Ну, кто бы мог подумать, что ее жизнь закончится завтра! Этот заснеженный парк останется, и эти кусты в снежных боярских шапках тоже останутся, и останется даже эта нахальная ворона, важно вышагивающая по протоптанной в снегу тропинке — и ведь не боится Галки ни капельки! Оторва! А собственно, чего ей бояться-то, если и галки, и вороны — одного поля ягоды, в смысле, родня. И вот эта крылатая родственница и завтра прилетит в парк, и послезавтра, а она, Галка, исчезнет, растворится в «пространстве мировом, шаровом».

 

Галка тяжело вздохнула и побрела дальше, загребая снег дешевыми, но устойчивыми сапогами-дутиками. Галка не собиралась тратиться на новые сапоги. К чему, если 27 января — ту-ту на тот свет. И в старых сапогах доходит, но не удержалась, купила, и вот теперь рассекает по пустому заснеженному парку в новых дутиках. Ну а чего не порадовать себя напоследок! Галка, продолжая мысленный разговор с самой собой, оправдала свое расточительство. Вроде все свои дела перед смертью она управила. Квартиру завещала двоюродной племяшке из Таганрога, кота Павлика заберет соседка, хорошо, что хоть Пуфика — озорную дымчатую болонку - никуда не надо пристраивать. Нашелся подлюка, сам беззащитного песика пристроил. Тогда от тоски по Пуфику Галка завела было кота Павлика. А оно видишь как обернулось. Галка вздохнула и продолжила свой бессмысленный путь по заснеженному парку.

 

Гараж и машину — старый жигуленок — она продала без хлопот. Денег с покупателя не ломила, зачем ей деньги в гробу? Письма, дневники спалила во дворе. Соседке Наталье Николаевне оставила не только кота, но и деньги на погребение. Никаких похорон, только крематорий, и прах - по ветру над рекой. Некому будет за беспризорной Галкиной могилкой ухаживать, одинокая она — так уж сложилось.

 

Галка остаовилась и, запрокинув голову, долго всматривалась в серые, набухшие свежим снегом облака, вдыхала сочный морозный воздух. Эх, хорошо! Странно, конечно, но приближения смерти она не чувствовала, а ведь должно же было что-то в ней произойти, какой-то сигнал организм должен был подать. Как все это будет происходить? Как она будет уходить из жизни? Может, просто не проснется завтрашним утром? В том, что завтрашний день - , 27 января, день ее рождения станет последним в ее жизни, Галка нисколько не сомневалась. Да и кто бы усомнился на Галкином месте?

 

Полгода назад она пришла в парикмахерскую не просто освежить стрижку, а радикально изменить свой облик. К примеру выкрасить волосы в какой-нибудь экзотический цвет. Боль от расставания с подлюкой стала затихать, и Галка настроилась начать новую жизнь. Знакомая парикмахерша Людочка, у которой Галка стриглась без малого лет сорок, поманила ее в подсобку, где сидела востроносая, похожая на любопытную ворону тетка неопределенных лет. Тетка оказалась гадалкой.

 

Людочка уверила Галку, что тетка творит чудеса. И прошлое видит, и будущее предсказывает. А Галка и без Людочкиной рекламы сразу поверила, что тетка гадать умеет. Та долго тискала Галкину руку влажными руками, задумчиво водила толстым пальцем по таинственным линиям, которые судьба отпечатала на Галкиной ладони и не только назвала Галку по имени, но и сразу же определила, что перед ней — женщина одинокая, и никого-то рядом с ней, кроме кота Павлика, нет.

 

Рыжий озорник Павлик, который по замыслу Галки, должен был заменить в ее сердце и Пуфика, и подлюку, оказался той самой каплей, растворившей без остатка робкие сомнения. Она прониклась к гадалке несокрушимым доверием и жадно внимала каждому слову. Всего-то за пять тысяч гадалка объявила Галке, что жить ей осталось аккурат до дня рождения. И как раз в свой день рождения она покинет этот бренный мир. А не приди Галка в тот день в парикмахерскую, так бы и жила, не ведая, что ее ждет.

 

Потрясенная Галка рыдала весь вечер. Мокрый от её слез Павлик забился за диван. Галка осталась один на один со страшной вестью. Ночь Галка провела в тягостных размышлениях. Достала старые альбомы с фотографиями, листала, вспоминала. Ничего не поделаешь, все умирают. Просто не всем дано знать, когда. Отец умер во сне, ему и пятидесяти не было. Мама все маялась почками, все лечилась, да без пользы. Всего на год отца пережила. Вспомнилась Галке тетушка, на фотографии совсем молоденькая. Улыбается. Ехала на велосипеде и попала под машину. Вспоминались одноклассники, друзья и просто знакомые, которые кто раньше, кто позже ушли из жизни. Ничего не попишешь. Значит, судьба у нее такая — умереть в свой день рождения...

 

Утром Галка утерла слезы, деятельный характер не позволил ей долго страдать, и энергично взялась за дела. А дел предстояло много. Умереть — это вам не шуточки. Квартиру в порядок привести, избавиться от барахла, может, даже придется сделать небольшой ремонт. Походы к нотариусу, продажа машины и гаража, другие более мелкие хлопоты — только успевай поворачиваться. За суетой и подготовкой к такому важному событию в своей жизни Галка как-то даже смирилась с мыслью о своей смерти. Она почти привыкла к этой мысли. В конце концов, все там будут. А ей, Галке, можно сказать даже повезло, у нее есть возможность все подготовить, обговорить, какое платье надеть, какие цветы положить на гроб, кого из знакомых позвать на церемонию. Она даже написала большими отчетливыми буквами отрывок из своего любимого стихотворения и попросила Наталью Николаевну выучить этот кусочек наизусть и прочитать над ее, Галкиным, гробом:

 

Терзай меня— не изменюсь в лице.

Жизнь хороша, особенно в конце,

Хоть под дождем и без гроша в кармане,

Хоть в Судный день — с иголкою в гортани.

 

«Я обязательно услышу любимого Тарковского и улыбнусь из гроба», - думала Галка. Мысль об улыбке ей очень понравилась.

 

И вот накануне рубежного события Галка брела по заснеженному парку, прощаясь с жизнью, которую, конечно же любила и с которой завтра собиралась расстаться. Она немножечко боялась завтрашнего дня. Сердце уже с утра замирало, словно Галка раскачивалась на больших качелях, причем, все время летела вниз, и у нее слегка перехватывало дыхание. Она смахнула снег ладошкой с деревянной скамьи и присела отдышаться. Серые пузатые облака наконец-то разродились молодым чистым снегом. Огромные, словно вручную сделанные снежинки закружились над головой. Галка, как в детстве, запрокинула лицо и ловила снежинки горячим ртом. Горячие слезы двумя ручейками струились по бледным холодным щекам, стекали за воротник, щекотали шею.

 

Номер 94, наверное, уже в десятый раз пролетала над парком, прихватывая окрестные улицы, лениво скользя взглядом по заснеженным крышам. Ее дежурство в качестве координатора и в этом маленьком городке, и на Земле подходило к концу. И хорошо, что на днях она вернется на базу к привычному укладу, привычной жизни. Все-таки земляне плохо действуют на нее. За тридцать лет службы на этой странной планете она так и не смогла привыкнуть к людям. Они опасно иррациональны. Их поступки лишены логики, противоречивы. Землян захлестывают эмоции, часто совершенно непонятные, и поэтому они производят впечатление механизмов, программы которых убиты вирусами. Люди в большинстве своем не способны к разумной жизни и, скорей всего, обречены на исчезновение, как бесполезная и даже вредная ветвь разумной цивилизации.

 

Инструкция запрещала координаторам вмешиваться в жизнь землян. Наблюдение и анализ — вот, чем занимались координаторы. Категорически запрещалось обнаруживать себя. Контакты с землянами разрешались в исключительных случаях (список прилагался к инструкции) и только с применением мер идентификационной защиты. Номер-94 для такой защиты была обеспечена стандартным набором шаблонов типичных представителей человеческого сообщества: школьник, потерявшийся ребенок, торговка на рынке, девушка пониженной социальной ответственности, пенсионерка с авоськой, сотрудник ДПС и прочее.

 

Номер 94 не любила контачить с людьми и даже боялась этих контактов. Те немногие люди, с которыми ей пришлось общаться за время службы, ставили ее в тупик своими поступками. В ее мире все было просто и ясно: есть инструкция, ее надо исполнять. Все! Никаких сомнений. Но люди всегда умудрялись так все перевернуть, напутать, напетлять, поставить с ног на голову, что применение инструкции только ухудшало ситуацию. И как ее распутывать, что делать — Номер 94 не понимала. Она задумчиво посмотрела на человеческую фигурку, застывшую на скамейке в странной позе. Бледное лицо обращено к небу, словно антенна в поисках сигнала. Номер 94 плавно скользнула пониже, присматриваясь к человеку на скамье. Она понимала, что ведет себя сейчас совершенно бессмысленно, алогично и даже где-то по-человечески. Она нарушила инструкцию, повинуясь любопытству, а ведь это чисто человеческое качество. Нет! Надо срочно возвращаться домой, иначе проблем потом не оберешься, придется проходить курс лечения, чтобы избавиться от вредоносного влияния землян.

 

Номер 94 вновь устремилась вверх, замерла, словно размышляя, как поступить и неожиданно для самой себя стремительно спланировала на кусты около скамьи, где замерзала прощавшаяся с жизнью Галка. Щелкнув переключателем на левой руке, Номер-94 воспользовалась шаблоном пятого уровня ( торговка на рынке), и в тот же миг на дорожку из-за кустов выплыла тетка, пышная, как каравай, в белой кроличьей шубе, изрядно побитой временем. Она плюхнулась рядом с Галкой на лавочку даже не смахнув с нее снег. Галка удивленно повернулась к неожиданной соседке. Сдобное румяное лицо, россыпь золотистых веснушек, яркие пухлые губы расплылись в улыбке, завитки рыжих волос выбились из-под пухового платка.

 

- Привет, подруга! - поздоровалась толстуха, весело отдуваясь. - Фу, замаялась я!

 

Она пригляделась к Галке:

 

- Чего слезы льем? Обидел кто?

 

Галка всхлипнула, вздохнула и пробормотала:

 

- Я завтра умру.

 

Толстуха цепко обшарила Галку взглядом:

 

- Что значит — умру? Под поезд сиганешь? Или вены вскроешь?

 

Галка испуганно уставилась на соседку:

 

- Нет, конечно! Вы что! Я просто так умру.

 

- Просто так не умирают. Даже на Земле. Должна быть причина, - назидательно проговорила толстуха.

 

- Даже на Земле? - удивленно повторила Галка. - А где еще просто так не умирают?

 

- Неважно! - сердито сказала, как отрезала, Номер-94. Она мысленно рассердилась на свою неосторожность, надо быть внимательней с этой чокнутой землянкой. - Рассказывай, что у тебя случилось?

 

И Галка рассказала первой встречной слегка странноватой тетке про гадалку и ее предсказание. А чего скрывать, - решила Галка, - все равно завтра один конец — кеpдык котенку.

 

Толстуха удивленно воззрилась на будущую покойницу:

 

- И ты вот так поверила какой-то бaбе?! Сразу поверила? С первого слова? Ну, ты даешь, подруга! И теперь слезы льешь, потому что полгода назад какая-то бaба пообещала тебе, что ты завтра умрешь? Именно завтра? Дорогая редакция, я фигeю!

 

Номер 94 очень гордилась тем, что могла совершенно свободно общаться с людьми, вворачивая сленговые словечки и даже матерясь. И сейчас она прикидывала, какие выражения покрепче из богатого словарного запаса использовать, чтобы вразумить эту безумную землянку. Да, интересный экземпляр попался ей напоследок. Не зря она нарушила инструкцию. В отчет эту дурочку она конечно не внесет, но сейчас повеселится от души. Таких доверчивых дураков надо лечить или изолировать. Кстати, это хорошая идея — отправить эту дурочку в длительное путешествие куда-нибудь в Южную Италию девятого века, когда там бесчинствовали сарацины. Номер 94 усмехнулась и, поудобней устроившись на промерзшей скамье, предложила Галке:

 

- Слышь, подруга, ну коли все так серьезно и ты все равно завтра затеялась умирать, хочу на прощание сделать тебе подарок.

 

Галка замахала руками:

 

- Да вы что! Не надо! Мне ничего не надо!

 

- Да погоди ты руками махать! Я тебе дело предлагаю. Может, у тебя есть мечта или желание какое, ну, там, съездить куда-нибудь... Может, увидеть кого-нибудь хочешь? К примеру, князя Радельхиза или итальянского короля Людовика Второго? А что? Красавцы-мужчины были. Я могу тебе это устроить.

 

Номер 94 все еще не оставила мысль сослать Галку куда-нибудь в далекое прошлое. Галка опасливо покосилась на новую знакомицу. «Чокнутая какая-то!» - подумала она и уже хотела под каким-нибудь благовидным предлогом удалиться. Но толстуха захохотала и схватила ее за руку.

 

- Нет, подруга! Это не я чокнутая! Чокнутые по наговору первых встречных теток продают «жигули» и гараж, пишут завещание на стоюродную племяшку, жгут мосты и собираются завтра помирать.

 

Галка оторопела: про гараж, машину и племяшку она толстухе ни словечка не сказала. Как? Откуда эта тетка узнала такие подробности?

 

- Вы кто? - помолчав, спросила Галка. - Вы из органов?

 

«Да ну! Какое дело органам до старого «жигуленка» и племяшки?» - тут же подумала она.

 

- Кто я-то? Волшебница я — горделиво заявила толстуха.

 

Галка оглядела необъятную фигуру женщины, старую, потертую шубу, вспотевшую конопатую физиономию, хотела было возразить, но промолчала.

 

- Что? Не веришь? В гадалок веришь, а в волшебниц нет? А в Деда Мороза веришь?

 

Галка не успела ответить, как над скамейкой закружилось, завихрилось белое облако, и рядом с Галкой заворочался и заворчал, чихая и кашляя, здоровенный Дед Мороз в голубом расшитом золотом халате, в кудрявой бороде, алея картошистым носом. Галка испуганно ойкнула. Но Дед Мороз тут же исчез, словно его и не было, а на скамейке по-прежнему сидела толстуха в кроличьей шубе. Она отвинчивала крышку с откуда-то взявшейся металлической фляжки.

 

- Давай, подруга, с тобой по коньячку врежем! Погреемся!

 

Толстуха отхлебнула из фляжки, громко крякнула, глаза заблестели.

 

Галка махнула рукой, мол, пропадай все пропадом и тоже хлебнула из фляжки. Резкая огненная жидкость ухнула в пустой желудок, обжигая и согревая. Галка повеселела и даже улыбнулась.

 

- Что? Налаживается жизнь? - хохотнула толстуха. Она приобняла Галку и низким грудным голосом тихонько затянула любимую Галкину песню:

 

У беды глаза зелёные,

Не простят, не пощадят.

С головой иду склонённою,

Виноватый прячу взгляд.

 

В поле ласковое выйду я

И заплачу над собой.

Кто же боль такую выдумал,

И за что мне эта боль?

 

Галка подхватила тоненьким, прерывающимся от вновь нахлынувших слез голоском. Они допели песню и замолчали.

 

- Спасибо тебе! Тебя как зовут? - спросила Галка.

 

- Меня-то? А Таней меня зовут, - ухмыльнулась Номер 94.

 

- Спасибо тебе, Таня! - с чувством произнесла Галка. - Вот теперь и умереть не жалко. Знаешь, я все подготовила, со всеми делами управилась, только одна печаль и осталась. Но, видно, с ней и умру. Понимаешь, Таня, человека я обидела. Не хотела, а обидела, так получилось.

 

- Так в чем дело? Попроси прощения — и айда в Италию к королю на свиданку, - удивилась Таня № 94.

 

Галка засмеялась:

 

- Легко сказать! Полвека прошло! Может, его и в живых нет. Мы с ним учились вместе. С Сережей Павловым.

 

- Полвека? А ты все переживаешь? Ну и чудачка! Да что ты ему такого сделала, чтобы он тебя всю жизнь помнил?

 

- Обидела я его, понимаешь? Посмеялась над ним. Любовь у нас была. Это был наш первый поцелуй. Самый первый, понимаешь? У меня чуть сердце не выскочило. Я до того растерялась. Голова закружилась, и я от растерянности ли, от волнения стала смеяться. Не могу остановиться и все. Хохочу, слезы из глаз брызгами, а я знай хохочу. Как он тогда посмотрел на меня! Забыть не могу этот его взгляд.

 

- Да он, твой Сережка, наверное, и думать про тебя забыл. Хотя нет, не забыл, - на круглой физиономии толстухи отразилось искреннее изумление.

 

- Откуда знаешь? - оживилась Галка.

 

- Или я не волшебница? - возмутилась Таня №94, щелкнула пальцами и чуть наклонилась вперед, словно собралась заглянуть под скамейку.

 

- Есть! В Твери живет твой Сережка на Третьей Пролетарской улице, разведен, дочь в Москве, сын — во Владивостоке.

 

Галка ахнула:

 

- Как же его в Тверь-то занесло? Батюшки!

 

- Ну, что? Закрывай глаза покрепче — через минуту ты в Твери.

 

- Ты с ума сошла! Вот так сразу — и в Тверь? Без маникюра и прически?

 

- Ну, тогда летим на то крылечко, где вы с Сережкой целовались. Только зажмурься покрепче. А потом все равно к королю Людовику!

 

- А и полетели! Только сначала заглянем на улицу Логвиненко. Мне обязательно надо заглянуть.

 

- Ну, вот! Ну, на фига тебе этот Мишкин? И чего ты о нем вспомнила? - заворчала Таня № 94, отхлебывая из фляжки приличный глоток дешевого, наверняка паленого коньяка. «Все-таки земляне совершенно не умеют жить, - подумала она, - пить такую гадость можно только по приговору межгалактического суда».

 

- Мне надо задать ему вопрос. Всего один вопрос, - упрямо повторила Галка.

 

- Да этот Мишкин про тебя и думать забыл. У него роман с официанткой из рюмочной, что на углу. Двадцать пять лет, 90-60-90, брюнетка, перекрасилась в блондинку в прошлую пятницу.

 

- Да нет мне никакого дела до его липовой блондинки. Мне кое-что узнать надо. Узнаю — и все.

 

Пятиэтажный дом на ул. Логвиненко уютно светился замерзшими окнами. Галка с Таней № 94 остановились у первого подъезда старой пятиэтажки. Галка привычно бросила взгляд на крайнее окно на втором этаже. На карнизе маленький сугроб. Занавеска все та же, с веселыми розовыми попугаями. Как Галка ее повесила, так она и висит. Новая пассия изменщика Мишкина заморачиваться новыми занавесками не стала. Небось ужинают. Мисс-Чего-Изволите потчует Мишкина разными деликатесами. Хотя вряд ли, Мишкин — большой любитель поужинать жареной картошкой под пивко — давно уже отрастил себе картофельно-пивной животик. Не станет он менять свои привычки ради какой-то фифы, пусть даже и скроенной по мировым стандартам. Скорее, он фифу подсадит на пивко, и будут они вдвоем, как колобки, катиться по жизни. Галка злорадно усмехнулась своим мыслям. Зайти бы сейчас на кухню, сорвать эту занавеску, с треском, чтобы даже нарисованные попугаи разлетелись к чертовой матери и спросить, глядя прямо в его блудливые глазки: «Куда, Пуфика дел, гад?!»

 

- Вот еще придумала, - Таня № 94 громко сопит, топчется у Галки за спиной и бухтит, - и никакая не картошка у них, а минтай. Жареный. Всю кухню провоняли. Чего тебе от этих рыбоедов надо? Ты у меня спроси.

 

- Куда он моего Пуфика дел, мерзавец!

 

- Чего-то я не въезжаю. Помирать собралась, на кой ляд тебе мебель? - заблажила Таня № 94. - И вообще мы к Людовику опаздываем. У него такая мебель — тебе и не снилась!

 

Галка сердито обернулась.

 

- Пуфик — не мебель, а собака. Понимаешь? Этот подлец Мишкин, когда я уходила, не отдал мне его. Из вредности. Ему мой Пуфик до фонаря. Он его терпеть не мог. А потом заявил, что продал Пуфика куда-то в соседнюю область. Как я его ни умоляла назвать покупателя, так и не признался. Гад! А Пуфик мой такой маленький. Такой беззащитный. Болончик мой ненаглядный.

Раскрасневшаяся от коньяка Таня №94 ухмыльнулась:

 

- Всего-то? Момент.

 

Она пьяно качнулась, махнула рукой, восстанавливая равновесие, и устремила тяжелый взгляд куда-то темноту заснеженного двора.

 

- И никакая не болонка, а двортерьер твой Пуфик. Обычный дворянин, - наконец проговорила она.

 

- Да какая разница! Зато любимый, мается теперь где-то в соседней области! - сердито крикнула Галка.

 

- Не гони волну, подруга. Все хоккей! Врал твой Мишкин, как сивый мерин. В подвале твой Пуфик. Там еще кошка бездомная с котятами. И твой Пуфик. Спасаются от холода.

 

- Где? Где этот подвал?

 

Таня №94 неопределенно махнула рукой в сторону соседнего подъезда.

 

- Там, - пробормотала она и уселась в сугроб, опять доставая из кармана фляжку с коньяком.

 

- Эй, волшебница! Ты держи себя в руках, - возмутилась Галка.

 

Она помогла Тане подняться, отряхнула от снега и, поддерживая, потащила совсем расслабившуюся напарницу в указанном направлении.

 

В тускло освещенном подъезде витали совсем несъедобные запахи несвежей рыбы. Надо же, удивилась Галка, рыбу Мишкин жарит в соседнем подъезде, а воняет на весь дом. Пять ступенек вниз вели в подвал, но вход оказался зарешеченным. Галка подергала зачем-то большой навесной замок. Попробовала покачать решетку. Решетка не поддалась. Вот это облом! Ухватившись за ледяные железные прутья, Галка тихонько позвала Пуфика, не веря в удачу. Так позвала, на всякий случай. Теперь придется искать дворника, падать в ноги и просить открыть эту чертову решетку. Но никакой вменяемый дворник не потащится ночью с незнакомыми тетками в подвал, а пошлет их с Таней по известному адресу. Она закрыла глаза, горячие слезы тут как тут. Ей давно хотелось расплакаться, слез накопилось — море, и вот теперь они наконец нашли повод излиться. Уткнувшись горячим лбом в ледяные прутья решетки, Галка оплакивала в чужом вонючем подъезде свою нелепую жизнь, свою завтрашнюю смерть, маленького несчастного Пуфика. Вот такая она Галка невезучая. По жизни не везет — и все. Ничего не вышло. Все зря. Сегодня им Пуфика не найти, а завтра — конец всему. Жизни конец.

 

Что-то ткнулось в ноги. Слабо так ткнулось. Галка испуганно охнула. Неужто крыса?! Смахнув слезы, она попятилась, тщетно пытаясь разглядеть, что там возится в ногах. Серый комок! Шевелится! Повизгивает! Нет, на крысу не похоже. Это же... это же...Пуфик? Это ты?! Она не верила своим глазам. У ее ног юлой вертелся, тявкал и подпрыгивал проданный в соседнюю область Пуфик. Ее ненаглядный Пуфик. Ну, Мишкин, изверг собачий, спасибо тебе! Дай бог тебе здоровья! Смеясь и плача, Галка подхватила совсем ошалевшего от радости Пуфика на руки — как же он исхудал! - и бросилась на свежий воздух.

 

- Таня, он нашелся! Пуфик нашелся!

 

- Кто б сомневался, - хмыкнула Таня №94

 

- Спасибо тебе! Век не забуду! - с чувством воскликнула Галка, но тут же поняла, что ввиду надвигающихся событий сморозила глупость. Смешалась и пробормотала. - Ну, словом, до завтра точно не забуду.

 

Таня №94 заулыбалась:

 

- Да ладно, чего там! Ну что? Полетели на крыльцо? Или в Тверь?А может, сразу к королю? Ну их, эти протухшие воспоминания! Набирайся, подруга, новых впечатлений!

 

Галка, все еще улыбаясь счастливой улыбкой, потискала Пуфика и смачно чмокнула в мохнатую мордаху.

 

- Ничего-то ты, Таня, не понимаешь, хоть и волшебница. И плевать на прическу и маникюр. У меня, может, на все про все осталось часов несколько. Что же мне прикажешь? Уходить в вечность с камнем на душе? Не-е-е! Давай, пуляй нас с Пуфиком в Тверь!

 

- Хм! Удивила! - Таня №94 передернула могучими плечами. - Да мы уже давно здесь. Вот Третья Пролетарская, вот хрущоба, где обитает твой обиженный Ромео.

 

И не удержалась, хихикнула:

 

- Правда, изрядно подуставший.

 

Галка, казалось, не услышала последней ехидной реплики напарницы. Она огляделась. Пейзаж, как обычный городской пейзаж, где живут обычные люди. Ряд занесенных снегом пятиэтажек еще советской конструкции, тротуар в ледяной корке, старые корявые деревья, задравшие в облачное небо растопыренные голые ветви. Сразу и не разберешь, что это. То ли Тверь, то ли Пермь.

 

Внезапно повалил снег, нереально крупные хлопья тихо покачивались в неподвижном воздухе, маленькими парашютиками планировали на обледенелый тротуар, застывшие кустики у подъезда. Галка запрокинула голову, подставляя лицо пушистым парашютикам. Вспомнилось любимое:

 

Лети, мой блистательный снеже,

Ко мне на свидание днесь…

Когда же ещё мы и где же

Обнимемся, если не здесь?

 

Чтоб мы никогда не жалели

В какой-нибудь жизни иной,

Что мы не смогли, не сумели

Обняться при жизни земной.

 

В той звёздной космической стуже

Нам встретиться вряд ли дадут…

Давай, мой сиятельный друже,

Покрепче обнимемся тут,

 

Где веток хмельное венчанье,

И небо в лиловом дыму…

И вечное наше молчанье

Да будет порукой тому!

 

- Сама сочинила? - восхищенно пробормотала Таня№94, удивляясь самой себе. Все-таки опылилась она на этой диковинной планете. Надо же! Казалось бы, чего необычного? Просто набор обыкновенных слов, но почему же так сладко защипало именно в том месте, где у землян расположено сердце — орган странный и совершенно непонятный. Зато свое строение Номер 94 знала совершенно точно, нечему там было щипать и томиться. А вот поди ж ты. Щиплет и томится. Номер 94 вздохнула, жалея себя.

 

- Стихи? - переспросила Галка. - Да нет, я сочинять не умею. Но люблю читать. Так куда идти? Веди нас Татьяна Сусанина.

 

- Сама иди, - Таня № 94 шумно засопела. - Я тебя здесь подожду. Третий этаж, квартира семь.

 

И Галка пошла, но на пороге обернулась. Раскинув руки, запрокинув голову, Таня неуклюже топталась и что-то бормотала. Галке даже послышалось, напарница читает те же самые стихи. Но, может, ей только показалось. И уже не оборачиваясь, она поспешила на третий этаж.

 

Дверь долго никто не открывал. Через несколько томительных минут послышались шаги и чей-то недовольный голос спросил, кого принесла нелегкая в столь поздний час. Сердце у Галки заколотилось, во рту мгновенно пересохло, но она справилась с волнением и ответ прозвучал достаточно уверенно:

 

- Это я, Сережка! Галя Абрамова. Помнишь? Твоя одноклассница.

 

Пауза. Человек за дверью открывать не торопился. Видимо, в глазок рассматривает, решила Галка, и отошла подальше, чтобы ему было удобней ее разглядывать. Хотя что ее бдительный одноклассник надеялся увидеть? Пионерский галстук и косички? Все-таки пятьдесят лет прошло, проскрипело.

 

- Чем докажешь? Может ты воровка на доверии. Попросишь воды попить, а сама пианино вынесешь.

 

Галка усмехнулась старой шутке. Ну что ж, по крайней мере, чувства юмора Сережка Павлов за эти годы не растерял.

 

- Сережа, я пришла попросить у тебя прощения, - она постаралась произнести эти слова как можно убедительнее.

 

Замок щелкнул, дверь распахнулась. Мужчина, стоявший на пороге, конечно постарел и поседел и встреть она его на улице — ни за что бы не узнала. Сразу видно, жизнь его не щадила. Так и ее, Галку, жизнь тоже не баловала. Что осталось от тоненькой мечтательной девочки с широко распахнутыми глазами? Да ничего не осталось. Все поизносилось, поистрепалось, тоже, наверное, не узнать. Разве что душа не постарела... Да дутики вот совсем новые. Она чувствовала себя не очень ловко под тяжелым изучающим взглядом бывшего одноклассника. А он вдруг вздохнул с облегчением, так показалось Галке, и скупая улыбка тронула его бесцветные губы.

 

- Заходи, Галя Абрамова. Вот сюрприз так сюрприз. Сейчас чайник поставлю.

 

Он, чуть ссутулившись, поторопился на кухню. Зашумела вода, хлопнула дверца холодильника.

 

- В комнату проходи, - крикнул он из кухни, - я тебя как дорогую гостью в комнате принимать буду.

 

Галка огляделась. Очень скромно, если не сказать бедно, но чистенько.

 

- Не надо в комнате, давай по-дружески на кухне. И, если не возражаешь, пусть Пуфик побегает, лапки разомнет.

 

- Пусть побегает! - крикнул хозяин из кухни.

 

Отпущенный на свободу Пуфик деловито обнюхивал углы, а Галка пошла на кухню помочь накрыть на стол.

 

Они сидели за столом, в фарфоровых чашках веселенькой расцветки остывал чай. Два человека, которых жизнь развела, казалось навсегда, и вдруг совершенно невероятным образом свела снова, сидели и молчали. И молчание это было совсем не легким, а напротив. Каждый понимал, что надо что-то сказать, но совершенно не понимал, что будет уместно вот в эту минуту. О чем говорить, если все уже было, целая жизнь за плечами, и ничего в ней не исправить, не изменить. Галка вздохнула и вдруг неожиданно для себя брякнула:

 

- Знаешь, а я совсем одна. Одна-одинешенька.

 

Сережка удивленно взглянул на нее и вдруг захохотал. Это было так неожиданно, что Галка растерялась. А он, схватившись руками за голову, ухохатывался. Галка оскорбилась. Совсем не такой реакции она ожидала. А Сережка, отсмеявшись, умоляюще сложил руки и,чуть задыхаясь, проговорил:

 

- Ради бога, не обижайся. Ты просто меня опередила. Я только собрался сказать, что совсем один я, один-одинешенек, а ты уже сказала сама.

 

Они переглянулись и рассмеялись с облегчением. И с этой минуты разговор покатился, как мячик под гору, легко и весело, перескакивая с одной темы на другую. Они вспоминали одноклассников и учителей, смешные и не очень истории из жизни. И только о самом важном, о том, что ей обязательно надо получить прощение, прежде чем она уйдет из жизни, его прощение за тот необъяснимый и дурацкий смех, - только об этом Галка не смогла сказать. А надо. Она вздохнула, глотнула холодного чаю для решимости и пробормотала, запинаясь:

 

- Ты прости меня, Сережа, за то, что я рассмеялась тогда... ну... когда ты на крылечке... ну... помнишь... ты поцеловал меня... а я, дyра, рассмеялась.

 

Каяться оказалось не так просто, как думалось. Слова словно отяжелели, каждое требовало усилий невероятных.

 

- Я не хотела смеяться... я не знаю, почему рассмеялась... наверное от волнения... Прости ты меня! Сними этот камень с моей души.

 

Она увидела, как удивленно взлетели седые брови ее одноклассника. Он был не просто удивлен. Он был потрясен.

 

- Ты из-за этого мучилась целую жизнь? - переспросил он недоверчиво.

 

Галка судорожно закивала. Опять накатили слезы.

 

- Глупая девчонка! Какая же ты глупая! Ты думала я обиделся? Да знаешь ли ты, что этот наш с тобой поцелуй — самое светлое, самое теплое мое воспоминание? Обиделся! Надо же такое удумать! Ты, Галка, смеялась, а я смотрел на тебя и думал, какая же ты красивая.

 

Он помолчал, словно мысленно вернулся в тот холодный январский день, на заветное крылечко.

 

- Ведь и женат был, и жену любил, да и других женщин тоже любил, а тебя забыть так и не смог. Я ведь искал тебя, но ты, наверное, ловко маскировалась.

 

Он усмехнулся.

 

- А все же, почему ты пришла просить прощения? Я что-то не понял.

 

И Галка решилась.

 

- Я, Сереженька, завтра умру. Не хочу уходить с камнем на душе. И Галка рассказала всю историю с гаданием от начала и до знакомства с Таней. Сергей слушал внимательно, не перебивал, только иногда неодобрительно хмурился.

 

- Так что, ты, дружок, прости меня, - завершила Галка свой рассказ, - да и пора честь знать. Таня там на улице совсем, наверное, замерзла. И еще: можно мне оставить у тебя Пуфика? Только в твои добрые руки и могу его отдать.

 

- Так, давай по порядку. Сначала позовем Таню. Чего ж женщину морозить-то? Сейчас с балкона крикнем, чтобы поднималась. Пошли оденемся, чай не лето на дворе. Вон как завьюжило.

 

Они вышли в прихожую, Сережка помог Галке надеть пальто, замотал шею своим пушистым необыкновенно мягким шарфом. Сжал ее ладони своими крепкими руками.

 

- Теперь по поводу Пуфика. Как, кстати, твое отчество?

 

- Ивановна, -удивленно ответила Галка.

 

- Так вот, дорогая Галина Ивановна, Галочка! Я готов взять в добрые руки не только Пуфика, а тебя. Ты что же себе думаешь? Я позволю тебе вот так вот уйти из моего дома куда-то умирать? Да за кого ты меня принимаешь? История твоя, конечно, очень, - он помялся, подбирая слово, - фантастическая. Но ты даже не надейся, что я позволю тебе уйти и тем более умереть. Даже не мечтай. Слишком долго я тебя ждал.

 

Он помолчал и легко коснулся твердыми горячими губами ее пылающей щеки.

 

- У нас еще будут счастливые дни. Пусть немного, но они будут. Ты верь мне.

 

Раздался тихий металлический щелчок. То ли на кухне, то ли в комнате. Галка не поняла. И ей показалось, кто-то совсем рядом вроде хихикнул. Но разбираться было некогда, да и не хотелось. Галка впервые за долгое время почувствовала себя счастливой. Счастливой и все.

 

Взявшись за руки, они вышли на балкон. В свете неярких фонарей плясали свой загадочный танец снежинки. Белое пушистое покрывало укрыло тротуар, окутало стынущие деревья. Но не было в этом снежном хороводе Тани. Она исчезла, не оставив даже следа на праздничной снежной скатерти. Напрасно Сергей и Галка звали Таню с балкона, искали ее на улице, обошли все подъезды. Никого. Словно и не было разбитной тетки в старой беличьей шубке, хлеставшей дешевый коньяк.

 

Из черного безмолвия ледяного пространства за поисками Сергея и Галки наблюдала Номер 94. Глядя, как они бредут через снежную круговерть от дома к дому, взявшись за руки, словно дети, Номер 94 вздохнула и сказала себе:

 

- Ну, что ж! По крайней мере развлеклась. А все-таки странные они, эти люди-человеки. Никогда мне к ним не привыкнуть. И она задумчиво негромко замурлыкала:

 

В той звёздной космической стуже

Нам встретиться вряд ли дадут…

Давай, мой сиятельный друже,

Покрепче обнимемся тут,

 

Где веток хмельное венчанье,

И небо в лиловом дыму…

И вечное наше молчанье

Да будет порукой тому!

 

Чушь, конечно, - вздохнула Номер 94, - но какая прекрасная чушь, какая прекрасная...

 

***

 

Ночь на 27 января в кардиологическом отделении городской больницы № 2 выдалась сложной. Дежурный врач Сергей Павлов так и не смог прилечь и поспать хотя бы часок. Под утро, когда он только-только прикорнул в ординаторской, его позвали в седьмую палату к пациентке с инсультом. Отчаянно зевая, он шел по длинному нескончаемому коридору, в который раз обещая себе завтра же написать заявление и свалить на пенсию. Ну, сколько можно! Ну не железный же он. Пора на отдых. Пора. В палате суетилась молоденькая медсестричка Танечка. Она чуть не плакала.

 

- Как же так, Сергей Сергеич, - запричитала она жалобно, - все же было хорошо и бабулечка уже шла на поправку. Я только на минуточку и вышла! Честное слово! А она уже не дышит. Как же так?

 

Павлов хмуро смотрел на мельтешащую сестричку. Понятно, что минутка растянулась на неопределенно долгое время. Но что ты с этой молодой дуpищей сделаешь! Пока это она опыта наберется, и наберется ли. Хотел было отчитать паpшивку: не бабулечка, а Галина Ивановна. Галина Ивановна Абрамова — он терпеть не мог панибратства и расхлябанности. Но только вздохнул и ничего не сказал.

 

- Когда она к нам поступила?

 

- Две недели назад.

 

- Две недели, - задумчиво повторил Сергей Сергеич и подошел к окну, за которым в черной ночи тихо падал снег большими, пушистыми хлопьями, похожими на парашютики... Легкая грусть, как дуновение ветерка всколыхнулась в его памяти и исчезла, какое-то смутное воспоминание, не понятно о чем, шелохнулось в его душе и растаяло.

 

- Галина Ивановна Абрамова, - снова повторил Сергей Сергеич, - да, Галина Ивановна... Что ж, отжила свое Галина Ивановна. Родственникам надо сообщить.

 

- Не было у нее никого, никто ее не навещал, - торопливо подсказала Танечка.

 

- Одна, говоришь, одинешенька? Ну-ну... Однако, надо работать...