У меня, как у каждого человека, есть мечта: я хочу, чтобы у меня был кот! Меня не прельщают ни собаки, ни хомячки, ни морские свинки, ни рыбки, ни птички, мне нужен только кот – уютный теплый комочек, которому я даже имя придумал заранее – Джонни. А вот бабушка Барбара Оттовна Кох моя котов не любит, считая лучшими друзьями человека немецких овчарок, а самым верным своим другом – старого пса по имени Джип. И вот однажды, когда бабушка находилась в деревне, я уговорил родителей взять из приюта кота. Вскоре счастливый день настал – родители разрешили мне поехать в приют, чтобы выбрать себе котика! Доставшийся мне кот, скорее всего, не имел знаменитой родословной, но был обладателем шелковистой серо-белой шерстки, оливковых глаз, выдающихся усов, трогательного розового носа и таких же розовых пяточек. Это было самое прекрасное существо, которое себе только можно представить!

 

Несмотря на то, что с рождения мой любимец жил в приюте, он имел все повадки избалованного домашнего кота. Ел он всегда из тончайшей фарфоровой тарелочки Мейсенского сервиза, любезно выделенной бабушкой-немкой. Не могу сказать, что бабушка легко расставалась с дорогими сердцу вещами, просто из другой посуды питомец трапезничать отказывался. Мой гурман предпочитал ломтики ягненка, дольки крольчатины и деревенскую сметанку с рынка. Не увидев на изящном блюдце любимого лакомства, он начинал истошно кричать. Непрекращающийся вой сопровождался хрипами, закатыванием глаз и неизбежной имитацией смерти.

 

В перерывах между поглощениями пищи Джонни любил сладко поспать, устроившись в каком-нибудь теплом уютном местечке, но больше всего ему нравилась моя постель. Ловко запрыгнув на мою кровать, он даже не пытался скромно пристроиться в ногах, чтобы незаметно проползти под одеялом, а сразу бесцеремонно укладывался на подушке и выдворить его оттуда не было никакой возможности. Я где-то читал, что коты, подчиняясь природному инстинкту, обычно передвигаются на мягких лапках, чтобы их не обнаружили другие животные. Джонни, похоже, другие животные ничуть не беспокоили: когда он грациозно прыгал с кровати на пол, звук был такой, как будто мешок картошки упал с большой высоты, а, когда Джонни бежал за едой, он так громко стучал лапами по паркету, что сосед снизу как-то поинтересовался, кто у нас там бегает в чугунных ботинках?

 

Охотился Джонни своеобразно: завидев какую-нибудь муху, кот неотрывно смотрел на нее немигающими глазами и протяжно выл, не предпринимая никаких попыток ее поймать. Прекратить вой можно было одним-единственным способом – прибить муху тапком и преподнести ее Джонни, пока теплая. Джонни накидывался на добычу и мгновенно ее съедал, громко чавкая, что, видимо, символизировало его победу над убиенным насекомым. А еще мой кот любил, чтобы его носили на ручках и чесали за ушком. Если увесистое тельце не подхватывалось по первому требованию, он театрально падал и изображал приступ эпилепсии. Я обожал кота и, несмотря на его скверный характер, выполнял все его прихоти: я ходил на рынок за крольчатиной, носил кота на ручках и чесал ему за ушком, когда он безмятежно посапывал на моей подушке.

 

А вот моя строгая немецкая бабушка Барбара Оттовна Кох питомца совсем не жаловала. Он, конечно, пытался закатывать концерты перед Барбарой, но вместо парнОй телятины обычно получал ловко брошенный тапок, сопровождаемый неизменным восклицанием:

 

- Зауберхафт!

 

Чему именно изумлялась бабушка, целясь в кота – то ли его наглости, то ли собственной меткости – я так и не понял.

Моя бабушка Барбара Оттовна Кох, дочь пленного немца Отто Коха, была решительной, властной и очень требовательной. За эти качества ее за глаза звали Барбароссой. Больше всего на свете она любила и ценила порядок. Бабушка жила в деревне, но частенько приезжала навестить нас с Верой в городском жилище моих родителей. Наша квартира, благодаря трудолюбивой немке, сверкала чистотой: глаз радовали белоснежные занавески, хрустящие накрахмаленные скатерти, мебель без единой пылинки и натертый до блеска пол. Когда у нас гостила фрау Кох, дома было так чисто, что разуться мне хотелось еще в лифте и внести свои ботинки в дом на вытянутых руках. От торжественного вноса ботинок меня останавливал только тот факт, что бабушка непременно поинтересуется, кто будет стирать мои носки, вложив в свой вопрос едкий сарказм, которому позавидовал бы сам Гофман.

 

Если я вдруг просыпался ночью, вспомнив, что не вымыл чашку после вечернего чаепития, я тихонько вставал, стараясь не разбудить Джонни, сладко сопящего на моей подушке, и крался в кухню убирать за собой. Я знал, что лучше вымыть чашку ночью, чтобы утром не слушать, что думает Барбаросса по поводу моей беспечности. Не сомневаюсь, что, увидев немытую чашку, Барбара Оттовна непременно вспомнит что-то из немецкого фольклора, например:

 

- Видно неряху по грязной рубахе!

 

Выйдя на пенсию, моя бабушка свою неумную энергию направила на хозяйство - на своем участке она разбила огород и самозабвенно занималась садоводством: сажала, поливала, удобряла, полола. Летом она использовала нас с Верой в качестве рабочей силы, а весной и осенью работала сама, так как мы были заняты в школе. Она очень гордилась своим образцовым хозяйством и, хотя, делала вид, что ей безразлично мнение соседей, краем глаза не без удовольствия наблюдала, как соседи останавливаются у ее забора и с интересом разглядывают ее грядки. Бабушка с ранней весны до поздней осени работала так, чтобы побить все рекорды, собрав невиданный до сих пор урожай. Мы с Верой ни минуты не сомневались, что количество собранных плодов превзошло бы все ожидания, если бы не пришли кроты, которые рыли многометровые ходы, превращая аккуратнейший немецкий огородик в полигон, покрытый безобразными кучками. Эта удручающая картина приводила бабушку в отчаяние, ведь кроты уничтожали ее многодневный тяжелый труд!

Барбаросса всегда действовала решительно - оценив возможные варианты борьбы с кротами, она потребовала, чтобы я срочно доставил Джонни к ней в деревню, безапелляционно заявив:

 

- Константин, мне нужен твой кот! Кот! Немедленно! Шнеля, Константин!

 

В минуты принятия важных решений бабушка почему-то переходила на родной язык и часть указаний давала по-немецки. Так и в этот раз Барбара решила подбодрить меня словом «шнеля», что означает «быстро». Да я так знал, что все указания бабушки надо выполнять молниеносно, поэтому быстро собрался и нехотя повез к ней моего нежного домашнего Джонни.

 

Удивительно, но расчет Барбары Оттовны оправдался. Кот, сам ни разу в жизни не поймавший даже сонной осенней мухи, оказался неутомимым охотником. Он деловито выходил из дома утром, обходил участок, что-то вынюхивал, подкапывал, и через пару недель от кротов не осталось и следа. Когда кроты закончились, Джонни перебрался к соседу и избавил его от крыс. Когда закончились крысы, Джонни стал захаживать к жителям на противоположной стороне улицы и уничтожил мышей. Слава о чудо-охотнике пошла по поселку, и скоро соседи стали просить у бабушки кота на день-другой. Барбара Оттовна предложила переименовать его в Джона Сильвера, так как называть непобедимого борца с грызунами детским именем Джонни стало как-то неловко.

Благодаря Джону все соседи подружились. Даже Клавдия Степановна, годами выходившая на вечерний променад по поселку с садовой тачкой, в которой к концу прогулки оказывался то десяток-другой кирпичей, то чьи-то саженцы, то кубометр дров, отказалась от вредной привычки и перестала подворовывать у соседей.

 

Когда грызуны в поселке закончились, Джон Сильвер стал ходить в лес, каждый вечер возвращаясь с добычей, принося то ящерицу, то жабу, а то и змею. Охотник никогда не требовал награды: он клад добычу на крыльцо и молчаливо удалялся. Это был не тот кот, который постоянно ныл, требуя домашней сметанки. Джон был ловцом, добытчиком, кормильцем. Вероятно, он считал, что обеспечивает Барбару Оттовну едой. Посчитав, что Джонни полностью выполнил возложенную на него миссию, я забрал моего любимца домой, в городскую квартиру. А бабушка, которая раньше котов терпеть не могла, вдруг заскучала, хотя не признавалась даже себе, что ей хочется завести нового питомца. Но тут кто-то поселился у нее на чердаке. Сутками мастер-невидимка стучал, громыхал, штробил стены, иногда работал по металлу: сверлил, ковал, фрезеровал. Его не останавливали ни ночь, ни выходные дни, ведь календаря у строителя не было. Оказалось, на чердаке поселился хомяк, который мастерил себе гнездо из того, что можно было найти в доме. Особенно его привлекала каменная вата, которой были утеплены стены дома.

 

И тогда Барбара Кох приняла судьбоносное решение: она решила «усыновить» свирепого бездомного кота, потерявшего глаз в уличной драке, и теперь промышляющего возле железнодорожной станции. Кот кидался под ноги прохожим, сбивал их с ног и требовал еды, завывая леденящим душу голосом. Лютого кота она нарекла звучным именем Сэм Фишер за сходство с одноглазым пиратом. У него был такой зловещий вид, что казалось, это вовсе не Сэм живет у бабушки, а бабушка у Сэма, и даже не живет, а ютится на половичке в прихожей. Но охотником Сэм оказался никудышным, а хомяка откровенно боялся и ловко втискивал свое тело под диван, как только с чердака начинали доноситься звуки стройки. Сэма Фишера, не оправдавшего ожиданий, бабушка переименовала сначала в Семён Семёныча, а потом и просто в Сёму.

 

Сёма не доставлял особых хлопот, но и пользы не приносил. Бабушка фанатично работала в огороде, наводя идеальный порядок на грядках, пока однажды вдруг не почувствовала резкую боль в спине. Выронив из онемевших пальцев тяпку, она еле доползла до дома. Чем только не лечили Барбару Оттовну! Ни мази, ни массажи, ни даже чудодейственные пиявки не могли избавить ее от всепоглощающей чудовищной боли! Увы, никто не мог поставить верный диагноз.

 

Как-то, после очередного медицинского сеанса, бабушка бессильно рухнула на кровать, боясь пошевелиться, чтобы не вызвать приступ боли. И тут ей на спину приземлилось что-то тяжелое и теплое. Сёма деловито прошелся вдоль позвоночника и надавил лапой на поясницу. Вдруг что-то щелкнуло в шейном отделе, и, о чудо, боль ушла! Гложущая неотвязная боль ушла в мгновение! Сёма оказался талантливым диагностом и превосходным лечащим врачом. И опять потянулись к Барбаре Кох дружелюбные соседи, чтобы одолжить на день-другой Сёму. Сёма путешествовал по домам, занимаясь лечением жителей, а хомяк бесследно пропал, вероятно, переехал в соседний поселок.

 

Два удивительных существа - Джон Сильвер и Сёма - не только подружили соседей, но и изменили характер моей строгой немецкой бабушки Барбары Кох. Все чаще она садилась вечерами в старое плюшевое кресло и тщательно перебирала в памяти события, нанизывая их, словно маленькие блестящие бусинки, на длинную нитку жизни. О чем она думала, одному Богу известно. Вероятно, вспоминала о несбывшихся мечтах, о нерастраченных желаниях, о ненадетых пышных платьях и кружевных шляпках. Время от времени она поглаживала урчащего Сему и тихо улыбалась, видно, думая о мимолетных мгновениях радости и минутах счастья.

 

В эти минуты бабушка преображалась: глаза начинали сверкать, словно их протерли от пыли, морщины разглаживались, волосы волнами рассыпались по плечам, а лицо озаряла та самая улыбка, как на старинной фотографии, где бабушка стоит на перроне поезда с огромным букетом ромашек. Она как будто превращалась в молодую стройную голубоглазую блондинку - фройляйн Барбару, а вокруг кружились невидимые невесомые бабочки. Два земных существа неожиданно сделали самый главный подарок Барбаре – ей подарили счастье.

 

Ангелы-хранители приходят к нам в разных обличьях. Мы никогда не знаем, каким к нам явится наш следующий заступник.