Дядя Фёдор – мой сосед. В принципе мы с ним почти ровесники, правда, я постарше года на три. Но, так уж сложилось: дядя Фёдор и дядя Фёдор – иначе я его и не называл. Дружили мы с детства, несмотря на разницу в возрасте. Вместе играли в казаков-разбойников, в кулючки и догонялки, в войнушку и другие сельские мальчишечьи игры. Лазали по соседским садам, воровали яблоки и груши, хотя в своих огородах этого добра хватало с лихвой. Цеплялись зимой крюком за проезжавшие по улице сани в конной упряжке, а летом за громыхавшие по булыжной мостовой тракторные тележки, гружёные арбузами и дынями, тырили эти арбузы, хотя и у себя дома у каждого они имелись в достатке, а потом всей уличной братвой ели, рассевшись как воробьи на придворовых лавочках и обрубках спиленных деревьев. Это было беззаботное советское детство.

 

Пошли мы в одну школу, только я учился на два класса старше. В школе интересы наши с дядей Фёдором разошлись: меня увлекла литература, общественная работа в пионерской, а потом и в комсомольской организации. Дядя Фёдор увлёкся голубями. Он мог часами сидеть на крыше сарая, или сеновала, крутить длинной палкой с привязанной на конце старой рубахой, шугая голубей. Из-за голубей он прогуливал школу, водил дружбу с голубятниками постарше, а то и с дядьками солидного возраста. Любовь к голубям осталась у него на всю жизнь. А уйдя на пенсию он вообще завёл себе три голубятни, в которых содержал больше трёх сотен голубей разных пород. Он же стал инициатором создания в районе Общества любителей голубеводства и был избран его председателем. Так что всё свободное от домашних забот время дядя Фёдор проводил в своих голубятнях. Он кормил и холил своих питомцев, лечил их от всяческих птичьих болезней, выкармливал голубиное потомство буквально изо рта в рот. А каждую третью субботу месяца организовывал голубиные выставки на колхозном рынке. И надо сказать, что на эти выставки с интересом и удовольствием ходили не только односельчане, но приезжали и любители голубей из других сёл и городов края.

 

Среди любителей голубей был народ самый разный, как по возрасту, так и по национальности. И весь этот народ каждодневно осаждал двор дяди Фёдора: голубей смотрели, покупали, продавали, обменивали, запускали на спор на высоту, красоту полёта и дальность. В общем жизнь у дяди Фёдора была насыщенной и интересной. А что ещё человеку нужно на пенсии, кроме интересного и любимого занятия? Вот только одну категорию посетителей голубятников не любил дядя Фёдор – цыган!

 

Как правило эта братия всегда пыталась его заболтать, выманить голубей в долг, сбить цену до неприличия, или обменять на какую ни будь ерунду, совсем не нужную в хозяйстве. И вообще к цыганам у дяди Фёдора неприязнь была ещё с детства, когда напротив наших домов в шестидесятых годах жил целый цыганский табор. Цыганки всех возрастов с кучей ребятишек, державшихся за подол длинного цветастого платья, ходили по дворам побирались. А добродушные селяне всегда подавали и продуктами, и денежной мелочью, и одеждой. Мужская часть табора работала в кузне, постоянно дымившей во дворе бывшей колхозной бригады, отданной цыганам под поселение. Свои кованные изделия – цепи, тяпки, лопаты, топоры, ножи и прочую хозяйственную утварь цыгане мужчины продавали в базарные дни на колхозном рынке, а потом после базара раскладывали во дворе табора ковры, на которых начинали пировать.

 

Цыганчата играли с нами на улице, но всегда норовили что-либо выманить, или стащить. И однажды посягнули на самое дорогое для дяди Фёдора – на голубей. Десятилетнего воришку пацаны поймали у ворот колхозного рынка, где он пытался продать пару лохмоногих рыжих забивных голубей бакинской породы. Похитителя привели на расправу в брошенный соседский двор. По деревенским традициям вора полагалось хорошенько побить, но бить малолетку пацаны не стали, а в наказание просто посадили в старый подвал. Однако там цыганчонка и забыли до следующего дня, когда в таборе его наконец-то хватились. По заявлению матери воришки к родителям дяди Фёдора пришёл участковый милиционер. Тут то всё и открылось… Дядю Фёдора поставили на учёт в детскую комнату милиции. Получил он и дома ремня от отца. Вскоре после указа Никиты Хрущёва, когда цыганам вновь разрешили кочевать, табор снялся с насиженного места и сделал «Традес, чавелы» - уехал в неизвестном направлении. Но с тех самых событий невзлюбил дядя Фёдор цыганское сословие и сопровождала его эта нелюбовь всю жизнь.

 

А новая неприятность, связанная с цыганами, случилась у него в канун рождества 2025 года. Пришёл к дяде Фёдору за голубями очередной клиент и, как на грех цыган. Присмотрел пару белых почтарей, долго торговался, сбивая цену, после чего дядя Фёдор выдворил надоевшего покупателя вон.

- Иди-ка ты, братец такой хитро-мудрый куда подальше!

Обиделся цыган, долго кричал и ругался у ворот, но ушёл не солоно хлебавши, напоследок пообещав проклясть весь дяди Федин род.

 

А вскоре после этого события приболел дядя Фёдор: то ли цыганские проклятья сказались, то ли гипертония, то ли перетрудился на хозяйственных своих работах, то ли магнитные бури стали тому виной, но увезли его на «скорой» в местную сельскую больницу. Двое суток продержали, но диагноз так и не поставили. Да, честно говоря, некому тот диагноз и ставить то было: не стало на селе ни одного грамотного специалиста медика. Идёт он на второй день по коридору больничного стационара из процедурного кабинета, а навстречу ему давешний покупатель – цыган на костылях и с гипсом на одной ноге. Увидел дядю Фёдора и давай орать на всю больницу:

- Вот люди, посмотрите! Это нехороший, жадный человек не продал мне голубей. Выгнал со двора. Я расстроился и напился, а потом поскользнулся и упал на ступенях, сломал ногу! Это он во всём виноват!

От такой наглости опешил дядя Фёдор.

- Да ты что болтаешь, пьянь! Я тебе сейчас вторую ногу переломаю! Заткнись и уйди с глаз моих!

 

На этом злоключения не закончились. Лежал дядя Фёдор в палате один одинёшенек, как вдруг на третий день, а точнее ночь, заселили к нему в палату нового пациента, и как на зло – молодого цыгана из соседней деревни. Парня привезли вусмерть пьяного прямо со свадьбы. Вместе с ним в палату среди ночи ввалилась вся его многочисленная родня, галдящая, провонявшаяся спиртными парами и табачным дымом и в грязной обуви, без полагающихся в больнице бахил.

Возмущённый дядя Фёдор пошёл разбираться по поводу этого безобразия к дежурной медсестре. Бедная испуганная немолодая женщина только развела руками:

- А что я могла с ними сделать? Их тут целый табор.

После того, как позвали охрану и толпу цыган выставили за дверь, они начали лезть в форточку, переговаривались с оклемавшимся собратом, кидали ему пакеты с едой и выпивкой. Этого дядя Фёдор уже не смог стерпеть. Он оделся и ушёл из больницы домой. Заявился в половине второго ночи, напугал до полусмерти жену и слёг с ещё большим расстройством здоровья. Наутро его увезла в Ставрополь младшая дочь на своей автомашине и определила в краевую больницу, где злоключения дяди Фёдора продолжились.

 

Целых две недели крутили, вертели его разные специалисты, но точный диагноз так и не смогли поставить. Правда, капельницы и физиопроцедуры всё же помогли: стал дядя Фёдор чувствовать себя бодрее. В четырёхместной его палате одно место на третьей неделе освободилось и к вечеру понедельника контингент больных пополнился новым пациентом: в палату важно прошествовал моложавый, красномордый, с солидным брюшком цыган. По современной цыганской моде был он в белых носках, в расстёгнутой на груди чёрной шёлковой рубахе. Был цыган видимо из богатых: шею украшала золотая витая цепь в палец толщиной, а на пальцах обеих рук блестели массивные золотые перстни.

- Всем здравствовать! Я Роман, - представился цыганский барончик.

- Да какой же ты Роман, если как баба разодет, цепуру собачью нацепил, перстнями бряцаешь, - взбеленился сразу дядя Фёдор, - тогда уж Ромашка, если быть точным!

- Зачем так говоришь, брат? Цыган не любишь? – встрепенулся новичок.

- Не люблю, - отрезал дядя Фёдор.

- Это почему так? За что? – искренне удивился цыган.

- Не люблю и всё. Понимай как хочешь, - снова буркнул дядя Фёдор.

- А ты сам как баба в розовых носках лежишь, - не унимался Роман.

(Надо сказать, что дочь действительно привезла дяде Фёдору шерстяные вязаные носки розового цвета. Ну, привезла – и ладно. Почему бы не надеть? Зима на улице, как ни как.)

- Да подавись ты этими носками, - стащил носки с ног дядя Фёдор и в сердцах швырнул их в цыгана.

 

Оскорблённый новичок сорвался с кровати и выбежал из палаты. Больные покатывались со смеху от такого представления. Вскоре цыган возвратился обратно, но уже без золотой цепи на шее. Следом за ним в палату прибежала заведующая терапевтическим отделением.

- Это что это вы, больной, развели здесь национализм? – накинулась она на дядю Фёдора.

- Да никакого национализма, доктор. Просто скучно тут у вас без дела валяться, - усмехнулся дядя Фёдор.

- Выписывайте меня скорей!

На следующий день строптивого пациента выписали на амбулаторное лечение, и довольный дядя Фёдор возвратился домой к своим голубям и ещё более довольной жене: умаялась она возиться с его беспокойным хозяйством.

А цыгане с тех пор дядю Фёдора не тревожили, обходили дом стороной: молва народная, а тем более цыганская, быстро расходится…