Окна, окна. За каждым из них – жизнь, чья-то судьба, чье-то рождение или смерть. Чье-то горе, или наоборот, радость. Окна квартир, окна кухонь, окна лестничные или чердачные. Иногда там остались только следы жизни, которая была когда-то, но ушла уже, оставив отпечаток. Большой город, миллионы окон, а если сложить все вместе да книгу об этом написать? Книгу судеб людских, без прикрас и лирических отступлений? Книга получится длинная, скучная и жестокая. Поэтому никто и не пишет, начинают, но пугаются и оставляют, а кто не оставил – сходят с ума.

Днем, ночью, утром. Посмотрите: это окна. Много окон, за одним из них – я. То есть, конечно, меня там нет, но вполне мог быть. Или был, глядел из окна во двор и ругал сырую погоду. Пил портвейн и думал о смысле жизни. Но так как меня там нет, то можно смело придумать обитателей этих квартир или коммунальных комнат, подслушать полуночные разговоры на старых кухнях, поподглядывать за странным населением этих домов. Посочувствовать им, просто потрепаться.

Мое окно немытое, пыльное. Смотрим, что там. А там… Хорошо-хорошо, чтобы обид не было и кривотолков, там – я. Будем считать, что это честно – начинать с себя. Итак, окно, немытое ни разу, мне (а ведь за этим окном именно я,) просто в голову не приходило, что окна надо иногда мыть. Итак, заглядываем. Что видим? Видим мрачного человека – меня то есть, – воюющего с диваном. Диван, по задумке создателей, складной. Но складывабельность его весьма относительна, скажем, относительна количества человек, участвующих в процессе складывания. Необходимо, как минимум, трое. Но беда в том, что я один. И поэтому я никогда его не складывал. Но даже не о диване речь, о судьбах. О книге судеб, да? А не про мой диван.

…Она категорически счастлива. В одночасье лишилась здоровья, любимого человека и работы, но при этом счастлива. Стоим, разговариваем. Проходящий мимо человек – я даже совсем его не запомнил – подходит и говорит ей: «Какие у Вас синие глаза». Вот так, просто сказал. И дальше пошел. И ведь действительно, никогда больше не видел таких синих глаз.

…Нечаянно подумал про маленькую девочку Осень. То есть, маленькую для меня, с высоты моих сорока с копейками. Интересно, с этой высоты грохнуться – больно? Почему-то очень захотелось извиниться: прости, что я старше, что так несправедливо болен и непростительно далеко. Пусть я тебя выдумал – тебе ведь не жалко, правда? Или не выдумал, так оно даже и лучше. Впрочем, я пытаюсь рассказать о давнем, тебя еще не было. Не сердись, что мы не смогли тогда встретиться. Не грусти, мы обязательно встретимся, я обещаю.

…Поэт подарил мне книжку своих стихов. Написал на обложке размашисто: «От автора с изумлением», но чему так удивился, я не понял. Мы встретились в ночном магазине, купили вскладчину самого дешевого портвейна и пошли к нему в гости. Он читал свои стихи, и все время спрашивал, стоило ли издавать эту книжку. Я отвечал, что стоило, и читал свои стихи. А он спрашивал, почему я не издам книжку. Когда портвейн иссяк, уже к утру, пришла его жена после ночного дежурства, и я засобирался восвояси. Больше я поэта не встречал, а книжка где-то до сих пор болтается. Стихи там были никудышные. Впрочем, как и мои. Но я книжку не издал.