силы, но он во всем был явно лучше в защите, а я заметно сильней в нападении. Я был рискованней, он - осторожней. Зато я его так и не пристрастил к нардам, не говоря об азартных играх в карты на деньги, в которые до ночи резались у нас во дворе дядьки со своими друзьями.

Конечно, разница в мироощущении у нас отражалась всем опытом прожитой жизни.

- Ну, как ты относишься к предложению дяди Сурена сменить паспорт и остаться жить здесь в новом качестве? Отдохнешь хоть от русского кондового антисемитизма.

- Ты это считаешь серьезным? А диплом? Что я буду здесь делать, где жить? В Горьком мне обещают общежитие и ставку в многотиражке Автозавода. Учителем в школу я больше не пойду никогда

- Насчет формальностей, паспорт, диплом - это дяде Сурену - раз плюнуть. Жить? Видишь этот дом? Говорят, он счастливый. Дядя Сурен из него ушел богатым человеком. Видел, какой домина себе отгрохал? Машина «Волга». Правда, на золотых зубах. Квартиранту Косте Анастисиади здесь хватило два года, чтобы тоже построить свой дом. Этот вообще на пиве. Мне тоже сулят хорошее будущее. Но я здесь жить не буду. Посмотри на Милку, у нее терпение на грани. Дом бабушка успела записать на меня - дарю - я делаю широкий жест рукой.

- А ты куда? У тебя хорошая работа рядом - на всякий случай любопытствует Толик.

- Видишь ли, в моей работе есть один плюс, я знаю всех подрядчиков в городе. Начальник самого крупного управления УНР-705, Наумов, мудрый еврей, говорит: «Абрамыч, это хорошо, что ты, как заказчик, знаешь финансирование, банковские дела. Но ты - молодой инженер, тебе открыта большая перспектива. А что у тебя впереди здесь? Я знаю, Жора Воронин, выбьет для тебя должность замдиректора по строительству, еще 30 рублей зарплаты. А что дальше? Хорошая работа на старость. Идем ко мне, начни с прораба, со следующего года начинаем строить Озокеритовый завод на руднике Шор-Су, сложный рельеф, интереснейший объект, нужен грамотный инженер, по всем ресурсам - «зеленная улица». Справишься - дам квартиру в лучшем доме. Знаешь, каким словом он меня зацепил? Да, квартиры они сейчас строят шикарные, и уже надоело ходить в уборную на дворе. Но мне больше всего захотелось «справиться», начать «с нуля» и самому построить завод. Я часто слышал от прорабов: «Придираться легко, ты попробуй сам». Я посмотрел проект и уже решил. А тебе здесь обеспечат близкое будущее директора школы, может быть, отцовской, поверь, дядькам сообща - это по силам. Похоже, что у отца тоже не было особого призвания к учительству, у него оказался организаторский дар.

- Вот видишь, у тебя свои планы, а у меня свои. Мне интересна журналистика, поэзия. У меня, Гринеса, есть опубликованные в газете стихи. Горький - миллионный город, театры, издательства. Я его люблю. Кроме того, мне нужно помочь братьям. Эдик - студент-физик, но еще замечательный музыкант, с детства играет на стареньком баяне, ему нужен аккордеон. Славе тоже скоро поступать в институт, он самый способный из нас по математике и физике, тоже музыкально развитый. Ему особенно надо помогать.

- А родители на что?

Толик, как обычно, неохотно говорит о родителях.

- Там все не просто. Мама - сложный человек, все время болеет, занята собой. Отец все делает по дому, ухаживает за ней, но он очень нервный. Вокруг все берут взятки, но он - кристально честный человек, и нас приучал к этому. Только на работе часто не приятности.

- У нас от честности тоже бывают неприятности. Но у наших евреев любовь к детям сильней любых соображений. По-моему, я знаю, чем отличается наш антисемитизм от российского. В основе та же зависть, только у нас она побуждает человека самому стать богаче, а там - сделать другого бедней. Так что, родители тебе в институте совсем не помогали?

- Да, я жил на стипендию, чтобы одеться, подрабатывал в редакциях, физически. Ты жил на одну стипендию?

- Да, на кино, сигареты, девочек хватало. Конечно, мне присылали деньги аккуратно каждый месяц, а на каникулах обновляли одежду. Толик, у нас разные судьбы и разные способности. Ты - гуманитарий, в отца. Я теперь знаю, в кого я, ведь я был первым в классе по математике, но в семье это не кому было оценить. Строителем я стал случайно. В Коканде тоже я всю жизнь оставаться не собираюсь. Перспектива, которую имел в виду Наумов - это Минстрой, Ташкент, проторенный путь для многих. Для тебя тоже есть местная газета «Знамя труда», но и перспектива - республиканская «Правда Востока», Союз журналистов, УзГИЗ. Зато в Коканде не будет материальных проблем, но будет куча связей. Не знаю, как ты там будешь помогать братьям. Но Эдику мы с тобой отсюда вышлем денег на аккордеон к первому дню рождения.

- Скажи, откуда у дядок деньги? Нас отец приучал жить честно. Я, наверное, здесь не сумею так жить? Или не захочу.

- Не все так живут. Я в школе стеснялся, что дядя Борис - буфетчик, армянского национализма дядек, и даже безыдейной бабушки. Но видишь, где живет Сергей? Это полдома соседей Исаевых, вход с нашего двора пробит позже. Бабушка купила у них во время войны, когда надолго слег в больницу дядя Вася - бухгалтер. Потом вернула деньги с лихвой за счет квартирантов. А этот участок сада, где мы сидим, она откупила у соседа Кадыра после войны, откуда он приехал без ноги и для него весь его участок стал слишком большим. Бабушка была безграмотная, но пахала с 5 утра до позднего вечера, и у нее был деловой талант.

- Ну а ты живешь на зарплату?

- Нет, конечно, у нас это желают врагу. Но я не ворую, этот теннисный стол - не в счет, это скорее - подарок. Не потому, что честный, я знаю, что государство нас зарплатой грабит. И не потому, что боюсь, я не хочу вступать в сговор и зависимость от негодяев. Например, квартиру за приличную взятку я мог бы получить и на этой работе, но это уже преступные связи. Да и таких денег у меня нет. В строительстве есть куча сравнительно честных способов заработка головой: премии, рацпредложения, «левая» работа. Например, если меня слезно просит Общество слепых помочь открыть финансирование строительства их Общежития, заключить договор подряда и вести технадзор, это и заработок, и благое дело.

- Это работа по совместительству?

- Да, но я, без труда, могу выполнять таких дел не одно в основное время. Кстати, такие возможности могут быть и у тебя - совмещать образование и журналистику. Главное, иметь связи и знакомства. Для этого здесь надо родиться. Это у тебя есть, остальное с нами наверстать легко. Тебе в работе, наверное, чаще пришлось бы слышать от стариков: «Сын Абрама?». Ты на него больше похож.

Конечно, Толик к такому перевороту жизни и сознания, готов не был. Я не настаивал, понимал, что он из другого мира. Но с тех пор, и навсегда, меня не оставляло острое любопытство наблюдать, как в нем сквозь свое воспитание и жизненный опыт пробиваются иногда знакомые наследственные черты. С моим самосознанием все было проще, я о своем происхождении знал всегда, общений с евреями в жизни у меня было достаточно. Но сейчас могу с уверенностью сказать, что, осознавая свою принадлежность и к армянам, и к евреям, легко угадывая типичные национальные черты в характерах близких и друзей, я был равнодушен одинаково к национализму и армянскому, и еврейскому. Толик тоже оказался нормальным русским космополитом.

 

Выдержки из публикаций на Интернет-сайте «7 канал».

Статья: Закат сионизма. 21.03.05г.

Автор: Яшико Сагамори, гражданка США, автор многих статей на сайте в переводе с английского, по-женски эмоционально демонстрирует ненависть ко всем антисемитам: фашистам, коммунистам, России, арабам. Конечный вывод статьи: «Выбор, стоящий перед Израилем, уничтожить врага или погибнуть - еще более очевиден».

Комментарии.

1. Имя: Юрий. 21.03.05г.

Адрес: Ашдод.

Сообщение: «Госпожа Яшико, проснитесь или выйдите из лесу, в котором Вы скрывались 30 лет. Давно у власти нет ни фашистов, ни коммунистов. Память о Катастрофе и репрессиях мы надежно храним в музеях. Давайте жить и говорить в существующих реалиях… Палестинцы - наша проблема, пока мы считаем территории своими. Не выселить, не уничтожить их мы не можем по своей же совести. Единственный выход - отделяться. Мирно мы ни о чем с ними не договоримся, значит - только односторонне, что и делает Шарон».

2. Имя: Радист - Юрию. 21.03.05г.

Заголовок: Совесть не только позволяет…

Сообщение: «…но и настойчиво советует организовать трансферт, а не депортацию, во имя восстановления справедливости».

5. Фома - Радисту. 21.03.05г.

«Может, хватит ля-ля. Вы можете, наконец, объяснить, как вы собираетесь осуществить трансферт арабов на практике?»

8. Радист - Фоме. 22.03.05г

«Трансферт - мероприятие политическое и реализация его начинается, как любое политическое действие, с принятия закона о трансферте в Кнессете».

15. Юрий - Радисту. 23.03.05г.

« Наконец, я услышал, что надо для трансферта 3 млн. чужого народа, обычных для нас иностранцев, проживающих в своих домах по признанному всем миром праву частной собственности - принять Закон в Кнессете! Такое даже Сталину не снилось. Дорогой Радист, евреи вызывали у антисемитов разные чувства: зависти, неприязни, ненависти, но никогда не были посмешищем. Вы хотите только изданием такого закона восполнить этот пробел?».

 

Глава 4. Мама.

 

Моим первым местом работы в Израиле стала, как положено, популярная должность «шомера» (сторожа) на стройке. Напарником у меня был молодой «датишник» (религиозный) Лео из Риги. У него была уютная комнатка в вагончике с радиоприемником и диваном, что, в общем, запрещено, но его уважали. Кроме религиозной литературы, были и русские газеты. Он меня просвятил, что главное в нашей работе: вечером закрыть на ключ ворота, и утром открыть, и не попасться ночью спящим проверяющему «балабаю» («русскому» нанимателю - посреднику). Тот это делал периодически, чтобы при расчете можно было удержать штраф. Хозяина стройки мы почти не интересовали, воровства здесь нет, охрану он содержит по условиям страховой компании на случай пожара. Только раз в год, в еврейский праздник «Лаг-ба-омер» подростки таскают доски для костров, которые пылают в эту ночь по всей стране.

В Израиле воровать стройматериалы некому, самодеятельным строительством никто не занимается, ни дач, ни надворного хозяйства здесь не бывает. Небольшие дворы вилл состоят из декоративных деревьев, цветов, каменных или даже мраморных изваяний, но стоят, как музеи. В отличие от наших шумных дворов здесь почти всегда безлюдно, израильтяне предпочитают кондиционированные апартаменты. Полнокровную жизнь во дворе с огородом и казанами я видел только у друзей - бухарских евреев.

С Лео мы много беседовали, он охотно уделял мне время. Меня тогда живо интересовал бывший запретный плод: иудаизм, история евреев. Я почитывал Тору, популярную литературу и даже религиозного философа Мартина Бубера, мало почитаемого ортодоксами. Из этих бесед я для краткости упускаю в изложении Лео пространные известные библейские притчи, цитаты из Торы, которые сам с почтением слушал, укреплял свою эрудицию. Но, полагаю, они мало, что добавляли к сути вопросов.

- Лео, ты - ортодокс?

- Другого иудаизма не бывает. Всякие реформаторы - отступники….

- Почему тогда у нас два главных раввина - ашкеназийский и сефардский?

- В канонических вопросах у нас никаких различий нет. Этническая разница со временем исчезнет.

- Когда? Неужели 50 лет мало? Ты слышал, что мировым опросом выявлено сто самых великих людей тысячелетия, которые повлияли на историю. Туда вошли и великие злодеи, вроде Гитлера и Сталина, но они где-то в середине списка. Ты знаешь, кто на втором месте? Мартин Лютер - реформатор христианства. Он изменил ход истории, положив начало отделению церкви от государства, современной демократии и понятию прав человека. Фактически создал западную цивилизацию. Почему евреи не должны принадлежать этой цивилизации?

- Мы - богоизбранный народ, мы приведем мир к другой цивилизации…. А кто на первом месте? - любопытствует Лео, не зря он читает газеты. И не без злорадства добавляет:

- Наверное, Иисус Христос? Иначе нечего было бы реформировать?

- Нет, Иисус Христос - человек предыдущего тысячелетия, его в списке нет. Кстати, мне не понятна ненависть к нему, как человеку. Я, например, горжусь им, как евреем, перевернувшим историю. К христианству отношусь равнодушно, но восхищаюсь созданной ею культурой. А на первом месте: Гуттенберг - изобретатель печатного станка, который изменил всю цивилизацию, не только западную. Кстати, благодаря ему, и Тора стала доступна всем евреям, а не только раввинам.

- Главное не изменилось - Тора дана Всевышним, и в ней нельзя менять ни слова. Благодаря этому евреи сохранились, как нация. Где все наши враги: вавилоняне, ханаанцы и другие? Мы пережили всех, благодаря Всевышнему….

- Мне не нравится любое преувеличение. Из древних народов не только мы выжили, и не только наши враги исчезли с лица земли, и не все наши враги. Некоторые даже процветают и подкармливают евреев. Я думаю, что народы не могут быть врагами. Врагами являются преступные режимы, кланы, идеологии, политические, национальные. Идеологией становится и религия, когда управляет государством, а не душами. Я считаю Тору величайшим творением еврейского гения. Хотя бы потому, что основанная на ней Библия не имеет себе равных по тиражу. Но нет никаких вещественных подтверждений ее внеземного происхождения. Писали ее люди, возможно, озаренные Божественным откровением. Но это можно сказать о многих гениальных творениях.

- Иудаизм не может быть отделен от еврейского государства, потому что только у нас нация и религия совпадают даже по названию.

- Конечно, как можно отделить у нас религию от государства, если им управляют только евреи, исповедующие иудаизм? А вот отделить религию, вернее избавить ее от грязной политики, не мешало. Зачем в Кнессете религиозные партии? Все депутаты - евреи, ходят в синагоги, пусть там их и воспитывают, выбирают своих достойных депутатов в любые политические партии, «правые», «левые».

- Юрий, у Вас дома в детстве соблюдались хотя бы какие-то еврейские традиции?

- Нет. У нас в Средней Азии русские евреи моего поколения были сплошь атеистами. В некоторых семьях старики помнили еврейские праздники, я у них изредка бывал и мы по-русски их с удовольствием отмечали. Но молитв никто не знал, книг никаких не было, зажженные свечки воспринимались, как интимная экзотика. Однажды я в такой праздник попал случайно к друзьям бухарским евреям. Там было все по полной программе, но молитвы они читали на своем таджикском языке, который в корне отличается от знакомого узбекского. Иудаизм сохранял в них глубокое еврейское самосознание, несмотря на почти узбекский уклад жизни, второй родной узбекский язык. Но и они, и наши русские евреи во многих поколениях не испытали смертельного страха антисемитизма. Нас миновали даже сталинские репрессии.

- Значит, Ваши дети тоже не знали традиций. Б-г даст, только Ваши внуки здесь, с садика, со школы почувствуют Б-га. Одной головой, без чувств Вы уже никогда ничего не поймете. Привезли маленьких детей? Трое уже родились здесь? Не зря приехали.… А пока вот почитайте кое-что. Я принес для Вас. До свидания.

Лео ушел домой, а я начал смотреть какие-то брошюрки и вырезки из газет. Вернее это были переводы на русский язык из ивритоязычных газет и изданий. Все они были на одну тему. Об олигофренах, людях, почти полностью лишенных дара речи и человеческого сознания. Кто-то сделал «открытие», что Б-г их создает для прямой связи с собой и передачи через них информации людям. Далее шли описания многочисленных опытов над живыми людьми. Разнообразием они не отличались. Как правило, отец больного ребенка или раввин клали перед ним большой лист бумаги с алфавитом, брали ребенка за руку и водили по листу, при этом указательный палец подопытного на миг задерживался на какой-то букве, буквы складывались в слова. Из слов - «божественные откровения».

Содержание этих посланий новизной и разнообразием не баловали. В основном все сводилось к тому, что мужчины должны делать тшуву (духовное восхождение), а женщины - микву (ритуальное омовение от «грязи»). И тогда наступит царство Мошиаха. Друг от друга сообщения отличались только конкретными именами и семейными деталями. Были еще многочисленные ответы на вопросы, даже целые интервью с «Б-ом» о текущей политике. Ответы, разумеется, полностью совпадали с позицией религиозной партии «ЩАС».

- Лео, ты же интеллигентный грамотный человек. Неужели ты веришь в эту муть? Это же примитивное, давно известное по технике шарлатанство.

- Ничего Вы своим хваленым разумом не поймете. Б-га надо чувствовать душой.

- Но почему-то Он не всем от рождения дает такое свойство. Может быть, не случайно? Кто-то призван хранить душу нации, а кто-то - ее кормить?

- Обычное заблуждение. Вы не знаете, сколько среди религиозных компьютерщиков…

- Не продолжай. Знаю. В любой семье не без уродов и не без талантов. Все дело в сравнительной доле тех и других. В целом наша религия содержится на государственной дотации и, как всегда, значительно, на пожертвованиях евреев, поклоняющихся «золотому тельцу». У меня вопрос насчет «доли»: действительно ли в ортодоксальных семьях более высокий процент рождаемости олигофренов?

- Ты же читал, но не понял. Б-г вселяет в их немощные тела души бывших грешников для очищения. Потом эти души будут переселяться в тела праведников. Таким образом, души людей проходят разные уровни очищения и приближения к Всевышнему.

Дальнейший спор без веры бесполезен. То, что для него - божественная милость, для меня - неоправданная жестокость к несчастным человеческим созданиям. Людям свойственно осмысливать одни и те же факты с позиций, которыми каждый наиболее озабочен. Раньше я знал, что процент рождаемости не полноценных детей в России связан с ростом алкоголизма. Теперь думаю, что такое же явление в среде трезвых ультраортодоксов напрямую вызвано кровосмешением родственников. Это, наверное, результат и открытых брачных предпочтений, и скрытых, не видимых миру слез сексуальных отклонений в замкнутых религиозных семьях.

 

В детстве я часто думал о маме, в моем воображении она являлась неожиданно красивая, молодая, высокая, уверенная. Такой она мне представлялась по единственной сохранившейся фотографии и редким воспоминаниям теток. Бабушка упоминала ее имя исключительно в сопровождении проклятий. Поэтому после эффектного появления мамы рядом с ласковой, доброй маленькой бабушкой мои фантазии исчерпывались. Счастливого для всех конца я придумать не мог. Забегая вперед, могу уверенно сказать, что бабушка осталась единственным человеком в моей жизни, которого мне удалось серьезно обидеть. Объяснение этому простое: никто никогда не любил меня так самозабвенно и бескорыстно.

Но вот я читаю письмо мамы, которое привез Толик: очень сентиментальное, даже слезливое. Оно меня по-человечески трогает, но так ли до глубины души? Конечно, она всегда обо мне думала, плакала, мечтала увидеть, но жизнь сложилась тяжело. Половина письма посвящено отчиму, какой он добрый, честный, но как ему не везет в жизни. Как-то робко она надеется, что я, может быть, смогу приехать к ним повидаться, хотя понимает, что у меня теперь семья и свои проблемы. Я думаю: конечно, мне не стоит большого труда слетать на недельку в Муром, где живет мама с отчимом и младшим сыном. Но в своем молодом эгоистичном сознании пока не нахожу удовольствия от этого приключения. Что я могу сейчас там дать или получить? Из этих двух вопросов тогда состояла моя жизнь. Толик следит за моими переживаниями и говорит:

- Мы понимаем, что тебе трудно сразу взять и приехать. Может быть, у вас с Милой будет отпуск, вы захотите провести его в России, заодно погостите и у родителей. Но письмо то ты ей напишешь?

- Да, конечно, письма писать буду регулярно. С отпуском у меня сейчас безнадежно. Мне надо заканчивать начатые дела по грандиозным планам шефа, чтобы расстаться с ним по-хорошему. Много работы с проектными институтами, стройбанком. Потом без перерыва придется впрягаться в новую работу. Ты же видишь обстановку дома, нам квартира нужна позарез. Там тоже отпуск будет не скоро, но, как только будет, то, конечно, мы рванем вместе.

С отпуском, действительно, сложилось хуже, чем я предполагал. Были заботы с новой квартирой. Сразу после успешной сдачи в эксплуатацию Озокеритового завода в Шор-Су я втянулся в великую стройку того времени - Чадакский рудник с Золотообогатительной фабрикой, где должны были получить первое золото для Узбекистана. Один из моих конкурентов, тогда опытнейший начальник участка Фельшин Петр Осипович, уже здесь, в Нацрат-Элите, рассказывал мне, какая тогда шла закулисная борьба за эту престижную стройку.

Письмо от Толика с приглашением на свою свадьбу я получил снежной зимой в самый разгар строительства в Чадаке. Он писал, что не только он с невестой, но и мама, и братья, и отчим очень надеются увидеть нас с женой. Все это я планировал тогда на ближайшее лето. Но свадьба - дело святое, конечно, надо ехать. Я собрал совещание в своей штаб-квартире. Чадак - это горная речка и одноименный кишлак в живописнейшем ущелье в 50 км. от Коканда, любимейшее место летнего отдыха для состоятельных горожан. Чуть выше кишлака лет 10-15 работали геологи, изыскивая в горах цветные металлы, в т.ч. золото. Там они основали рудник и, наконец, доказали промышленную рентабельность добычи золота и, частично, платины. В наследство от геологов нам достались три прекрасных деревянных коттеджа на берегу речки в тени раскидистых орешин. Один из них стал моей резиденцией, второй - конторой, а третий - гостиницей для прорабов.

К этому времени мне в основном удалось укомплектовать свою команду. Для начала ко мне с управления направили прорабом опытного хозяйственника Мишу Маркмана, с Шор-Су я забрал только преданную душой и телом табельщицу и кладовщицу Симу. Снабженцем на меня в управлении работал старый друг Алеха Туманян. Но дальше нужны были только инженеры. Сначала появился друг детства и сосед Юрка Исаев. Он кончил наш институт на два года позже, после чего три года отрабатывал по направлению в Уч-Кудуке, откуда приехал почти лысым. Потом появился мой однокурсник Юрик Миронов, он после института пять лет отрабатывал на железной дороге в Джамбуле. Но ему нужна была работа временно, пока откроется вакансия в кокандском отделении железной дороги. Наконец, мой одноклассник Яша Ибрагимов упросил устроить на работу своего младшего брата Семена, который кончал институт в Душанбе, где-то там отрабатывал и вернулся в Коканд. Семен неожиданно проявил завидную хватку в организационных делах.

Я попросил Симу собрать всех ИТР и основных бригадиров в своем кабинете и объявил:

- Я срочно уезжаю в отпуск на свадьбу к брату. Хорошо, что зима у нас слишком снежная, на весь февраль особых движений, наплыва субподрядчиков и начальства не предвидится. Работайте спокойно, каждый на своем объекте. Исаев лично отвечает за буровзрывные и земляные работы на «Фабрике», Миронов - за жилой поселок, Маркман - за подсобное производство, Ибрагимов - за Котельную. Старшим, и.о. себя назначаю… - я делаю паузу, наблюдая за реакцией - Семена Ибрагимова. Вопросы есть?

Тщеславный, как многие бухарские евреи, Сема, не скрываясь, засиял. Оба Юры, Исаев и Миронов, кажется, даже облегченно вздохнули. На флегматичном лице Миши Маркмана, как всегда, отражалась покорная готовность ничему не удивляться в этой жизни.

- Я, что буду подчиняться Соломону? - это весело уточняет участковый механик Валера Баринов. Его жена кадровичка Света следом откровенно фыркает. Зато преданными глазами смотрит на Семена инженер ПТО Люся, за что я ему в душе тоже благодарен, кажется, меня от нее он окончательно избавляет.

Чета Бариновых, как и большинство квалифицированных рабочих, приехали на стройку из России в расчете на прекрасные благоустроенные квартиры, которые мы строим опережающими темпами. Квартиры распределяю я, но с условием, что после окончания строительства Фабрики, они переходят в ведомство рудника и останутся за теми, кто согласится у них работать. Для наших лучших строительных кадров я уже договорился с нашим 14 трестом о выделении квартир в Фергане после успешного окончания стройки.

- Пока вопросы по транспорту, механизации и снабжению будет решать Семен. Все вопросы с субподрядчиками тоже за ним. Вы знаете, что весной у нас будет самостоятельный хозрасчетный участок, появиться должность старшего прораба. Сейчас как раз посмотрим, кто на что способен.

Как всегда, после планерки остался близкий круг наших ИТР и друзей - субподрядчиков. Это друг и сосед по кокандской квартире Юра Бродецкий, прораб Промвентиляции, его старший брат Валера, начальник Кокандского участка Строймеханизации, начальник ПТО их Ферганского управления Леня Мильштейн, прораб Строймонтажа Варава. И еще какой-то новый интеллигентный парень в очках, который сидел рядом с Семеном Ибрагимовым. У нас тогда новички появлялись каждый день, поэтому я не удивился, знал, что Света Баринова мне доложит все подробности. Но ко мне подвел его Семен:

- Юра, познакомься - это мой однокурсник Женя Киселев, приехал в гости. Ему очень понравился наша стройка. Может быть, возьмешь? Я за него ручаюсь головой.

- Здорово, Женя - протягиваю руку - садись. Где работал? Документы в порядке?

- Конечно, вот - достает паспорт, трудовую книжку, диплом.

- Ладно, это все посмотрит Светлана. Она у нас самая независимая, подчиняется только начальнику отдела кадров и Козаку. - Светка громко протестует. - Ты на промышленных объектах работал?

- Да, мы же по направлению работали вместе с Семеном на Нурекской ГЭС.

- Все, вопросов нет. Ты, что - родом из Баку?

- Ты уже знаешь?

- Нет, просто только в Баку люди всех национальностей говорят с одним акцентом. У нас так разговаривают только армяне. Ладно, давай за стол, а то Мише уже не терпится, потом все решим.

К этому времени стол уже накрыт, кладовщик Ахмат заносит со двора блюдо с пловом, Валера под не одобрительным взглядом жены разливает водку. Через некоторое время Семен приносит откуда-то гитару, сует ее Жене и просит сыграть. Все заинтересованы, у нас такого еще не было. Женя играет хорошо, поет приятным голосом, мы нестройно подпеваем. Но вот он поет уже хриплым голосом что-то не знакомое и очень смешное: про каких-то сказочных леших, ведьм, остроумнейшую пародию на пушкинское «Лукоморье», про спортсменов - неудачников. Мы катаемся от смеха. Женя удивляется:

- Вы, что, Высоцкого не знаете? Сема, принеси, пожалуйста, у меня в рюкзаке магнитофон и кассеты.

Валера Баринов вспоминает, что перед отъездом из Владивостока слышал что-то от моряков с восторгом про Володю Высоцкого, моряки зря хвалить не будут. Я про себя думаю, куда мне, четвертый год почти не ночую дома, Эдика Филиди не вижу вообще, тот уж точно знает Высоцкого. Семен приносит магнитофон «Днепр» и мы допоздна пьем и слушаем только Высоцкого. Половину слов разобрать невозможно, но Женя нам переводит.

- Ну, что будем делать, Юра? - Света Баринова о делах никогда не забывает, держит в руках Женькины документы - здесь все в порядке, молодожен, наверное, нужна квартира.

- Это не проблема, пусть пишет заявление, утром я отвезу сам, с Козаком договорюсь. Люся, дашь ему чертежи и всю документацию на «Пирмираб», это урочище выше нас на 400 метров, там шахта, надо делать обустройство устья. Семен, - два дня на бытовые вопросы и изучение чертежей, потом приведешь к Газиеву, съездите, посмотрите, с чего он хочет начинать и что там можно сейчас делать. Я ему обещал начать через месяц, или пусть платит за расчистку снега с перегоном бульдозера. Вообще, все дела имей с Газиевым, он к тебе хорошо относится, к хозяйке без меня не лезь. Да, еще параллельно пусть изучает проект «Хвостовых сооружений» - это места захоронений отходов руды после обработки цианистым калием.

«Хозяйка» - это директриса Чадакского ГОК (горно-обогатительного комбината), очень крутая узбечка, член ЦК республики. К ней в кабинет могу попасть только я и только по приглашению. Впрочем, большую часть времени она находится в Ташкенте. Все производство - на Газиеве, главном инженере. Я его приглашал на сегодняшний плов, но «Хозяйка» именно сегодня устроила, по обыкновению, допоздна какое-то совещание. На прощание Семен мне нахлобучил свою новую ондатровую шапку:

- Ты не смотрел погоду по телевизору? Там сейчас морозы, не замерзни.

- Спасибо, Сеня - конечно, сам я не скоро бы удосужился завести такую шапку по каким-то знакомствам.

Сборы были короткими. Билеты на самолет мне, как всегда, устроил Изик Какзанов, буфетчик в аэропорту, очень состоятельный и уважаемый человек в городе. Сейчас он, несмотря на преклонный возраст, работает тяжело, по 12 часов, поваром в ресторане в Рамле, где обитает целая община кокандских бухарских евреев. Дядьки мне надавали подарков для молодоженов, в основном из дефицитного импорта. Сам я в старом городе заказал зимние фрукты, виноград, дыни, гранаты, в специальной большой картонной коробке, как могут в подвешенном виде упаковывать только узбеки. Все пустоты заполнили стружками, что оказалось очень важно. Вылетели мы с Милой вдвоем, дочку оставили ее родителям.

В самолете, при подлете к Москве объявили, что температура в городе - 30*. А утром в поезде из Москвы в Горький сказали, что на улице -41*. Такого мы не испытывали, отродясь. На вокзале нас встречал Толик с двумя приятными, покрасневшими от холода парнями. Я понял, что это братья. Задыхаясь от мороза, мы еле дошли до такси. Наблюдая их шапчонки, в которых они себя чувствовали спокойно, я с благодарностью вспомнил Семена за шапку, без нее я бы пропал. В такси я успел потребовать, чтобы коробку мне просунули на колени. В машине, оглядевшись, я увидел, что нет младшего брата.

- А Славик, бедный, не поместился? Как же он на морозе?

- Он остался встречать родителей из Мурома, их поезд через полтора часа.

Приехали мы, кажется, на квартиру Толикиной невесты Гали. Это оказалась пышущая молодостью и здоровьем типично русская блондинка. Едва познакомившись, они с Милой нашли общий язык и рванули в парикмахерскую. Этого Миле потом долго не могли простить мои тетки, она пропустила момент нашей встречи с мамой, о чем ее пытали больше всего. Этот момент не выходил из головы и у меня, я не знал, как себя вести, как называть маму. Брат Эдик тоже быстро убежал, сославшись на срочные дела. Я удивился, но был доволен.

- Толик, сколько времени осталось до прихода родителей?

- Примерно, час.

- У тебя есть что-то выпить? С такого мороза - самое милое дело.

Толик достал бутылку 0,8 «Виньяка», недавно появившегося не плохого югославского коньяка.

- Прекрасно, до ее прихода мы с тобой это все должны выпить, иначе я не знаю, как себя вести. Давай закуску, что-нибудь на скорую руку.

То ли Толик понял мои слова слишком буквально, то ли у них так было принято, но на столе оказалась только квашеная капуста. Впрочем, от возбуждения и испытанного мороза я этого не замечал. Дверь открылась, когда мы только закончили с бутылкой. Первым появился большой фанерный чемодан, за ним протиснулся брат Слава, а сзади пожилой невысокий мужчина вел под руки маму. Я встал и встретился неожиданно с пронзительно голубыми глазами. Я о них забыл, тогда не было цветных фотографий. В эту же секунду мама повалилась в глубокий обморок, ее еле успел подхватить вместе с отчимом, подбежавший Славик. Потом мама говорила, что ее тоже сразили мои глаза, она тоже забыла, что из всех ее детей только у меня одного были ее голубые глаза. Толик ей о такой детали не упомянул, как, наверное, на его месте не вспомнил бы и я. Хотя в Коканде ему говорили, что его глаза как раз в отца.

Потом мне все помнится, как в тумане. Мама двумя руками крепко держала мою руку, очень долго не отпускала, поочередно смеялась и плакала, и рассказывала, рассказывала. Я, видимо, находился в состоянии близком к полупьяной нирване и мало соображал. На следующий день взаимным вниманием друг к другу полностью захвачены были мы с братьями. Конечно, главным чувством было острое любопытство молодых не знакомых, но по крови родственных душ. Все, к взаимному удовольствию, оказались довольно симпатичными, ироничными, развитыми ребятами, почти одного роста. Общение происходило на фоне подготовки банкетного зала городского кафе к вечернему торжеству. Многотиражка славного Горьковского автозавода, где Толик работал и публиковал свои стихи, устраивала типовую в те времена молодежно-комсомольскую свадьбу. Молодежь украшала стены гирляндами, смешными лозунгами, стенгазетами, фотографиями из добрачной жизни молодых.

Средний брат Эдик был с красивой миниатюрной женой Фирой. Они были однокурсниками, всего год назад окончили университет и поженились, но уже родили дочку. Теперь вместе работали в одной школе учителями физики. Эдик пришел с баянам, на котором играл практически профессионально. Младший Слава учился на первом курсе того же факультета физики, принес гитару, на которой играл и прекрасно пел. Толик у них был вроде художественного руководителя. Я был в восторге - типичные модные по тем временам «физики» и «лирики» в одном разливе. Жены единогласно нашли, что самое большое сходство внешнее и по импульсивной манере поведения почему-то у нас с Эдиком. Забегая вперед, скажу, насколько молодость обманчива. В чем-то вследствие той взаимной симпатии, мы с ним до сих пор остаемся самыми близкими и верными друг другу людьми по жизни, но абсолютными антиподами по натуре и мироощущению.

Конечно, мы с Милой привлекали внимание и остальной молодой публики, наслышанной о нашей семейной романтической истории. Особенное любопытство вызывало наше экзотическое местожительство. К моему не малому удивлению, у всех были стойкие представления о наших краях по образам узбеков в ватных халатах, торгующих на их рынках. Поэтому явное удивление вызывали мой английский костюм и огромный импортный мохеровый платок Милы, предмет несбыточных тогда женских вожделений. Но все сомнения в нашем происхождении развеялись, когда по всему свадебному столу были разложены дыни и блюда с виноградом и гранатами, сохранившимися в первозданном виде. В феврале месяце такого никто не видел.

Конечно, на свадьбе было много музыки, джаза, современных и русских танцев, и популярных молодежных песен под баян Эдика и гитару Славика. Но, улучив момент, я спросил у братьев:

- А где еврейские танцы: «семь - сорок», «тумбалалайка»?

- Ты что? Здесь, в кафе?! Да, нас загребут всех. Откуда ты их знаешь?

Я недоверчиво пожал плечами:

- У нас это любимые танцы не только евреев, но и русских, армян, греков. Без них не обходятся свадьбы, гулянки в ресторанах. Танцуют их все наравне с сиртаки, шелохо, «наманганскими яблоками».

Следующие дни проходили в проводах и по гостям. Первыми уезжали мама и отчим. У мамы глаза так и не просыхали от слез, мы с Милой поклялись, что обязательно проведаем их в Муроме. Из визитов в гости запомнился несколько церемонный прием у Фириных родителей. Эдикин тесть Михаил Менделевич и теща Бэла Львовна оказались достаточно благополучными по тем временам евреями: хорошая квартира, дача, машина «Москвич». Он работал где-то снабженцем, был грубоват и не скрывал своего пренебрежения к «образованцам», не умеющим жить. Его жена, учительница русского языка и литературы, явно подчеркивала свою интеллигентность, но мужу перечила достаточно осторожно. Эдик был напряжен, причина заметна - заметна: к нему подчеркнуто относились, как к бедному родственнику. Было сразу объявлено, что все для молодых и внучки делают только они. Они же строят им кооперативную квартиру, Эдикины родители ни в чем не принимают ни малейшего участия. Много позже стало ясно, как все это непоправимо отразилось на личности и судьбе Эдика. А тогда мне интуитивно захотелось им чем-то помочь. После того, как Фира пожаловалась, что самая не разрешимая проблема у них мебель, нужен только немецкий гарнитур, а за ним очередь на много лет, я с легкостью пообещал:

- Вы что? ГДР-вская мебель - мура, древесно-стружечные плиты. Я вам пришлю румынскую действительно «жилую комнату» из натуральных досок. Деньги есть?

Фира посмотрела на меня недоверчиво, а Эдик, по обыкновению, ухватился, как за соломинку, и заговорил горячо и умоляюще:

- Юра, я заработаю, репетиторством, баяном, буду землю рыть…

Тогда только я понял, что мебель придется слать обязательно, дело касается его мужской чести. Мебель я достал, но случилось так, что отгрузка контейнера по железной дороге выпала Миле.

У Милы по работе был отгул всего на неделю, она уезжала раньше и обиженной: на свадьбе я не устоял от какого-то легкого флирта. Но и я потом продержался не долго. После еще нескольких пьянок, особенно у Толика на работе, я почувствовал, что подрываю здоровье. Мой организм не привык к скудным закускам и, порой, недоброкачественной выпивке. Последний раз на вокзале мы прогорланили самые популярные «Ладу», «Синий троллейбус», и я вспомнил:

- Ребята, Окуджава, Тухманов - это хорошо, но я что-то не слышал у вас Высоцкого?

Братья очередной раз удивились моей осведомленности, ответил Слава:

- В институте ходят его кассеты, даже переписать дорого, все равно нужен магнитофон. А у тебя есть? Его надо слушать, петь трудно.

- Дома у меня магнитола «Вайва», а на объекте у одного прораба «Днепр» и кассеты Высоцкого.

Эдик оптимистично заверил:

- Приезжай еще, следующий раз у нас будет все.

- Дай Бог. - На этом мы обнялись и распрощались.

 

Как правило, в нашей работе за время отпуска самые важные проблемы не исчезают, а аккуратно накапливаются. После отдыха их приходиться расхлебывать с удвоенным усилием. Конечно, стройка не останавливается, команда работает. Но вопросы, за которые персональную ответственность несешь только ты, никто другой решать не будет. За навалившимися буднями вновь обретенная родня в далекой России отодвинулась на второй план.

Но к осени «засветилась» командировка в Москву. На стройке накопились не отложные спорные проектные вопросы. Конечно, для решения каких-то технических неувязок к нам по первому требованию присылали любых специалистов - проектировщиков. Некоторые романтичные специалистки после первых восторгов от наших диких красот и молодых щедрых прорабов ездили с Москвы особенно охотно, просили вызывать чаще. Но крупные сметные вопросы надо было решать с высоким начальством. Я убедил Газиева, что ему тоже, как заказчику, выгодно поддержать наши серьезные финансовые требования, чтобы иметь в своем распоряжении солидные резервы. Так, основательно запасшись экзотическими азиатскими гостинцами и приличными средствами, мы с Газиевым явились в столичный проектный институт «Гипрозолото». Не без труда и не бескорыстно, не исключая пару московских ресторанов, нам удалось добиться пересчета и переутверждения в целом сводной сметы на пару миллионов рублей. Обеспечив, таким образом, вполне безбедное существование нашему зарождающему хозрасчетному участку, представляя чуть завистливое одобрение пока еще прямого начальника Козака, я мог позволить себе продлить командировку еще на несколько дней, чтобы заехать в Муром.

Мама с отчимом жили в одной большой комнате деревянного коммунального дома и привычно разговаривали только громким шепотом. Обстановка была убогой: какие-то давно забытые фанерные шкафы, железные кровати, лубочные тряпичные картинки на стенах. Конечно, вдвоем здесь жить можно, но трудно представить, как они прожили в этих условиях всю жизнь с тремя почти взрослыми детьми? Я слушал маму и пытался понять, почему два юриста с высшим образованием в полуграмотной российской провинции всю жизнь прожили в унизительной нужде и не смогли заработать даже на приличную квартиру?

Она почти не отпускала мою руку, поочередно плакала и смеялась, торопливо и сбивчиво вспоминала прожитое.

- Мы всегда думали о тебе. Но, что могли сделать? После Коканда мы оказались в Кара-Колпакии. Такая глушь… - она переглядывается с отчимом, и оба сходу не могут вспомнить узбекское название городка, где прожили 8 лет - Такой ужас… Кибитка с глинянными полами… Там родились Эдик, потом Славик… Там не было средней школы, и мы с трудом перебрались сюда… Ты узнаешь, Сигизмунд - очень хороший, ему и здесь было не легко… Он очень честный, и детей учил этому…

О чем бы она не говорила, постоянно возвращалась к теме отчима, наверное, опасалась моего невольного чувства неприязни к нему. Отчим все время был рядом, одобрительно улыбался ее словам, с умилением заглядывал мне в глаза. Конечно, я верил, что он честный, добрый, грамотный юрист, но очень нервный и не везучий. Ему всегда завидовали и ставили палки в колеса. Но, когда он сам, объясняя сложные отношения с сослуживцами, вспоминал какие-то слишком уж мелочные бытовые склоки, невольно приходило в голову: «Господи, мне бы твои заботы!» Я уже знал от братьев, что из-за яркой внешности мамы он всегда был болезненно ревнивым мужем. Теперь я подумал, что из-за своей ревности он, возможно, испортил карьеру жене, но и сам не смог добиться достойного успеха.

Наверное, они оба были бескорыстны и каждый по своему не приспособлен к суровой реальности. Мама, раннее избалованная достатком, повышенным вниманием окружающих и надежным покровительством, сама ничего решать не привыкла. Все, что мог сделать для нее муж, - это окружить заботой и вниманием дома. Тогда я понял одно из редких воспоминаний о родителях Эдика: «Они все жизнь прожили только друг для друга».

В ответ на мои слабые попытки оправдать их замечаниями типа: «наверное, самый злобный антисемитизм - это в российской провинции?» - они замолкали и испуганно оглядывались на дверь. Тогда мне их страхи казались надуманными, я не мог представить себе, что за дверью действительно могли подслушивать. Сейчас не исключаю, и понимаю, в какой обстановке воспитывались мои братья. Они не могли быть откровенными даже с детьми, которых родили и воспитывали. Что уж говорить обо мне? От них я так и не услышал того, к чему был готов. Что бывало, в пылу откровения, мне не раз говорили близко знакомые пожилые евреи: «Юра, запомни, в тебе течет еврейская кровь. Это даром не проходит. Когда-нибудь она в тебе заговорит».

Тем более удивительна еврейская наследственность, благодаря которой трое их сыновей не затерялись в пьяных подворотнях этого городка, и практически самостоятельно, с взаимной выручкой, получили высшее образование в славном городе Горьком, где состоялись, как незаурядные личности. Но разное детство на всю жизнь разделило меня с братьями по характеру. В их воспитании было минимум семьи и улицы, максимум - школы и книг. По сравнению с ними я был дитя улицы и баловень дома. Общее восприятие мира в молодости у нас было до тех пор, пока мы читали одни и те же книги.

Сейчас, когда я узнал евреев - выходцев из многих самых экзотических стран со своим неистребимым менталитетом, я подозреваю, что отчиму, выходцу из Польши, навсегда чужой оказалась не только советская Россия, но русские евреи. А мама так и прожила всю жизнь под чьей-то опекой: сначала богатых родственников в Баку, потом моего отца и армянского окружения, потом любимого второго мужа, и, наконец, к концу жизни нашла отреченый блаженый покой у младшего сына Славы.

А из братьев неистрибимые еврейские гены в большей степени достались Эдику, единственному из нас, который женился на еврейке. В доме жены он имел, хотя и болезненное для самолюбия, но типичное еврейское окружение, влияние и какую-то поддержку. Родные отец и мать со своего Мурома в жизни детей в Горьком не участвовали. Но только Эдику досталась от отца не уравновешенная нервная психика, замешанная на болезненном комплексе собственной непогрешимости и бескорыстия. И еще одна особенность очень нервных людей: резкий переход от умилительного восхищения к слепой ярости.

 

Выдержки из публикаций на Интернет-сайте «7 канал».

Статья: «Срочное сообщение всем любящим Израиль». 19.03.05г.

Автор: Профессор политологии Пол Эйдельберг, докторская степень в Чикагском университете, 28 лет прожил в Израиле, основал религиозно - националистическую партию «Емин-Исраэль», которая дважды не преодолела электоральный барьер.

Г-н Эйдельберг «утверждает, причем имеет массу свидетельств, что еврейское государство более не жизнеспособно, оно гибнет (1)… Почти 50% рождающихся в Израиле - не евреи (5). Верховный Суд не позволил принять закон, запрещающий любую партию, отрицающую еврейский характер государства, т.е. по законам Торы (это при 50% рождающихся не евреев? - Ю.К.)».

В статье излагается его старый «План: как предотвратить гибель Израиля»:

Политическая система Израиля.

…2. Несмотря на видимость демократии, народ не может изменить систему обычным политическим методом…

Решение. Часть 1 - Америка.

…6. Создать Будущее Правительство Израиля - в Изгнании (IFG-IE)…

…- первоклассная система для сбора средств…

Часть 2 - Израиль.

- Еврейское национальное движение (ЕНД).

А. Общие цели ЕНД.

…3. Восстановить еврейский суверенитет над Храмовой горой (ныне мечети Омара и Аль-Акса, мировые мусульманские святыни), Иудеей, Самарией и Газой (территории ПА)…

Комментарии.

3. Имя: Moshe 20.03.05г.

Адрес: Ariel

Заголовок: От деклараций - к делу!

Сообщение: «Замысел выглядит привлекательным, но все зависит от реализации…». ( Все до сих пор ждут дела, и, разумеется, денег, друг от друга - Ю.К.)

4. Имя: Ленин. 20.03.05г.

Адрес: Цюрих.

Заголовок: Браво!

Сообщение: «Конечно, еврейскую революцию в Израиле надо готовить только в Америке, если ничего не получается со своей партией дома. Но один вопрос: у Вас есть такая голова, как Парвус, или на худой конец, такие грабители банков, как Коба или Камо? Неужели Вы рассчитываете на деньги законопослушных американских евреев, выступая против глобальной политики США на Ближнем Востоке, и даже собираясь закрыть их посольство в Тель-Авиве? Это, батенька, не серьезно».

8. Имя: Фома. 20.03.05г.

Заголовок: «Союз меча и орала».

Сообщение: «… надеясь срубить деньжат по-легкому, вы готовы поддержать любую бредовую идею…».

 

Глава 5. Фира и Эдуард Гринесы.

 

В такой последовательности с щедрыми превосходными эпитетами о них говорят на многих городских и школьных мероприятиях и мэр города Ашдода Цилькер, и вся его команда. Эта пара широко известна в городе Ашдоде своей частной физико-математической школой «Лекет». Благодаря радио РЭКа, особенно популярному ведущему, другу семьи, Алексу Шалому, их знают и по всему Израилю. Но главная неиссякаемая, в том числе и для бюджета школы, популярность - народная. Безмерно любящие своих чад еврейские мамы и папы, бабушки и дедушки, напуганные полным равнодушием израильской школы к их вундеркиндам, ищут здесь последнюю сравнительно доступную надежду увидеть своего ребенка будущим Эйнштейном или Плисецкой. Фира - директор школы, Эдик - ведущий учитель физики и художественный руководитель знаменитой школьной музыкальной самодеятельности.

Вся семья брата Эдика: жена Фира, дочь Лена с мужем Мишей и двухлетним сыном Мошкой, под руководством Фириных родителей Михаила Менделевича и Беллы Львовны с немалым душевным подъемом выехали в Израиль с основной большой волной алии. Первые же письма Эдика о стране были восторженные, особенно, от продовольственного изобилия. Он подробно перечислял все сорта кефира, разнообразием которых они ежедневно балуют внука Мошку. О существовании такой плодово-ягодной разновидности кефира, как йогурт, мы узнали только через несколько лет.

Братья всегда говорили о маме только тогда, когда я об этом спрашивал. Отчим так и умер в своей коммунальной комнате, после чего мама заметно сдала со здоровьем. Толик был тогда на Севере, У Эдика были серьезные семейные и личные проблемы. Конечно, мамой занимался только самый любимый младший сын Слава. Ему удался какой-то сложнейший обмен маминой комнате в Муроме и своей двухкомнатной на трехкомнатную в Горьком, где ей была предоставлена отдельная комната.

Мама категорически отказывалась даже слышать о выезде в Израиль. Не знаю, как насчет генетических позывов, но практически ей там действительно нечего было делать. От какой-либо активной личной жизни она отвыкла давно, теперь добавилась почти полная физическая немощь. Семья Эдика была ей не просто чужой, но враждебной. К Толикиному постоянному отсутствию все почти привыкли. То, что она имела у Славы, покой, минимум внимания и доброты, - это все, что ей было нужно.

Славы о переезде тоже не помышлял: он уже имел степень кондидата физико-математических наук и готовую докторскую диссертацию, был на самом взлете научных и честолюбивых помыслов. Две его дочки - красавицы успешно учились в музыкальной школе. У жены Тани были заботы с больными родителями и их домом недалеко в деревне.

Эдик с Фирой после окончания института, имея ребенка, остались в Горьком школьными учителями физики. Но, в отличие от Толика, школа для них обоих стала призванием всей жизни, а у Эдика обнаружился настоящий педагогический талант. Свои знания и любовь к физике он вкладывал ученикам, наверное, не только в головы, но и в души. Это побуждало его постоянно изобретать новые учебные пособия и не стандартную методику обучения. Уже в Израиле я бывал на его уроках в классе, где учился мой внук. Это была захватывающая игра в физику учителя с детьми.

Но основная профессия осталась у него навсегда неотрывно связанной с первой страстью - музыкой. Еще в старших классах школы он подрабатывал с баяном в пионерлагерях. В институте был известным аккордеонистом и завсегдатаем на званных ужинах и вечерах на самых престижных уровнях. С его крайне эмоциональной натурой такой образ жизни чуть ли не с детства вызвал еще одно «профессиональное» пристрастие - к выпивке. Тем не менее,.он прослыл в городе успешным и даже элитным репетитором, вырвавшись, наконец, из материальной зависимости.

Израиль жестоко переоценивает профессиональные ценности новых репатриантов. Учителя, наравне с музыкантами и адвокатами, испытывают самую большую конкуренцию между собой. Несмотря на то, что в системе государственного школьного образования половина учителей вообще без образования. Не секрет, что в израильской абсорбции «русские» женщины получили преимущества. Они, как правило, быстрее усваиваивают иврит и местные нравы. А мужики лишились преимущества решать дела посредством бутылки или баньки.

Конечно, невероятно трудная задача создания частной физико-математической школы, где в полной мере используется опыт их самих и большого коллектива учителей - соотечественников, стала возможной в основном, благодаря, Фире. Там Эдик блистал своими яркими способностями. Слабость к выпивке не мешала ничуть, наоборот, в России это помогает: вызывает доверие, сочувствие, жалость, иногда служит уважительным оправданием. В Израиле пьяный человек, кроме брезгливости, ничего не вызывает. Впрочем, это Эдик понял сразу и, надо отдать должное, не только на работе, но практически на людях, выпивши, не показывался. Но это, по-моему, сыграло и роковую роль. Мне, привыкшему к цветастому восточному застолью, выпивка «по-черному», тайком, сам с собой, представляется психическим отклонением.

Фира после института больше занималась повседневной школьной рутинной и организационной работой с женской добросовестностью. Этот опыт вместе с пробудившейся генетической силой духа, свойственной еврейской женщине в критической ситуации, сотворили чудеса. Она быстрее освоила и иврит, и израильское законодательство, и бухгалтерию, и компьютер, и вождение автомашины. Все то, что оказалось почти не доступным для Эдика.

Конечно, тема приоритета в создании школы для Эдика всегда болезненна. Всем ясно, что, если Фира - это голова школы, то Эдик - ее душа. Первоначальный успех предприятия зависел от того, чтобы убедить чиновников и родителей, что здесь могут научить детей физике и математике. Эдик умеет лучше всех не только научить детей физике, но и любить физику, как ее любит он сам. Не меньшую популярность школа «Лекет» получила своими музыкальными вечерами. Дети оказались благодатной почвой для самых неуемных Эдикиных музыкальных фантазий. Если, например, миклад (подземное бомбоубежище) для школы, компьютеры и мебель в ирие (муниципалитете) пробила Фира, то шикарный интерьер, оснащенный звуковыми и цветовыми спецэффектами - это заслуга Эдика.

Сейчас школа «Лекет» - это признанное солидное учебное заведение с большим коллективом учителей, где дети получают необходимые для багрута (аттестата зрелости) дополнительные знания по многим предметам, которые почему-то не доносит государственная школа. Не менее знаменита школа своими танцевальными коллективами во всех возрастных группах, участниках многих городских и израильских фестивалей, побывали они даже в Париже. Сейчас там маленькой «звездочкой» блистает и наша любимица, пятилетняя внучка Ника-Вероника. Все это хозяйство держится на не слабых плечах Фиры Гринес.

 

Москва.

Распад СССР наиболее болезненно отразился на киргизской строительной индустрии, которая в отличие от соседних Узбекистана и Казахстана на 90% зависела от централизованных капвложений. Почувствовав не ладное, бишкекская строительная элита, состоящая на те же 90% из европейцев, и тесно связанная по работе с союзными министерствами, стала готовить плацдармы в России. Самым солидным был договор с Рязанской областью о выделении 12 гектаров участка под жилой поселок для русских переселенцев. Был разработан проект поселка на 90 домов с поэтическим названием Есенино, что соответствовало его расположению в живописном месте города Рыбное на берегу речки Вожи, рядом с платформой железнодорожной линии Рязань - Москва.

Я подключился к реализации этого проекта. Приобрел недорого большой, обитый железом вагон-дом, мы с женой заполнили его до отказа мебелью и необходимыми вещами, и отправили по железной дороге в Рязань. Перегнали туда старенький «Москвич». Так что, на стройплощадке я со всеми бытовыми удобствами производил геодезические работы по привязке и разбивке жилого поселка. В том числе и своих двух участков по 12 соток для себя и дочки. Мы получили статус вынужденных переселенцев (удостоверение у меня хранится до сих пор) и рязанскую прописку. Рядом купили дешевую дачку, где проживали с женой летом, а зимой снимали комнату в Рязани.

Толик был доволен моим решением:

- Наконец, мы будем жить где-то рядом. Но почему бы вам не перебраться, в таком случае, к нам, в Нижний Новгород?

- На покупку квартиры у меня денег нет. Моя главная цель - встретить старость рядом с детьми и внуками. Ты не представляешь, как мы привязаны к первому внуку Сережке. Все это лето он жил с нами на даче, мы ездили на рыбалку, по грибы. Алик со своей женой - москвичкой могут жить только в Москве. Они ждут ребенка и мы им тоже нужны. От нас на электричке езды 3 часа. Из своего жизненного опыта я убежден, что для нормального детства ребенок не должен никогда испытывать голод и всегда чувствовать бескорыстную любовь, какая бывает только у бабушек и дедушек. Кроме того, у меня в Москве куча друзей по бывшей работе, институтских однокурсников, даже один из лучших школьных друзей Ким Петренко. У Милы есть в Москве племянница, в Коломне - родной брат, это как раз на полпути по ветке нашей электрички.

- А на строительство дома у тебя деньги есть?

- Если ты работаешь строителем, это проще. У нас стоимость участка, все коммуникации, инженерные сети оплачиваются Рязанской областью. Проекты наших домов крутые - трехэтажные коттеджи. Но можно строить постепенно, этапами. Для начала - четверть дома на сдвоенном участке в 24 сотки. Главное, иметь работу с приличной зарплатой. Финансировать будут и дочка с зятем. Для начала у нас есть вполне жилой вагон-дом. В нем можно нормально жить 9 месяцев в году, зимой будем снимать квартиру в Рязани.

- Так вы теперь россияне или «киргизы»?

- Через каких-то полчаса очереди в российском консульстве в Бишкеке за 20 рублей на наши паспорта шлепнули скромные штампы. Теперь у нас двойное гражданство. Ты знаешь, эти штампики действуют на сознание. Наверное, я не армянин, не еврей, а по культуре, образованию, менталитету - русский. Мы читаем русские книги, говорим и мыслим на русском языке, другого уже не освоить. Прожив год в Армении на восстановлении после землетрясения, я мог там остаться, получить квартиру в Ереване. Об этом мечтали там тетя Женя, двоюродная сестра Света. Но я понял, что мне там все чужое, и сам я там буду всегда вторым сортом. Что уж говорить о моей семье?

- Да, ты прав. Такое же ощущение у меня сложилось в Израиле. Там материально обеспечат, но сам я за оставшиеся годы ничего не создам, да и профессионально не состоюсь. Никакой пользы ни мне, не Израилю не будет.

- Наверное, русских литераторов и журналистов там без тебя явный перебор. Мне тоже хочется до конца использовать здесь свой не малый трудовой потенциал. Давай, доживем до пенсии здесь полнокровной жизнью. А потом пусть за себя сами решают дети. Как раз к этому времени они сами твердо встанут на ноги. Кстати, я слышал, что честно заработанная российская пенсия в Израиле сохраняется.

 

В работе над проектом жилого поселка мне довелось общаться со многими организациями и земляками - переселенцами. Выяснился удивительный факт, что в российской нищей и пропившейся глубинке, мы вынужденные переселенцы, независимо от этнических различий, являемся «другими» русскими. И по менталитету, и по образу жизни, и даже по благосостоянию наши вызывали раздражение у местного населения. Были случаи поджога домов, грабежа автомашин. Об этом много писали в газетах, особенно в «Литературной газете». Но о чем тогда только не писали? Россия, в отличие от Израиля, так и не помогла толком 30 миллионам своих соотечественников, оказавшимся изгоями за границей.

Зато в процессе русской миграции из бывших союзных республик произошел тоже естественный отбор, но с противоположным знаком. В Россию переехали в основном самые предприимчивые и работоспособные. Мне даже рассказывали, что где-то появлялись представители бишкекского завода ЭВМ, агитировавшие своих бывших работников вернуться на выгодных условиях. Но поздно спохватились.

До сих пор я представлял себе Россию по Москве и крупным городам. Русская нищая провинция со своим неиссякаемым народным антисемитизмом и ксенофобией представилась мне просто враждебной. Русская культура, к которой мы себя считаем причастными, фактически существует в основном в Москве. Да и москвичи по себе - отдельная нация. К тому же вскоре началась бешеная инфляция, а в Рязани - повальная безработица. Приехала дочка из Бишкека, посмотрела, и сказала, что им с мужем здесь просто нечего делать. Окончательно идея лопнула, когда в одно утро мы обнаружили на своем участке вагон-дом взломанным и дочиста ограбленным.

Зато Москва для меня была не только привычным и комфортным местом для проживания, но оказалась самым выгодным городом в России для приличного заработка, особенно, с профессией строителя. Рязанская прописка годилась и для работы, и для съема квартиры, и для проезда в метро, и на электричках, где милиция отлавливала и жестоко грабила иногородних. Жили мы с женой зимой в Москве в съемной двухкомнатной квартире сына, а летом на своей дачке в двух шагах от платформы электрички, которые ездили практически круглые сутки.

Конечно, Москва - это театры, вдруг ставшие вполне доступными, концертные залы, музеи и выставки. Но более всего Москва захватила происходящими на глазах бурными политическими событиями. Каждый утренний номер МК («Московского комсомольца») читался в метро, как детектив. Для меня Ельцин после путча был героем, в принципе таковым остается до сих пор, как могильщик «чести и совести нашей эпохи». СССР развалил не он, а история. В 1993 году я еще не был загружен серьезной работой, поэтому не отрывался от событий вокруг Белого дома, где простаивал ежедневно часами, несмотря на его тройное окружение солдатами и милицией.

Вот и заранее объявленным воскресным утром, кажется, 3 октября, я был на митинге коммунистов под памятником Ленину на Октябрьской площади. Сначала народу было мало, хотя из-за постоянных дождей москвичи на дачи особенно не ездили. Но неожиданно часам к 10 небо очистилось, засветило солнце. По-моему, это сыграло решающую роль, площадь стала наполняться праздно гуляющими москвичами и гостями столицы. Под дежурные гневные речи штатных ораторов Зюганова, Ампилова многие тут же распивали водку и закусывали, угощали всех. Запомнились несколько гримасничающих подростков олигофренного вида, взобравшихся на статую вождя мирового пролетариата.

Через пару часов разогретая толпа нестройной колонной двинулась под возгласы: «К Белому дому!». Впереди, как всегда ветераны с «иконостасами» орденов несли плакат на всю ширину улицы. Пройдя парк Горького, толпа смела редкий кордон милиции на Крымском мосту, в Москву-реку полетели пластиковые щиты, стражи порядка резво сбегали вниз по крутой лестнице. Я шел рядом по тротуару со многими зеваками и слушал по карманному транзистору прямой репортаж о наблюдаемых событиях радио «Свободная Европа».

Я знал, что на Смоленской площади все проходы к Белому дому перекрыты грузовиками и забиты милицией. Но толпа легко разогнала и их, не встретив никакого сопротивления. На моих глазах возбужденные от безнаказанности и подпитые мужики доставали из-за пазухи, явно припасенные молотки, били боковые стекла «Уралов», открывали дверцы и заводили машины. Проезды были быстро освобождены, в кузова машин набивался народ, и они устремлялись к Белому дому. Сначала была атакована Мэрия (бывшее здание СЭВ). Я успел застать уже на половину въехавший в стеклянные парадные двери «Урал». Оттуда выводили каких-то мужчин, а сзади уже несли компьютеры и всякую аппаратуру.

Вокруг Белого дома уже никакого оцепления солдат и милиции не было. Видимо, всем приказали отступить. Потом писали, что Ельцина в это воскресение в Москве не оказалось, остальные растерялись. На площади под ликование толпы в рупор объявлялось: «Взят первый этаж, второй - и т.д.». Наконец, на балконе под восторженные крики появились «узники»: Руцкой, Хасбулатов и др. Объявили о великой народной победе, призывали не останавливаться на достигнутом, идти на Кремль. Но Бабурин заявил по-ленински, что сначала надо брать Останкино: «Вырвать эту наркотическую иглу!»

Вокруг стали раздавать подвыпившим мужикам автоматы и карабины, и сажать вооруженных людей в грузовики. Я понял, что здесь кино кончилось, и спокойно пошел к метро «Смоленская», чтобы доехать до ВДНХ к Останкино. В метро странно было видеть абсолютное спокойствие пассажиров, как будто я возвращался с футбола, который всех остальных граждан не интересовал. Явно, что большинство озабоченных москвичей об этих событиях еще не имели понятия. Когда я приехал, штурм Останкино был в разгаре, раздавались автоматные и одиночные выстрелы. Но все двери и окна в здании были целы, о взятии этажей говорили неуверенно и противоречиво. Слышны были какие-то нетвердые команды, вооруженные мужики были явно озабочены.

Наконец, послышались крики, что по улице академика Королева движется колонна бронемашин, атакующие явно стали смыливаться. Наверное, к этому времени привели в чувство Ельцина, и он начал действовать. Обо всем этом пишу подробно, чтобы было ясно, почему на следующий день я, если не с чувством глубокого удовлетворения, то с полным пониманием наблюдал, как с Крымского моста танки прямой наводкой расстреливали Белый дом. А когда увидел, как с Белого дома выводили с руками за спину его «защитников», был уверен, что это преступники, чуть было не развязавшие гражданскую войну.

Какое-то отдаленно похожее чувство я испытывал много позже, когда смотрел по телевизору за ликвидацией поселений в Гуш-Катифе. До слез было жалко поселенцев, но Шарону, как тогда Ельцину, я верю больше. По-моему, они оба оказались сильными личностями, способными, хотя и ценой болезненных испытаний для народа, повернуть страну на единственно возможный исторический путь.

Тем временем в Москве с разгулом демократии нарастал разгул преступности и шовинизма. По вечерам московские улицы в стороне от центра начали пустеть. Но меня больше удручал вид бритоголовых молодчиков со свастиками и стеклянными глазами. Киоски и развалы пестрели их листовками. А милиция азартно охотилась за лицами кавказской и азиатской национальности. Меня всегда поражало чутье московских ментов, с которым они безошибочно угадывали в толпе не москвичей. Их бездонной кормушкой тогда был указ о регистрации приезжих. Меня выручала европейская внешность и давняя легкая ориентировка в московском транспорте.

В этой обстановке со своей армянской, а на слух даже азиатской, фамилией и еврейским отчеством я был потенциально трижды врагом русских националистов. Но, пытаясь разобраться в собственном национальном самосознании, не находил более точного определения, чем безродный космополит.

Последним звонком стал жуткий случай на объекте строительства автозаправочной станции в подмосковном Ступине. Там у нас «крыша» состояла из местных молодых бритоголовых отморозков. Ко мне, Абрамычу, замдиректору ОАО по строительству, они относились терпимо, знали, что я зарабатываю для конторы те деньги, из которых им «отстегивают» за «труды». Терроризировали они в основном на заправке шоферов - кавказцев, завозивших в Москву товары по Волгоградскому шоссе. Однажды в споре из-за нескольких арбузов они избили на смерть азербайджанина. Конечно, убийцу не нашли, а в разговоре с усталым участковым я узнал, что для милиции это давно рутинное дело.

За это время у нас побывали проездом в отпуск из Израиля в Нижний Новгород брат Эдик с женой Фирой и десятилетним внуком Мошкой. Потом дважды в свои последние командировки в Москву от частной израильской фирм приезжал лучший друг Эдик Соловей.

Они подробно растолковали обстановку в Израиле. Особенно обнадежили в широкой и устойчивой русскоязычной среде.

Наконец, в Москве появился из Нижнего Новгорода брат Толик с предложением:

- Мы с Галей решили выехать на ПМЖ в Германию. Присоединяйтесь с нами?

- Да, я тоже дорабатываю последние месяцы до пенсии, и решаю, что делать дальше. Пенсионерские виды в России грустные. Конечно, пока есть здоровье, я не пропаду. А если не будет? У нас в Москве - ни квартиры, ни прописки. Алла с семьей в Бишкеке. Собрать семью в России не получается и уже не хочется. Главное - Миле в здешнем климате со сменой погоды и давления по два раза в день все хуже и хуже. В этом году она уже четыре раза по месяцу лежала в больнице. Рязанская больница - это ужас, лекарства дают такие, какие сам сумеешь купить. Нам остается только заграница. Но почему в Германию? У меня все друзья в Израиле. Да и ваша дочка там.

- Видишь ли, Машка со своей школьной медалью попала в очень выгодную бесплатную молодежную программу учебы в престижнейшем ВУЗе - Хайфском Технионе. Ее будущее - обеспечено. Саша наш, сам знаешь, ударился в бизнес, его от легких денег теперь не оторвать. Брат Слава ругает племянника, на чем свет стоит, говорит, что он предает науку, теряет диплом физика. Кстати, ставит в пример вашего Алика, о нем он высокого мнения.

- Ну, не всем дано в его возрасте стать доктором физико-математических наук, профессором. Зато ваш Сашка приезжает в Москву как «новый русский». Над нищенской аспирантурой Алика посмеивается. Последний раз привез жену Лену исключительно одеться в Ле Монти. Но я рад, что наши дети дружны. Знаешь, как они друг друга представляют? Полутороюродные братья, поясняя, что их отцы - близнецы. Только запросы у них разные. Алик вполне удовлетворяется тем, что подрабатывает, как классный программист. Но почему Германия, а не Израиль?

- Там больше пособие, сразу дают социальное жилье. Привычный климат, ты же знаешь, как трудно я переносил жару в Средней Азии. Это тебе она нипочем. Опять же, можно увидеть всю Европу. Я всю жизнь об этом только мечтал.

Забегая вперед, надо сказать, что из всех наших детей только дочь Толика Маша самостоятельно получила израильский диплом и добилась самых внушительных успехов.

На семейном совете сын с дочкой решили, что мы с мамой можем ехать первыми куда хотим, и, если нам там будет хорошо, а маме подойдет климат, они твердо обещают приехать следом. В германском посольстве мне сразу не понравилась обстановка высокомерия и подозрительности к страждущим европейских благ просителям. Свою нервозность они объяснили большим процентом, проникающих к ним фальшивых евреев. Я не удержался, чтобы шепнуть Толику:

- Когда-то немцы отбирали евреев для уничтожения. Теперь с такой же педантичностью отбирают, чтобы облагодетельствовать.

Но окончательно меня доконала проникшая информация о крайне негативном отношении к репатриации в Германию со стороны Израиля, который в этом случае лишает людей навсегда права на въезд в Израиль. Так наши пути с братом разошлись в Германском посольстве. Забегая вперед, скажу, что через несколько лет, посетив Толика в Германии, я убедился в верности первоначального ощущения, что, по крайней мере, пожилых проверенных евреев везли сюда в основном в хорошо благоустроенное моральное гетто.

В Израильском посольстве и в Сохнуте я открыто выложил все, как есть о пестром мало еврейском национальном составе своей семьи. Интересовался не только их правами на выезд, но и будущим гражданским статусом. Я был просто пленен доброжелательностью и даже горячностью, с которой меня убеждали, что Израиль - демократическая страна, в паспорте вообще отсутствует запись о национальности, а дети и внуки еврея по Галахе имеют равные гражданские права и начальные льготы на репатриацию. Впервые за последние годы я шел мимо ментов в метро «Добрынинская» с чувством собственного достоинства и умиротворения за будущее своей семьи.

В аэропорту Шереметьево нас с Милой буднично, как в обычные дальние поездки, провожал один сын. Мы со своими двумя, разрешенными в самолет, багажными сумками ничем не отличались от окружающих туристов. Но уже в аэропорту Бен-Гурион мы почувствовали, что приехали домой. Нас приняли тепло и по-деловому: покормили, выдали денег на первое время, посадили в такси, которое доставило бесплатно по указанному нами адресу в Ашдоде. Сентябрьская жара после московского холодного дождя вполне напоминала Узбекистан, а по дороге наряду с экзотическими цитрусами и пальмами мы с умилением увидели уже забытое хлопковое поле.

 

 

 

Ашдод.

Эдик с Фирой встретили нас также по-израильски очень тепло и очень по-деловому. Жили они в хорошо обставленной четырехкомнатной квартире вместе с родителями Фиры Израилем Менделевичем и Беллой Львовной, которые встретили нас тоже очень приветливо. Большая спальня была совмещена с Фириным кабинетом. Маленькая Эдикина комната была набита до отказа мыслимой и мною не мыслимой видео-, аудио- и музыкальной аппаратурой. Без слов было видно, что здесь творят. Что хозяин тут же с удовольствием продемонстрировал.

Эдик серьезно занимался авторской песней. На мой дилетантский взгляд у него было несколько прекрасных песен вполне на среднем популярном уровне. Но ни в какой бардовской тусовке он не участвовал. Его песни слушали в узком близком кругу. Но иногда исполнялись и на радио РЭКа, благодаря другу семьи и школы «Лекет» известному ведущему Алексу иш Шалому. Позже я понял, что он просто не приспособлен для широкого общения, неизбежного в шоу-бизнесе.

Перед обильно накрытым столом Эдик сказал:

- Вот так живут бедные русские олим. Хорошо, что вы вырвались из российского бардака. Не пойму, чего там торчит Слава. Здесь каждая уборщица получает намного больше его профессорской зарплаты. Израиль - это чудо, маленькая страна, без ресурсов добилась такого уровня! Увидите сами. Лехаим!

Фира была практичней:

- Без меня ничего не покупать, никаких договоров не заключать. Облапошат в два счета. Какую квартиру будем снимать? Здесь надо платить доллары за 3 месяца вперед. «Корзина» у вас будет не сразу.

- Доллары есть. Квартира - 3-комнатная, если с Милиным здоровьем будет в порядке к нам по очереди приедут дети.

Приехали с Тель-Авива их дочка элегантная Лена с мужем Мишей и сыном Мошкой. С Леной мы более всех обнаружили родство душ. Она тоже преподаватель физики, меня до сих пор называет самым любимым дядей, я ее - самой красивой и любимой племянницей. Она еще пишет почти заумные стихи, издала уже маленький сборник. Миша - успешный программист. Мошка, скажу, чуть забегая вперед, из гиперактивного сорванца стал почти флегматичным накаченным парнем. Но преподавательскую династию, кажется, прервет.

От себя нас не отпускали почти месяц, пока Фира не помогла найти рядом съемную трехкомнатную квартиру. С их же помощью в считанные месяцы это квартира оказалась битком набитой мебелью и вещами, хоть и поддержанными, но мало уступающими тем, которые мы оставили там. Неожиданно по климату для жены и по бурной общественной жизни для меня Израиль оказался идеальным местом. Ни в чем, ни в посольстве, ни в Сохнуте не лукавили. Не должны же они каждому иностранцу рассказывать, что «кое-где у нас порой» случается и бюрократизм, и бытовая неприязнь, и даже коррупция. Для нас, граждан страны, это общие проблемы.

Ашдод легко и непринуждено становился родным городом. Нам было, с чем сравнивать. У нас с женой наберется добрый десяток городов по всему Союзу, где довелось жить и работать, был даже похожий приморский город Геленжик. Везде я неизменно чувствовал себя гостем, потому что была родина - Коканд. Сейчас у меня там ничего нет, а родина здесь, где уверенно чувствуют себя мои дети, растут истовыми израильтянами семь внуков, и проживает множество близких и друзей детства.

Фира энергично вовлекла нас в свою бурную общественную деятельность. Она входила в команду известного «русского» заммэра Ашдода Шимона Каценельсона. На очередные муниципальные выборы он впервые пошел не в составе партии, а создал блок партий под названием «Наш дом Ашдод». Этим он вызвал раскол Ашдодского отделения партии «Исраэль-ба-Алия», что стало предвестником развала всей партии Щаранского. Зато начался политический взлет личного друга Каценельсона Авигдора Либермана, который по аналогии назвал свою новую партию «Наш дом Израиль».

Каценельсон тогда одержал самую громкую победу на «русской улице», набрав 9 мандатов из 22 в муниципалитете, став впервые в Израиле первым заммэра. Два дня даже поздравляли Фиру, которая была 10-й в списке, но ей не хватило чуть-чуть. Все предвыборные мероприятия и празднование победы в ресторанах начинались с исполнения официального гимна движения «Я люблю тебя Ашдод», музыка и слова Эдуарда Гринеса. Легко запоминающаяся мелодия марша брата стала популярной.

А мы так и остались активными и не бескорыстными членами команды на всех последующих муниципальных и центральных выборах, где я с убывающим энтузиазмом, но честно агитировал за партию Либермана. Наблюдая ближе эту незаурядную личность, и с годами вживаясь в драматические нюансы израильской политики, я окончательно разочаровался в «русских» лидерах. Ни Щаранский, ни Либерман не принесли реальной пользы своим соотечественникам. Много шума - и ничего!

На одном из предвыборных собраний заммэра Ашдода Гершов затронул близкую мне «профессиональную» тему. Он сказал, что, наконец, за пять лет работы он разобрался в городском коммунальном хозяйстве, где на трех «русских» дворников приходится один надсмотрщик - марокканец, получающий зарплату больше троих вместе взятых тружеников метлы. Проходит уже его вторая каденция, но ничего не изменилось.

Щаранский там был для нас легендарным правозащитником с мировым ореолом. Здесь этот потенциал он использовал в полной мере. Что же случилось потом? Выскажу свое личное мнение. В тех условиях права евреев на Западе полностью отождествлялись с правами человека. В Израиле они не совпадают. Кроме того, он увлекся больше личными правами.

Сын привез свою семью после предварительных переговоров из Москвы по Интернету с множеством друзей, выпускников МИФИ. Встреча в ресторане в Реховоте у них состоялась на 30 персон. Когда он сообщил, что поступает в аспирантуру в институт имени Вейсмана, я было поморщился: «Господи, вечный студент». Но, узнав размер стипендии, какового по моим понятиям не бывает, за сына успокоился. Сейчас ясно, что в Израиле ему удалось остаться в науке по своей специальности. В Москве многие его друзья, в том числе евреи, живут иногда и получше, но только за счет бизнеса.

У прибывших чуть позже из Бишкека дочки с мужем Сашей, проблем оказалось больше. Саша, архитектор-дизайнер, бывший успешный предприниматель до сих пор здесь работает трудно. Алла повергла в шок всех моих близких, прибыв с двумя маленькими сыновьями и уже чуть заметной беременностью. Нам с женой пришлось на несколько лет посвятить себя им, поселившись вместе в большой пятикомнатной квартире. Иначе Алле вряд ли удалось бы с первого захода подтвердить диплом врача.

Из всех старых друзей и знакомых, с которыми удалось связаться в Израиле, первым немедленно примчался Семен Ибрагимов. Бурно обнял меня, расцеловал Милу:

- Как устроились? Чем ты занимаешься?

- Видишь, надежная съемная квартира, уже приехал сын с семьей из Москвы, ждем дочку с семьей из Бишкека. Пособия в принципе на жизнь хватает, но дома сидеть не могу. Тянет на стройку. Поработал сторожем на объекте, потом перешел маляром «по-черному» с условием работы по 7-8 часов.

- Юра, ты - маляром!? Не прощу себе. Диплом не подтвердил? Подтверждай. Права с собой? Подтверждай. Дам машину, для начала будешь возить рабочих на объекты, обеспечивать их по хозяйству. Освоишь иврит, постепенно станешь «менаэль авода» (вроде мастера).

- И сколько ты будешь платить?

- Для начала 3,5 тысячи - и тут же заволновался - это мало, но я сам с этого начинал. Ты не представляешь, каких трудов и сколько здоровья мне это стоило.

- Я здесь уже все представляю. Соломон, ты же мудрый человек. Ты приехал задолго до пенсии, у тебя не было выхода. Я иду к тебе работать по 12 часов за 3,5 тысяч и лишаюсь нашего с Милой пособия 3 тысячи.

- Понимаю. Ты все-таки делай диплом и права. Я сам не хозяин, попробую договориться с ним насчет тебя «по-черному».

- Спасибо. Но, думаю, наш поезд здесь уже ушел. Дай Б-г, удачи детям. Вот сыну диплом МИФИ подтверждать было не нужно.

- Да, мне до пенсии еще пять лет. У нас пенсионный возраст - 65. Боюсь, не доживу.

Семен, наверное, предчувствовал. Через полгода мне позвонили, что Семен умер от инфаркта, самый типичный случай. Успел я только на семидневные поминки. В Сдерот нас с Милой повез сын на своей машине.

В уютном дворике синагоги собрались кокандские бухарские евреи со всего Израиля. Первым нас обнял Яшка Ибрагимов, брат Семена и мой одноклассник. Он приехал из Германии, тоже успел только на поминки. Рядом был тоже одноклассник, их однофамилец Исак со старшим братом Абрамом. Потом началось оживленное узнавание многих друзей, с которыми не виделись по 20 лет. Вот Юра Ильяев, друг почти детства, вот Изик Какзанов, уважаемый в городе человек, завбуфетом в аэропорту. Меня отвели за угол здания. Боже мой, там дымились казаны с пловом, как в кокандской чайхане!

.После не долгих молитв мужчин на таджикском и русском языках в смежной комнате, в большом зале, заставленным П-образно столами и сервированным человек на 150, приступили к трапезе с обильной крепкой выпивкой. По кокандским обычаям говорили много добрых тостов о покойном. Из них я узнал, какие испытания пришлось вынести Семену в Израиле, чтобы самоутвердиться, хотя бы материально.

Поделиться воспоминаниями попросили и меня:

- Когда в Коканде организовали новый 15 трест, ко мне в Чадак приехал управляющий Эгамбердыев и сказал: «Мне нужен главный инженер в УНР-705, я знаю, у тебя есть толковые инженеры. Кого дашь? Но отвечать за него будешь головой». Я знал, что мне с Кудратом еще предстоит работать, поэтому сказал: «Раз так, то только Ибрагимова». И он действительно не подвел, потом дорос до главного инженера треста. После таких должностей он здесь не гнушался никакой работой. Поэтому ушел от нас раньше времени…

После этого я получил десяток горячих приглашений приехать в гости, в основном в Рамле и Ор-Игуда. А Сдерот скоро стал известен стране бомбежками ракетами «Кассам». Все-таки несчастливым человеком оказался Семен Ибрагимов.

 

Выдержки из публикаций на Интернет-сайте «7 канал».

Статья: «Взять судьбу в свои руки». 28.03.05г.

Автор: Борис Шустеф, журналист, гражданин США, постоянный автор на сайте.

Приводит данные из обзора американской прессы: «Теперь супердержавой региона стал Израиль, который может выставить 19 дивизий на поле боя, в то время, как Америка обладает всего 13-ю разбросанными по всему миру дивизиями… Израильская авиация оснащается самыми современными американскими самолетами F-15 и F-16, способными осуществить примерно 3000 боевых вылетов в день, США способно всего лишь на 1600 вылетов.… В полномасштабной войне, когда жертвы среди мирного населения не будут браться во внимание, Израиль способен полностью захватить весь Западный берег за 36 часов…. Осталось лишь, чтобы во главе государства встал настоящий еврейский лидер».

Комментарии к статье.

21. Имя: Ф.-А. Кочубиевский. 2.04.05г.

Заголовок: Хорошо понимаю Б.Шустефа.

Сообщение: «… в конечном итоге нам придется (если не пойдем на самоубийство) их уничтожить. Полная аналогия с Ханаанскими племенами во время исхода из Египта: изгнать их евреи побоялись (сработала рабская психология), а через 40 лет получили команду (от Б-га) уже не изгонять их из Святой земли, а уничтожить.»

22. Имя: Юрий.

Адрес: Ашдод.

Заголовок: Ф.-А.Кочубиевскому.

Сообщение: «Наконец, Вы ответили на один мой вопрос прямо, не увиливая. Да, чтобы стать еврейским государством по законам Галахи, у нас нет другого способа, кроме уничтожения палестинских арабов. Это напрямую диктует Тора из опыта войн в рабовладельческую эпоху, которые велись одинаково вооруженными воинами в открытом бою. Женщин и детей психически здоровые победители обращали в рабство. Как Вы себе представляете теперь технически уничтожение более 3 млн. в основном мирного населения? Жечь напалмом, травить газом? Кто это будет исполнять? Скажите, Феликс, Вы сами сможете убить ребенка, или только его маму?»

 

Глава 6. Эдик Соловей.

 

Эдик Соловей - лучший друг в жизни. Мы с ним практически не расстаемся со школьной и студенческой поры. Он, возможно, единственный человек, в чьей полной порядочности и совестливости я не сомневаюсь. Поэтому на нем я могу объективно наблюдать природу беззаветного еврейского национализма. Живут они с верной и рассудительной женой Риной в Кирьят-Моцкине, спальном районе Хайфы. Я там бываю регулярно, они тоже наезжают в Ашдод к родной сестре Рины Миле с семьей. Но почти ежедневно мы общаемся с Эдиком по телефону, в основном спорим о политике.

Эдик - непоколебимый крайне «правый» радикал, как подавляющее большинство русских евреев. Но у него повышенная возбудимость и слабое здоровье, которое приходиться щадить. Я избегаю даже произносить ненавистные ему имена Переса или Бронфмана, которые вызывают у него повышенное артериальное давление и дальнейшая дискуссия переходит в крепкое ругательство.

Нечто, подобное, я уже испытывал в Москве со своим сватом. Сын, зная мои склонности, просил перед свадьбой, чтобы в разговорах с его больным тестем я воздерживался от резких политических высказываний. Мой новый родственник, бывший высокий московский чиновник, оказался верным ленинцем, и от одного имени Ельцина ему становилось плохо с сердцем. А здесь, при первых встречах, Эдик, на правах «деда - ватика», запретил мне, новому «олиму», произносить слова палестинский народ и государство Палестина.

- Запомни раз и навсегда: такого народа нет, и такого государства никогда не будет.

- Но, Эдик, мы же с тобой обсуждаем не наши желания. Я от души разделяю твои чувства, но всегда остаюсь реалистом. Скажи, почему ничего подобного официально не высказывают ни один из наших всенародно избранных премьеров, ни «левые», ни «правые»? Да иначе их просто не допустили бы на порог ни Белого дома, ни европейских приемных…

- Плевать!... Эта позорная Европа… Подлая Россия… Как они голосуют в ООН?! У нас один друг – Америка.

- Но и в бушевской «Дорожной карте» главный пункт - образование двух государств.

- Он ничего не понимает в нашей жизни, а такие, как ты, левые, боятся ему объяснить правду. Вот и Шарон пресмыкается. Но они еще поймут. Нам Бог дал эту землю, он выше всех.

- Бог дал, потом Бог взял на минуточку в своей жизни и на две тысячи лет – в нашей. Теперь мы путаем божий дар с яичницей. Главное - это не земля, а арабы законно живущие на ней. Ничего мы с ними не поделаем, единственный выход - отделиться. Шарон - первый политик, который отказался от лицемерия и произнес в Кнессете слова «Палестинское государство» и «оккупация». До него все боялись потерять голоса национал - патриотов. Поистенне - патриотизм последнее прибежище негодяя.

Впрочем, последний монолог я могу продолжать еще долго и только мысленно. В разговорах, годами Эдик не давал мне договорить до конца ни одной мысли. Или возмущенно перебивал: «Ты здесь еще ничего не понимаешь», или ставил точку словами: «Ты один такой из всех моих знакомых». Я обиженно замолкал, понимая намек и твердо зная, что вслух он в этом никогда не признается. Но в пылу спора он не раз он говорил::

- Я не понимаю, зачем ты и такие, как ты, сюда приехали? Не нравится - перо в задницу и катитесь назад в Россию или в Канаду. Я ненавижу тех, кто приехал на полное обеспечение, и хают эту страну. Конечно, ты не такой, но тоже должен быть доволен тем, что имеешь.

- Но Эдик, почему ты присваиваешь себе право судить? Я приехал не к тебе, а к Шарону, в демократическое государство. Скорее, ты оказался в воображаемом еврейском государстве по законам Торы. Я подсчитал, что мои дети вместе платят одних налогов в казну столько, что покрывают шесть наших пособий. Все семь моих внуков будут служить в Армии. Я никогда ни кому ничего не должен. Просто мой патриотизм - гражданский, а твой - национальный.

- У тебя слово национал - патриот звучит как ругательство. А я горжусь своей нацией.

- Твои чувства - твое личное право. Я их всегда уважал. Но когда любовь к нации или к Богу превращают в политику, она легко переходит в ненависть к другим. Крайний пример - исламский фанатизм. Но и у цивильных прибалтов национализм в своей ненависти к русским и евреям дошел до того, что они прославляют своих пособников Гитлера. Что касается евреев, ты считаешь, что Шарон, и даже Бейлин, не любят свою нацию?

- Да - твердо ответил Эдик и прекратил разговор.

Дальше я думаю про себя. Значит, дело не в составе крови, а в состоянии мозгов у половины нации. У евреев так было всегда, во все времена. В израильской русскоязычной прессе и литературе самая неиссякаемая тема - русский антисемитизм. Генетическая память у евреев связана с вопросом выживания нации, поэтому неизбывна.

Мне довелось в круизе на теплоходе очень коротко пообщаться с самым уважаемым человеком и любимым поэтом в Израиле Игорем Губерманом. Закончилось оно «провокационным» вопросом:

- Вы считаете антисемитом Солженицына?

- Да - твердо ответил он и прекратил разговор.

Дальше я думаю про себя. Почему? Ведь он просто - русский националист. Почему еврейский националист в Израиле - нормально, а русский - обязательно антисемит. Ведь в книге «200 лет вместе» он только приводит факты и цифры, пусть не приятные, но, как правило, ссылается только на еврейские источники. От себя - ни одного бранного слова, наоборот, как кот Леопольд, призывает к дружбе.

Да, была черта оседлости, но в худшем положении было еще большее количество русских крепостных. Да, были погромы, но от русского бунта «бессмысленного и ужасного» пострадало не меньше русских усадеб. Да, был и государственный антисемитизм при царизме, но мы его совместно успешно свергли. В результате получили репрессии, но опять же вместе с русскими товарищами по несчастью. Да, была дискриминация в институтах и на работе, но во всех республиках совместно с не меньшим количеством русских. Это уже обыкновенный национализм. А разве евреи лишены этого захватывающего чувства в Израиле?

В другой реальности мы с Эдиком были единодушны во всем. Наша мужская дружба прошла через всю жизнь не малые испытания верности и преданности друг другу. На его застекленной веранде ташкентской квартиры по его старенькому «ВЭФу» мы ночами слушали голоса «из-за бугра», одинаково и горячо клеймили власти и всю систему. Почему теперь мы не понимаем друг друга? Теперь он все чаще говорит: «Я этого не читал, не буду спорить». Я вдруг понял, что мы с ним просто давно читаем разные книги. Об Амосе Озе он даже не слышал.

- Эдик, ты знаешь, почему по Торе национальность еврея, не как у всех, определяется по маме, а не папе? Ведь главой семьи, хозяином тела и души детей чаще всего бывает отец.

- Не знаю, такой закон. Но что-то слышал. Мама - это точно твоя мама, а отцом, особенно тогда, мог оказаться любой.

- Не очень логично. Если в отце есть сомнения, то им мог оказаться Оман или Амалек, смертельные враги евреев. По-моему, дело в другом. Народная мудрость основана на вековых наблюдениях. Может быть, было замечено, что от матери с кровью в утробе и грудным молоком передаются по наследству больше душевные качества, эмоции, в том числе патриотизм, вера, преданность. А от отца - рассудок, прагматизм. Что для религии ценнее? Конечно, душа, чувства. Ими и управлять легко.

- Но у тебя мама - еврейка, почему у тебя нет никаких чувств?

- Во-первых, какие-то национальные чувства у меня были всегда. Просто здравый смысл у меня перевешывает. Во-вторых, наверное, дело в том, кровь и молоко это хорошо, но важно и материнское влияние в детстве. Не зря у русских евреев - культ «идише мамэ». Для меня всегда была феноменом твоя мама, Клара Григорьевна. Как она смогла одна, в нужде, без еврейского круга, в узбекском кишлаке привить тебе такую любовь к себе и нации? Ты мне душевно ближе братьев, потому что у нас общая юность и почти вся жизнь. Но все мы - из разного детства.

Эдик Соловей появился в нашей школе только с 8 класса. До этого он жил вместе с мамой после эвакуации в ближнем поселке Учкуприк и закончил там семилетку. Ради продолжения образования сына его мама, бухгалтер Райшелка, добилась маленькой комнатки на территории их кокандской базы, именуемой в просторечии – «грензавод». У сына оказалась рядом средняя школа, а мама каждый день ездила на работу порой в кузове грузовой машины. Ему поначалу было трудно не только с нашей компанией, общей с первого класса и босоного детства, но и из-за низкой школьной подготовки. Но всех расположила к нему и фамилия, не надо давать клички, и необыкновенная открытость души.

Тогда, может быть, я один замечал, как Эдик напрягается и бледнеет от одного слова «жид». Кокандские евреи – старожилы на это слово не обращали ни малейшего внимания, хотя постоять за себя кулаками не задумывались ни минуты. Да и само слово употреблялось чаще всего, беззлобно, походя, как синоним «жадине». Потом я представлял его голодное детство с беззащитной мамой-одиночкой, потрясенной ужасами первого года войны.

В наших непосредственных молодежных компаниях свойство скрытого страха, замкнутости и подозрительности, замеченное у некоторых эвакуированных евреев определялось, как «напуганный с детства». Это знакомое свойство я нахожу даже в Израиле у своих товарищей по многим подработкам. Мне ни разу не удавалось уговорить бригаду на дружный протест против самых явных унижений и издевательств. Каждый привык воспринимать свои беды, как данность, и решать их в одиночку. В худших случаях некоторые это делали за счет своих же товарищей. Каждый выживал, как мог.

Остается загадкой абсолютная враждебность Эдика к арабам, хотя ни одного из них живого он не видел. Что это, на религиозной почве? Но у него сохранились самые теплые воспоминания об узбеках с детства и по работе с ними, где он получил звание заслуженого строителя республики. Для него это обернулось спасительными льготами на лечение, когда он серьезно заболел. Невольно я сравниваю Эдика с другом детства Валерой Бродецким.

 

Три брата Бродецких, мой лучший друг, Юра, Валера и младший Шурик жили в своем доме на улице Челюскинцев, на которой заканчивалась наша Микояна. Рядом с их домом была, так называемая, «Постройка», где проходили жаркие мальчишеские футбольные баталии «улица на улицу». Наши улицы были самыми близкими постоянными соперниками. Во встречах с некоторыми грозными городскими уличными командами, вроде улицы Трудовой, мы составляли сборную с ними и ближайшей улицей Пугачева. Имелся в виду не только класс игры, но и соотношение сил в драке, потому что матчи шли, как правило, без судейства и спорные ситуации разрешались нередко массовой потасовкой.

Неизменным капитаном команды у нас был широкогрудый Ким Петренко, старше нас на год. Он был мощным защитником, мы с соседом по двору Юркой Исаевым играли в нападении и умели «водиться» (финтить). Меня, малорослого, сносили чаще всех, Ким объявлял «пендаль» (пенальти), все знали, что пушечные удары Кима с 11 шагов неотразимы, поэтому вокруг меня начиналась заваруха. Нас Ким научил своему железному на всю жизнь правилу: пока противник заводится, угрожает и оскорбляет, бить первым с открытыми глазами. Ответного кулака я не опасался, потому что сзади, как вихрь, налетал Ким с главной ударной силой команды.

С основной волной алии более 20 семей кокандских русских евреев осели в Нацрат-Элите. При первой бурной встрече Валера Бродецкий повез нас в Назарет на арабский рынок, настрого предупредив ничего без него не покупать. Там я себя почувствовал, как на кокандском базаре в Старом городе. Валеру все знали, он громко кричал на смеси иврита и арабского, отчаянно торговался, ругался с арабами русским матом, который они явно понимали, потом с ними обнимался. Конечно, он все купил в два раза дешевле.

Потом во дворике их амидаровской квартиры, кроме традиционного шашлыка, у них с Шуриком был настоящий узбекский плов. Был приглашен его сосед и «балабай» по работе, они занимались отопительными солнечными батареями, которые тот покупал по дешевке на территориях. После интифады их бизнес заглох. А пригласил он его ради меня, потому что этот араб был армянского происхождения. Выяснилось, что его отец был чистым армянином, но он сам ни слова по-армянски не понимает.

 

Выдержки из публикаций на Интернет-сайте «7 канал».

Статья: «Праздник в Рафиахе, или где находится новый Бабий Яр для евреев южных районов Израиля». 30.04.05г.

Автор: Александр Риман, журналист, постоянный автор газеты «Мост», где эта статья была незадолго опубликована.

«В три часа ночи, 29 сентября (дата, определенная Шароном для переселения поселенцев из оккупированных территорий сектора Газы) «Хамас» атаковал главный топливный терминал электростанции в Ашкелоне.… В высоту на несколько сотен метров поднялся гигантский «гриб». В сентябре 2005 года началась размежевательная война. Только за один месяц «третьей интифады» от взрывов самоубийц погибла одна тысяча израильтян, столько же был убито снарядами реактивных ракетных комплексов российского производства».

Комментарии.

4. Юрий, Ашдод. «Г-ну Риману, лично». 2.05.05г.

«До 29 сентября не далеко. Как Вы будете себя чувствовать, когда реально подтвердится, что весь Ваш апокалипсис - бред больного воображения. Вы, хотя бы, публично извинитесь? И еще вопрос ко всем еврейским ультра националистам. Кого Вы больше ненавидите: арабов, Россию, или таких чистокровных евреев, как Шарон, Перес, все министерство Обороны, ШАБАК и т.д.? Или что-то не так с Б-ом, который вдруг лишил разума и превратил в нацистских зверей самых прославленных евреев, которые всю жизнь спасали Израиль от уничтожения? А что сделали вы?».

Статьи Арье Вудки, узника Сиона:

«Раздвоение личности и подстрекательство к убийству». 4.04.05г.

«…Сам рав Овадия (партийный лидер сефардов - ортодоксов) уговаривал с телеэкрана Б-га убить бывшего господина, ныне товарища Шарона. Подобный прецедент был. А главное, обстоятельства и выбор времени полностью совпадают. В 1953 году товарищ Сталин решил эвакуировать евреев в Сибирь. Кто-то из клерикалов убедил Б-га убить товарища Сталина прямо в еврейский праздник Пурим».

«Катарсис». 28.03.05г.

«…Шарон, живой труп левачества, - это вампир, единственной пищей которого является кровь евреев».

Без коментариев.

 

Армения.

Отрывок из моей статьи «Кто виноват?», опубликованной в газете «Мост» от 17.11.04г.:

«…С некоторыми соображениями о нашем "светлом" будущем хочется поделиться. Наверное, многие знают о безобразной истории в Иерусалиме, когда учащийся йешивы плюнул то ли на крест, то ли на несущего крест христианина-армянина, вызвав серьезный международный скандал. Вот комментарии авторитетного в "русских" интеллигентских кругах раввина Элиягу Эссаса. В целом, осуждая поступок своего ученика по "вынужденным" политическим соображениям, он добавил: "...парень правильно чувствовал, но не правильно сделал". Отмечу сразу коренное различие нашего сознания с "ихним", у нас между двумя действиями "чувствовал - сделал" присутствует третье - "подумал", им этого не надо, за них думают учителя. А вот, что думает сам уважаемый раввин: "Надо, наконец, сказать честно, христианство - это идолопоклонство... подлинно еврейский взгляд на мир означает АБСОЛЮТНОЕ отрицание идолопоклонства... Когда наша страна станет государством Торы, идолопоклонство исчезнет со Святой земли". На вопрос: "А что станет с теми, кто носит крест на груди?", он ответил: " Таких людей не останется. Нет, разумеется, их никто не будет убивать (наверное, заплюют? - ЮА), они просто поймут, что не могут жить среди нас". Представляете - старый Иерусалим с пустыми тысячелетними храмами и мечетями и, естественно, опустевшими от безработицы всеми прилегающими строениями? Не снесут же их, мы все-таки не талибы…»

 

На восстановлении Армении после землетрясения я работал в качестве замуправляющего трестом Главсредазнефтегазстроя почти год вместе с женой. С детства я привык ощущать свою принадлежность к армянам. Какие-то недостатки своего окружения я относил к издержкам их оторванного от истоков воспитания. Армения для меня была центром науки и культуры древнего прославленного в стране и в мире народа.

Известно, что судьбы евреев и армян очень схожи. Только эти две талантливые нации, одинаково рассеянные по всему миру, испытали самый страшный, соизмеримый по масштабам геноцид - поголовное уничтожение людей исключительно по национальному признаку. Сейчас обе нации, как неизлечимой болезнью, поражены вирусом непримиримой взаимной ненависти со смертельным врагом. У евреев - это арабы, у армян - турки или азербайджанцы, что в сущности одно и то же. В армянском языке нет слова азербайджанец, есть - «торк». Впрочем, насколько мне известно, понятие Азербайджан появилось в советское время. В России до революции местное население Баку русские называли татарами.

Национальная особенность, пожалуй, состоит в том, что евреи, лишенные слишком долго исторической родины, испытывают к ней больше центробежную силу, а армяне - центростремительную, они всегда больше уезжали из своей страны, чем возвращались. Но, может быть, в связи с этой особенностью, самые преданные своей родине армяне превратили ее в своеобразный национальный музей. Армения - единственная страна на постсоветском пространстве, где нет этнических проблем, потому что она состоит на 98% из армян. Для остальных 2%, в том числе коренных русских общин молокан, армянский язык - родной.

Но много ли счастья принес Армении ее мононациональный рай, о котором нынче мечтают евреи в Израиле? Что дает самоизоляция? В те времена был известен только один положительный факт: Ереван был единственным крупным городом в СССР, где не было вытрезвителей. Зато в Армении вполне можно было зарегистрировать явление безработицы, которое официально и на деле отсутствовало в стране Советов. Еще, может быть, чуть бережнее здесь сохранялась более древняя, чем в России, религиозная культура. Думаю, что и евреи, и армяне всегда будут ярким примером наций, состоящих из сплава национально - религиозного патриотического ядра с обширным племенем космополитов, развеянных по всему миру.

В системе Миннефтегазстроя издавна работало много болгарских рабочих бригад. Одну из таких я попросил к себе. С ними произошел серьезный казус. Устроившись в вагончиках, человек 10 болгар пошли прогуляться по городу, где всегда толпилось множество безработных армян. На обратном пути их остановила группа молодых армян и, указав пальцами на двоих, спросили: «Вы турки?». Получив утвердительный ответ, спокойно сказали: «Если хотите уехать отсюда живыми, чтобы завтра вашего духа не было». Для меня до сих пор непостижимо, каким чутьем они это безошибочно определяют. Болгарские турки имели те же фамилии и имена, что болгары, внешность у них гораздо ближе к европейской, чем у наших узбеков. Но к нашим узбекам армяне относились вполне уважительно.

Начальник штаба министерства московский армянин Маркаров тоже почесал затылок и сказал:

- Знаешь, Юра, не подымай шума, отправь этих ребят тихо в Бухару и скажи Зубову, чтобы турок больше не присылал. А я позвоню в Москву болгарскому руководству, чтобы тоже приняли это к сведению.

Ко мне, как армянину, благосклонно относился и управляющий Ереванским трестом Геворкян. Он сразу предложил мне свободную должность главного инженера управления и один из коттеджей в Степанаване, которые мы успешно начали строить. Но, услышав, какую я сейчас получаю зарплату, согласился подождать годика два. Когда-то мой ломанный карабахский диалект, считавшийся в столице деревенским, вызывал насмешки. Теперь карабахцам прощали все, и «прорусскую» фамилию с окончанием на «ов», и даже мое весьма слабое владение языком. Но сам себя я чувствовал чужим. Оказалось, что моего запаса слов хватает только для поверхностного общения, на производственных планерках на армянском языке я не понимал ничего, мне не доступны газеты и даже телевидение. Позже я понял, что при всем своем уважении к Армении своим здесь не стану никогда, и вряд ли комфортно будут себя чувствовать мои дети.

К тому времени, пережив шок от землетрясения, армянское общество все заметнее возвращалось к своей главной проблеме - Карабахскому конфликту. В Ереване возобновились митинги, кругом распространялись листовки. В основном они состояли из исторических и статистических выкладок о древней исконно армянской земле - Нагорном Карабахе, испытавшем дискриминацию за период вхождения в состав Азербайджанской ССР. Запомнились впечатляющие цифры огромного превосходства среди карабахских армян героев Советского Союза, офицеров, генералов, одного маршала Баграмяна, и вообще участников войны по сравнению с азербайджанцами. Военкоматы были в их руках.

Но как бы не были эмоционально справедливы любые территориальные претензии, существующий мировой порядок к ним глух. Так и останется в Турции символ Армении гора Арарат с плодоноснейшей, но мало используемой турками долиной, Крым - у Украины, Абхазия - у Грузии, и т.д. И всю Эрец-Исраэль, как нам когда-то даровал, так и вернет, наверное, только сам Б-г. Больше надеяться не на кого.

Однажды ко мне в вагончик явился мой пронырливый снабженец Гога еще с двумя рабочими - армянами с ружьями и походными рюкзаками:

- Извини, Абрамович, мы берем отпуск на две недели. Через час уезжаем.

- Что за дела? Отпуск надо оформлять, где заявления? Вы, что на охоту собрались?

- Ни каких бумаг не будет. Наша очередь ехать со степанованской командой на войну в Карабах. Живы будем, через полмесяца вернемся.

- С ума сойти! Вы что, ополчение? Первый раз слышу. Гога, ты уже бывал там? Ты можешь стрелять в человека и убить его?

- Если я не убью его, он убьет меня. Но я пока не знаю, убил кого-то или нет. Стрелял много, может быть, и попал в кого-нибудь.

Кавказские войны мужчины вели в открытом бою, таких подлостей, как теракты, не было. Были в городах и погромы, но это дело рук мародеров. Многие азербайджанцы спасали своих соседей армян.

Добирались на войну армяне по отвоеванному узкому и опасному коридору, соединяющему Армению с Нагорным Карабахом. Тогда я спросил у Гоги, как они отличают турок, например, от наших узбеков. Он ответил коротко и не понятно: «По глазам». Может ли быть, чтобы «глаза смерти» откладывались в генетической памяти народа?

Постепенно война в Карабахе стала все больше лихорадить нашу столь успешно начатую стройку. Вначале для нас отпал самый короткий железнодорожный путь через Красноводск и Баку с использованием парома через Каспийское море, и мы гнали вагоны с Бухары со стройматериалом и сборным железобетоном, ставшим «золотым», вокруг, через Астрахань. Но с разгаром войны азербайджанцы стали регулярно блокировать, находящийся на их территории железнодорожный тоннель. Хозяин тоннеля, МПС СССР, ничего не мог поделать. У нас начались крупные простои, роптали даже болгары. Героическая для армян война всех остальных только раздражала.

Но не менее раздражала ситуация армян, когда выяснилось, что они оказались бедными родственниками на всесоюзном празднике стройки у себя дома. Дело в том, что для оказания более эффективной помощи Армении для строителей впервые были сохранены все районные, северные, пустынные и многие прочие льготы плюс командировочные, которых были лишены местные рабочие. Получалось, что за одну и ту же работу на стройке армяне получали зарплату в два с лишним раза меньшую, чем приезжие. К лету сложилась анекдотическая ситуация: со всего Союза на помощь к армянам ехали тысячи посланцев, которым платили огромные деньги, зачастую за простой, а в это время армянские «шабашники» уезжали по привычке на заработки по просторам Союза.

Меня это задевало, и я, кажется, нашел вполне реальный способ обойти эти бюрократические нелепости. В те времена в строительстве внедрялась очередная разновидность надоевшего всем «бригадного подряда». Как правило, все эти «инициативы» были безжизненны, столкнувшись с реальностью снабжения, приписок и прочим. Но, изучив глубже нюансы новой системы, я понял, что в условиях Армении - это прекрасная возможность обойти ведомственные привилегии по зарплате рабочих в зависимости от места работы, проживания, стажа и проч.

Все очень просто: бригада заключает договор подряда с управлением на строительство дома по сметной стоимости. В смету входят все прочие затраты, в том числе и надбавки по зарплате. После сдачи дома в эксплуатацию с бригады удерживаются все затраты по материалам, механизмам и т.д. Остаток - зарплату бригада делит между собой в зависимости от квалификации. Управлению в этом случае остаются только плановые накопления. Для государства это выгодно, в целом могло дать рабочие места тысячам армян и сократить миллионы командировочных расходов. Но государственные интересы - это не обязательно ведомственные.

Я надеялся, что госстроевские положения о бригадном подряде выше ведомственных норм. Святая наивность! Всегда и везде выше всех интересы чиновников, исполняющих любые законы. Моя идея отрывала руководство, начиная с прораба до начальника Главка, от привычной кормушки. Но открыто все возмущались лишь идеей передачи экскаваторов и автокранов армянским механизаторам. Дело в том, что «под Армению» выделялась новая импортная строительная техника. Как обычно, машина выдавалась кадровому очереднику - механизатору. Для этого он должен был год отработать в Армении, после чего технику увозили домой «на ремонт», а в Армению получали новую.

Не найдя отклика в родных пенатах, я попытался привлечь внимание к своей идее заинтересованной стороны - Армении. Конечно, армянские коллеги все понимали, сочувственно и с сожалением цокали языком, но, будь они на месте моего начальства, поступили точно также. Тогда я написал страстную статью в республиканскую газету о бедах армянских рабочих - строителей и своей многострадальной идее. Статью опубликовали, при моем появлении в редакции девушкам приказывали подать немедленно кофе «нашему автору», и на этом все мои достижения кончились.

Впрочем, Армения тогда жила только проблемами карабахского конфликта. Соответственно строились взаимоотношения с Москвой и соседями. Друзьями Армении могли быть только те, кто безоговорочно принимал в этом конфликте армянскую сторону. Точно так же евреи в Израиле воспринимают весь мир в зависимости от его отношения к арабам.

Мне в жизни ни один раз приходилось в конфликтах с начальством и властями просто «умывать руки» из соображений ответственности за семью. В этот раз, в обстановке нагрянувшей гласности, я почувствовал, что впервые не рискую какими-то серьезными последствиями, кроме увольнения с работы, к чему я давно привык. Конечно, я понимал, что шансы на успех у меня почти нулевые, но остановиться уже не мог. Получив решительный отказ от управляющего трестом Зубова, я решил использовать последний раз свое членство в партии.

Я подал заявление в партком на коммуниста Зубова, препятствующего выполнению решений партии и правительства о бригадном подряде в строительстве. Конечно, заседание парткома, а потом и партсобрание, дружно осудили меня, как чужака, в предательстве интересов треста. Но окончательно меня сразило, когда против меня выступили армянские прорабы и главный механик, чьи отношения ко мне до сих пор можно было назвать только таким словом, как обожание. Потом эти дети природы искренне объясняли:

- Абрамович, ты - большой человек, нигде не пропадешь. Тебя сам Геворкян уважает. А у нас другой работы в Степанаване нет.

- Так я же ради вас стараюсь.

- Э, ты такой умный, а не понимаешь - головой стену не пробьешь. Все против тебя.

О том, что я теперь думаю о них, Геворкяне и всех прочих, я говорить не стал.

Не согласившись с решением первичной парторганизации, я, как положено, прошел все инстанции: бухарский горком, обком, ЦК КП Узбекистана, ЦК КПСС. Все свои заявления заканчивал тем, что в знак протеста до рассмотрения своего вопроса объективной комиссией, отказываюсь платить членские взносы. Везде меня уговаривали заплатить взносы, но никакой комиссии не обещали. Запомнился прием у одного из последних партийных авторитетов уходящей эпохи секретаря ЦК КПСС Соломинцева, у которого, в конечном счете, я оказался по своему заявлению. Порядки там оказались по-новому демократичными и доступными, но сами они ничего в этой жизни не поняли.

Удивившись дружелюбному приему, я начал с воспоминаний:

- Мы ведь с Вами уже однажды встречались. Вы приезжали с Рашидовым на строительство Чадакского золотообогатительного комбината. Я был начальником стройки.

- Да, вспоминаю. Его строил Ферганский трест. Кстати, Собчак тоже с Ферганы. Вы его там не знали?

Дальнейший разговор пошел на отвлеченную тему. Заметно было, что стареющего партийного монстра в этот момент больше всего занимал феномен Собчака: как он смог, минуя обычные номенклатурные ступени, стать более влиятельным человеком в высших сферах власти? Было ясно, что не только я лично, но и вся строительная отрасль, которую он всю жизнь курировал, его уже не интересует. Поэтому, когда он все-таки пообещал, что даст указание разобраться в моем деле, а мне посоветовал заплатить взносы, я уже ни во что не верил. Так я автоматически выбыл из партии, кстати, на год раньше Ельцина. С единственным утешением, что за полгода разборок сэкономил на взносах значительную сумму из своей не малой зарплаты.

Из здания на Старой площади я вышел законченным безродным космополитом. Не только в Главке, но и в Узбекистане я - персона «нот грата». Год пребывания в Армении отразился в моей жизни самым болезненным ударом. В мое отсутствие меня предали и продали мою родину - родительский дом в Коканде. Конечно, виноват я сам в своей непроходимой наивности. К тому времени умерли все мои дядки. Их женам я сам сказал, что не буду предъявлять свои наследственные права, если они с детьми будут жить в доме и хранить этот очаг. Я не учел, что в то время дом стоил огромных денег, за которые можно подделать любые документы. Потом я узнал, что в этом деле были замешаны и мои тетки. После ограбления вагон-дома пропали все записные книжки, я окончательно потерял связи с армянской родней.

 

Израиль - удивительная страна, евреи - самый загадочный в мире народ. Судить их не дано ни кому, кроме Всевышнего. Я рад, что привез сюда детей, которые с трудом, по-разному, но вживаются в новую реальность. Все семь внуков - истинные израильтяне. Если я кого-то сужу сам для себя, то только свое поколение, знакомых мне сверстников, с которыми жил там и общаюсь здесь. В этой книге все имена и факты подлинные, лучше жизни ничего не придумаешь.

Как-то довелось читать рассуждения самого известного религиозного сиониста Дова Канторера о том, что является с точки зрения иудаизма высшей ценностью: человек, человеческая жизнь, душа? Мне хотелось сказать: права человека, в том числе право самому распоряжаться своей жизнью не во вред другим.

 

 

 

 

 

Юрий Абрамович.

 

Исповедь вечного безродного космополита.

 

(главы из книги)

 

«Мы все родом из детства». Антуан де Сент Экзюпери.

 

Необходимое предисловие.

 

Статистика знает все о национальных составах населения, но обширное и пестрое племя полукровок не считают никто. Это нереально и никому не нужно. Как правило, для метисов всех времен и народов выбор собственной национальной принадлежности является личным правом каждого гражданина. Если при этом возникают проблемы, то в основном у его же родителей, непосредственно ответственных за создание проблемы. Но только евреи лишают своих детей права выбора национальности. В Израиле этот вопрос решает раввин, который к интимному факту рождения человека не имел ни малейшего отношения. Это не справедливо вдвойне: человек, не имевший права выбора национальности при рождении, лишается его и в сознательном возрасте.

У моей мамы - еврейки было два любимых мужа и четыре сына. У нас, с братом-близнецом, отец - армянин, два других брата - чистые евреи. До самого зрелого возраста мой брат - близнец рос со своими братьями в семье мамы, не подозревая о своем происхождении и моем существовании. Меня воспитывала бабушка, мама отца. Наши братские судьбы могут представлять интерес, как мини-модель судьбы русского еврейства. Я - не исследователь проблем ассимиляции евреев, я - продукт ассимиляции, эта книга - мой взгляд чуть со стороны на моих близких и знакомых евреев.

Есть мнение, что во время общения Моисея с Б-гом на горе Синай евреев соблазняли золотым Тельцом многочисленные потомки семей, смешанных с египтянами. Возможно, это первое, зафиксированное историей, племя космополитов, составившее на все времена добрую половину евреев. Кровосмешением не мало грешили почти все наши праотцы, иногда по прямой команде Господа в связи с проблемами потомства. В результате появлялось пестрое племя сыновей, довольно буйных и не предсказуемых. Вся библейская история евреев пестрит соперничеством братьев: они предавали и убивали друг друга, создавали разные религии, от сводного брата Ицхака Ишмаэля произошел ислам, а от близнеца Якова Эсава, в конечном итоге, - христианство.

Очевидно, что только чистокровным евреям, армянам, русским свойственен генетический беззаветный национальный патриотизм. Возможно, посредством ассимиляции Б-г или природа поддерживают баланс между духовным и физическим здоровьем всех наций. Общеизвестны губительные крайности искусственного нарушения этого баланса. С одной стороны, это вымершие физически или интеллектуально народы, оказавшиеся изолированными внутри собственного воспроизводства потомства. С другой стороны, - самоубийственный фашизм. Эти крайности евреи испытали на себе: в средние века - физическую деградацию от самоизоляции, в ХХ веке - Катастрофу.

Евреи гордятся своими великими соотечественниками во всем мире, но умалчивают, сколько из них полукровок, прославивших обе нации. Не состоит ли богоизбранность евреев в двойном назначении? Главное - сохранить в первозданном виде Библию. Второе - генетически оздоравливать интеллектуальный потенциал свой и других народов. Отношение к полукровкам в еврейской среде двойственное. У своих знакомых и близких они подозрительно замечают любые отличительные черты, а в общении со знаменитостями заискивающе ищут сходные.

Борьба с космополитизмом в памяти советских евреев навсегда останется одной из самых зловещих страниц в истории. В наши времена «оттепели», а потом и застоя, космополитами клеймили тех, кто утрачивал былое чувство горячей любви к советской родине, поначалу подорванное джазом и твистом. Но в «братских» республиках неуклонно нарастал местный национальный патриотизм. Евреи, лишенные и этого захватывающего чувства, попадали под категорию «безродных космополитов».

Поэтому с необыкновенной силой вспыхнул древний еврейский национальный патриотизм, когда открылась дорога в Израиль. Своих родных и друзей мы провожали, как из голодной тюрьмы на свободу, навсегда и со всем скарбом. Но всего через семь лет, сами ехали свободными людьми, с двойным гражданством, с обычным для самолета багажом, уже испытав, что для изобилия в магазинах не обязательно национального чуда, достаточно двух лет самой дурной рыночной экономики.

Возможно, поэтому в общении с друзьями детства и родными, уехавшими из другой эпохи, неожиданно обнаружилось непривычное расхождение в спорах о политике, религии, России. Потом выяснилось, что большинство русских евреев в Израиле поддерживают в политике крайне «правый» национально - патриотический и религиозный лагерь. Если дело в генах, то почему они, в свою очередь, составляют явное меньшинство израильского общества в целом? Учитывая, что в среднем «русская» алия по уровню жизни и трудовому статусу в этом обществе остается явно вторым сортом, мне приходиться иногда отвечать им по-еврейски вопросом: «Если вы такие умные, то почему такие бедные?»

Поэтому здесь я иногда снова чувствую себя безродным космополитом. Таким, каким ощущал себя там вместе с другими евреями, друзьями более зрелого периода жизни. Среди них были крупные руководители, вплоть до министров, ученые и деятели культуры, удачливые коммерсанты и просто уважаемые состоятельные люди. Они в этом израильском повествовании фигурировать не будут, потому что в основном проехали мимо, или остались там.

Чтобы лучше разобраться в этом явлении, мне захотелось высказаться публично на страницах независимого русскоязычныго еженедельника «Мост», который, к удивлению, уже два года регулярно публикует мои «крамольные» статьи о политике, общественных проблемах и религиозной идеологии. Впрочем, вся крамола состоит в том, что я там почти в одиночестве защищал политику действующего премьер-министра Шарона. В дискуссиях с профессиональными публицистами, постоянными авторами газеты, я обнаружил полную бесплодность любых аргументов против идеи, овладевшей массами. Трезвый рассудок бессилен перед беззаветной любовью.

Еще более удивительным оказалось явление непримиримой оппозиции не только «правящему режиму» Шарона, но явной подрывной деятельности, как у нас раньше выражались, существующего государственного строя на Интернет-сайте «7 канал». Там почти ежедневно публикуются статьи «русских» поборников еврейского религиозного государства по законам Торы. Порой не цензурные комментарии и реплики под любым именем или кличкой, которые публикуются немедленно, могли бы не заслуживать внимания, если бы не известные имена авторов статей, фактически призывающих толпу к бунту. Из-за недостатка в Израиле живого общения я включил в эту книгу выдержки из публикаций и комментариев на «7 канале». Сам я там фигурирую под своим именем, изредка под кличками «Фрейд», «Ленин».

Мои дети приехали со мной по собственному выбору профессионально и материально самостоятельными людьми. Их судьба – в их руках. Моим семи внукам они обеспечивают нормальное израильское детство. Но моральную ответственность за их будущее испытываю я. От нынешней политической борьбы зависит, в какой стране им предстоит жить. В цивилизованном государстве или в национально - религиозном, не имеющим перспектив.

Наше поколение воспитывалось на примере гражданского патриотизма, проявленного отцами в самой освободительной войне человечества.

 

Глава 1. Отец.

 

Мне позвонил Исаак из казахско-киргизской общины:

- Юрий, у тебя есть в семье погибшие в войне?

- У меня отец погиб на фронте.

- У нас, в Ашдоде, к 45-летию Победы организуется мемориальный комплекс на военном кладбище в память о погибших на войне. Хочешь участвовать?

- Конечно, что надо делать?

- Ничего, вези данные отца и 200 шекелей, там будет установлена его табличка. Где погиб? Когда?

- В Австрии, в апреле 45 года.

- А-я-яй.…Когда сможешь подъехать?

- Еду немедленно. Только, Исаак.… У меня отец не еврей, у меня мама еврейка.

- Какое имеет значение! – Меня удивил не ответ, а возмущенный тон, давно замеченный у братства ветеранов войны.

Я положил трубку и вдруг необычайно разволновался. Неожиданное удивительное завершение судьба отца! Единственный в мире памятник павшему на Великой войне советскому офицеру – армянину, куда будут приходить с цветами его два сына, внуки и правнуки, будет стоять в Израиле! Могла ли такое предположить молодая цыганка в узбекском городе Коканде в далекие годы его ранней юности, когда предсказала, что его имя, Абрам, - это его судьба?

 

А началась она чуть менее ста лет назад в г. Баку, куда приехал на заработки с голодного Нагорного Карабаха, мой совсем еще молодой дед, Михаил Карабеков, с бригадой односельчан, знаменитых еще с тех пор на всю державу шабашников. На стройке он подружился, видимо, с более образованным евреем Абрамом, который приобщил его к передовым идеям. Это были суровые годы перед страшным геноцидом армян, побудившие карабахских армян к заблаговременной массовой миграции посредством открывшейся паромной переправы через Каспийское море в туркменский город Красноводск (ныне Туркменбаши!?) и далее по новой железной дороге по всей Средней Азии, обильно населяя попутные города этих российских провинций. Перед отъездом дед жил у своего друга Абрама, скрываясь после какой-то совместной потасовки то ли на национальной, то ли на революционной почве, в которой кто-то кому-то спас жизнь. Прощаясь перед отплытием деда, друзья поклялись в вечной дружбе и пообещали назвать своих первых сыновей именами друг друга. Дед с односельчанами добрались до узбекского города Коканда, где обосновали армянскую махаллю (квартал). Дед построил два дома в одном большом дворе в расчете на тещу-вдову, которая за это отдала ему замуж свою единственную 14-летнюю дочь. Первого своего сына он назвал Абрамом. Вскоре и теща вторично вышла замуж за друга деда, не многим старше его.

Призванный в мировую войну дед, видимо, продолжил приобщение к революционным идеям, потому что, вернувшись, один из не многих кокандских армян оказался в рядах народной красной милиции. Погибли они вместе с тестем, когда сопровождали продовольственный обоз из кишлака Бувайда не далеко от Коканда, попав в засаду басмачей, которые перебили весь конвой и возчиков. Думаю, что саму продразверстку проводили, конечно, чекисты, которые свою операцию с мирным населением обеспечили более безопасно. Похоронили всех в братской могиле возле церкви в центре города. Но потом все это снесли и на этом месте разбили городской сквер имени Революции с фонтаном и помпезным павильоном «Газ-вода». В наши времена это было центральным местом отдыха горожан и ночным местом сбора молодежи, где утолялась жажда после танцев в парке и последнего сеанса кино в летнем кинотеатре «Марс».

Бабушка осталась с пятью детьми, больной матерью, у которой к этому времени уже были от нового брака дочь и трое сыновей – ровесников ее внуков. Зато потом я, оставшись без отца и матери, какое-то время был у этой команды почти единственным избалованным ребенком. Но до этого бабушка сделала все, чтобы старший сын по желанию отца получил высшее образование. Учиться отец уехал, как это было принято в некоторых семьях, в Баку, где у многих оставалась какая-то родня и связи. В институте он подружился с евреем Мошей, а когда оказался у него дома и отец друга узнал его имя и фамилию, то потерял дар речи. Это, конечно, был друг его отца Абрам, который также назвал своего первого сына именем своего армянского друга, правда, это имя оказалось вполне нормальным для его судьбы. Отец, конечно, стал своим человеком в большом достаточно благополучном доме с многочисленной родней и гостями. С одной из них, студенткой юридического факультета, он там и познакомился. Разумеется, влюбился он потому, что судьба его предстала в виде яркой красавицы с голубыми глазами, да еще с лермонтовским именем Белла, которое не могло оставить равнодушным сердце ни одного молодого филолога.

Конечно, возвращение отца на родину с женой, блондинкой – еврейкой, произвело фурор не только в семье, но в консервативных кругах всего армянского общества. Впрочем, высшее образование обоих в среде, где большинство имели несколько классов церковно-приходской школы (была такая в довоенном Коканде!), не позволило развернуться злым языкам. Отец всегда имел авторитет в семье и в обществе, а когда его вскоре назначили директором самой большой русской школы, стал одним из самых уважаемых людей в городе. Потом, всю свою бытность в Коканде меня сопровождала уважительная приставка – сын Абрама, что заодно оправдывало и мою не армянскую внешность. Впрочем, и мама своим ярким обликом, а, главное, должностью адвоката тоже внушала достаточное почтение. А когда она родила сразу двойню сыновей, то стала авторитетом и всей семьи.

Но перед самой войной мама влюбилась в коллегу, эвакуированного польского еврея, потерявшего всю семью, а теперь растерянного в неведомых нравах узбекского городка. Это был классический случай, когда «она его за муки полюбила, а он ее за состраданье к ним». Он тогда только начал осваивать русский язык, а мама, уже приобщенная и к узбекскому, и к армянскому языкам, никогда не знала идиш. Кстати, идиш не знали почти все кокандские евреи, осевшие еще до революции в этом, по-своему, уникальном городе. Подавляющее большинство из них входило в интеллигентную элиту города: знаменитые врачи, ювелиры, или, на худой конец, директора фабрик.

У узбеков тогда антисемитизма не было, как и любой религиозной неприязни. Возможно, от страха перед боевым атеизмом. Мечети были в старом городе, церкви - в новом. Равным узбекам статусом коренных жителей пользовалась значительная община бухарских евреев, которые по образу жизни ни чем от них не отличались. Узбекский язык был для них вторым родным, первым был - таджикский. Зато, в отличие от русских евреев, они ревностно соблюдали традиции иудаизма. Правда, заметны в городе были больше в качестве торговцев, чистильщиков обуви, парикмахеров и мясников. Но мое поколение было более продвинутым. Бухарским евреем был Ильяев, завпромотделом Горкома, второй человек в городе.

Отец узнал об измене жены одновременно с известием о начале войны, так эти два события слились в его судьбе. Как потом не раз говорили мои тетки, завистливо закатывая глаза, он ее любил безумно. Не говоря ни кому, ни слова, он пошел в военкомат и не без труда добился призыва на фронт добровольцем, хотя имел «бронь» директора школы. Во время проводов на вокзале только его вездесущая младшая сестра Женя, расслышала, как Белла в последнюю секунду, бросившись ему на шею, сказала: «Прости, Абрам».

Первое и единственное смутное воспоминание об отце у меня осталось, когда бабушка взяла меня навестить его в пехотном училище в Ташкенте перед отправкой на фронт. Запомнилось, как после рассказа бабушки о том, что Белла уехала с «этим» неизвестно куда, забрав моего брата Толика, а меня они отбили, он отвернулся к железной решетки ограды, наверное, чтобы не видели слезы. Потом, студентом в Ташкенте, я нашел это место у ограды рядом с воротами. Судя по отрывочным воспоминаниям из его писем, отец всю войну надеялся на чудо, что она вернется, а мое существование в семье для него было зароком последней надежды. Были даже слова в его письме, что в дом без нее он не вернется. Видимо, в апреле 1945 года в далекой Австрии погибла его надежда и вместе с ней он сам.

 

Выдержки из публикаций на Интернет-сайте «7 канал».

Статья: «Почему мы здесь?» 6.04.05г.

Автор: Арье Вудка, бывший узник Сиона в советских лагерях, постоянный автор на сайте.

«Сегодня единственная в мире страна, над евреями которой висит вполне реальная угроза Катастрофы - это Израиль. Вы правы, у нас есть сильная армия, но из нее теперь изгоняют патриотов (имеется в виду единичный факт смещения начальника Генерального штаба в связи с законным истечением срока каденции - Ю.К.), а главный экзамен на право служить в ней сегодня - это готовность участвовать в еврейском погроме и депортации евреев в «границы Освенцима» (так расценивается перемещение нескольких поселений из оккупированных территорий - Ю.К.)…»

«…Первая Катастрофа намечалась в Пурим (по этому поводу - наш самый веселый еврейский праздник - Ю.К.). Избавление от нее пришло через раскаяние, пост, молитву, принятие на себя законов Торы. В последнюю Катастрофу подавляющее большинство евреев Европы отвергли такой путь, поэтому предотвратить ее не удалось».

Комментарии к статье.

1. Имя: Фрейд. 6.04.05г.

Заголовок: Диагноз.

Сообщение: «Как можно воспринять утверждение человека, что Б-г послал Гитлера за грехи евреев, чтобы он уничтожил в первую очередь 6 млн. самых покорных и религиозных евреев, а заодно еще 50 млн. человечества и разрушил пол-Европы:

А) В действиях Б-га нет логики.

Б) Евреи таки виноваты в бедах человечества.

В) У человека с подобными утверждениями не все в порядке с головой. Так можно относиться ко всем статьям автора.

3. Имя: Ф.-А.Кочубиевский, известный узник Сиона, кандидат наук, активный религиозный сионист, постоянный автор сайта и газеты «Мост».

Заголовок: Браво Арье!!! 6.04.05г.

Сообщение: «Тебе удалось кратко и ярко изложить суть дела. Беда лишь в том, что понятно, в основном, лишь тем, кто это понимал и раннее. Многим другим это будет «не коня корм». И это беда нашей страны и народа».

5. Имя: Фагот. 8.04.05г.

Адрес: Нехорошая квартира.

Заголовок: Фрейду.

Сообщение: «Хочешь понять - не торопись с диагнозом, хочешь повеселиться - это не здесь, это в цирке».

6. Фрейд - Фаготу. 8.04.05г.

«Какой смех? Впору плакать от того, что у части евреев, в т.ч. прославленных и заслуженных, поехала крыша. Скоро многие ветераны, некоторые, может быть, последний раз соберутся отметить день Победы. Вы им говорите, что зря они проливали кровь, надо было только молиться и поститься».

 

Глава 2. Бабушка.

 

Первым отчетливым воспоминанием в жизни у меня остался почему-то страшный сон: великан Гитлер перешагивает через нашу плоскую узбекскую крышу и виноградник на непривычно и жутко вдруг опустевший двор. В одной руке, волосатой и окровавленной до закатанного выше локтя рукава, у него зазубренный топор, с которого большими каплями стекает кровь, а другую руку он тянет к моему горлу. Я в ужасе просыпаюсь и вдавливаюсь в горячее тело бабушки, вместе с которой спал, чуть ли не до третьего класса. Потом я понял, что повторяющийся сон был «смонтирован» из карикатур Кукрыниксов в газете «Правда», картинок из книги о Гулливере и рассказов квартирантов, эвакуированных евреев из Киева. Они об оккупантах говорили приглушенным голосом и всегда в единственном числе: «Немец не дойдет до Коканда… Гитлер не возьмет за горло Сталина…».

Бабушка Сирануш была главой большого армянского дома, которым управляла гениально. Она не умела ни читать, ни писать, но в ее хозяйстве с садом и огородом было всегда минимум две дойные коровы, с десяток добротных курдючных баранов, курей и уток никто не считал, они бродили по всем соседним огородам и арыкам без границ, но ночевать приходили домой. Во дворе всегда была одна верная собака-овчарка, которую днем сажали на цепь в конце сада, и еще бегала пара звонких преданных дворняг, одна из которых всегда сопровождала меня по босоногим похождениям с детворой, а потом и в школу. Поэтому, наверное, я потом никогда не любил комнатных собак, которых почему-то должны сопровождать люди. Когда все мужчины по очереди ушли на фронт, бабушка пригрела узбекского подростка – сироту Мухтара из знакомого кишлака. Потом по его просьбе и наводке там же купила за бесценок ишака с маленькой двухколесной арбой. На этом транспорте они ездили по кишлакам, обменивая сахар на муку и корм скотине. На нем же они привезли с базара глиняный узбекский тандыр, на котором пекли вкуснейшие в мире лепешки. Тем более, что теперь у них не было проблем с топливом для тандыра – гуза-паей. Это стебли хлопчатника, которыми запасались по осени после сбора хлопка.

Сахар ей поставлял шофер Вася с соседнего коммунального русского двора в обмен на вино и самогон. Вино из своего винограда у нас готовилось каждый год до 300 литров, из отжимков винограда бабушка гнала лучший в округе самогон, удаляя запах каленым сахаром. Вася работал на «Студебеккере», возил свеклу на эвакуированный с Украины сахарный завод. Помните, кокандский сахар пробовал даже Высоцкий – Жеглов, не подозревая, что он, скорее всего, ворованный, вряд ли слали в Москву купленные по карточкам продукты. У голодных мальчишек было самым острым занятием гоняться на углах за машинами с проволочными крючками, подцепляя свеклу. Я там участвовал ради спорта, в самые голодные годы бабушка гонялась за мной по двору, уговаривая съесть еще кусок лепешки с маслом или ложку сметаны.

По праздникам шофера щеголяли в американских кожаных меховых куртках и костюмах, приложенных к машинам по ленд-лизу, как спецодежда. Вася окончательно запил после испытанного потрясения, когда его, не имеющий сноса еще десятки лет, «Студебеккер», любовно очищенный и смазанный до винтика перед возвратом во Владивостоке, у него на глазах был отправлен под пресс на океанском пароходе.

Бабушка славилась своими предчувствиями, которые всегда оправдывались, самые не добрые из них преследовали ее сначала по поводу моего отца, а потом и меня. На Б-га она особенно не полагалась, рассчитывала на свои силы. Вообще армяне там не были слишком набожными. Возле, так называемой армянской церквушки, в конце нашей улицы Микояна, торчали в основном русские старушки – одуванчики. Б-га она упоминала в связи со своими предчувствиями и когда громко на весь двор просила о спасении на фронте самого умного и любимого сына Абрама и наказании своей невестки – еврейки.

Поэтому бабушка, наверное, удивила многих, когда сама привела домой заплаканную семью эвакуированных евреев, просидевших сутки на чемоданах на вокзале, накормив их в первую очередь горячими лепешками с виноградом «дамские пальчики». Она, как и все армяне, да и узбеки, не была антисемиткой, просто они были убеждены, что все блондинки – потенциальные проститутки. Так что, такие же представления в Израиле меня не удивили. К сожалению, в том возрасте наших первых квартирантов я не запомнил.

Мама ушла с детьми из дома в ночь после отъезда отца, последующие события я представляю себе отчетливо по бесконечным рассказам очевидцев. Бабушка восседает под виноградником на суре (большом узбекском деревянном топчане, покрытый ватными одеялами, на котором ночью вповалку спят, а днем отдыхают, пьют зеленый чай и принимают гостей, в основном узбеков) и громко, на всю махаллю, причитает:

- Вай, Юрик-джан... Вай, Толик-джан... Где мои детки? Кто их накормит?

Возле нее заботливо поправляет подушки старшая рассудительная дочь Маня. На веранде

своего дома, напротив, в инвалидной коляске сидит бабушкина мать. Между ними по двору носится длинноногая младшая Женя и звонким комсомольским голосом докладывает:

- Мама... Мэц-мама (букв.- большая мама, бабушка)... Сергей пошел туда... У него наган... я видела…, он его чистил... Он их застрелит...

В смежных дворах, за символическими заборами узбека Кадыра, русских Исаевых, бухарского еврея Изика, а за большим садом и огородом – и в армянских дворах, уже с живым интересом обсуждают, застрелит ли только неверную невестку, или сразу обоих, непутевый младший сын бабушки Сергей, известный в городе хулиган по прозвищу Чопур (арм.- рябой). Правда, с началом войны он неожиданно стал милиционером, что на его буйный нрав, однако, мало повлияло. Сообщение дочки меняет ход мыслей бабушки:

-Бодик, Сурик... Почему вы молчите? Идите за Сержиком. Вай, Аствац (арм.: о, Господи), я всегда знала, что он кончит тюрьмой.

Из огорода с пучками зелени к обеду выходит средний брат Борис, он после ухода в армию старшего брата входит в роль старшего мужчины в доме:

-Э, женщина, ты, что не знаешь нашего Чопура? Он меня, старшего мужчину в доме, спросил, посоветовался, когда пошел работать ментом? И как такому доверили оружие? А потом, куда идти? Эту суку теперь с собакой не найдешь.

-Ара (обращение к мужчине), какой ты старший мужчина в доме?! Что ты можешь? Это я – старший мужчина в доме, я тебе дядя, я уже отец, а ты – босяк. – Это вступает в разговор Сурен, единоутробный брат бабушки, и солидно продолжает - Она – мать, у нее все права...Они оба адвокаты... Но... – он выдерживает паузу, т.к. привык, что его слушают, и заканчивает – я кое с кем поговорю. А за Чопура не беспокойся, он не такой дурак. Оружие по закону военного времени дали всем работникам органов.

- Смотрите на него, отец дочки! Вот когда у тебя будет сын, я тебе, может быть, уступлю. А пока я старше тебя на полтора года, это главное – не унимается Борис и мстительно добавляет – разберись сначала со своей женой.

- Хватит вам, бола! – прерывает давний и беспредметный спор бабушка, все знают, что пока она жива, бесспорной главой дома будет только она. Но на Сурена смотрит с надеждой, он известен своими таинственными связями в самых высоких кругах города. Он тогда смог стать учеником у еврея – дантиста, после отца считался в семье интеллигентом. Диплом врача он купил гораздо позже, после «Волги», одной из первых в городе. Рядом с ним на ступеньке крыльца с почтением молчит его младший брат Ашот. Его капризная жена Нина с дочкой, скорее всего, ушла после очередной ссоры через Изикин двор к своим родителям. Их средний брат Аркадий занят любимым делом, готовит шурпу в большом казане. Старшая сестра Геня была замужем за самаркандским армянином.

С треском распахивается калитка, и во двор входит лучшая бабушкина подруга детства громоподобная Вартануш-тетя и начинает кричать с порога:

- Это что за дурной е-ый власть? Ахчи (обращение к женщине), кто там сидит? – она пальцем показывает в небо, потом им же властно удаляет фыркнувших девушек и продолжает отборным русским матом полоскать всю местную и центральную власть за то, что женщины уже уходят из дома, не поговорив, не посоветовавшись со старшими. Достается и такавэру (арм.- царь), в их вдовьем обществе только так называли Сталина. Надо сказать, что в этом кругу, не слыхивали никогда о репрессиях, стукачей не могло быть в принципе, все знали друг друга, как облупленные, никаких замков на калитках и дверях не было.

Но вот из переулка раздаются радостные узбекские возгласы, калитка распахивается от удара ноги Сергея, потому что двумя руками он держит Юрика, т.е. меня, за ним вваливается толпа соседей от мала до велика. Всеобщее ликование, я в центре внимания, чего в свои 3,5 года, к сожалению, не запомнил, Сергей – герой дня. Только Женя, улучшив момент, ехидно его спрашивает:

- Ты с самой Романовки, через весь город, тащил его в одной майке? Сергей хмуро смотрит на сестру, она, как всегда, слишком много знала. Он действительно не без труда нашел влюбленных в новом убежище в самом забубенном русском районе города, Романовке. По рассказу мамы, они оцепенели, когда дверь с грохотом и вырванным слабым крючком отворилась от удара ноги и в проеме оказалась взбешенная рябая физиономия с пистолетом в руке. Обстановку разрядили мы с братом, с криком: «Сегей»- бросились к самому любимому дяде, единственному, который требовал, чтобы его называли на «ты» и без приставки «дядя». Дальнейшая наша с братом жизнь решилась, может быть, из-за того, что мне первому удалось взобраться на подставленную руку и потребовать знакомую игрушку в его другой руке. Сергей больше всего в жизни любил детей, может быть, потому, что, как оказалось позже, иметь своих, ему было не дано. Он успокоился, и, по его словам, коротко дал влюбленным 24 часа срока, чтобы они, если хотят жить, навсегда уехали из города и никогда о себе не напоминали, повернулся и ушел со мной на руках, не сказав больше ни слова. Мне в этот судьбоносный момент он предоставил развлекаться интересной игрушкой, потом уверял, что пистолет был не заряжен. Так судьба в лице рябого Сергея распорядилась нами, но хранила на этот раз и его самого. «Мамашино пророчество» в его адрес таки сбылось только через десяток лет, когда его арестовали и посадили в должности начальника районной милиции.

Мама с отчимом, оба юристы, кокандские нравы знали не понаслышке и угрозы Сергея восприняли всерьез. Только началась война, они понимали, что ни каких прав здесь не добьются. Отчиму этот край вообще представлялся диким и не понятным. Они уехали с одним Толиком тихо и, хотя про 24 часа потом не подтвердили, или не вспомнили, но увидел я маму только через 24 года.

 

Выдержки из публикаций на Интернет-сайте «7 канал».

Статья: «Взять судьбу в свои руки». 28.03.05г.

Автор: Борис Шустеф, журналист, гражданин США, постоянный автор на сайте.

Приводит данные из обзора американской прессы: «Теперь супердержавой региона стал Израиль, который может выставить 19 дивизий на поле боя, в то время, как Америка обладает всего 13-ю разбросанными по всему миру дивизиями… Израильская авиация оснащается самыми современными американскими самолетами F-15 и F-16, способными осуществить примерно 3000 боевых вылетов в день, США способно всего лишь на 1600 вылетов.… В полномасштабной войне, когда жертвы среди мирного населения не будут браться во внимание, Израиль способен полностью захватить весь Западный берег за 36 часов…. Осталось лишь, чтобы во главе государства встал настоящий еврейский лидер».

Комментарии к статье.

21. Имя: Ф.-А. Кочубиевский. 2.04.05г.

Заголовок: Хорошо понимаю Б.Шустефа.

Сообщение: «… в конечном итоге нам придется (если не пойдем на самоубийство) их уничтожить. Полная аналогия с Ханаанскими племенами во время исхода из Египта: изгнать их евреи побоялись (сработала рабская психология), а через 40 лет получили команду (от Б-га) уже не изгонять их из Святой земли, а уничтожить.»

22. Имя: Юрий.

Адрес: Ашдод.

Заголовок: Ф.-А.Кочубиевскому.

Сообщение: «Наконец, Вы ответили на один мой вопрос прямо, не увиливая. Да, чтобы стать еврейским государством по законам Галахи, у нас нет другого способа, кроме уничтожения палестинских арабов. Это напрямую диктует Тора из опыта войн в рабовладельческую эпоху, которые велись одинаково вооруженными воинами в открытом бою. Женщин и детей психически здоровые победители обращали в рабство. Как Вы себе представляете теперь технически уничтожение более 3 млн. в основном мирного населения? Жечь напалмом, травить газом? Кто это будет исполнять? Скажите, Феликс, Вы сами сможете убить ребенка, или только его маму?»

 

 

 

Глава 3. Брат Толик.

 

Жена нашего среднего брата Эдика Фира, директор известной в Ашдоде частной вечерней физико-математической школы «Лекет», пригласила нас с Милой на субботний «седер» в Иерусалиме, который она организовала для своих учителей. Это субсидированное мероприятие, которое периодически устраивается для новых репатриантов с целью приобщения к еврейским традициям. В одной из «ешив», религиозных школ, с пятницу на субботу принимают гостей для участия в субботних молитвах, зажиганиях свечей и совместных трапез.

На сверх обильной вечерней трапезе, после всех ритуалов с виноградным кошерным вином, Эдик попытался на своем ломаном иврите выяснить у, сидящего напротив бородатого «ешиботника», всегда ли их так кормят. Неожиданно он на чистом русском языке ответил:

- Это обычная субботняя трапеза, в другие дни - немного скромней. Не стесняйтесь ребята, задавайте любые вопросы. Меня зовут Натан.

Эдик назвал нас, осмелел и с не скрываемой заинтересованностью спросил:

- А пьете вы только вино? - Фира ему ткнуло кулаком под бок.

- Хотите водку? Давай ваши бокалы. Может быть, дамам коньяк?

Фира испуганно отказалась, Эдик быстро подвинул два бокала. Оглядевшись, я понял, что во многих бокалах давно не минеральная вода и не виноградный сок. Беседа пошла оживленнее, пошли шутки, анекдоты. Эдик повертел бутылку - дорогая «Финляндия».

- Слушай, Натан, у Вас бывает свободное время, вы можете заниматься личными делами, что-то читать, кроме Торы? Ездить в город? Вы же находитесь где-то на отшибе? - у меня зрели планы на вечер.

- Конечно, только в субботу на машине ездить нельзя. Но, в крайнем случае, за углом стоянка такси, сегодня работают только арабы, это их день. А что читать? «Последний идиот»? - он кивнул на журнальный столик в углу со стопкой газет.

Мы не сразу поняли, но, разглядев, рассмеялись - «Идиот ахронот». Так звучит название этой главной газеты страны, если перевести на русский язык только одно слово. Конечно, «русский» и религиозный Натан по убеждениям - крайне «правый», и всю ивритоязычную прессу считает продажной «левой».

На ночлег нас разместили в двухместных комнатах учащихся, которые на выходные разъезжаются по домам. Общежитие явно комфортнее наших студенческих, мебель, хотя и лучше, но изрисована и ободрана также. Спать было рано, после выпитого тянуло на подвиги и я сказал:

- Ребята, вы знаете какой сегодня день? 25 декабря 2000 года. Католическое рождество, миллениум. Вы видели по телевизору, как расцвечены все мировые столицы, какие там празднества? Представляете, что творится в центре мира - Иерусалиме? Быть рядом и не посмотреть - я себе этого не прощу.

- Куда ехать на ночь? Тебе же сказали, такси только арабские - испуганно ответила Фира.

- Ну и что? Чего вы боитесь?

- Ты что? Увезут на территории, ограбят, убьют. Что угодно.

- Ты слышала, хотя бы об одном таком случае?

- Я тоже с арабом рядом не сяду, и не только в машине - отрезал Эдик. Впрочем, все решения принимает Фира, он их может только обосновать.

- Ты что, за 10 лет ни с одним арабом не общался? Я с ними работал на стройке. Нормальные ребята, как узбеки, только тупее и трусливее. Я бы ночью не сел в машину только с чеченцами, я их тоже знал. Вот за что надо молиться Б-гу: он дал нам в соседи обитателей пустыни, а не головорезов - горцев.

- Это будет стоить по стольнику в каждую сторону, обдерут, как липку, - уже практично закончил Эдик.

Конечно, никто из остальных наших спутников не пожелал нас даже слушать. Верная боевая жена Мила не колебалась ни минуты, и мы пошли вдвоем. За углом стояло два такси и четыре араба. Встретили они нас шумно и радостно, а когда поняли, что мы «русские», развеселились еще больше, русских слов они знали больше, чем мы на иврите. Цену назвали 25 шекелей, я уже знал, что с арабами надо торговаться, предложил 40 в оба конца с условием, что нас будут ждать на стоянке через два часа. Согласились сразу, но попросили, что поедут вдвоем, раз в машине есть место. Я кое-как растолковал, чтобы ехали по самым центральным улицам города. Ребята весело пообещали и развлекали нас всю дорогу. В Ашдоде днем на такое расстояние мрачный таксист - марокканец сквозь зубы потребовал бы с ненавистных «руси» столько в одну сторону.

В центре Иерусалима о миллениуме напоминали только маленькие стандартные светящиеся рекламные щиты французской фирмы «Рено» на придорожных столбах. В старом городе чуть больше, чем на прошлый новый год, было рождественных елок и Санта-Клаусов в окнах храмов, арабских лавок и домов. Да и туристов было чуть больше, и выглядели они праздничнее сами по себе. Израильская, как всегда, там была только полиция в неизменной форме. Отсутствие явления «миллениума» в Иерусалиме стало для меня одним из разочарований на втором году жизни в Израиле.

 

Первое письмо от брата Толика мы получили в тот единственный год в жизни, который прожили с женой Милой и годовалой дочкой Аллой в моем наследственном доме в родном дворе с семьями двух дядек. Как мы там оказались и вообще, как оказались вместе, - это отдельная история. Но случилась она только потому, что бабушка умерла за два года до этого от нелепого укола в больнице. Но и без нее Мила здесь проходила суровую школу армянской жены, которая оставила у нее на всю жизнь неизгладимые следы. Письмо, разумеется, вызвало бурный интерес всей родни. Все жалели, что бабушка чуть-чуть не дожила до этого дня, о котором мечтала всю жизнь. Толик писал, что хочет приехать, я ответил, чтобы он ехал немедленно, если сможет купить билет в один конец. Отсюда, если не захочет остаться, мы его снарядим и отправим.

Как стало ясно из письма, Толик вырос в семье вместе с двумя младшими братьями, не подозревая о своем истинном происхождении. Родители воспитывали троих сыновей одинаково, сохраняя тайну старшего сына. Но с возрастом внешние различия с братьями становились заметнее, Толика какие-то сомнения тревожили. И только после окончания института и с началом самостоятельной жизни мама рассказала ему его историю и дала адрес отцовского дома.

Какие чувства обуревали меня к возникшей живой маме? Я их искал в себе, но ничего особенного не находил. Сиротой я себя никогда не ощущал. Всю жизнь мамой я звал бабушку, она так хотела, и я к этому привык. Все детство у меня прошло в большом многолюдном доме, где я был единственным избалованным ребенком. Вот родной брат, да еще близнец - это то, что мне всю жизнь не хватало. Толик писал, что после окончания школы в Муроме поступил и закончил пединститут по русскому языку и литературе в городе Горьком, успел помочь среднему брату Эдику поступить там же в Университет на факультет физики. Потом по направлению отработал, как в ссылке, учителем в глухом городе Кизиле. С детства любит поэзию, пишет стихи, мечтает о журналистике в городе Горьком, еще любит шахматы и настольный теннис.

Я тогда работал начальником ОКСа (отдел капитального строительства) кожобувной фирмы «Фергана». Директор Воронин Георгий Иванович был интересный человек. Профессиональный «сапожник», как он любил себя называть, имел вторую страсть - строительство. Маленькую обувную фабрику он застроил новыми корпусами и расширил, заняв огромный квартал в центре города. Все новое он схватывал на лету. Тогда хрущевский Совнархоз Ферганской долины на три области, Ферганскую, Андижанскую и Наманганскую, был организован в Коканде. Георгий Иванович воспользовался этим, подхватил модное слово «фирма», разработал предложение и добился создания фирмы, подчинив себе обувные фабрики и кожзавод в Фергане, Андижане и Намангане. Теннисный стол я заказал у себя в стройцехе.

На Толика, конечно, произвели впечатление размахи восточного гостеприимства, но больше всего понравился теннисный стол под густой орешиной в конце сада. Там мы с ним и вели в основном задушевные беседы. Конечно, мы с острым любопытством присматривались друг к другу. Какое-то сходство у нас было. По его словам, ему в городе даже кто-то сказал: «Юра, ты, что так поправился?». Но это был, наверное, дальний знакомый. Мы отличались и комплекцией, и цветом глаз, и волосами, у него они были прямые и тонкие, а у меня чуть курчавые и жесткие.

Но главное, что всех поражало, особенно наехавших теток Женю и Маню, это его сходство с отцом, особенно по характеру чуть медлительному и рассудительному. Удивлялись, что он, сам не ведая, выбрал профессию отца. Было, конечно, у нас что-то неуловимо общее. Даже такие обычные увлечения, как шахматы, настольный теннис и бильярд на Толика произвели впечатление, потому что, оказывается, в их семье культ игр отсутствовал вообще. По результатам во всех этих играх у нас оказались примерно равные силы, но он во всем был явно лучше в защите, а я заметно сильней в нападении. Я был рискованней, он - осторожней. Зато я его так и не пристрастил к нардам, не говоря об азартных играх в карты на деньги, в которые до ночи резались у нас во дворе дядьки со своими друзьями.

Конечно, разница в мироощущении у нас отражалась всем опытом прожитой жизни.

- Ну, как ты относишься к предложению дяди Сурена сменить паспорт и остаться жить здесь в новом качестве? Отдохнешь хоть от русского кондового антисемитизма.

- Ты это считаешь серьезным? А диплом? Что я буду здесь делать, где жить? В Горьком мне обещают общежитие и ставку в многотиражке Автозавода. Учителем в школу я больше не пойду никогда

- Насчет формальностей, паспорт, диплом - это дяде Сурену - раз плюнуть. Жить? Видишь этот дом? Говорят, он счастливый. Дядя Сурен из него ушел богатым человеком. Видел, какой домина себе отгрохал? Машина «Волга». Правда, на золотых зубах. Квартиранту Косте Анастисиади здесь хватило два года, чтобы тоже построить свой дом. Этот вообще на пиве. Мне тоже сулят хорошее будущее. Но я здесь жить не буду. Посмотри на Милку, у нее терпение на грани. Дом бабушка успела записать на меня - дарю - я делаю широкий жест рукой.

- А ты куда? У тебя хорошая работа рядом - на всякий случай любопытствует Толик.

- Видишь ли, в моей работе есть один плюс, я знаю всех подрядчиков в городе. Начальник самого крупного управления УНР-705, Наумов, мудрый еврей, говорит: «Абрамыч, это хорошо, что ты, как заказчик, знаешь финансирование, банковские дела. Но ты - молодой инженер, тебе открыта большая перспектива. А что у тебя впереди здесь? Я знаю, Жора Воронин, выбьет для тебя должность замдиректора по строительству, еще 30 рублей зарплаты. А что дальше? Хорошая работа на старость. Идем ко мне, начни с прораба, со следующего года начинаем строить Озокеритовый завод на руднике Шор-Су, сложный рельеф, интереснейший объект, нужен грамотный инженер, по всем ресурсам - «зеленная улица». Справишься - дам квартиру в лучшем доме. Знаешь, каким словом он меня зацепил? Да, квартиры они сейчас строят шикарные, и уже надоело ходить в уборную на дворе. Но мне больше всего захотелось «справиться», начать «с нуля» и самому построить завод. Я часто слышал от прорабов: «Придираться легко, ты попробуй сам». Я посмотрел проект и уже решил. А тебе здесь обеспечат близкое будущее директора школы, может быть, отцовской, поверь, дядькам сообща - это по силам. Похоже, что у отца тоже не было особого призвания к учительству, у него оказался организаторский дар.

- Вот видишь, у тебя свои планы, а у меня свои. Мне интересна журналистика, поэзия. У меня, Гринеса, есть опубликованные в газете стихи. Горький - миллионный город, театры, издательства. Я его люблю. Кроме того, мне нужно помочь братьям. Эдик - студент-физик, но еще замечательный музыкант, с детства играет на стареньком баяне, ему нужен аккордеон. Славе тоже скоро поступать в институт, он самый способный из нас по математике и физике, тоже музыкально развитый. Ему особенно надо помогать.

- А родители на что?

Толик, как обычно, неохотно говорит о родителях.

- Там все не просто. Мама - сложный человек, все время болеет, занята собой. Отец все делает по дому, ухаживает за ней, но он очень нервный. Вокруг все берут взятки, но он - кристально честный человек, и нас приучал к этому. Только на работе часто не приятности.

- У нас от честности тоже бывают неприятности. Но у наших евреев любовь к детям сильней любых соображений. По-моему, я знаю, чем отличается наш антисемитизм от российского. В основе та же зависть, только у нас она побуждает человека самому стать богаче, а там - сделать другого бедней. Так что, родители тебе в институте совсем не помогали?

- Да, я жил на стипендию, чтобы одеться, подрабатывал в редакциях, физически. Ты жил на одну стипендию?

- Да, на кино, сигареты, девочек хватало. Конечно, мне присылали деньги аккуратно каждый месяц, а на каникулах обновляли одежду. Толик, у нас разные судьбы и разные способности. Ты - гуманитарий, в отца. Я теперь знаю, в кого я, ведь я был первым в классе по математике, но в семье это не кому было оценить. Строителем я стал случайно. В Коканде тоже я всю жизнь оставаться не собираюсь. Перспектива, которую имел в виду Наумов - это Минстрой, Ташкент, проторенный путь для многих. Для тебя тоже есть местная газета «Знамя труда», но и перспектива - республиканская «Правда Востока», Союз журналистов, УзГИЗ. Зато в Коканде не будет материальных проблем, но будет куча связей. Не знаю, как ты там будешь помогать братьям. Но Эдику мы с тобой отсюда вышлем денег на аккордеон к первому дню рождения.

- Скажи, откуда у дядок деньги? Нас отец приучал жить честно. Я, наверное, здесь не сумею так жить? Или не захочу.

- Не все так живут. Я в школе стеснялся, что дядя Борис - буфетчик, армянского национализма дядек, и даже безыдейной бабушки. Но видишь, где живет Сергей? Это полдома соседей Исаевых, вход с нашего двора пробит позже. Бабушка купила у них во время войны, когда надолго слег в больницу дядя Вася - бухгалтер. Потом вернула деньги с лихвой за счет квартирантов. А этот участок сада, где мы сидим, она откупила у соседа Кадыра после войны, откуда он приехал без ноги и для него весь его участок стал слишком большим. Бабушка была безграмотная, но пахала с 5 утра до позднего вечера, и у нее был деловой талант.

- Ну а ты живешь на зарплату?

- Нет, конечно, у нас это желают врагу. Но я не ворую, этот теннисный стол - не в счет, это скорее - подарок. Не потому, что честный, я знаю, что государство нас зарплатой грабит. И не потому, что боюсь, я не хочу вступать в сговор и зависимость от негодяев. Например, квартиру за приличную взятку я мог бы получить и на этой работе, но это уже преступные связи. Да и таких денег у меня нет. В строительстве есть куча сравнительно честных способов заработка головой: премии, рацпредложения, «левая» работа. Например, если меня слезно просит Общество слепых помочь открыть финансирование строительства их Общежития, заключить договор подряда и вести технадзор, это и заработок, и благое дело.

- Это работа по совместительству?

- Да, но я, без труда, могу выполнять таких дел не одно в основное время. Кстати, такие возможности могут быть и у тебя - совмещать образование и журналистику. Главное, иметь связи и знакомства. Для этого здесь надо родиться. Это у тебя есть, остальное с нами наверстать легко. Тебе в работе, наверное, чаще пришлось бы слышать от стариков: «Сын Абрама?». Ты на него больше похож.

Конечно, Толик к такому перевороту жизни и сознания, готов не был. Я не настаивал, понимал, что он из другого мира. Но с тех пор, и навсегда, меня не оставляло острое любопытство наблюдать, как в нем сквозь свое воспитание и жизненный опыт пробиваются иногда знакомые наследственные черты. С моим самосознанием все было проще, я о своем происхождении знал всегда, общений с евреями в жизни у меня было достаточно. Но сейчас могу с уверенностью сказать, что, осознавая свою принадлежность и к армянам, и к евреям, легко угадывая типичные национальные черты в характерах близких и друзей, я был равнодушен одинаково к национализму и армянскому, и еврейскому. Толик тоже оказался нормальным русским космополитом.

 

Выдержки из публикаций на Интернет-сайте «7 канал».

Статья: Закат сионизма. 21.03.05г.

Автор: Яшико Сагамори, гражданка США, автор многих статей на сайте в переводе с английского, по-женски эмоционально демонстрирует ненависть ко всем антисемитам: фашистам, коммунистам, России, арабам. Конечный вывод статьи: «Выбор, стоящий перед Израилем, уничтожить врага или погибнуть - еще более очевиден».

Комментарии.

1. Имя: Юрий. 21.03.05г.

Адрес: Ашдод.

Сообщение: «Госпожа Яшико, проснитесь или выйдите из лесу, в котором Вы скрывались 30 лет. Давно у власти нет ни фашистов, ни коммунистов. Память о Катастрофе и репрессиях мы надежно храним в музеях. Давайте жить и говорить в существующих реалиях… Палестинцы - наша проблема, пока мы считаем территории своими. Не выселить, не уничтожить их мы не можем по своей же совести. Единственный выход - отделяться. Мирно мы ни о чем с ними не договоримся, значит - только односторонне, что и делает Шарон».

2. Имя: Радист - Юрию. 21.03.05г.

Заголовок: Совесть не только позволяет…

Сообщение: «…но и настойчиво советует организовать трансферт, а не депортацию, во имя восстановления справедливости».

5. Фома - Радисту. 21.03.05г.

«Может, хватит ля-ля. Вы можете, наконец, объяснить, как вы собираетесь осуществить трансферт арабов на практике?»

8. Радист - Фоме. 22.03.05г

«Трансферт - мероприятие политическое и реализация его начинается, как любое политическое действие, с принятия закона о трансферте в Кнессете».

15. Юрий - Радисту. 23.03.05г.

« Наконец, я услышал, что надо для трансферта 3 млн. чужого народа, обычных для нас иностранцев, проживающих в своих домах по признанному всем миром праву частной собственности - принять Закон в Кнессете! Такое даже Сталину не снилось. Дорогой Радист, евреи вызывали у антисемитов разные чувства: зависти, неприязни, ненависти, но никогда не были посмешищем. Вы хотите только изданием такого закона восполнить этот пробел?».

 

Глава 4. Мама.

 

Моим первым местом работы в Израиле стала, как положено, популярная должность «шомера» (сторожа) на стройке. Напарником у меня был молодой «датишник» (религиозный) Лео из Риги. У него была уютная комнатка в вагончике с радиоприемником и диваном, что, в общем, запрещено, но его уважали. Кроме религиозной литературы, были и русские газеты. Он меня просвятил, что главное в нашей работе: вечером закрыть на ключ ворота, и утром открыть, и не попасться ночью спящим проверяющему «балабаю» («русскому» нанимателю - посреднику). Тот это делал периодически, чтобы при расчете можно было удержать штраф. Хозяина стройки мы почти не интересовали, воровства здесь нет, охрану он содержит по условиям страховой компании на случай пожара. Только раз в год, в еврейский праздник «Лаг-ба-омер» подростки таскают доски для костров, которые пылают в эту ночь по всей стране.

В Израиле воровать стройматериалы некому, самодеятельным строительством никто не занимается, ни дач, ни надворного хозяйства здесь не бывает. Небольшие дворы вилл состоят из декоративных деревьев, цветов, каменных или даже мраморных изваяний, но стоят, как музеи. В отличие от наших шумных дворов здесь почти всегда безлюдно, израильтяне предпочитают кондиционированные апартаменты. Полнокровную жизнь во дворе с огородом и казанами я видел только у друзей - бухарских евреев.

С Лео мы много беседовали, он охотно уделял мне время. Меня тогда живо интересовал бывший запретный плод: иудаизм, история евреев. Я почитывал Тору, популярную литературу и даже религиозного философа Мартина Бубера, мало почитаемого ортодоксами. Из этих бесед я для краткости упускаю в изложении Лео пространные известные библейские притчи, цитаты из Торы, которые сам с почтением слушал, укреплял свою эрудицию. Но, полагаю, они мало, что добавляли к сути вопросов.

- Лео, ты - ортодокс?

- Другого иудаизма не бывает. Всякие реформаторы - отступники….

- Почему тогда у нас два главных раввина - ашкеназийский и сефардский?

- В канонических вопросах у нас никаких различий нет. Этническая разница со временем исчезнет.

- Когда? Неужели 50 лет мало? Ты слышал, что мировым опросом выявлено сто самых великих людей тысячелетия, которые повлияли на историю. Туда вошли и великие злодеи, вроде Гитлера и Сталина, но они где-то в середине списка. Ты знаешь, кто на втором месте? Мартин Лютер - реформатор христианства. Он изменил ход истории, положив начало отделению церкви от государства, современной демократии и понятию прав человека. Фактически создал западную цивилизацию. Почему евреи не должны принадлежать этой цивилизации?

- Мы - богоизбранный народ, мы приведем мир к другой цивилизации…. А кто на первом месте? - любопытствует Лео, не зря он читает газеты. И не без злорадства добавляет:

- Наверное, Иисус Христос? Иначе нечего было бы реформировать?

- Нет, Иисус Христос - человек предыдущего тысячелетия, его в списке нет. Кстати, мне не понятна ненависть к нему, как человеку. Я, например, горжусь им, как евреем, перевернувшим историю. К христианству отношусь равнодушно, но восхищаюсь созданной ею культурой. А на первом месте: Гуттенберг - изобретатель печатного станка, который изменил всю цивилизацию, не только западную. Кстати, благодаря ему, и Тора стала доступна всем евреям, а не только раввинам.

- Главное не изменилось - Тора дана Всевышним, и в ней нельзя менять ни слова. Благодаря этому евреи сохранились, как нация. Где все наши враги: вавилоняне, ханаанцы и другие? Мы пережили всех, благодаря Всевышнему….

- Мне не нравится любое преувеличение. Из древних народов не только мы выжили, и не только наши враги исчезли с лица земли, и не все наши враги. Некоторые даже процветают и подкармливают евреев. Я думаю, что народы не могут быть врагами. Врагами являются преступные режимы, кланы, идеологии, политические, национальные. Идеологией становится и религия, когда управляет государством, а не душами. Я считаю Тору величайшим творением еврейского гения. Хотя бы потому, что основанная на ней Библия не имеет себе равных по тиражу. Но нет никаких вещественных подтверждений ее внеземного происхождения. Писали ее люди, возможно, озаренные Божественным откровением. Но это можно сказать о многих гениальных творениях.

- Иудаизм не может быть отделен от еврейского государства, потому что только у нас нация и религия совпадают даже по названию.

- Конечно, как можно отделить у нас религию от государства, если им управляют только евреи, исповедующие иудаизм? А вот отделить религию, вернее избавить ее от грязной политики, не мешало. Зачем в Кнессете религиозные партии? Все депутаты - евреи, ходят в синагоги, пусть там их и воспитывают, выбирают своих достойных депутатов в любые политические партии, «правые», «левые».

- Юрий, у Вас дома в детстве соблюдались хотя бы какие-то еврейские традиции?

- Нет. У нас в Средней Азии русские евреи моего поколения были сплошь атеистами. В некоторых семьях старики помнили еврейские праздники, я у них изредка бывал и мы по-русски их с удовольствием отмечали. Но молитв никто не знал, книг никаких не было, зажженные свечки воспринимались, как интимная экзотика. Однажды я в такой праздник попал случайно к друзьям бухарским евреям. Там было все по полной программе, но молитвы они читали на своем таджикском языке, который в корне отличается от знакомого узбекского. Иудаизм сохранял в них глубокое еврейское самосознание, несмотря на почти узбекский уклад жизни, второй родной узбекский язык. Но и они, и наши русские евреи во многих поколениях не испытали смертельного страха антисемитизма. Нас миновали даже сталинские репрессии.

- Значит, Ваши дети тоже не знали традиций. Б-г даст, только Ваши внуки здесь, с садика, со школы почувствуют Б-га. Одной головой, без чувств Вы уже никогда ничего не поймете. Привезли маленьких детей? Трое уже родились здесь? Не зря приехали.… А пока вот почитайте кое-что. Я принес для Вас. До свидания.

Лео ушел домой, а я начал смотреть какие-то брошюрки и вырезки из газет. Вернее это были переводы на русский язык из ивритоязычных газет и изданий. Все они были на одну тему. Об олигофренах, людях, почти полностью лишенных дара речи и человеческого сознания. Кто-то сделал «открытие», что Б-г их создает для прямой связи с собой и передачи через них информации людям. Далее шли описания многочисленных опытов над живыми людьми. Разнообразием они не отличались. Как правило, отец больного ребенка или раввин клали перед ним большой лист бумаги с алфавитом, брали ребенка за руку и водили по листу, при этом указательный палец подопытного на миг задерживался на какой-то букве, буквы складывались в слова. Из слов - «божественные откровения».

Содержание этих посланий новизной и разнообразием не баловали. В основном все сводилось к тому, что мужчины должны делать тшуву (духовное восхождение), а женщины - микву (ритуальное омовение от «грязи»). И тогда наступит царство Мошиаха. Друг от друга сообщения отличались только конкретными именами и семейными деталями. Были еще многочисленные ответы на вопросы, даже целые интервью с «Б-ом» о текущей политике. Ответы, разумеется, полностью совпадали с позицией религиозной партии «ЩАС».

- Лео, ты же интеллигентный грамотный человек. Неужели ты веришь в эту муть? Это же примитивное, давно известное по технике шарлатанство.

- Ничего Вы своим хваленым разумом не поймете. Б-га надо чувствовать душой.

- Но почему-то Он не всем от рождения дает такое свойство. Может быть, не случайно? Кто-то призван хранить душу нации, а кто-то - ее кормить?

- Обычное заблуждение. Вы не знаете, сколько среди религиозных компьютерщиков…

- Не продолжай. Знаю. В любой семье не без уродов и не без талантов. Все дело в сравнительной доле тех и других. В целом наша религия содержится на государственной дотации и, как всегда, значительно, на пожертвованиях евреев, поклоняющихся «золотому тельцу». У меня вопрос насчет «доли»: действительно ли в ортодоксальных семьях более высокий процент рождаемости олигофренов?

- Ты же читал, но не понял. Б-г вселяет в их немощные тела души бывших грешников для очищения. Потом эти души будут переселяться в тела праведников. Таким образом, души людей проходят разные уровни очищения и приближения к Всевышнему.

Дальнейший спор без веры бесполезен. То, что для него - божественная милость, для меня - неоправданная жестокость к несчастным человеческим созданиям. Людям свойственно осмысливать одни и те же факты с позиций, которыми каждый наиболее озабочен. Раньше я знал, что процент рождаемости не полноценных детей в России связан с ростом алкоголизма. Теперь думаю, что такое же явление в среде трезвых ультраортодоксов напрямую вызвано кровосмешением родственников. Это, наверное, результат и открытых брачных предпочтений, и скрытых, не видимых миру слез сексуальных отклонений в замкнутых религиозных семьях.

 

В детстве я часто думал о маме, в моем воображении она являлась неожиданно красивая, молодая, высокая, уверенная. Такой она мне представлялась по единственной сохранившейся фотографии и редким воспоминаниям теток. Бабушка упоминала ее имя исключительно в сопровождении проклятий. Поэтому после эффектного появления мамы рядом с ласковой, доброй маленькой бабушкой мои фантазии исчерпывались. Счастливого для всех конца я придумать не мог. Забегая вперед, могу уверенно сказать, что бабушка осталась единственным человеком в моей жизни, которого мне удалось серьезно обидеть. Объяснение этому простое: никто никогда не любил меня так самозабвенно и бескорыстно.

Но вот я читаю письмо мамы, которое привез Толик: очень сентиментальное, даже слезливое. Оно меня по-человечески трогает, но так ли до глубины души? Конечно, она всегда обо мне думала, плакала, мечтала увидеть, но жизнь сложилась тяжело. Половина письма посвящено отчиму, какой он добрый, честный, но как ему не везет в жизни. Как-то робко она надеется, что я, может быть, смогу приехать к ним повидаться, хотя понимает, что у меня теперь семья и свои проблемы. Я думаю: конечно, мне не стоит большого труда слетать на недельку в Муром, где живет мама с отчимом и младшим сыном. Но в своем молодом эгоистичном сознании пока не нахожу удовольствия от этого приключения. Что я могу сейчас там дать или получить? Из этих двух вопросов тогда состояла моя жизнь. Толик следит за моими переживаниями и говорит:

- Мы понимаем, что тебе трудно сразу взять и приехать. Может быть, у вас с Милой будет отпуск, вы захотите провести его в России, заодно погостите и у родителей. Но письмо то ты ей напишешь?

- Да, конечно, письма писать буду регулярно. С отпуском у меня сейчас безнадежно. Мне надо заканчивать начатые дела по грандиозным планам шефа, чтобы расстаться с ним по-хорошему. Много работы с проектными институтами, стройбанком. Потом без перерыва придется впрягаться в новую работу. Ты же видишь обстановку дома, нам квартира нужна позарез. Там тоже отпуск будет не скоро, но, как только будет, то, конечно, мы рванем вместе.

С отпуском, действительно, сложилось хуже, чем я предполагал. Были заботы с новой квартирой. Сразу после успешной сдачи в эксплуатацию Озокеритового завода в Шор-Су я втянулся в великую стройку того времени - Чадакский рудник с Золотообогатительной фабрикой, где должны были получить первое золото для Узбекистана. Один из моих конкурентов, тогда опытнейший начальник участка Фельшин Петр Осипович, уже здесь, в Нацрат-Элите, рассказывал мне, какая тогда шла закулисная борьба за эту престижную стройку.

Письмо от Толика с приглашением на свою свадьбу я получил снежной зимой в самый разгар строительства в Чадаке. Он писал, что не только он с невестой, но и мама, и братья, и отчим очень надеются увидеть нас с женой. Все это я планировал тогда на ближайшее лето. Но свадьба - дело святое, конечно, надо ехать. Я собрал совещание в своей штаб-квартире. Чадак - это горная речка и одноименный кишлак в живописнейшем ущелье в 50 км. от Коканда, любимейшее место летнего отдыха для состоятельных горожан. Чуть выше кишлака лет 10-15 работали геологи, изыскивая в горах цветные металлы, в т.ч. золото. Там они основали рудник и, наконец, доказали промышленную рентабельность добычи золота и, частично, платины. В наследство от геологов нам достались три прекрасных деревянных коттеджа на берегу речки в тени раскидистых орешин. Один из них стал моей резиденцией, второй - конторой, а третий - гостиницей для прорабов.

К этому времени мне в основном удалось укомплектовать свою команду. Для начала ко мне с управления направили прорабом опытного хозяйственника Мишу Маркмана, с Шор-Су я забрал только преданную душой и телом табельщицу и кладовщицу Симу. Снабженцем на меня в управлении работал старый друг Алеха Туманян. Но дальше нужны были только инженеры. Сначала появился друг детства и сосед Юрка Исаев. Он кончил наш институт на два года позже, после чего три года отрабатывал по направлению в Уч-Кудуке, откуда приехал почти лысым. Потом появился мой однокурсник Юрик Миронов, он после института пять лет отрабатывал на железной дороге в Джамбуле. Но ему нужна была работа временно, пока откроется вакансия в кокандском отделении железной дороги. Наконец, мой одноклассник Яша Ибрагимов упросил устроить на работу своего младшего брата Семена, который кончал институт в Душанбе, где-то там отрабатывал и вернулся в Коканд. Семен неожиданно проявил завидную хватку в организационных делах.

Я попросил Симу собрать всех ИТР и основных бригадиров в своем кабинете и объявил:

- Я срочно уезжаю в отпуск на свадьбу к брату. Хорошо, что зима у нас слишком снежная, на весь февраль особых движений, наплыва субподрядчиков и начальства не предвидится. Работайте спокойно, каждый на своем объекте. Исаев лично отвечает за буровзрывные и земляные работы на «Фабрике», Миронов - за жилой поселок, Маркман - за подсобное производство, Ибрагимов - за Котельную. Старшим, и.о. себя назначаю… - я делаю паузу, наблюдая за реакцией - Семена Ибрагимова. Вопросы есть?

Тщеславный, как многие бухарские евреи, Сема, не скрываясь, засиял. Оба Юры, Исаев и Миронов, кажется, даже облегченно вздохнули. На флегматичном лице Миши Маркмана, как всегда, отражалась покорная готовность ничему не удивляться в этой жизни.

- Я, что буду подчиняться Соломону? - это весело уточняет участковый механик Валера Баринов. Его жена кадровичка Света следом откровенно фыркает. Зато преданными глазами смотрит на Семена инженер ПТО Люся, за что я ему в душе тоже благодарен, кажется, меня от нее он окончательно избавляет.

Чета Бариновых, как и большинство квалифицированных рабочих, приехали на стройку из России в расчете на прекрасные благоустроенные квартиры, которые мы строим опережающими темпами. Квартиры распределяю я, но с условием, что после окончания строительства Фабрики, они переходят в ведомство рудника и останутся за теми, кто согласится у них работать. Для наших лучших строительных кадров я уже договорился с нашим 14 трестом о выделении квартир в Фергане после успешного окончания стройки.

- Пока вопросы по транспорту, механизации и снабжению будет решать Семен. Все вопросы с субподрядчиками тоже за ним. Вы знаете, что весной у нас будет самостоятельный хозрасчетный участок, появиться должность старшего прораба. Сейчас как раз посмотрим, кто на что способен.

Как всегда, после планерки остался близкий круг наших ИТР и друзей - субподрядчиков. Это друг и сосед по кокандской квартире Юра Бродецкий, прораб Промвентиляции, его старший брат Валера, начальник Кокандского участка Строймеханизации, начальник ПТО их Ферганского управления Леня Мильштейн, прораб Строймонтажа Варава. И еще какой-то новый интеллигентный парень в очках, который сидел рядом с Семеном Ибрагимовым. У нас тогда новички появлялись каждый день, поэтому я не удивился, знал, что Света Баринова мне доложит все подробности. Но ко мне подвел его Семен:

- Юра, познакомься - это мой однокурсник Женя Киселев, приехал в гости. Ему очень понравился наша стройка. Может быть, возьмешь? Я за него ручаюсь головой.

- Здорово, Женя - протягиваю руку - садись. Где работал? Документы в порядке?

- Конечно, вот - достает паспорт, трудовую книжку, диплом.

- Ладно, это все посмотрит Светлана. Она у нас самая независимая, подчиняется только начальнику отдела кадров и Козаку. - Светка громко протестует. - Ты на промышленных объектах работал?

- Да, мы же по направлению работали вместе с Семеном на Нурекской ГЭС.

- Все, вопросов нет. Ты, что - родом из Баку?

- Ты уже знаешь?

- Нет, просто только в Баку люди всех национальностей говорят с одним акцентом. У нас так разговаривают только армяне. Ладно, давай за стол, а то Мише уже не терпится, потом все решим.

К этому времени стол уже накрыт, кладовщик Ахмат заносит со двора блюдо с пловом, Валера под не одобрительным взглядом жены разливает водку. Через некоторое время Семен приносит откуда-то гитару, сует ее Жене и просит сыграть. Все заинтересованы, у нас такого еще не было. Женя играет хорошо, поет приятным голосом, мы нестройно подпеваем. Но вот он поет уже хриплым голосом что-то не знакомое и очень смешное: про каких-то сказочных леших, ведьм, остроумнейшую пародию на пушкинское «Лукоморье», про спортсменов - неудачников. Мы катаемся от смеха. Женя удивляется:

- Вы, что, Высоцкого не знаете? Сема, принеси, пожалуйста, у меня в рюкзаке магнитофон и кассеты.

Валера Баринов вспоминает, что перед отъездом из Владивостока слышал что-то от моряков с восторгом про Володю Высоцкого, моряки зря хвалить не будут. Я про себя думаю, куда мне, четвертый год почти не ночую дома, Эдика Филиди не вижу вообще, тот уж точно знает Высоцкого. Семен приносит магнитофон «Днепр» и мы допоздна пьем и слушаем только Высоцкого. Половину слов разобрать невозможно, но Женя нам переводит.

- Ну, что будем делать, Юра? - Света Баринова о делах никогда не забывает, держит в руках Женькины документы - здесь все в порядке, молодожен, наверное, нужна квартира.

- Это не проблема, пусть пишет заявление, утром я отвезу сам, с Козаком договорюсь. Люся, дашь ему чертежи и всю документацию на «Пирмираб», это урочище выше нас на 400 метров, там шахта, надо делать обустройство устья. Семен, - два дня на бытовые вопросы и изучение чертежей, потом приведешь к Газиеву, съездите, посмотрите, с чего он хочет начинать и что там можно сейчас делать. Я ему обещал начать через месяц, или пусть платит за расчистку снега с перегоном бульдозера. Вообще, все дела имей с Газиевым, он к тебе хорошо относится, к хозяйке без меня не лезь. Да, еще параллельно пусть изучает проект «Хвостовых сооружений» - это места захоронений отходов руды после обработки цианистым калием.

«Хозяйка» - это директриса Чадакского ГОК (горно-обогатительного комбината), очень крутая узбечка, член ЦК республики. К ней в кабинет могу попасть только я и только по приглашению. Впрочем, большую часть времени она находится в Ташкенте. Все производство - на Газиеве, главном инженере. Я его приглашал на сегодняшний плов, но «Хозяйка» именно сегодня устроила, по обыкновению, допоздна какое-то совещание. На прощание Семен мне нахлобучил свою новую ондатровую шапку:

- Ты не смотрел погоду по телевизору? Там сейчас морозы, не замерзни.

- Спасибо, Сеня - конечно, сам я не скоро бы удосужился завести такую шапку по каким-то знакомствам.

Сборы были короткими. Билеты на самолет мне, как всегда, устроил Изик Какзанов, буфетчик в аэропорту, очень состоятельный и уважаемый человек в городе. Сейчас он, несмотря на преклонный возраст, работает тяжело, по 12 часов, поваром в ресторане в Рамле, где обитает целая община кокандских бухарских евреев. Дядьки мне надавали подарков для молодоженов, в основном из дефицитного импорта. Сам я в старом городе заказал зимние фрукты, виноград, дыни, гранаты, в специальной большой картонной коробке, как могут в подвешенном виде упаковывать только узбеки. Все пустоты заполнили стружками, что оказалось очень важно. Вылетели мы с Милой вдвоем, дочку оставили ее родителям.

В самолете, при подлете к Москве объявили, что температура в городе - 30*. А утром в поезде из Москвы в Горький сказали, что на улице -41*. Такого мы не испытывали, отродясь. На вокзале нас встречал Толик с двумя приятными, покрасневшими от холода парнями. Я понял, что это братья. Задыхаясь от мороза, мы еле дошли до такси. Наблюдая их шапчонки, в которых они себя чувствовали спокойно, я с благодарностью вспомнил Семена за шапку, без нее я бы пропал. В такси я успел потребовать, чтобы коробку мне просунули на колени. В машине, оглядевшись, я увидел, что нет младшего брата.

- А Славик, бедный, не поместился? Как же он на морозе?

- Он остался встречать родителей из Мурома, их поезд через полтора часа.

Приехали мы, кажется, на квартиру Толикиной невесты Гали. Это оказалась пышущая молодостью и здоровьем типично русская блондинка. Едва познакомившись, они с Милой нашли общий язык и рванули в парикмахерскую. Этого Миле потом долго не могли простить мои тетки, она пропустила момент нашей встречи с мамой, о чем ее пытали больше всего. Этот момент не выходил из головы и у меня, я не знал, как себя вести, как называть маму. Брат Эдик тоже быстро убежал, сославшись на срочные дела. Я удивился, но был доволен.

- Толик, сколько времени осталось до прихода родителей?

- Примерно, час.

- У тебя есть что-то выпить? С такого мороза - самое милое дело.

Толик достал бутылку 0,8 «Виньяка», недавно появившегося не плохого югославского коньяка.

- Прекрасно, до ее прихода мы с тобой это все должны выпить, иначе я не знаю, как себя вести. Давай закуску, что-нибудь на скорую руку.

То ли Толик понял мои слова слишком буквально, то ли у них так было принято, но на столе оказалась только квашеная капуста. Впрочем, от возбуждения и испытанного мороза я этого не замечал. Дверь открылась, когда мы только закончили с бутылкой. Первым появился большой фанерный чемодан, за ним протиснулся брат Слава, а сзади пожилой невысокий мужчина вел под руки маму. Я встал и встретился неожиданно с пронзительно голубыми глазами. Я о них забыл, тогда не было цветных фотографий. В эту же секунду мама повалилась в глубокий обморок, ее еле успел подхватить вместе с отчимом, подбежавший Славик. Потом мама говорила, что ее тоже сразили мои глаза, она тоже забыла, что из всех ее детей только у меня одного были ее голубые глаза. Толик ей о такой детали не упомянул, как, наверное, на его месте не вспомнил бы и я. Хотя в Коканде ему говорили, что его глаза как раз в отца.

Потом мне все помнится, как в тумане. Мама двумя руками крепко держала мою руку, очень долго не отпускала, поочередно смеялась и плакала, и рассказывала, рассказывала. Я, видимо, находился в состоянии близком к полупьяной нирване и мало соображал. На следующий день взаимным вниманием друг к другу полностью захвачены были мы с братьями. Конечно, главным чувством было острое любопытство молодых не знакомых, но по крови родственных душ. Все, к взаимному удовольствию, оказались довольно симпатичными, ироничными, развитыми ребятами, почти одного роста. Общение происходило на фоне подготовки банкетного зала городского кафе к вечернему торжеству. Многотиражка славного Горьковского автозавода, где Толик работал и публиковал свои стихи, устраивала типовую в те времена молодежно-комсомольскую свадьбу. Молодежь украшала стены гирляндами, смешными лозунгами, стенгазетами, фотографиями из добрачной жизни молодых.

Средний брат Эдик был с красивой миниатюрной женой Фирой. Они были однокурсниками, всего год назад окончили университет и поженились, но уже родили дочку. Теперь вместе работали в одной школе учителями физики. Эдик пришел с баянам, на котором играл практически профессионально. Младший Слава учился на первом курсе того же факультета физики, принес гитару, на которой играл и прекрасно пел. Толик у них был вроде художественного руководителя. Я был в восторге - типичные модные по тем временам «физики» и «лирики» в одном разливе. Жены единогласно нашли, что самое большое сходство внешнее и по импульсивной манере поведения почему-то у нас с Эдиком. Забегая вперед, скажу, насколько молодость обманчива. В чем-то вследствие той взаимной симпатии, мы с ним до сих пор остаемся самыми близкими и верными друг другу людьми по жизни, но абсолютными антиподами по натуре и мироощущению.

Конечно, мы с Милой привлекали внимание и остальной молодой публики, наслышанной о нашей семейной романтической истории. Особенное любопытство вызывало наше экзотическое местожительство. К моему не малому удивлению, у всех были стойкие представления о наших краях по образам узбеков в ватных халатах, торгующих на их рынках. Поэтому явное удивление вызывали мой английский костюм и огромный импортный мохеровый платок Милы, предмет несбыточных тогда женских вожделений. Но все сомнения в нашем происхождении развеялись, когда по всему свадебному столу были разложены дыни и блюда с виноградом и гранатами, сохранившимися в первозданном виде. В феврале месяце такого никто не видел.

Конечно, на свадьбе было много музыки, джаза, современных и русских танцев, и популярных молодежных песен под баян Эдика и гитару Славика. Но, улучив момент, я спросил у братьев:

- А где еврейские танцы: «семь - сорок», «тумбалалайка»?

- Ты что? Здесь, в кафе?! Да, нас загребут всех. Откуда ты их знаешь?

Я недоверчиво пожал плечами:

- У нас это любимые танцы не только евреев, но и русских, армян, греков. Без них не обходятся свадьбы, гулянки в ресторанах. Танцуют их все наравне с сиртаки, шелохо, «наманганскими яблоками».

Следующие дни проходили в проводах и по гостям. Первыми уезжали мама и отчим. У мамы глаза так и не просыхали от слез, мы с Милой поклялись, что обязательно проведаем их в Муроме. Из визитов в гости запомнился несколько церемонный прием у Фириных родителей. Эдикин тесть Михаил Менделевич и теща Бэла Львовна оказались достаточно благополучными по тем временам евреями: хорошая квартира, дача, машина «Москвич». Он работал где-то снабженцем, был грубоват и не скрывал своего пренебрежения к «образованцам», не умеющим жить. Его жена, учительница русского языка и литературы, явно подчеркивала свою интеллигентность, но мужу перечила достаточно осторожно. Эдик был напряжен, причина заметна - заметна: к нему подчеркнуто относились, как к бедному родственнику. Было сразу объявлено, что все для молодых и внучки делают только они. Они же строят им кооперативную квартиру, Эдикины родители ни в чем не принимают ни малейшего участия. Много позже стало ясно, как все это непоправимо отразилось на личности и судьбе Эдика. А тогда мне интуитивно захотелось им чем-то помочь. После того, как Фира пожаловалась, что самая не разрешимая проблема у них мебель, нужен только немецкий гарнитур, а за ним очередь на много лет, я с легкостью пообещал:

- Вы что? ГДР-вская мебель - мура, древесно-стружечные плиты. Я вам пришлю румынскую действительно «жилую комнату» из натуральных досок. Деньги есть?

Фира посмотрела на меня недоверчиво, а Эдик, по обыкновению, ухватился, как за соломинку, и заговорил горячо и умоляюще:

- Юра, я заработаю, репетиторством, баяном, буду землю рыть…

Тогда только я понял, что мебель придется слать обязательно, дело касается его мужской чести. Мебель я достал, но случилось так, что отгрузка контейнера по железной дороге выпала Миле.

У Милы по работе был отгул всего на неделю, она уезжала раньше и обиженной: на свадьбе я не устоял от какого-то легкого флирта. Но и я потом продержался не долго. После еще нескольких пьянок, особенно у Толика на работе, я почувствовал, что подрываю здоровье. Мой организм не привык к скудным закускам и, порой, недоброкачественной выпивке. Последний раз на вокзале мы прогорланили самые популярные «Ладу», «Синий троллейбус», и я вспомнил:

- Ребята, Окуджава, Тухманов - это хорошо, но я что-то не слышал у вас Высоцкого?

Братья очередной раз удивились моей осведомленности, ответил Слава:

- В институте ходят его кассеты, даже переписать дорого, все равно нужен магнитофон. А у тебя есть? Его надо слушать, петь трудно.

- Дома у меня магнитола «Вайва», а на объекте у одного прораба «Днепр» и кассеты Высоцкого.

Эдик оптимистично заверил:

- Приезжай еще, следующий раз у нас будет все.

- Дай Бог. - На этом мы обнялись и распрощались.

 

Как правило, в нашей работе за время отпуска самые важные проблемы не исчезают, а аккуратно накапливаются. После отдыха их приходиться расхлебывать с удвоенным усилием. Конечно, стройка не останавливается, команда работает. Но вопросы, за которые персональную ответственность несешь только ты, никто другой решать не будет. За навалившимися буднями вновь обретенная родня в далекой России отодвинулась на второй план.

Но к осени «засветилась» командировка в Москву. На стройке накопились не отложные спорные проектные вопросы. Конечно, для решения каких-то технических неувязок к нам по первому требованию присылали любых специалистов - проектировщиков. Некоторые романтичные специалистки после первых восторгов от наших диких красот и молодых щедрых прорабов ездили с Москвы особенно охотно, просили вызывать чаще. Но крупные сметные вопросы надо было решать с высоким начальством. Я убедил Газиева, что ему тоже, как заказчику, выгодно поддержать наши серьезные финансовые требования, чтобы иметь в своем распоряжении солидные резервы. Так, основательно запасшись экзотическими азиатскими гостинцами и приличными средствами, мы с Газиевым явились в столичный проектный институт «Гипрозолото». Не без труда и не бескорыстно, не исключая пару московских ресторанов, нам удалось добиться пересчета и переутверждения в целом сводной сметы на пару миллионов рублей. Обеспечив, таким образом, вполне безбедное существование нашему зарождающему хозрасчетному участку, представляя чуть завистливое одобрение пока еще прямого начальника Козака, я мог позволить себе продлить командировку еще на несколько дней, чтобы заехать в Муром.

Мама с отчимом жили в одной большой комнате деревянного коммунального дома и привычно разговаривали только громким шепотом. Обстановка была убогой: какие-то давно забытые фанерные шкафы, железные кровати, лубочные тряпичные картинки на стенах. Конечно, вдвоем здесь жить можно, но трудно представить, как они прожили в этих условиях всю жизнь с тремя почти взрослыми детьми? Я слушал маму и пытался понять, почему два юриста с высшим образованием в полуграмотной российской провинции всю жизнь прожили в унизительной нужде и не смогли заработать даже на приличную квартиру?

Она почти не отпускала мою руку, поочередно плакала и смеялась, торопливо и сбивчиво вспоминала прожитое.

- Мы всегда думали о тебе. Но, что могли сделать? После Коканда мы оказались в Кара-Колпакии. Такая глушь… - она переглядывается с отчимом, и оба сходу не могут вспомнить узбекское название городка, где прожили 8 лет - Такой ужас… Кибитка с глинянными полами… Там родились Эдик, потом Славик… Там не было средней школы, и мы с трудом перебрались сюда… Ты узнаешь, Сигизмунд - очень хороший, ему и здесь было не легко… Он очень честный, и детей учил этому…

О чем бы она не говорила, постоянно возвращалась к теме отчима, наверное, опасалась моего невольного чувства неприязни к нему. Отчим все время был рядом, одобрительно улыбался ее словам, с умилением заглядывал мне в глаза. Конечно, я верил, что он честный, добрый, грамотный юрист, но очень нервный и не везучий. Ему всегда завидовали и ставили палки в колеса. Но, когда он сам, объясняя сложные отношения с сослуживцами, вспоминал какие-то слишком уж мелочные бытовые склоки, невольно приходило в голову: «Господи, мне бы твои заботы!» Я уже знал от братьев, что из-за яркой внешности мамы он всегда был болезненно ревнивым мужем. Теперь я подумал, что из-за своей ревности он, возможно, испортил карьеру жене, но и сам не смог добиться достойного успеха.

Наверное, они оба были бескорыстны и каждый по своему не приспособлен к суровой реальности. Мама, раннее избалованная достатком, повышенным вниманием окружающих и надежным покровительством, сама ничего решать не привыкла. Все, что мог сделать для нее муж, - это окружить заботой и вниманием дома. Тогда я понял одно из редких воспоминаний о родителях Эдика: «Они все жизнь прожили только друг для друга».

В ответ на мои слабые попытки оправдать их замечаниями типа: «наверное, самый злобный антисемитизм - это в российской провинции?» - они замолкали и испуганно оглядывались на дверь. Тогда мне их страхи казались надуманными, я не мог представить себе, что за дверью действительно могли подслушивать. Сейчас не исключаю, и понимаю, в какой обстановке воспитывались мои братья. Они не могли быть откровенными даже с детьми, которых родили и воспитывали. Что уж говорить обо мне? От них я так и не услышал того, к чему был готов. Что бывало, в пылу откровения, мне не раз говорили близко знакомые пожилые евреи: «Юра, запомни, в тебе течет еврейская кровь. Это даром не проходит. Когда-нибудь она в тебе заговорит».

Тем более удивительна еврейская наследственность, благодаря которой трое их сыновей не затерялись в пьяных подворотнях этого городка, и практически самостоятельно, с взаимной выручкой, получили высшее образование в славном городе Горьком, где состоялись, как незаурядные личности. Но разное детство на всю жизнь разделило меня с братьями по характеру. В их воспитании было минимум семьи и улицы, максимум - школы и книг. По сравнению с ними я был дитя улицы и баловень дома. Общее восприятие мира в молодости у нас было до тех пор, пока мы читали одни и те же книги.

Сейчас, когда я узнал евреев - выходцев из многих самых экзотических стран со своим неистребимым менталитетом, я подозреваю, что отчиму, выходцу из Польши, навсегда чужой оказалась не только советская Россия, но русские евреи. А мама так и прожила всю жизнь под чьей-то опекой: сначала богатых родственников в Баку, потом моего отца и армянского окружения, потом любимого второго мужа, и, наконец, к концу жизни нашла отреченый блаженый покой у младшего сына Славы.

А из братьев неистрибимые еврейские гены в большей степени достались Эдику, единственному из нас, который женился на еврейке. В доме жены он имел, хотя и болезненное для самолюбия, но типичное еврейское окружение, влияние и какую-то поддержку. Родные отец и мать со своего Мурома в жизни детей в Горьком не участвовали. Но только Эдику досталась от отца не уравновешенная нервная психика, замешанная на болезненном комплексе собственной непогрешимости и бескорыстия. И еще одна особенность очень нервных людей: резкий переход от умилительного восхищения к слепой ярости.

 

Выдержки из публикаций на Интернет-сайте «7 канал».

Статья: «Срочное сообщение всем любящим Израиль». 19.03.05г.

Автор: Профессор политологии Пол Эйдельберг, докторская степень в Чикагском университете, 28 лет прожил в Израиле, основал религиозно - националистическую партию «Емин-Исраэль», которая дважды не преодолела электоральный барьер.

Г-н Эйдельберг «утверждает, причем имеет массу свидетельств, что еврейское государство более не жизнеспособно, оно гибнет (1)… Почти 50% рождающихся в Израиле - не евреи (5). Верховный Суд не позволил принять закон, запрещающий любую партию, отрицающую еврейский характер государства, т.е. по законам Торы (это при 50% рождающихся не евреев? - Ю.К.)».

В статье излагается его старый «План: как предотвратить гибель Израиля»:

Политическая система Израиля.

…2. Несмотря на видимость демократии, народ не может изменить систему обычным политическим методом…

Решение. Часть 1 - Америка.

…6. Создать Будущее Правительство Израиля - в Изгнании (IFG-IE)…

…- первоклассная система для сбора средств…

Часть 2 - Израиль.

- Еврейское национальное движение (ЕНД).

А. Общие цели ЕНД.

…3. Восстановить еврейский суверенитет над Храмовой горой (ныне мечети Омара и Аль-Акса, мировые мусульманские святыни), Иудеей, Самарией и Газой (территории ПА)…

Комментарии.

3. Имя: Moshe 20.03.05г.

Адрес: Ariel

Заголовок: От деклараций - к делу!

Сообщение: «Замысел выглядит привлекательным, но все зависит от реализации…». ( Все до сих пор ждут дела, и, разумеется, денег, друг от друга - Ю.К.)

4. Имя: Ленин. 20.03.05г.

Адрес: Цюрих.

Заголовок: Браво!

Сообщение: «Конечно, еврейскую революцию в Израиле надо готовить только в Америке, если ничего не получается со своей партией дома. Но один вопрос: у Вас есть такая голова, как Парвус, или на худой конец, такие грабители банков, как Коба или Камо? Неужели Вы рассчитываете на деньги законопослушных американских евреев, выступая против глобальной политики США на Ближнем Востоке, и даже собираясь закрыть их посольство в Тель-Авиве? Это, батенька, не серьезно».

8. Имя: Фома. 20.03.05г.

Заголовок: «Союз меча и орала».

Сообщение: «… надеясь срубить деньжат по-легкому, вы готовы поддержать любую бредовую идею…».

 

Глава 5. Фира и Эдуард Гринесы.

 

В такой последовательности с щедрыми превосходными эпитетами о них говорят на многих городских и школьных мероприятиях и мэр города Ашдода Цилькер, и вся его команда. Эта пара широко известна в городе Ашдоде своей частной физико-математической школой «Лекет». Благодаря радио РЭКа, особенно популярному ведущему, другу семьи, Алексу Шалому, их знают и по всему Израилю. Но главная неиссякаемая, в том числе и для бюджета школы, популярность - народная. Безмерно любящие своих чад еврейские мамы и папы, бабушки и дедушки, напуганные полным равнодушием израильской школы к их вундеркиндам, ищут здесь последнюю сравнительно доступную надежду увидеть своего ребенка будущим Эйнштейном или Плисецкой. Фира - директор школы, Эдик - ведущий учитель физики и художественный руководитель знаменитой школьной музыкальной самодеятельности.

Вся семья брата Эдика: жена Фира, дочь Лена с мужем Мишей и двухлетним сыном Мошкой, под руководством Фириных родителей Михаила Менделевича и Беллы Львовны с немалым душевным подъемом выехали в Израиль с основной большой волной алии. Первые же письма Эдика о стране были восторженные, особенно, от продовольственного изобилия. Он подробно перечислял все сорта кефира, разнообразием которых они ежедневно балуют внука Мошку. О существовании такой плодово-ягодной разновидности кефира, как йогурт, мы узнали только через несколько лет.

Братья всегда говорили о маме только тогда, когда я об этом спрашивал. Отчим так и умер в своей коммунальной комнате, после чего мама заметно сдала со здоровьем. Толик был тогда на Севере, У Эдика были серьезные семейные и личные проблемы. Конечно, мамой занимался только самый любимый младший сын Слава. Ему удался какой-то сложнейший обмен маминой комнате в Муроме и своей двухкомнатной на трехкомнатную в Горьком, где ей была предоставлена отдельная комната.

Мама категорически отказывалась даже слышать о выезде в Израиль. Не знаю, как насчет генетических позывов, но практически ей там действительно нечего было делать. От какой-либо активной личной жизни она отвыкла давно, теперь добавилась почти полная физическая немощь. Семья Эдика была ей не просто чужой, но враждебной. К Толикиному постоянному отсутствию все почти привыкли. То, что она имела у Славы, покой, минимум внимания и доброты, - это все, что ей было нужно.

Славы о переезде тоже не помышлял: он уже имел степень кондидата физико-математических наук и готовую докторскую диссертацию, был на самом взлете научных и честолюбивых помыслов. Две его дочки - красавицы успешно учились в музыкальной школе. У жены Тани были заботы с больными родителями и их домом недалеко в деревне.

Эдик с Фирой после окончания института, имея ребенка, остались в Горьком школьными учителями физики. Но, в отличие от Толика, школа для них обоих стала призванием всей жизни, а у Эдика обнаружился настоящий педагогический талант. Свои знания и любовь к физике он вкладывал ученикам, наверное, не только в головы, но и в души. Это побуждало его постоянно изобретать новые учебные пособия и не стандартную методику обучения. Уже в Израиле я бывал на его уроках в классе, где учился мой внук. Это была захватывающая игра в физику учителя с детьми.

Но основная профессия осталась у него навсегда неотрывно связанной с первой страстью - музыкой. Еще в старших классах школы он подрабатывал с баяном в пионерлагерях. В институте был известным аккордеонистом и завсегдатаем на званных ужинах и вечерах на самых престижных уровнях. С его крайне эмоциональной натурой такой образ жизни чуть ли не с детства вызвал еще одно «профессиональное» пристрастие - к выпивке. Тем не менее,.он прослыл в городе успешным и даже элитным репетитором, вырвавшись, наконец, из материальной зависимости.

Израиль жестоко переоценивает профессиональные ценности новых репатриантов. Учителя, наравне с музыкантами и адвокатами, испытывают самую большую конкуренцию между собой. Несмотря на то, что в системе государственного школьного образования половина учителей вообще без образования. Не секрет, что в израильской абсорбции «русские» женщины получили преимущества. Они, как правило, быстрее усваиваивают иврит и местные нравы. А мужики лишились преимущества решать дела посредством бутылки или баньки.

Конечно, невероятно трудная задача создания частной физико-математической школы, где в полной мере используется опыт их самих и большого коллектива учителей - соотечественников, стала возможной в основном, благодаря, Фире. Там Эдик блистал своими яркими способностями. Слабость к выпивке не мешала ничуть, наоборот, в России это помогает: вызывает доверие, сочувствие, жалость, иногда служит уважительным оправданием. В Израиле пьяный человек, кроме брезгливости, ничего не вызывает. Впрочем, это Эдик понял сразу и, надо отдать должное, не только на работе, но практически на людях, выпивши, не показывался. Но это, по-моему, сыграло и роковую роль. Мне, привыкшему к цветастому восточному застолью, выпивка «по-черному», тайком, сам с собой, представляется психическим отклонением.

Фира после института больше занималась повседневной школьной рутинной и организационной работой с женской добросовестностью. Этот опыт вместе с пробудившейся генетической силой духа, свойственной еврейской женщине в критической ситуации, сотворили чудеса. Она быстрее освоила и иврит, и израильское законодательство, и бухгалтерию, и компьютер, и вождение автомашины. Все то, что оказалось почти не доступным для Эдика.

Конечно, тема приоритета в создании школы для Эдика всегда болезненна. Всем ясно, что, если Фира - это голова школы, то Эдик - ее душа. Первоначальный успех предприятия зависел от того, чтобы убедить чиновников и родителей, что здесь могут научить детей физике и математике. Эдик умеет лучше всех не только научить детей физике, но и любить физику, как ее любит он сам. Не меньшую популярность школа «Лекет» получила своими музыкальными вечерами. Дети оказались благодатной почвой для самых неуемных Эдикиных музыкальных фантазий. Если, например, миклад (подземное бомбоубежище) для школы, компьютеры и мебель в ирие (муниципалитете) пробила Фира, то шикарный интерьер, оснащенный звуковыми и цветовыми спецэффектами - это заслуга Эдика.

Сейчас школа «Лекет» - это признанное солидное учебное заведение с большим коллективом учителей, где дети получают необходимые для багрута (аттестата зрелости) дополнительные знания по многим предметам, которые почему-то не доносит государственная школа. Не менее знаменита школа своими танцевальными коллективами во всех возрастных группах, участниках многих городских и израильских фестивалей, побывали они даже в Париже. Сейчас там маленькой «звездочкой» блистает и наша любимица, пятилетняя внучка Ника-Вероника. Все это хозяйство держится на не слабых плечах Фиры Гринес.

 

Москва.

Распад СССР наиболее болезненно отразился на киргизской строительной индустрии, которая в отличие от соседних Узбекистана и Казахстана на 90% зависела от централизованных капвложений. Почувствовав не ладное, бишкекская строительная элита, состоящая на те же 90% из европейцев, и тесно связанная по работе с союзными министерствами, стала готовить плацдармы в России. Самым солидным был договор с Рязанской областью о выделении 12 гектаров участка под жилой поселок для русских переселенцев. Был разработан проект поселка на 90 домов с поэтическим названием Есенино, что соответствовало его расположению в живописном месте города Рыбное на берегу речки Вожи, рядом с платформой железнодорожной линии Рязань - Москва.

Я подключился к реализации этого проекта. Приобрел недорого большой, обитый железом вагон-дом, мы с женой заполнили его до отказа мебелью и необходимыми вещами, и отправили по железной дороге в Рязань. Перегнали туда старенький «Москвич». Так что, на стройплощадке я со всеми бытовыми удобствами производил геодезические работы по привязке и разбивке жилого поселка. В том числе и своих двух участков по 12 соток для себя и дочки. Мы получили статус вынужденных переселенцев (удостоверение у меня хранится до сих пор) и рязанскую прописку. Рядом купили дешевую дачку, где проживали с женой летом, а зимой снимали комнату в Рязани.

Толик был доволен моим решением:

- Наконец, мы будем жить где-то рядом. Но почему бы вам не перебраться, в таком случае, к нам, в Нижний Новгород?

- На покупку квартиры у меня денег нет. Моя главная цель - встретить старость рядом с детьми и внуками. Ты не представляешь, как мы привязаны к первому внуку Сережке. Все это лето он жил с нами на даче, мы ездили на рыбалку, по грибы. Алик со своей женой - москвичкой могут жить только в Москве. Они ждут ребенка и мы им тоже нужны. От нас на электричке езды 3 часа. Из своего жизненного опыта я убежден, что для нормального детства ребенок не должен никогда испытывать голод и всегда чувствовать бескорыстную любовь, какая бывает только у бабушек и дедушек. Кроме того, у меня в Москве куча друзей по бывшей работе, институтских однокурсников, даже один из лучших школьных друзей Ким Петренко. У Милы есть в Москве племянница, в Коломне - родной брат, это как раз на полпути по ветке нашей электрички.

- А на строительство дома у тебя деньги есть?

- Если ты работаешь строителем, это проще. У нас стоимость участка, все коммуникации, инженерные сети оплачиваются Рязанской областью. Проекты наших домов крутые - трехэтажные коттеджи. Но можно строить постепенно, этапами. Для начала - четверть дома на сдвоенном участке в 24 сотки. Главное, иметь работу с приличной зарплатой. Финансировать будут и дочка с зятем. Для начала у нас есть вполне жилой вагон-дом. В нем можно нормально жить 9 месяцев в году, зимой будем снимать квартиру в Рязани.

- Так вы теперь россияне или «киргизы»?

- Через каких-то полчаса очереди в российском консульстве в Бишкеке за 20 рублей на наши паспорта шлепнули скромные штампы. Теперь у нас двойное гражданство. Ты знаешь, эти штампики действуют на сознание. Наверное, я не армянин, не еврей, а по культуре, образованию, менталитету - русский. Мы читаем русские книги, говорим и мыслим на русском языке, другого уже не освоить. Прожив год в Армении на восстановлении после землетрясения, я мог там остаться, получить квартиру в Ереване. Об этом мечтали там тетя Женя, двоюродная сестра Света. Но я понял, что мне там все чужое, и сам я там буду всегда вторым сортом. Что уж говорить о моей семье?

- Да, ты прав. Такое же ощущение у меня сложилось в Израиле. Там материально обеспечат, но сам я за оставшиеся годы ничего не создам, да и профессионально не состоюсь. Никакой пользы ни мне, не Израилю не будет.

- Наверное, русских литераторов и журналистов там без тебя явный перебор. Мне тоже хочется до конца использовать здесь свой не малый трудовой потенциал. Давай, доживем до пенсии здесь полнокровной жизнью. А потом пусть за себя сами решают дети. Как раз к этому времени они сами твердо встанут на ноги. Кстати, я слышал, что честно заработанная российская пенсия в Израиле сохраняется.

 

В работе над проектом жилого поселка мне довелось общаться со многими организациями и земляками - переселенцами. Выяснился удивительный факт, что в российской нищей и пропившейся глубинке, мы вынужденные переселенцы, независимо от этнических различий, являемся «другими» русскими. И по менталитету, и по образу жизни, и даже по благосостоянию наши вызывали раздражение у местного населения. Были случаи поджога домов, грабежа автомашин. Об этом много писали в газетах, особенно в «Литературной газете». Но о чем тогда только не писали? Россия, в отличие от Израиля, так и не помогла толком 30 миллионам своих соотечественников, оказавшимся изгоями за границей.

Зато в процессе русской миграции из бывших союзных республик произошел тоже естественный отбор, но с противоположным знаком. В Россию переехали в основном самые предприимчивые и работоспособные. Мне даже рассказывали, что где-то появлялись представители бишкекского завода ЭВМ, агитировавшие своих бывших работников вернуться на выгодных условиях. Но поздно спохватились.

До сих пор я представлял себе Россию по Москве и крупным городам. Русская нищая провинция со своим неиссякаемым народным антисемитизмом и ксенофобией представилась мне просто враждебной. Русская культура, к которой мы себя считаем причастными, фактически существует в основном в Москве. Да и москвичи по себе - отдельная нация. К тому же вскоре началась бешеная инфляция, а в Рязани - повальная безработица. Приехала дочка из Бишкека, посмотрела, и сказала, что им с мужем здесь просто нечего делать. Окончательно идея лопнула, когда в одно утро мы обнаружили на своем участке вагон-дом взломанным и дочиста ограбленным.

Зато Москва для меня была не только привычным и комфортным местом для проживания, но оказалась самым выгодным городом в России для приличного заработка, особенно, с профессией строителя. Рязанская прописка годилась и для работы, и для съема квартиры, и для проезда в метро, и на электричках, где милиция отлавливала и жестоко грабила иногородних. Жили мы с женой зимой в Москве в съемной двухкомнатной квартире сына, а летом на своей дачке в двух шагах от платформы электрички, которые ездили практически круглые сутки.

Конечно, Москва - это театры, вдруг ставшие вполне доступными, концертные залы, музеи и выставки. Но более всего Москва захватила происходящими на глазах бурными политическими событиями. Каждый утренний номер МК («Московского комсомольца») читался в метро, как детектив. Для меня Ельцин после путча был героем, в принципе таковым остается до сих пор, как могильщик «чести и совести нашей эпохи». СССР развалил не он, а история. В 1993 году я еще не был загружен серьезной работой, поэтому не отрывался от событий вокруг Белого дома, где простаивал ежедневно часами, несмотря на его тройное окружение солдатами и милицией.

Вот и заранее объявленным воскресным утром, кажется, 3 октября, я был на митинге коммунистов под памятником Ленину на Октябрьской площади. Сначала народу было мало, хотя из-за постоянных дождей москвичи на дачи особенно не ездили. Но неожиданно часам к 10 небо очистилось, засветило солнце. По-моему, это сыграло решающую роль, площадь стала наполняться праздно гуляющими москвичами и гостями столицы. Под дежурные гневные речи штатных ораторов Зюганова, Ампилова многие тут же распивали водку и закусывали, угощали всех. Запомнились несколько гримасничающих подростков олигофренного вида, взобравшихся на статую вождя мирового пролетариата.

Через пару часов разогретая толпа нестройной колонной двинулась под возгласы: «К Белому дому!». Впереди, как всегда ветераны с «иконостасами» орденов несли плакат на всю ширину улицы. Пройдя парк Горького, толпа смела редкий кордон милиции на Крымском мосту, в Москву-реку полетели пластиковые щиты, стражи порядка резво сбегали вниз по крутой лестнице. Я шел рядом по тротуару со многими зеваками и слушал по карманному транзистору прямой репортаж о наблюдаемых событиях радио «Свободная Европа».

Я знал, что на Смоленской площади все проходы к Белому дому перекрыты грузовиками и забиты милицией. Но толпа легко разогнала и их, не встретив никакого сопротивления. На моих глазах возбужденные от безнаказанности и подпитые мужики доставали из-за пазухи, явно припасенные молотки, били боковые стекла «Уралов», открывали дверцы и заводили машины. Проезды были быстро освобождены, в кузова машин набивался народ, и они устремлялись к Белому дому. Сначала была атакована Мэрия (бывшее здание СЭВ). Я успел застать уже на половину въехавший в стеклянные парадные двери «Урал». Оттуда выводили каких-то мужчин, а сзади уже несли компьютеры и всякую аппаратуру.

Вокруг Белого дома уже никакого оцепления солдат и милиции не было. Видимо, всем приказали отступить. Потом писали, что Ельцина в это воскресение в Москве не оказалось, остальные растерялись. На площади под ликование толпы в рупор объявлялось: «Взят первый этаж, второй - и т.д.». Наконец, на балконе под восторженные крики появились «узники»: Руцкой, Хасбулатов и др. Объявили о великой народной победе, призывали не останавливаться на достигнутом, идти на Кремль. Но Бабурин заявил по-ленински, что сначала надо брать Останкино: «Вырвать эту наркотическую иглу!»

Вокруг стали раздавать подвыпившим мужикам автоматы и карабины, и сажать вооруженных людей в грузовики. Я понял, что здесь кино кончилось, и спокойно пошел к метро «Смоленская», чтобы доехать до ВДНХ к Останкино. В метро странно было видеть абсолютное спокойствие пассажиров, как будто я возвращался с футбола, который всех остальных граждан не интересовал. Явно, что большинство озабоченных москвичей об этих событиях еще не имели понятия. Когда я приехал, штурм Останкино был в разгаре, раздавались автоматные и одиночные выстрелы. Но все двери и окна в здании были целы, о взятии этажей говорили неуверенно и противоречиво. Слышны были какие-то нетвердые команды, вооруженные мужики были явно озабочены.

Наконец, послышались крики, что по улице академика Королева движется колонна бронемашин, атакующие явно стали смыливаться. Наверное, к этому времени привели в чувство Ельцина, и он начал действовать. Обо всем этом пишу подробно, чтобы было ясно, почему на следующий день я, если не с чувством глубокого удовлетворения, то с полным пониманием наблюдал, как с Крымского моста танки прямой наводкой расстреливали Белый дом. А когда увидел, как с Белого дома выводили с руками за спину его «защитников», был уверен, что это преступники, чуть было не развязавшие гражданскую войну.

Какое-то отдаленно похожее чувство я испытывал много позже, когда смотрел по телевизору за ликвидацией поселений в Гуш-Катифе. До слез было жалко поселенцев, но Шарону, как тогда Ельцину, я верю больше. По-моему, они оба оказались сильными личностями, способными, хотя и ценой болезненных испытаний для народа, повернуть страну на единственно возможный исторический путь.

Тем временем в Москве с разгулом демократии нарастал разгул преступности и шовинизма. По вечерам московские улицы в стороне от центра начали пустеть. Но меня больше удручал вид бритоголовых молодчиков со свастиками и стеклянными глазами. Киоски и развалы пестрели их листовками. А милиция азартно охотилась за лицами кавказской и азиатской национальности. Меня всегда поражало чутье московских ментов, с которым они безошибочно угадывали в толпе не москвичей. Их бездонной кормушкой тогда был указ о регистрации приезжих. Меня выручала европейская внешность и давняя легкая ориентировка в московском транспорте.

В этой обстановке со своей армянской, а на слух даже азиатской, фамилией и еврейским отчеством я был потенциально трижды врагом русских националистов. Но, пытаясь разобраться в собственном национальном самосознании, не находил более точного определения, чем безродный космополит.

Последним звонком стал жуткий случай на объекте строительства автозаправочной станции в подмосковном Ступине. Там у нас «крыша» состояла из местных молодых бритоголовых отморозков. Ко мне, Абрамычу, замдиректору ОАО по строительству, они относились терпимо, знали, что я зарабатываю для конторы те деньги, из которых им «отстегивают» за «труды». Терроризировали они в основном на заправке шоферов - кавказцев, завозивших в Москву товары по Волгоградскому шоссе. Однажды в споре из-за нескольких арбузов они избили на смерть азербайджанина. Конечно, убийцу не нашли, а в разговоре с усталым участковым я узнал, что для милиции это давно рутинное дело.

За это время у нас побывали проездом в отпуск из Израиля в Нижний Новгород брат Эдик с женой Фирой и десятилетним внуком Мошкой. Потом дважды в свои последние командировки в Москву от частной израильской фирм приезжал лучший друг Эдик Соловей.

Они подробно растолковали обстановку в Израиле. Особенно обнадежили в широкой и устойчивой русскоязычной среде.

Наконец, в Москве появился из Нижнего Новгорода брат Толик с предложением:

- Мы с Галей решили выехать на ПМЖ в Германию. Присоединяйтесь с нами?

- Да, я тоже дорабатываю последние месяцы до пенсии, и решаю, что делать дальше. Пенсионерские виды в России грустные. Конечно, пока есть здоровье, я не пропаду. А если не будет? У нас в Москве - ни квартиры, ни прописки. Алла с семьей в Бишкеке. Собрать семью в России не получается и уже не хочется. Главное - Миле в здешнем климате со сменой погоды и давления по два раза в день все хуже и хуже. В этом году она уже четыре раза по месяцу лежала в больнице. Рязанская больница - это ужас, лекарства дают такие, какие сам сумеешь купить. Нам остается только заграница. Но почему в Германию? У меня все друзья в Израиле. Да и ваша дочка там.

- Видишь ли, Машка со своей школьной медалью попала в очень выгодную бесплатную молодежную программу учебы в престижнейшем ВУЗе - Хайфском Технионе. Ее будущее - обеспечено. Саша наш, сам знаешь, ударился в бизнес, его от легких денег теперь не оторвать. Брат Слава ругает племянника, на чем свет стоит, говорит, что он предает науку, теряет диплом физика. Кстати, ставит в пример вашего Алика, о нем он высокого мнения.

- Ну, не всем дано в его возрасте стать доктором физико-математических наук, профессором. Зато ваш Сашка приезжает в Москву как «новый русский». Над нищенской аспирантурой Алика посмеивается. Последний раз привез жену Лену исключительно одеться в Ле Монти. Но я рад, что наши дети дружны. Знаешь, как они друг друга представляют? Полутороюродные братья, поясняя, что их отцы - близнецы. Только запросы у них разные. Алик вполне удовлетворяется тем, что подрабатывает, как классный программист. Но почему Германия, а не Израиль?

- Там больше пособие, сразу дают социальное жилье. Привычный климат, ты же знаешь, как трудно я переносил жару в Средней Азии. Это тебе она нипочем. Опять же, можно увидеть всю Европу. Я всю жизнь об этом только мечтал.

Забегая вперед, надо сказать, что из всех наших детей только дочь Толика Маша самостоятельно получила израильский диплом и добилась самых внушительных успехов.

На семейном совете сын с дочкой решили, что мы с мамой можем ехать первыми куда хотим, и, если нам там будет хорошо, а маме подойдет климат, они твердо обещают приехать следом. В германском посольстве мне сразу не понравилась обстановка высокомерия и подозрительности к страждущим европейских благ просителям. Свою нервозность они объяснили большим процентом, проникающих к ним фальшивых евреев. Я не удержался, чтобы шепнуть Толику:

- Когда-то немцы отбирали евреев для уничтожения. Теперь с такой же педантичностью отбирают, чтобы облагодетельствовать.

Но окончательно меня доконала проникшая информация о крайне негативном отношении к репатриации в Германию со стороны Израиля, который в этом случае лишает людей навсегда права на въезд в Израиль. Так наши пути с братом разошлись в Германском посольстве. Забегая вперед, скажу, что через несколько лет, посетив Толика в Германии, я убедился в верности первоначального ощущения, что, по крайней мере, пожилых проверенных евреев везли сюда в основном в хорошо благоустроенное моральное гетто.

В Израильском посольстве и в Сохнуте я открыто выложил все, как есть о пестром мало еврейском национальном составе своей семьи. Интересовался не только их правами на выезд, но и будущим гражданским статусом. Я был просто пленен доброжелательностью и даже горячностью, с которой меня убеждали, что Израиль - демократическая страна, в паспорте вообще отсутствует запись о национальности, а дети и внуки еврея по Галахе имеют равные гражданские права и начальные льготы на репатриацию. Впервые за последние годы я шел мимо ментов в метро «Добрынинская» с чувством собственного достоинства и умиротворения за будущее своей семьи.

В аэропорту Шереметьево нас с Милой буднично, как в обычные дальние поездки, провожал один сын. Мы со своими двумя, разрешенными в самолет, багажными сумками ничем не отличались от окружающих туристов. Но уже в аэропорту Бен-Гурион мы почувствовали, что приехали домой. Нас приняли тепло и по-деловому: покормили, выдали денег на первое время, посадили в такси, которое доставило бесплатно по указанному нами адресу в Ашдоде. Сентябрьская жара после московского холодного дождя вполне напоминала Узбекистан, а по дороге наряду с экзотическими цитрусами и пальмами мы с умилением увидели уже забытое хлопковое поле.

 

 

 

Ашдод.

Эдик с Фирой встретили нас также по-израильски очень тепло и очень по-деловому. Жили они в хорошо обставленной четырехкомнатной квартире вместе с родителями Фиры Израилем Менделевичем и Беллой Львовной, которые встретили нас тоже очень приветливо. Большая спальня была совмещена с Фириным кабинетом. Маленькая Эдикина комната была набита до отказа мыслимой и мною не мыслимой видео-, аудио- и музыкальной аппаратурой. Без слов было видно, что здесь творят. Что хозяин тут же с удовольствием продемонстрировал.

Эдик серьезно занимался авторской песней. На мой дилетантский взгляд у него было несколько прекрасных песен вполне на среднем популярном уровне. Но ни в какой бардовской тусовке он не участвовал. Его песни слушали в узком близком кругу. Но иногда исполнялись и на радио РЭКа, благодаря другу семьи и школы «Лекет» известному ведущему Алексу иш Шалому. Позже я понял, что он просто не приспособлен для широкого общения, неизбежного в шоу-бизнесе.

Перед обильно накрытым столом Эдик сказал:

- Вот так живут бедные русские олим. Хорошо, что вы вырвались из российского бардака. Не пойму, чего там торчит Слава. Здесь каждая уборщица получает намного больше его профессорской зарплаты. Израиль - это чудо, маленькая страна, без ресурсов добилась такого уровня! Увидите сами. Лехаим!

Фира была практичней:

- Без меня ничего не покупать, никаких договоров не заключать. Облапошат в два счета. Какую квартиру будем снимать? Здесь надо платить доллары за 3 месяца вперед. «Корзина» у вас будет не сразу.

- Доллары есть. Квартира - 3-комнатная, если с Милиным здоровьем будет в порядке к нам по очереди приедут дети.

Приехали с Тель-Авива их дочка элегантная Лена с мужем Мишей и сыном Мошкой. С Леной мы более всех обнаружили родство душ. Она тоже преподаватель физики, меня до сих пор называет самым любимым дядей, я ее - самой красивой и любимой племянницей. Она еще пишет почти заумные стихи, издала уже маленький сборник. Миша - успешный программист. Мошка, скажу, чуть забегая вперед, из гиперактивного сорванца стал почти флегматичным накаченным парнем. Но преподавательскую династию, кажется, прервет.

От себя нас не отпускали почти месяц, пока Фира не помогла найти рядом съемную трехкомнатную квартиру. С их же помощью в считанные месяцы это квартира оказалась битком набитой мебелью и вещами, хоть и поддержанными, но мало уступающими тем, которые мы оставили там. Неожиданно по климату для жены и по бурной общественной жизни для меня Израиль оказался идеальным местом. Ни в чем, ни в посольстве, ни в Сохнуте не лукавили. Не должны же они каждому иностранцу рассказывать, что «кое-где у нас порой» случается и бюрократизм, и бытовая неприязнь, и даже коррупция. Для нас, граждан страны, это общие проблемы.

Ашдод легко и непринуждено становился родным городом. Нам было, с чем сравнивать. У нас с женой наберется добрый десяток городов по всему Союзу, где довелось жить и работать, был даже похожий приморский город Геленжик. Везде я неизменно чувствовал себя гостем, потому что была родина - Коканд. Сейчас у меня там ничего нет, а родина здесь, где уверенно чувствуют себя мои дети, растут истовыми израильтянами семь внуков, и проживает множество близких и друзей детства.

Фира энергично вовлекла нас в свою бурную общественную деятельность. Она входила в команду известного «русского» заммэра Ашдода Шимона Каценельсона. На очередные муниципальные выборы он впервые пошел не в составе партии, а создал блок партий под названием «Наш дом Ашдод». Этим он вызвал раскол Ашдодского отделения партии «Исраэль-ба-Алия», что стало предвестником развала всей партии Щаранского. Зато начался политический взлет личного друга Каценельсона Авигдора Либермана, который по аналогии назвал свою новую партию «Наш дом Израиль».

Каценельсон тогда одержал самую громкую победу на «русской улице», набрав 9 мандатов из 22 в муниципалитете, став впервые в Израиле первым заммэра. Два дня даже поздравляли Фиру, которая была 10-й в списке, но ей не хватило чуть-чуть. Все предвыборные мероприятия и празднование победы в ресторанах начинались с исполнения официального гимна движения «Я люблю тебя Ашдод», музыка и слова Эдуарда Гринеса. Легко запоминающаяся мелодия марша брата стала популярной.

А мы так и остались активными и не бескорыстными членами команды на всех последующих муниципальных и центральных выборах, где я с убывающим энтузиазмом, но честно агитировал за партию Либермана. Наблюдая ближе эту незаурядную личность, и с годами вживаясь в драматические нюансы израильской политики, я окончательно разочаровался в «русских» лидерах. Ни Щаранский, ни Либерман не принесли реальной пользы своим соотечественникам. Много шума - и ничего!

На одном из предвыборных собраний заммэра Ашдода Гершов затронул близкую мне «профессиональную» тему. Он сказал, что, наконец, за пять лет работы он разобрался в городском коммунальном хозяйстве, где на трех «русских» дворников приходится один надсмотрщик - марокканец, получающий зарплату больше троих вместе взятых тружеников метлы. Проходит уже его вторая каденция, но ничего не изменилось.

Щаранский там был для нас легендарным правозащитником с мировым ореолом. Здесь этот потенциал он использовал в полной мере. Что же случилось потом? Выскажу свое личное мнение. В тех условиях права евреев на Западе полностью отождествлялись с правами человека. В Израиле они не совпадают. Кроме того, он увлекся больше личными правами.

Сын привез свою семью после предварительных переговоров из Москвы по Интернету с множеством друзей, выпускников МИФИ. Встреча в ресторане в Реховоте у них состоялась на 30 персон. Когда он сообщил, что поступает в аспирантуру в институт имени Вейсмана, я было поморщился: «Господи, вечный студент». Но, узнав размер стипендии, какового по моим понятиям не бывает, за сына успокоился. Сейчас ясно, что в Израиле ему удалось остаться в науке по своей специальности. В Москве многие его друзья, в том числе евреи, живут иногда и получше, но только за счет бизнеса.

У прибывших чуть позже из Бишкека дочки с мужем Сашей, проблем оказалось больше. Саша, архитектор-дизайнер, бывший успешный предприниматель до сих пор здесь работает трудно. Алла повергла в шок всех моих близких, прибыв с двумя маленькими сыновьями и уже чуть заметной беременностью. Нам с женой пришлось на несколько лет посвятить себя им, поселившись вместе в большой пятикомнатной квартире. Иначе Алле вряд ли удалось бы с первого захода подтвердить диплом врача.

Из всех старых друзей и знакомых, с которыми удалось связаться в Израиле, первым немедленно примчался Семен Ибрагимов. Бурно обнял меня, расцеловал Милу:

- Как устроились? Чем ты занимаешься?

- Видишь, надежная съемная квартира, уже приехал сын с семьей из Москвы, ждем дочку с семьей из Бишкека. Пособия в принципе на жизнь хватает, но дома сидеть не могу. Тянет на стройку. Поработал сторожем на объекте, потом перешел маляром «по-черному» с условием работы по 7-8 часов.

- Юра, ты - маляром!? Не прощу себе. Диплом не подтвердил? Подтверждай. Права с собой? Подтверждай. Дам машину, для начала будешь возить рабочих на объекты, обеспечивать их по хозяйству. Освоишь иврит, постепенно станешь «менаэль авода» (вроде мастера).

- И сколько ты будешь платить?

- Для начала 3,5 тысячи - и тут же заволновался - это мало, но я сам с этого начинал. Ты не представляешь, каких трудов и сколько здоровья мне это стоило.

- Я здесь уже все представляю. Соломон, ты же мудрый человек. Ты приехал задолго до пенсии, у тебя не было выхода. Я иду к тебе работать по 12 часов за 3,5 тысяч и лишаюсь нашего с Милой пособия 3 тысячи.

- Понимаю. Ты все-таки делай диплом и права. Я сам не хозяин, попробую договориться с ним насчет тебя «по-черному».

- Спасибо. Но, думаю, наш поезд здесь уже ушел. Дай Б-г, удачи детям. Вот сыну диплом МИФИ подтверждать было не нужно.

- Да, мне до пенсии еще пять лет. У нас пенсионный возраст - 65. Боюсь, не доживу.

Семен, наверное, предчувствовал. Через полгода мне позвонили, что Семен умер от инфаркта, самый типичный случай. Успел я только на семидневные поминки. В Сдерот нас с Милой повез сын на своей машине.

В уютном дворике синагоги собрались кокандские бухарские евреи со всего Израиля. Первым нас обнял Яшка Ибрагимов, брат Семена и мой одноклассник. Он приехал из Германии, тоже успел только на поминки. Рядом был тоже одноклассник, их однофамилец Исак со старшим братом Абрамом. Потом началось оживленное узнавание многих друзей, с которыми не виделись по 20 лет. Вот Юра Ильяев, друг почти детства, вот Изик Какзанов, уважаемый в городе человек, завбуфетом в аэропорту. Меня отвели за угол здания. Боже мой, там дымились казаны с пловом, как в кокандской чайхане!

.После не долгих молитв мужчин на таджикском и русском языках в смежной комнате, в большом зале, заставленным П-образно столами и сервированным человек на 150, приступили к трапезе с обильной крепкой выпивкой. По кокандским обычаям говорили много добрых тостов о покойном. Из них я узнал, какие испытания пришлось вынести Семену в Израиле, чтобы самоутвердиться, хотя бы материально.

Поделиться воспоминаниями попросили и меня:

- Когда в Коканде организовали новый 15 трест, ко мне в Чадак приехал управляющий Эгамбердыев и сказал: «Мне нужен главный инженер в УНР-705, я знаю, у тебя есть толковые инженеры. Кого дашь? Но отвечать за него будешь головой». Я знал, что мне с Кудратом еще предстоит работать, поэтому сказал: «Раз так, то только Ибрагимова». И он действительно не подвел, потом дорос до главного инженера треста. После таких должностей он здесь не гнушался никакой работой. Поэтому ушел от нас раньше времени…

После этого я получил десяток горячих приглашений приехать в гости, в основном в Рамле и Ор-Игуда. А Сдерот скоро стал известен стране бомбежками ракетами «Кассам». Все-таки несчастливым человеком оказался Семен Ибрагимов.

 

Выдержки из публикаций на Интернет-сайте «7 канал».

Статья: «Взять судьбу в свои руки». 28.03.05г.

Автор: Борис Шустеф, журналист, гражданин США, постоянный автор на сайте.

Приводит данные из обзора американской прессы: «Теперь супердержавой региона стал Израиль, который может выставить 19 дивизий на поле боя, в то время, как Америка обладает всего 13-ю разбросанными по всему миру дивизиями… Израильская авиация оснащается самыми современными американскими самолетами F-15 и F-16, способными осуществить примерно 3000 боевых вылетов в день, США способно всего лишь на 1600 вылетов.… В полномасштабной войне, когда жертвы среди мирного населения не будут браться во внимание, Израиль способен полностью захватить весь Западный берег за 36 часов…. Осталось лишь, чтобы во главе государства встал настоящий еврейский лидер».

Комментарии к статье.

21. Имя: Ф.-А. Кочубиевский. 2.04.05г.

Заголовок: Хорошо понимаю Б.Шустефа.

Сообщение: «… в конечном итоге нам придется (если не пойдем на самоубийство) их уничтожить. Полная аналогия с Ханаанскими племенами во время исхода из Египта: изгнать их евреи побоялись (сработала рабская психология), а через 40 лет получили команду (от Б-га) уже не изгонять их из Святой земли, а уничтожить.»

22. Имя: Юрий.

Адрес: Ашдод.

Заголовок: Ф.-А.Кочубиевскому.

Сообщение: «Наконец, Вы ответили на один мой вопрос прямо, не увиливая. Да, чтобы стать еврейским государством по законам Галахи, у нас нет другого способа, кроме уничтожения палестинских арабов. Это напрямую диктует Тора из опыта войн в рабовладельческую эпоху, которые велись одинаково вооруженными воинами в открытом бою. Женщин и детей психически здоровые победители обращали в рабство. Как Вы себе представляете теперь технически уничтожение более 3 млн. в основном мирного населения? Жечь напалмом, травить газом? Кто это будет исполнять? Скажите, Феликс, Вы сами сможете убить ребенка, или только его маму?»

 

Глава 6. Эдик Соловей.

 

Эдик Соловей - лучший друг в жизни. Мы с ним практически не расстаемся со школьной и студенческой поры. Он, возможно, единственный человек, в чьей полной порядочности и совестливости я не сомневаюсь. Поэтому на нем я могу объективно наблюдать природу беззаветного еврейского национализма. Живут они с верной и рассудительной женой Риной в Кирьят-Моцкине, спальном районе Хайфы. Я там бываю регулярно, они тоже наезжают в Ашдод к родной сестре Рины Миле с семьей. Но почти ежедневно мы общаемся с Эдиком по телефону, в основном спорим о политике.

Эдик - непоколебимый крайне «правый» радикал, как подавляющее большинство русских евреев. Но у него повышенная возбудимость и слабое здоровье, которое приходиться щадить. Я избегаю даже произносить ненавистные ему имена Переса или Бронфмана, которые вызывают у него повышенное артериальное давление и дальнейшая дискуссия переходит в крепкое ругательство.

Нечто, подобное, я уже испытывал в Москве со своим сватом. Сын, зная мои склонности, просил перед свадьбой, чтобы в разговорах с его больным тестем я воздерживался от резких политических высказываний. Мой новый родственник, бывший высокий московский чиновник, оказался верным ленинцем, и от одного имени Ельцина ему становилось плохо с сердцем. А здесь, при первых встречах, Эдик, на правах «деда - ватика», запретил мне, новому «олиму», произносить слова палестинский народ и государство Палестина.

- Запомни раз и навсегда: такого народа нет, и такого государства никогда не будет.

- Но, Эдик, мы же с тобой обсуждаем не наши желания. Я от души разделяю твои чувства, но всегда остаюсь реалистом. Скажи, почему ничего подобного официально не высказывают ни один из наших всенародно избранных премьеров, ни «левые», ни «правые»? Да иначе их просто не допустили бы на порог ни Белого дома, ни европейских приемных…

- Плевать!... Эта позорная Европа… Подлая Россия… Как они голосуют в ООН?! У нас один друг – Америка.

- Но и в бушевской «Дорожной карте» главный пункт - образование двух государств.

- Он ничего не понимает в нашей жизни, а такие, как ты, левые, боятся ему объяснить правду. Вот и Шарон пресмыкается. Но они еще поймут. Нам Бог дал эту землю, он выше всех.

- Бог дал, потом Бог взял на минуточку в своей жизни и на две тысячи лет – в нашей. Теперь мы путаем божий дар с яичницей. Главное - это не земля, а арабы законно живущие на ней. Ничего мы с ними не поделаем, единственный выход - отделиться. Шарон - первый политик, который отказался от лицемерия и произнес в Кнессете слова «Палестинское государство» и «оккупация». До него все боялись потерять голоса национал - патриотов. Поистенне - патриотизм последнее прибежище негодяя.

Впрочем, последний монолог я могу продолжать еще долго и только мысленно. В разговорах, годами Эдик не давал мне договорить до конца ни одной мысли. Или возмущенно перебивал: «Ты здесь еще ничего не понимаешь», или ставил точку словами: «Ты один такой из всех моих знакомых». Я обиженно замолкал, понимая намек и твердо зная, что вслух он в этом никогда не признается. Но в пылу спора он не раз он говорил::

- Я не понимаю, зачем ты и такие, как ты, сюда приехали? Не нравится - перо в задницу и катитесь назад в Россию или в Канаду. Я ненавижу тех, кто приехал на полное обеспечение, и хают эту страну. Конечно, ты не такой, но тоже должен быть доволен тем, что имеешь.

- Но Эдик, почему ты присваиваешь себе право судить? Я приехал не к тебе, а к Шарону, в демократическое государство. Скорее, ты оказался в воображаемом еврейском государстве по законам Торы. Я подсчитал, что мои дети вместе платят одних налогов в казну столько, что покрывают шесть наших пособий. Все семь моих внуков будут служить в Армии. Я никогда ни кому ничего не должен. Просто мой патриотизм - гражданский, а твой - национальный.

- У тебя слово национал - патриот звучит как ругательство. А я горжусь своей нацией.

- Твои чувства - твое личное право. Я их всегда уважал. Но когда любовь к нации или к Богу превращают в политику, она легко переходит в ненависть к другим. Крайний пример - исламский фанатизм. Но и у цивильных прибалтов национализм в своей ненависти к русским и евреям дошел до того, что они прославляют своих пособников Гитлера. Что касается евреев, ты считаешь, что Шарон, и даже Бейлин, не любят свою нацию?

- Да - твердо ответил Эдик и прекратил разговор.

Дальше я думаю про себя. Значит, дело не в составе крови, а в состоянии мозгов у половины нации. У евреев так было всегда, во все времена. В израильской русскоязычной прессе и литературе самая неиссякаемая тема - русский антисемитизм. Генетическая память у евреев связана с вопросом выживания нации, поэтому неизбывна.

Мне довелось в круизе на теплоходе очень коротко пообщаться с самым уважаемым человеком и любимым поэтом в Израиле Игорем Губерманом. Закончилось оно «провокационным» вопросом:

- Вы считаете антисемитом Солженицына?

- Да - твердо ответил он и прекратил разговор.

Дальше я думаю про себя. Почему? Ведь он просто - русский националист. Почему еврейский националист в Израиле - нормально, а русский - обязательно антисемит. Ведь в книге «200 лет вместе» он только приводит факты и цифры, пусть не приятные, но, как правило, ссылается только на еврейские источники. От себя - ни одного бранного слова, наоборот, как кот Леопольд, призывает к дружбе.

Да, была черта оседлости, но в худшем положении было еще большее количество русских крепостных. Да, были погромы, но от русского бунта «бессмысленного и ужасного» пострадало не меньше русских усадеб. Да, был и государственный антисемитизм при царизме, но мы его совместно успешно свергли. В результате получили репрессии, но опять же вместе с русскими товарищами по несчастью. Да, была дискриминация в институтах и на работе, но во всех республиках совместно с не меньшим количеством русских. Это уже обыкновенный национализм. А разве евреи лишены этого захватывающего чувства в Израиле?

В другой реальности мы с Эдиком были единодушны во всем. Наша мужская дружба прошла через всю жизнь не малые испытания верности и преданности друг другу. На его застекленной веранде ташкентской квартиры по его старенькому «ВЭФу» мы ночами слушали голоса «из-за бугра», одинаково и горячо клеймили власти и всю систему. Почему теперь мы не понимаем друг друга? Теперь он все чаще говорит: «Я этого не читал, не буду спорить». Я вдруг понял, что мы с ним просто давно читаем разные книги. Об Амосе Озе он даже не слышал.

- Эдик, ты знаешь, почему по Торе национальность еврея, не как у всех, определяется по маме, а не папе? Ведь главой семьи, хозяином тела и души детей чаще всего бывает отец.

- Не знаю, такой закон. Но что-то слышал. Мама - это точно твоя мама, а отцом, особенно тогда, мог оказаться любой.

- Не очень логично. Если в отце есть сомнения, то им мог оказаться Оман или Амалек, смертельные враги евреев. По-моему, дело в другом. Народная мудрость основана на вековых наблюдениях. Может быть, было замечено, что от матери с кровью в утробе и грудным молоком передаются по наследству больше душевные качества, эмоции, в том числе патриотизм, вера, преданность. А от отца - рассудок, прагматизм. Что для религии ценнее? Конечно, душа, чувства. Ими и управлять легко.

- Но у тебя мама - еврейка, почему у тебя нет никаких чувств?

- Во-первых, какие-то национальные чувства у меня были всегда. Просто здравый смысл у меня перевешывает. Во-вторых, наверное, дело в том, кровь и молоко это хорошо, но важно и материнское влияние в детстве. Не зря у русских евреев - культ «идише мамэ». Для меня всегда была феноменом твоя мама, Клара Григорьевна. Как она смогла одна, в нужде, без еврейского круга, в узбекском кишлаке привить тебе такую любовь к себе и нации? Ты мне душевно ближе братьев, потому что у нас общая юность и почти вся жизнь. Но все мы - из разного детства.

Эдик Соловей появился в нашей школе только с 8 класса. До этого он жил вместе с мамой после эвакуации в ближнем поселке Учкуприк и закончил там семилетку. Ради продолжения образования сына его мама, бухгалтер Райшелка, добилась маленькой комнатки на территории их кокандской базы, именуемой в просторечии – «грензавод». У сына оказалась рядом средняя школа, а мама каждый день ездила на работу порой в кузове грузовой машины. Ему поначалу было трудно не только с нашей компанией, общей с первого класса и босоного детства, но и из-за низкой школьной подготовки. Но всех расположила к нему и фамилия, не надо давать клички, и необыкновенная открытость души.

Тогда, может быть, я один замечал, как Эдик напрягается и бледнеет от одного слова «жид». Кокандские евреи – старожилы на это слово не обращали ни малейшего внимания, хотя постоять за себя кулаками не задумывались ни минуты. Да и само слово употреблялось чаще всего, беззлобно, походя, как синоним «жадине». Потом я представлял его голодное детство с беззащитной мамой-одиночкой, потрясенной ужасами первого года войны.

В наших непосредственных молодежных компаниях свойство скрытого страха, замкнутости и подозрительности, замеченное у некоторых эвакуированных евреев определялось, как «напуганный с детства». Это знакомое свойство я нахожу даже в Израиле у своих товарищей по многим подработкам. Мне ни разу не удавалось уговорить бригаду на дружный протест против самых явных унижений и издевательств. Каждый привык воспринимать свои беды, как данность, и решать их в одиночку. В худших случаях некоторые это делали за счет своих же товарищей. Каждый выживал, как мог.

Остается загадкой абсолютная враждебность Эдика к арабам, хотя ни одного из них живого он не видел. Что это, на религиозной почве? Но у него сохранились самые теплые воспоминания об узбеках с детства и по работе с ними, где он получил звание заслуженого строителя республики. Для него это обернулось спасительными льготами на лечение, когда он серьезно заболел. Невольно я сравниваю Эдика с другом детства Валерой Бродецким.

 

Три брата Бродецких, мой лучший друг, Юра, Валера и младший Шурик жили в своем доме на улице Челюскинцев, на которой заканчивалась наша Микояна. Рядом с их домом была, так называемая, «Постройка», где проходили жаркие мальчишеские футбольные баталии «улица на улицу». Наши улицы были самыми близкими постоянными соперниками. Во встречах с некоторыми грозными городскими уличными командами, вроде улицы Трудовой, мы составляли сборную с ними и ближайшей улицей Пугачева. Имелся в виду не только класс игры, но и соотношение сил в драке, потому что матчи шли, как правило, без судейства и спорные ситуации разрешались нередко массовой потасовкой.

Неизменным капитаном команды у нас был широкогрудый Ким Петренко, старше нас на год. Он был мощным защитником, мы с соседом по двору Юркой Исаевым играли в нападении и умели «водиться» (финтить). Меня, малорослого, сносили чаще всех, Ким объявлял «пендаль» (пенальти), все знали, что пушечные удары Кима с 11 шагов неотразимы, поэтому вокруг меня начиналась заваруха. Нас Ким научил своему железному на всю жизнь правилу: пока противник заводится, угрожает и оскорбляет, бить первым с открытыми глазами. Ответного кулака я не опасался, потому что сзади, как вихрь, налетал Ким с главной ударной силой команды.

С основной волной алии более 20 семей кокандских русских евреев осели в Нацрат-Элите. При первой бурной встрече Валера Бродецкий повез нас в Назарет на арабский рынок, настрого предупредив ничего без него не покупать. Там я себя почувствовал, как на кокандском базаре в Старом городе. Валеру все знали, он громко кричал на смеси иврита и арабского, отчаянно торговался, ругался с арабами русским матом, который они явно понимали, потом с ними обнимался. Конечно, он все купил в два раза дешевле.

Потом во дворике их амидаровской квартиры, кроме традиционного шашлыка, у них с Шуриком был настоящий узбекский плов. Был приглашен его сосед и «балабай» по работе, они занимались отопительными солнечными батареями, которые тот покупал по дешевке на территориях. После интифады их бизнес заглох. А пригласил он его ради меня, потому что этот араб был армянского происхождения. Выяснилось, что его отец был чистым армянином, но он сам ни слова по-армянски не понимает.

 

Выдержки из публикаций на Интернет-сайте «7 канал».

Статья: «Праздник в Рафиахе, или где находится новый Бабий Яр для евреев южных районов Израиля». 30.04.05г.

Автор: Александр Риман, журналист, постоянный автор газеты «Мост», где эта статья была незадолго опубликована.

«В три часа ночи, 29 сентября (дата, определенная Шароном для переселения поселенцев из оккупированных территорий сектора Газы) «Хамас» атаковал главный топливный терминал электростанции в Ашкелоне.… В высоту на несколько сотен метров поднялся гигантский «гриб». В сентябре 2005 года началась размежевательная война. Только за один месяц «третьей интифады» от взрывов самоубийц погибла одна тысяча израильтян, столько же был убито снарядами реактивных ракетных комплексов российского производства».

Комментарии.

4. Юрий, Ашдод. «Г-ну Риману, лично». 2.05.05г.

«До 29 сентября не далеко. Как Вы будете себя чувствовать, когда реально подтвердится, что весь Ваш апокалипсис - бред больного воображения. Вы, хотя бы, публично извинитесь? И еще вопрос ко всем еврейским ультра националистам. Кого Вы больше ненавидите: арабов, Россию, или таких чистокровных евреев, как Шарон, Перес, все министерство Обороны, ШАБАК и т.д.? Или что-то не так с Б-ом, который вдруг лишил разума и превратил в нацистских зверей самых прославленных евреев, которые всю жизнь спасали Израиль от уничтожения? А что сделали вы?».

Статьи Арье Вудки, узника Сиона:

«Раздвоение личности и подстрекательство к убийству». 4.04.05г.

«…Сам рав Овадия (партийный лидер сефардов - ортодоксов) уговаривал с телеэкрана Б-га убить бывшего господина, ныне товарища Шарона. Подобный прецедент был. А главное, обстоятельства и выбор времени полностью совпадают. В 1953 году товарищ Сталин решил эвакуировать евреев в Сибирь. Кто-то из клерикалов убедил Б-га убить товарища Сталина прямо в еврейский праздник Пурим».

«Катарсис». 28.03.05г.

«…Шарон, живой труп левачества, - это вампир, единственной пищей которого является кровь евреев».

Без коментариев.

 

Армения.

Отрывок из моей статьи «Кто виноват?», опубликованной в газете «Мост» от 17.11.04г.:

«…С некоторыми соображениями о нашем "светлом" будущем хочется поделиться. Наверное, многие знают о безобразной истории в Иерусалиме, когда учащийся йешивы плюнул то ли на крест, то ли на несущего крест христианина-армянина, вызвав серьезный международный скандал. Вот комментарии авторитетного в "русских" интеллигентских кругах раввина Элиягу Эссаса. В целом, осуждая поступок своего ученика по "вынужденным" политическим соображениям, он добавил: "...парень правильно чувствовал, но не правильно сделал". Отмечу сразу коренное различие нашего сознания с "ихним", у нас между двумя действиями "чувствовал - сделал" присутствует третье - "подумал", им этого не надо, за них думают учителя. А вот, что думает сам уважаемый раввин: "Надо, наконец, сказать честно, христианство - это идолопоклонство... подлинно еврейский взгляд на мир означает АБСОЛЮТНОЕ отрицание идолопоклонства... Когда наша страна станет государством Торы, идолопоклонство исчезнет со Святой земли". На вопрос: "А что станет с теми, кто носит крест на груди?", он ответил: " Таких людей не останется. Нет, разумеется, их никто не будет убивать (наверное, заплюют? - ЮА), они просто поймут, что не могут жить среди нас". Представляете - старый Иерусалим с пустыми тысячелетними храмами и мечетями и, естественно, опустевшими от безработицы всеми прилегающими строениями? Не снесут же их, мы все-таки не талибы…»

 

На восстановлении Армении после землетрясения я работал в качестве замуправляющего трестом Главсредазнефтегазстроя почти год вместе с женой. С детства я привык ощущать свою принадлежность к армянам. Какие-то недостатки своего окружения я относил к издержкам их оторванного от истоков воспитания. Армения для меня была центром науки и культуры древнего прославленного в стране и в мире народа.

Известно, что судьбы евреев и армян очень схожи. Только эти две талантливые нации, одинаково рассеянные по всему миру, испытали самый страшный, соизмеримый по масштабам геноцид - поголовное уничтожение людей исключительно по национальному признаку. Сейчас обе нации, как неизлечимой болезнью, поражены вирусом непримиримой взаимной ненависти со смертельным врагом. У евреев - это арабы, у армян - турки или азербайджанцы, что в сущности одно и то же. В армянском языке нет слова азербайджанец, есть - «торк». Впрочем, насколько мне известно, понятие Азербайджан появилось в советское время. В России до революции местное население Баку русские называли татарами.

Национальная особенность, пожалуй, состоит в том, что евреи, лишенные слишком долго исторической родины, испытывают к ней больше центробежную силу, а армяне - центростремительную, они всегда больше уезжали из своей страны, чем возвращались. Но, может быть, в связи с этой особенностью, самые преданные своей родине армяне превратили ее в своеобразный национальный музей. Армения - единственная страна на постсоветском пространстве, где нет этнических проблем, потому что она состоит на 98% из армян. Для остальных 2%, в том числе коренных русских общин молокан, армянский язык - родной.

Но много ли счастья принес Армении ее мононациональный рай, о котором нынче мечтают евреи в Израиле? Что дает самоизоляция? В те времена был известен только один положительный факт: Ереван был единственным крупным городом в СССР, где не было вытрезвителей. Зато в Армении вполне можно было зарегистрировать явление безработицы, которое официально и на деле отсутствовало в стране Советов. Еще, может быть, чуть бережнее здесь сохранялась более древняя, чем в России, религиозная культура. Думаю, что и евреи, и армяне всегда будут ярким примером наций, состоящих из сплава национально - религиозного патриотического ядра с обширным племенем космополитов, развеянных по всему миру.

В системе Миннефтегазстроя издавна работало много болгарских рабочих бригад. Одну из таких я попросил к себе. С ними произошел серьезный казус. Устроившись в вагончиках, человек 10 болгар пошли прогуляться по городу, где всегда толпилось множество безработных армян. На обратном пути их остановила группа молодых армян и, указав пальцами на двоих, спросили: «Вы турки?». Получив утвердительный ответ, спокойно сказали: «Если хотите уехать отсюда живыми, чтобы завтра вашего духа не было». Для меня до сих пор непостижимо, каким чутьем они это безошибочно определяют. Болгарские турки имели те же фамилии и имена, что болгары, внешность у них гораздо ближе к европейской, чем у наших узбеков. Но к нашим узбекам армяне относились вполне уважительно.

Начальник штаба министерства московский армянин Маркаров тоже почесал затылок и сказал:

- Знаешь, Юра, не подымай шума, отправь этих ребят тихо в Бухару и скажи Зубову, чтобы турок больше не присылал. А я позвоню в Москву болгарскому руководству, чтобы тоже приняли это к сведению.

Ко мне, как армянину, благосклонно относился и управляющий Ереванским трестом Геворкян. Он сразу предложил мне свободную должность главного инженера управления и один из коттеджей в Степанаване, которые мы успешно начали строить. Но, услышав, какую я сейчас получаю зарплату, согласился подождать годика два. Когда-то мой ломанный карабахский диалект, считавшийся в столице деревенским, вызывал насмешки. Теперь карабахцам прощали все, и «прорусскую» фамилию с окончанием на «ов», и даже мое весьма слабое владение языком. Но сам себя я чувствовал чужим. Оказалось, что моего запаса слов хватает только для поверхностного общения, на производственных планерках на армянском языке я не понимал ничего, мне не доступны газеты и даже телевидение. Позже я понял, что при всем своем уважении к Армении своим здесь не стану никогда, и вряд ли комфортно будут себя чувствовать мои дети.

К тому времени, пережив шок от землетрясения, армянское общество все заметнее возвращалось к своей главной проблеме - Карабахскому конфликту. В Ереване возобновились митинги, кругом распространялись листовки. В основном они состояли из исторических и статистических выкладок о древней исконно армянской земле - Нагорном Карабахе, испытавшем дискриминацию за период вхождения в состав Азербайджанской ССР. Запомнились впечатляющие цифры огромного превосходства среди карабахских армян героев Советского Союза, офицеров, генералов, одного маршала Баграмяна, и вообще участников войны по сравнению с азербайджанцами. Военкоматы были в их руках.

Но как бы не были эмоционально справедливы любые территориальные претензии, существующий мировой порядок к ним глух. Так и останется в Турции символ Армении гора Арарат с плодоноснейшей, но мало используемой турками долиной, Крым - у Украины, Абхазия - у Грузии, и т.д. И всю Эрец-Исраэль, как нам когда-то даровал, так и вернет, наверное, только сам Б-г. Больше надеяться не на кого.

Однажды ко мне в вагончик явился мой пронырливый снабженец Гога еще с двумя рабочими - армянами с ружьями и походными рюкзаками:

- Извини, Абрамович, мы берем отпуск на две недели. Через час уезжаем.

- Что за дела? Отпуск надо оформлять, где заявления? Вы, что на охоту собрались?

- Ни каких бумаг не будет. Наша очередь ехать со степанованской командой на войну в Карабах. Живы будем, через полмесяца вернемся.

- С ума сойти! Вы что, ополчение? Первый раз слышу. Гога, ты уже бывал там? Ты можешь стрелять в человека и убить его?

- Если я не убью его, он убьет меня. Но я пока не знаю, убил кого-то или нет. Стрелял много, может быть, и попал в кого-нибудь.

Кавказские войны мужчины вели в открытом бою, таких подлостей, как теракты, не было. Были в городах и погромы, но это дело рук мародеров. Многие азербайджанцы спасали своих соседей армян.

Добирались на войну армяне по отвоеванному узкому и опасному коридору, соединяющему Армению с Нагорным Карабахом. Тогда я спросил у Гоги, как они отличают турок, например, от наших узбеков. Он ответил коротко и не понятно: «По глазам». Может ли быть, чтобы «глаза смерти» откладывались в генетической памяти народа?

Постепенно война в Карабахе стала все больше лихорадить нашу столь успешно начатую стройку. Вначале для нас отпал самый короткий железнодорожный путь через Красноводск и Баку с использованием парома через Каспийское море, и мы гнали вагоны с Бухары со стройматериалом и сборным железобетоном, ставшим «золотым», вокруг, через Астрахань. Но с разгаром войны азербайджанцы стали регулярно блокировать, находящийся на их территории железнодорожный тоннель. Хозяин тоннеля, МПС СССР, ничего не мог поделать. У нас начались крупные простои, роптали даже болгары. Героическая для армян война всех остальных только раздражала.

Но не менее раздражала ситуация армян, когда выяснилось, что они оказались бедными родственниками на всесоюзном празднике стройки у себя дома. Дело в том, что для оказания более эффективной помощи Армении для строителей впервые были сохранены все районные, северные, пустынные и многие прочие льготы плюс командировочные, которых были лишены местные рабочие. Получалось, что за одну и ту же работу на стройке армяне получали зарплату в два с лишним раза меньшую, чем приезжие. К лету сложилась анекдотическая ситуация: со всего Союза на помощь к армянам ехали тысячи посланцев, которым платили огромные деньги, зачастую за простой, а в это время армянские «шабашники» уезжали по привычке на заработки по просторам Союза.

Меня это задевало, и я, кажется, нашел вполне реальный способ обойти эти бюрократические нелепости. В те времена в строительстве внедрялась очередная разновидность надоевшего всем «бригадного подряда». Как правило, все эти «инициативы» были безжизненны, столкнувшись с реальностью снабжения, приписок и прочим. Но, изучив глубже нюансы новой системы, я понял, что в условиях Армении - это прекрасная возможность обойти ведомственные привилегии по зарплате рабочих в зависимости от места работы, проживания, стажа и проч.

Все очень просто: бригада заключает договор подряда с управлением на строительство дома по сметной стоимости. В смету входят все прочие затраты, в том числе и надбавки по зарплате. После сдачи дома в эксплуатацию с бригады удерживаются все затраты по материалам, механизмам и т.д. Остаток - зарплату бригада делит между собой в зависимости от квалификации. Управлению в этом случае остаются только плановые накопления. Для государства это выгодно, в целом могло дать рабочие места тысячам армян и сократить миллионы командировочных расходов. Но государственные интересы - это не обязательно ведомственные.

Я надеялся, что госстроевские положения о бригадном подряде выше ведомственных норм. Святая наивность! Всегда и везде выше всех интересы чиновников, исполняющих любые законы. Моя идея отрывала руководство, начиная с прораба до начальника Главка, от привычной кормушки. Но открыто все возмущались лишь идеей передачи экскаваторов и автокранов армянским механизаторам. Дело в том, что «под Армению» выделялась новая импортная строительная техника. Как обычно, машина выдавалась кадровому очереднику - механизатору. Для этого он должен был год отработать в Армении, после чего технику увозили домой «на ремонт», а в Армению получали новую.

Не найдя отклика в родных пенатах, я попытался привлечь внимание к своей идее заинтересованной стороны - Армении. Конечно, армянские коллеги все понимали, сочувственно и с сожалением цокали языком, но, будь они на месте моего начальства, поступили точно также. Тогда я написал страстную статью в республиканскую газету о бедах армянских рабочих - строителей и своей многострадальной идее. Статью опубликовали, при моем появлении в редакции девушкам приказывали подать немедленно кофе «нашему автору», и на этом все мои достижения кончились.

Впрочем, Армения тогда жила только проблемами карабахского конфликта. Соответственно строились взаимоотношения с Москвой и соседями. Друзьями Армении могли быть только те, кто безоговорочно принимал в этом конфликте армянскую сторону. Точно так же евреи в Израиле воспринимают весь мир в зависимости от его отношения к арабам.

Мне в жизни ни один раз приходилось в конфликтах с начальством и властями просто «умывать руки» из соображений ответственности за семью. В этот раз, в обстановке нагрянувшей гласности, я почувствовал, что впервые не рискую какими-то серьезными последствиями, кроме увольнения с работы, к чему я давно привык. Конечно, я понимал, что шансы на успех у меня почти нулевые, но остановиться уже не мог. Получив решительный отказ от управляющего трестом Зубова, я решил использовать последний раз свое членство в партии.

Я подал заявление в партком на коммуниста Зубова, препятствующего выполнению решений партии и правительства о бригадном подряде в строительстве. Конечно, заседание парткома, а потом и партсобрание, дружно осудили меня, как чужака, в предательстве интересов треста. Но окончательно меня сразило, когда против меня выступили армянские прорабы и главный механик, чьи отношения ко мне до сих пор можно было назвать только таким словом, как обожание. Потом эти дети природы искренне объясняли:

- Абрамович, ты - большой человек, нигде не пропадешь. Тебя сам Геворкян уважает. А у нас другой работы в Степанаване нет.

- Так я же ради вас стараюсь.

- Э, ты такой умный, а не понимаешь - головой стену не пробьешь. Все против тебя.

О том, что я теперь думаю о них, Геворкяне и всех прочих, я говорить не стал.

Не согласившись с решением первичной парторганизации, я, как положено, прошел все инстанции: бухарский горком, обком, ЦК КП Узбекистана, ЦК КПСС. Все свои заявления заканчивал тем, что в знак протеста до рассмотрения своего вопроса объективной комиссией, отказываюсь платить членские взносы. Везде меня уговаривали заплатить взносы, но никакой комиссии не обещали. Запомнился прием у одного из последних партийных авторитетов уходящей эпохи секретаря ЦК КПСС Соломинцева, у которого, в конечном счете, я оказался по своему заявлению. Порядки там оказались по-новому демократичными и доступными, но сами они ничего в этой жизни не поняли.

Удивившись дружелюбному приему, я начал с воспоминаний:

- Мы ведь с Вами уже однажды встречались. Вы приезжали с Рашидовым на строительство Чадакского золотообогатительного комбината. Я был начальником стройки.

- Да, вспоминаю. Его строил Ферганский трест. Кстати, Собчак тоже с Ферганы. Вы его там не знали?

Дальнейший разговор пошел на отвлеченную тему. Заметно было, что стареющего партийного монстра в этот момент больше всего занимал феномен Собчака: как он смог, минуя обычные номенклатурные ступени, стать более влиятельным человеком в высших сферах власти? Было ясно, что не только я лично, но и вся строительная отрасль, которую он всю жизнь курировал, его уже не интересует. Поэтому, когда он все-таки пообещал, что даст указание разобраться в моем деле, а мне посоветовал заплатить взносы, я уже ни во что не верил. Так я автоматически выбыл из партии, кстати, на год раньше Ельцина. С единственным утешением, что за полгода разборок сэкономил на взносах значительную сумму из своей не малой зарплаты.

Из здания на Старой площади я вышел законченным безродным космополитом. Не только в Главке, но и в Узбекистане я - персона «нот грата». Год пребывания в Армении отразился в моей жизни самым болезненным ударом. В мое отсутствие меня предали и продали мою родину - родительский дом в Коканде. Конечно, виноват я сам в своей непроходимой наивности. К тому времени умерли все мои дядки. Их женам я сам сказал, что не буду предъявлять свои наследственные права, если они с детьми будут жить в доме и хранить этот очаг. Я не учел, что в то время дом стоил огромных денег, за которые можно подделать любые документы. Потом я узнал, что в этом деле были замешаны и мои тетки. После ограбления вагон-дома пропали все записные книжки, я окончательно потерял связи с армянской родней.

 

Израиль - удивительная страна, евреи - самый загадочный в мире народ. Судить их не дано ни кому, кроме Всевышнего. Я рад, что привез сюда детей, которые с трудом, по-разному, но вживаются в новую реальность. Все семь внуков - истинные израильтяне. Если я кого-то сужу сам для себя, то только свое поколение, знакомых мне сверстников, с которыми жил там и общаюсь здесь. В этой книге все имена и факты подлинные, лучше жизни ничего не придумаешь.

Как-то довелось читать рассуждения самого известного религиозного сиониста Дова Канторера о том, что является с точки зрения иудаизма высшей ценностью: человек, человеческая жизнь, душа? Мне хотелось сказать: права человека, в том числе право самому распоряжаться своей жизнью не во вред другим.