1 часть

 

За окном – зимняя студёная мгла.

Катя не спешит просыпаться. Подложив ладонь под щёку, она прислушивается к звукам и шорохам раннего утра: крику

петуха из хлева, шороху ветра в печной трубе…Блекло-серый прямоугольник окна нехотя светлеет, становясь

прозрачнее и тоньше. И только ходики на стене, не изменяя себе, стучат бодро и весело, отсчитывая минуты нового,

зарождающегося дня.

Катя вздохнула и, решительно откинув одеяло, опустила ноги на холодные половицы. Натянув гамаши и старенькие

чуни, Катя намотала волосы на ладонь, свернула улиткой и скрепила на голове шпильками. Половица под ногами

недовольно скрипнула, из-за перегородки послышалось недовольное покашливание - Егор тоже проснулся. С тех пор,

как она, Катерина, полюбовно пошла под венец, у каждого определились свои обязанности по хозяйству. Катя топит

печь и готовит завтрак, а Егор чистит во дворе снег, кормит курей да поросёнка Борьку.

Катерина открыла дверцу поддувала, выгребла остатки золы, с усилием отодвинула чугунную задвижку дымохода.

Убедившись, что тяга есть, поднесла спичку к щепе, заготовленной ещё с вечера. Берёзовые поленья загорелись

споро, с лёгким потрескиванием. Закопчённый чайник на плите, согретый языками пламени, закипел с весёлым гулом.

Судя по всему, мороз на дворе стоял знатный – не меньше двадцати градусов. Стараниями Кати, комната быстро

наполнилась запахом калёного кирпича, живого огня и сопрелой овчины.

 

Она отёрла от золы руки, раздвинула цветастые занавески и выглянула в окно. Белый иней щедро обметал ветви

черёмухи, оконное стекло местами покрылось корочкой льда, а дым из печной трубы у соседки Авдотьи стоял столбом.

На улице в такую рань – ни души…

Катя подошла к зеркалу. Оно досталось семье Мироновых от свекрови по наследству, было громоздким, в тёмном,

ручной резьбы, окладе. Но Кате оно нравилось. Катерина привычным жестом поправила волосы, грустно улыбнулась

сама себе. Фигура у неё ладная, лицо приятное, и нрав неплохой – честный, открытый . Дом – полная чаша, муж –

мечта многих сельских девчонок. Одна только кручина мает душу…

 

- По женской части вы вполне здоровы, - глянула на Катю поверх очков фельдшерица, сделав запись в медицинской

карте.

- Доктор, что мне делать? Не первый год замужем, а детей нет.

- Не терять надежды. Бог даст, забеременеешь. Такие случаи в моей практике, милочка, были.

Это снисходительное «милочка» так расстроило, и даже рассердило Катю, что она схватила сумку и, не попрощавшись,

со слезами на глазах, выскочила за дверь…

Ожидание первенца в семье Мироновых растянулось на месяцы и даже годы. Иногда она плакала по ночам, но так,

чтобы муж не слышал. И Егор, изо дня в день, делал вид, что в семье всё в порядке. Но Катя знала - муж страдает не

меньше, чем она.

- Кады внучат нянькать буду? Не вечная, чай, - приставала свекровь с вопросами.

- Егор, угомони свою мать, а то всю плешь мне проела! Имей ввиду - рука у меня тяжёлая.

Егор, пряча взгляд и горько вздыхая, долго мял в руках «козью ножку», что-то мямлил себе под нос. Широкоплечий,

высокий, с копной тёмно-русых вьющихся волос, характер он имел спокойный и даже меланхоличный. Разрываясь меж

двух любимых женщин, как между двух наковален, он находил единственный, на его взгляд, выход из сложившейся

ситуации – на несколько дней уходил в запой. И тогда две противоборствующие стороны – Катя и свекровь, на

короткое время объединялись. Увещевали, стыдили, наказывали молчанием. Хотя обе прекрасно знали: пока Егор не

заглушит душевную боль «горькой», пока не выпьет своё, все методы бесполезны.

Внуков свекровь так и не дождалась – ушла к праотцам накануне Благовещения.

 

- С добрым утром, дорогие товарищи! Начинаем музыкальную передачу по заявкам радиослушателей, - бодрым голосом

объявило радио.

- Егор, вставай! Знаю, что не спишь. Пора завтракать да курей кормить. Не гляди, что сегодня выходной, скотина тоже

хочет есть.

Егор раздвинул занавеску своей «берлоги», тяжело ступая, прошествовал к рукомойнику. Отёкшее лицо, тёмные мешки

под глазами… Первые капли воды со звоном упали в железную раковину.

- Три дня глынькаешь самогон. Может, хватит уже? – Катерина сердито сдвинула брови, с грохотом поставив на стол

чашку с гречневой кашей. В такие минуты она испытывала к нему противоречивые чувства: от жалости и сострадания -

до раздражения и неприязни.

Егор, поморщившись, отодвинул тарелку:

- Плесни лучше рассола, нутро дюже горит.

Катерина, вздохнув, нехотя налила в стакан огуречного рассола – по комнате поплыли ароматы укропа, чеснока и

смородиновых листьев. Подперев подбородок рукой, она с какой-то обречённостью смотрела на то, как ходит его

кадык, а прозрачные солоноватые капли сбегают по подбородку и пропадают в глубине расстёгнутой рубашки.

- Гляди, Егор, уволят тебя по статье за пьянство и прогулы.

- Не уволят. Председатель тока пугает. Сама знаешь, таких токарей, как я, на весь район – раз два и обчёлся.

Трясущейся рукой Егор взял с тарелки варёное яйцо, шмякнул о стол так, что громыхнули стаканы.

- А кашу? – Катерина вновь подвинула тарелку.

- Не лезет. Борьке комбикорм заварила?

- Заварила. Вон, у порога стоит.

- Пойду скотину кормить, - Егор с грохотом отодвинул табурет.

- Шапку надень! Мороз на улице, - вдогонку крикнула Катя.

Едва за мужем закрылась дверь, она осторожно сунула руку под клеёнку, и, немного погодя, выудила оттуда

пятирублёвую купюру. Конечно, если муж узнает о её проделках, может и рассердиться. Катя сама на дух не переносит

вранья , ни в себе, ни в окружающих, но иногда, как говорится, ложь бывает во спасение…

 

- Что-то ты зачастила в райцентр, не ухажёра ли себе нового нашла? – заведующая Сельским почтовым отделением

взглянула на Катю с недоверием, постучала по столу кончиком карандаша, отстукивая нервную дрожь.

- Нет, что вы, Лидия Сергеевна! Мне в больницу надо.

- Ладно, иди. Новый год на носу, корреспонденции много, и работы невпроворот.

- Спасибо, Лидия Сергеевна, я всё сделаю! Завтра после работы задержусь, всё успею.

- Ладно, ступай.

Катя пулей вылетела за дверь, а спустя минуту споро шагала по знакомой улице в направлении к дому. Пока Егор на

работе, она всё успеет! До райцентра – рукой подать, всего три километра, а ходьба для Кати – дело привычное. И в

мороз, и в слякоть, и в дождь разносит она сельчанам почту.

Декабрьское солнце, будто новогодняя игрушка, красным перламутровым шаром повисло над деревней. Слабый

ветерок донёс до Кати знакомые с детства ароматы – запах силоса, коровьего навоза, печного дыма и

свежеиспечённого каравая. То и дело поглядывая на часы, она быстро собрала сумку с продуктами: кулёк домашней

лапши, небольшой кусочек масла, десяток яиц. На старые, но ещё крепкие, с поржавевшими полозьями, санки

водрузила вязанку берёзовых поленьев, туго-натуго перетянув верёвкой. Самое главное – успеть вернуться засветло,

пока муж не пришёл с работы. Припрятанные от Егора заветные пять рублей грели не только карман Катиного

полушубка, но и Катину душу.

- Надо в Гастроном успеть заскочить, купить карамелек.

 

Возле колонки Катю ожидал неприятный сюрприз. Соседка Авдотья, грузно переваливаясь с ноги на ногу, словно

жирная утка, возвращалась домой с полным ведром воды. Заприметив Катю, Авдотья медленно опустила ведро на

землю:

- Здравствуй, соседушка. Далёко ли собралась в такой мороз?

Катя смущённо улыбнулась, стараясь побыстрее проскочить мимо:

- В райцентр спешу.

Бабка поправила на голове старую, местами истлевшую до па утины, шаль, удивлённо округлила глаза. Левый глаз её

заметно косил. Авдотья всплеснула руками:

- Чавой-то мне не понятно. В райцентер таперича со своими дровами ходют?

Катя пожала плечами:

- Извините, я спешу.

Она дёрнула верёвку, к которой были привязаны санки. Полозья в ответ жалобно скрипнули. Старуха внимательно

посмотрела вслед убегающей молодой женщине, укоризненно покачала головой и, подхватив ведро, заковыляла к

дому. На снегу остался отчётливый кругляш подтаявшего снега…

 

Вонь в комнате стояла неимоверная. Пахло табачным дымом, свежим перегаром и ещё бог знает чем. Расхристанная

бабёнка, чем-то похожая на Катю, откинула крючок на кособокой входной двери, пропустила гостью в комнату:

- Ой, сестрёнка пожаловала!

- Здравствуй, Лена. Петюня твой дома?

- Спит Петюня, устал сильно. А чё такое?

- Ага, пить устал твой сожитель…Лучше бы дрова помог занести, я совсем без рук осталась. Чую, вторые сутки у вас не

топлено?

- Я дрова сама занесу. Ты раздевайся, Катюх, чаю попьём. Правда, заварка кончилась.

Катя хотела снять валенки, но, глянув на оплёванный пол, передумала.

- Я щас, мигом, с дровами-то, - Ленка, накинув на плечи куцую фуфайку, вывалилась за дверь. Катя приблизилась к

спальне и осторожно потянула на себя скрипучую дверь. Картина предстала безрадостная: слева, на старом

обшарпанном диване, уткнувшись лицом в подушку, похрапывал неопрятного вида мужик. Справа, зарывшись в ворох

тряпья, в детской кроватке спало белокурое голубоглазое чудо лет примерно трёх отроду. Надежда и отрада Катиной

души – Оля. Оленька! Катя низко склонилась над кроваткой, нежно погладила торчащую из-под одеяла ручонку.

Малышка пошевелилась, открыла глаза, сонным непонимающим взглядом посмотрела на молодую женщину. Вдруг

узнала, заулыбалась, протянулась навстречу.

- Иди ко мне, солнышко!

 

Сколько помнит Катя, старшая сестра Лена всегда была особой ветреной и непостоянной. Высокая, порывистая, худая,

как жердь, не совсем понятно, чем она прельщала своих ухажёров. Возможно, дерзостью, бесшабашностью и

доступностью. В отличие от Кати, предпочитающей домашний уют, Ленка любила острые ощущения, новые знакомства

и яркие впечатления. Вначале, в пору отрочества, в силу разности характеров и вкусов, между сёстрами наметилась

лишь небольшая трещина непонимания, которая со временем превратилась в огромную пропасть. В последние годы

сёстры практически на нет свели общение. До того самого момента, пока Катя не узнала о появлении на свет ангела по

имени «Оленька». Катя многое могла понять и принять, так как обладала достаточной житейской мудростью. Не могла

она понять только одного: почему Господь, которому она иногда молится, послал ребёночка не ей, а бедовой и охочей

до выпивки сестре? Наверное, Богу виднее…

 

- Ой, яячее! – вскрикнула Оленька, надкусив сваренное вкрутую яйцо.

- А ты подуй, - улыбнулась Катя.

- У-ф-ф! У-ф-ф! -смешно раздувая розовые щёчки, старалась Оля.

- А вот тебе карамелька к чаю.

И уже обращаясь к сестре, добавила:

- Эти гостинцы для Оленьки, а не для вас с Петей.

- Для сестры жалеешь? – Ленка сделала вид, что обиделась.

- На работу устройся, хватит дурака валять.

- Ты ещё поучи! – пьяно выкрикнула Ленка. – Младше меня на два года, а всё туда же – учить.

Катя отодвинула от себя кружку с недопитым чаем, молча встала.

- Ты плидёсь к нам исё? – детские ручонки обвили Катину шею. Пухлая щёчка, перемазанная сладкой карамелью,

доверчиво прижалась к Катиной щеке.

- Приду, Оленька, – Катя быстро отвернулась, чтобы ребёнок не заметил слёз, блеснувших в её глазах. Обратная дорога

до родной Калиновки показалась Кате длиною в целую жизнь…

 

- Кать, а Кать! – Егор ввалился в комнату, пропуская впереди себя белое морозное облако. Катерина отложила в

сторону скалку, отряхнула руки от муки.

- Ноги веником обмети! Глянь, сколько снега в избу натащил.

Егор обстукал друг о друга валенки, перешагнул лужицу, оставленную от подтаявшего снега. Не снимая фуфайки,

густо пропахшей мазутом, подошёл сзади к жене, сгрёб ручищами.

- Ты чего? Опять пьяный?! – возмутилась Катерина.

- Трезвый, как стёклышко! Кать, какое сегодня число?

- С утра было 28 декабря. А что?

- В Сельмаг товар привезли, а мне премию дали. Гляди, что я купил!

В руках Егора, словно по мановению волшебной палочки, появилась яркая упаковка.

- ОЙ! – воскликнула Катя. – «Ландыш серебристый»! Мои любимые духи. Спасибо, Егорушка!

- Да ладно! Корми давай, жуть, какой голодный. Кстати, а где чистое трико можно взять? Я сегодня в мазуте с головы до

пят, заказ подвернулся трудный.

- Разве на тебя одёжки напасёшься? Возьми там, в шкафу, третья полка сверху. А то я знаю, сейчас весь шкаф вверх

дном перевернёшь. Переодевайся, я пока пельмени поставлю варить.

По комнате поплыл аромат наваристого пельменного бульона. Катя, о чём-то задумавшись, монотонно помешивала

пельмени ложкой, чтобы те не слиплись… Неожиданно за спиной послышался странный шорох, негромкое

покашливание. Катя обернулась, да так и замерла с ложкой в руке: в дверях, с перекошенным лицом, стоял Егор.

- Это ты… ты… к-кому это? – заикаясь, спросил Егор.

В руках он держал небольшую нарядную куклу с голубым бантом в рыжих волосах.

- Положи на место, где взял, - тихо сказала Катя.

- Для кого кукла?

Катя в сердцах швырнула ложку на стол:

- Я же тебе сказала - третья полка сверху, а не снизу!

- Ты что, Кать… того? Ну, в смысле, беременна?

- Нет!

Катерина опустилась на стул и вдруг расплакалась.

- А я думал…

Егор недоумённо смотрел то на жену, то на игрушку, озадаченно вертел куклу в руках.

- Ма-ма, - неожиданно изрекла резиновая девочка.

Егор усадил игрушку на табурет, подошёл к жене, приобнял :

- Кать, не плачь, а? – Он, как и большинство мужчин, на дух не переносил женских слёз. Он долго гладил жену по

голове, увещевал, уговаривал, словно маленького обиженного ребёнка:

- Да ладно тебе, Катюш! Нам же и так хорошо, правда? Ты же знаешь, я тебя люблю. Не плачь!

Сквозь бессвязные всхлипы жены он только и смог разобрать невнятные отдельные слова – «Оленька»… «Ангелочек»…

«Алкаши».

- Ладно, Кать, давай, наконец, будем ужинать, и ты всё по порядку расскажешь.

Выслушивав рассказ жены про ребёнка и её непутёвых родителей, Егор вдруг помрачнел. Немного помолчал, а потом -

как отрезал.

- Жалко дитя. Да только твою сестру-алкашку с новым сожителем я видеть не желаю! Всю совесть твоя Ленка

променяла на водку. Горбатого, как говорится, могила исправит.

- Егор!

- Что – «Егор»? Сколько ты сестру вразумляла, да что толку?

- Знаю я, знаю! А если ребёнка в Детский дом заберут? Мы же себе никогда этого не простим!

- Ну, чем мы можем помочь? Никто ребёнка нам не отдаст, при живой-то матери. Ладно, ешь давай, а то пельмени

стынут.

Обжигаясь, он заглотил горячий пельмень, поморщился, чертыхнулся.

- Знаешь, что? Сыта я по горло! – выкрикнула в сердцах Катя и выскочила из-за стола. Схватив куклу, сиротливо

сидящую рядом, выбежала в другую комнату, хлопнув дверью так, что посыпалась штукатурка.

- Едрит-мадрит! Вот и поговорили, – горько вздохнул Егор и надолго задумался, подперев подбородок рукой.

 

2 часть

 

Катерина дольше обычного провозилась с печью, пытаясь разжечь. Но то ли дрова попались сырые, то ли перепады

атмосферного давления (по радио передавали потепление) не давали дровам быстро разгореться.

- Катюш, - заспанный и взъерошенный Егор показался из-за перегородки.

- Что?

- Ты это, прости меня за вчерашнее. Я тут вот чего подумал…

- Что опять надумал? – недовольно вскинулась Катерина.

- Я подумал, что одной куклы мало. Надо конфет каких прикупить, или пряников.

- Точно! – Невидимая сила бросила Катю в объятия мужа. Она дотронулась губами до небритой щеки, потёрлась носом

о его нос.

- И шоколадку большую не забудь.

- Ладно. Сегодня день сокращённый, мы можем в райцентр засветло успеть.

- Вот и хорошо! Значит, ты со мной? – Катя светилась от радости.

- С тобой, конечно! Только заходить к твоим родственникам не буду. Я, конечно, тоже не святой, сама знаешь. Но чтоб

так пить - это ж какую лужёную глотку надо иметь?! И скандал последний с твоей сестрицей я ещё не забыл.

- Ладно, Егор. Как освободишься, так сразу и пойдём…

 

В этот раз дверь Катерине открыл Петюня – мужик неопределённого возраста, в серой застиранной майке и в трико с

обвисшими коленями. Сумеречный, затравленный взгляд из-под кустистых бровей, тонкая полоска обескровленных

поджатых губ, остро торчащий кадык…

- А-а, Катюха! Проходи.

- Я к Оленьке.

- Знамо дело, не ко мне! – хохотнул Пётр, пропуская гостью в дом.

- Я ненадолго. Лена дома?

- Спит Ленка.

- Ясно, опять с бодуна.

Из соседней комнаты послышался торопливый топот детских ножек. Шлёпая босыми ножками по дощатому полу,

навстречу выбежала Оленька. Сунув пальчик в рот, застыла в нерешительности посреди комнаты.

- Привет, Олюшка!

- Пивет!

- Смотри, что тебе дедушка Мороз прислал.

Катя выставила перед девочкой хозяйственную, в крупную клетку, сумку. Оленьку не нужно было просить дважды, она с

головой погрузилась в содержимое... Сначала достала куклу:

- Это кто, Ляля?

- Пусть будет Ляля.

Оленька тряхнула белокурыми кудряшками, прижала куклу к груди.

- Петь, почему ребёнок не обут? Ноги – как ледышки!

- Закаляем мы Ольку, - с вызовом ответил Петюня.

- Ну-ка, неси обувку! – гневно сказала Катя.

- Ты шибко тут не командуй, - огрызнулся Пётр, но ослушаться не посмел.

- Выйди на улицу, там мешок брикета вам привезла. Доиграетесь вы с Ленкой, отберут ребёнка, если не образумитесь.

- Ты чего прицепилась? Завидки берут? Роди сначала своего, а потом других учи!

- Дурак ты, - Не глядя Петру в глаза, она на ходу застёгивала полушубок. Слёзы обиды душили Катю.

 

- Ну что, поговорила с сестрой? – Егор постукивал валенками друг о друга и было заметно, что он замёрз.

- Кать, садись в санки, держись крепче! Прокачу с ветерком!

Катерина вцепилась в железные перекладины санок:

- Трогай!

Егор мчал жену по заснеженным улицам райцентра, мимо здания с вывеской «Баня», мимо колонки и магазина с

надписью «Гастроном», прямиком домой, в родную Калиновку. Снег под полозьями весело поскрипывал. В освещённых

окнах домов мелькали ёлки, увешанные гирляндами разноцветных огней. Прохожих становилось всё меньше и меньше.

Народ готовился к встрече Нового года – делал заготовки для салатов, варил холодец, доставал из погребков

разносолы. Катя на мгновение зажмурила глаза… Как это здорово! Зима! Снег! Ветер! Ночь и цветные горошины

фонарей… От обиды не осталось и следа.

 

Вслед за оттепелью пришёл снегопад.

После обеда, при полном безветрии, снег повалил крупными хлопьями, создавая практически невидимую завесу. Катя

долго стояла у окна, наблюдая, как снежинки, точно белые мотыльки, танцуют в свете загоревшегося во дворе фонаря.

Егор, ловко орудуя перочинным ножом и стамеской, вытачивал из куска податливой липы очередную фигурку. Какая

зверушка получится в этот раз, он и сам не ведал, полагаясь на вдохновение. Кухонный стол и пол вокруг оказался

усеян мелкой деревянной стружкой. Катя резко задёрнула штору и вдруг неожиданно куда-то засобиралась.

- Ты куда, до ветру? – не поднимая глаз, спросил Егор.

- До бабки Авдотьи. Что-то свет в избе не горит.

- Да мало ли, может, спит уже.

- Она и печку с вечера не топила. Проведать надо.

Катя с трудом открыла калитку и тут же по колено утонула в сугробе. Оставляя в рыхлом снегу глубокий след, не спеша

двинулась к дому соседки. Входная дверь оказалась заперта изнутри на крючок. Сколько Катя ни стучала, никто так и

не откликнулся. Рядом, под навесом, возле поленницы, она нащупала небольшой топор. Потянув на себя хлипкую

дверь, просунула в образовавшуюся щель лезвие топора, поддела крючок. Дверь с трудом, но всё-таки поддалась. Катя

осторожно шагнула в тёмные сенцы. В нос ударил застоявшийся старческий запах.

 

- Авдотья, - Катя в пол голоса позвала Катя, но ответа не услышала. Стараясь впотьмах не наткнуться на какой-нибудь

предмет, приблизилась к кровати. Старуха, укрывшись с головой одеялом, не подавала никаких признаков жизни.

Спина покрылась холодным потом. Катя нащупала выключатель, щёлкнула, в комнате стало намного веселее. Старуха

вдруг слабо застонала.

- Жива! – Катя откинула одеяло, дотронулась рукой до морщинистой руки. Ладонь оказалась горячей. Катерина

поставила на электроплитку чайник, с большим трудом растопила голландку, быстро обшарила весь комод, пока не

нашла нужное – градусник и таблетку аспирина. Старуха, почувствовав тепло и человеческое участие, слабо

зашевелилась, приоткрыла один глаз.

- Очнулась? Вот и хорошо.

Катя плеснула в кружку чай, поднесла к губам:

- Выпей, это таблетка аспирина. Потом за фельдшером сбегаю.

Старуха благодарно заморгала, силясь что-то сказать.

- Спи, бабушка, а я пока за печкой присмотрю, - Катя устало опустилась на стул и уронила голову на руки.

- Ка-тя! – кто-то негромко позвал её о по имени. Катерина разлепила веки – рядом стоял муж.

- Я тебя потерял. А что с бабушкой?

- Высокая температура. Ты иди. Егор, не беспокойся, я тут пока побуду, после за фельдшером схожу.

- Ладно, - Егор неуверенно пожал плечами и шагнул за дверь…

Ещё неделю Катя бегала к Авдотье – топила печь, готовила еду, носила воду из колонки, пока та окончательно не

встала на ноги.

- Ты уж прости меня, - повинилась старуха, - забижала тебя словом неласковым.

- Всё нормально, не переживайте.

- Тяжко одной век куковать, - со слезами на глазах сказала старуха. – Мужик давно помер, а сынок в город подался,

редко глаза до матери кажет.

- Я всё понимаю. Если что – зовите, мы с Егором всегда поможем.

- Храни вас Бог, спасибо...

 

- А где у Ляли глазки? А вот они, глазки! А где носик?.. А вот где носик!

А где у Оленьки носик? Молодец!

Катя поцеловала племянницу в макушку:

- Смотри, какой красивый бантик я тебе принесла. У Ляли бантик голубой, а у тебя – розовый.

- Озовый, - старательно повторила Оленька.

- Пора твою Лялю кормить. Что приготовим на обед?

- Касу!

- Кашу, так кашу.

- Как дела у вас с Егором? – Ленка, глядя на себя в зеркало, старалась пригладить растрепавшиеся волосы. – Ох, и

страшная, как баба Яга!

- Если не бросишь пить, совсем человечий облик потеряешь. Петюня твой где?

- Грузчиком устроился, первый день сегодня вышел на работу. Так что у вас, без изменений?

- Всё также. Эх, Лена, не понимаешь ты своего счастья, у тебя ведь дочка есть, а я…

Лена пристально посмотрела на сестру, хотела что-то сказать, но в последний момент передумала.

- Ладно, мне пора, - Катя решительно толкнула входную дверь. – Пока!..

 

- Когда у вас были последние месячные? Хорошо, так и запишем, - врач сделала запись в медицинской карте. –

Екатерина Ивановна, с сегодняшнего дня я ставлю вас на учёт.

- Спасибо, доктор!

Тёплый июньский ветер ласкал Катино лицо, теребил подол платья, трепал волосы, подталкивая в спину:

- Скорее! Скорее!

Катя почти бежала, не чуя ног. Дыхание сбилось, сердце колотилось толчками, как сумасшедшее. Катя мысленно

перебрала разные варианты - как сообщить Егору новость? Но так ничего и не придумала.

Дома ждал ещё один сюрприз : во дворе, негромко переговариваясь, беседовали Егор и сестра Лена. На крылечке,

нарядная и немного испуганная, сидела Оленька. Катя расслышала последнюю фразу:

- Только Кате, пожалуйста, ничего не говори.

- О чём речь? – Катя неслышно подошла к говорящим. Лена от неожиданности вздрогнула и обернулась.

- Тётя Катя пишла! - вскрикнула Оля и бросилась навстречу. Она так и не научилась выговаривать букву «эр».

Катерина по привычке хотела подхватить ребёнка на руки, но вовремя спохватилась.

- Привет, солнышко.

Катерина заметила, что муж не смотрит ей в глаза, а глядит куда-то в сторону. А ещё Катя заметила, как сильно

изменилась сестра за последнее время. Они не виделись почти месяц, и за это время Лена будто постарела на пару лет

- грудь ввалилась, нос заострился, а кожа приобрела желтушный оттенок.

- Егор, ты чего гостей в дом не зовёшь?

- Я предлагал, они не захотели.

- Кать, тут такое дело… Мы с Петькой решили в город переехать. Можно, Оленьку на первое время у вас оставим? А как

устроимся, сразу заберём.

- Что вы забыли в городе? Вы здесь еле концы с концами сводите.

- Новую жизнь хотим начать, тут нам все глаза колют, обсуждают. Надоело!

Катя вдруг почувствовала острый приступ тошноты.

- Лен, - выдавила, едва сдержавшись. – Мы с тобой не виделись месяц. Извини, работы было много – грядки, огород…

Скажи, зачем ты мне врёшь?

- Я не вру! – истерично взвизгнула сестра и вдруг неожиданно расплакалась – по-детски отчаянно и беззащитно.

Егор, не терпящий женских рыданий, поморщился:

- Ладно, девчата. Вы как-нибудь без меня тут разберитесь. Я пошёл.

- Давай присядем, - Катя первая опустилась на крыльцо. – Что же всё-таки случилось?

Лена отёрла слёзы, нехотя присела рядом:

- У меня анализы плохие, в город направляют. Поэтому дочку хотела оставить пока у вас. Сама знаешь, на Петьку

надёжи мало.

- Конечно, оставляй! И ни о чём не беспокойся.

 

По улице, поднимая в воздух пепельно-рыжую грунтовую пыль, проехал автомобиль и остановился напротив дома

Авдотьи.

- Кажется, к бабушке Авдотье сын приехал, - задумчиво, с нотками надежды, сказала Катя. – Вот радость-то для

матери!

- Я пить хотю, - Оленька вопросительно посмотрела на Катю.

- Сейчас, солнышко, в избу пойдём, пообедаем… Знаешь, Лен, у меня тоже новость.

- Какая?

- Я беременна.

- Это точно? Ты не шутишь?!

- Какие могут быть шутки? Я только что от врача.

- Вот так новость! – Лена приобняла сестру и снова расплакалась – теперь уже от радости. – Егор знает?

- Нет ещё, вы с Оленькой – первые, - Катя погладила племянницу по светлой макушке.

Так и сидели они на крыльце, обнявшись, не в силах нарушить ту незримую связь, которая всегда была между ними и

которая останется навсегда. Жаркое июньское солнце щедро дарило свою любовь и той, что уже испытала радость

материнства, и той, что только готовилась стать матерью. А ещё - той белокурой девчушке, чьё счастье зависело от

них обоих.

Шелестела листвой черёмуха, яркие мотыльки порхали от цветка к цветку, белый голубь опустился на конёк соседской

крыши. Мир вдруг наполнился новыми красками и звуками, новыми чувствами. Мир приобрёл какой-то новый смысл и

особенную ценность – надежду на лучшее.