Мое пригретое полуденной явью сознание отшептало на менгирах свое дезертирство, разжалобило полярные маки,

сотворило танец скворцов в оконных проемах заброшенной фабрики, выпуская из рваного облака златозубую осень.

Возращение – это обратный билет с бронью.

Многие годы я боролся за жизни своих знакомых, участвовал в делах, которые не приносили мне удовольствия,

устраивал свалку чувств там, где не следовало сорить. За закрытыми ставнями глаз догорал огонь, я возвращался в

холодную усталость, в беспросветное будущее, которое я восстанавливал по зеркалам памяти. Время, казавшееся в

миллиарды раз прочнее стали, проявило снисходительность к нервным волокнам моего детского приемника и вернуло

мне нитевидные токи жизней, растраченные на борьбу с холодом в заваленном тоннеле, где я и мой отец провели

последние часы своей жизни.

По впадинам вылизанных гор стекли глетчеры моей памяти, развеяв прах погребальных костров грубым телом

морены. Космические течения притягивали потенциал духа, взаимодействие энергий, искавших выход в замкнутых

пространствах земных центров, в фахверковых островах, которые исполняли функции богов мелкого ранга. Свет

убегавших галактик падал дождем на иридирующий триплекс научного храма, в заклятую духами мглу

сверхтехнологичной горошины.

Рубиновый лазер прошел через светочувствительные слои – фильтры Стихии Золота, где силы животного и человека

смешивались с магией божеств, и уперся в вязкий купол города, одиноко парившего в космосе. Отец появился в

сумеречной сфере подпруженной ледниками реки, в отфильтрованном шуме бурунов и игольчатых стражей. Ударная

волна сорвала с ее дна остроугольные глыбы, вскрыла трещины и провалы, и, найдя в моем сердце затерянный

островок, смыла красками снов преследовавшую меня реальность.

Над островными горошинами поднялось гриппозное тепло реакторной зоны. Река, покоренная мной на отцовской

спине, уносила на плотах истлевшие исходы чьих-то жизней. С терпевшей бедствие баржи в ядовитое небо сиганул

зараженный бешенством дворняга. Его лапы устали драться за кусок иллюзорного счастья и тянулись за большим

братом псом, следившим за групповыми ритуалами созданного им собачьего мира. Я, как и Шкипер, имел мало

общего с представителями своей стаи. Кружка термоса выкачивала энергию пространства, восстанавливая

равновесие с холодом эвакуационного модуля. Раскаченный маятник родительской судьбы толкал меня на опыты с

легковесными конструкциями любви, не давая мне осесть и пустить корни.

Я был магнетаром, на миллионы лет застрявшим в прорехе «растасканной материи» и разместившим в узле связи

«Великого Ничто» имаджинированное облако, походившее на планету. Лунная сомнамбула высасывала из

бессмертных земных теней квадриллионы чувственных импульсов, делая их ядром придуманного мной планетоида.

Связанные ауратрубками синеликие сестры выращивали в горячих льдах суккулент, поочередно целуя его в

вердепешевые губы. Дворовые мальчишки поднимались на океанской волне над корпусами плавучих островов, и,

предчувствуя тягостное воздействие приливного хвоста, превращались в световые шары и стряхивали на крыши

звездную пудру мистических видений.

Нестерпимая синева взорвала тусклый желток моего сознания, усиливая течения вольных ветров, макая мой

неосязаемый мир во тьму и свет, выманивая сидящие во мне желания. Город впустил меня в законсервированное

хранилище запахов весны. Гигантский дрон доставил пинг-понговый шар красного солнца и уронил его в южных

широтах планеты. Падая в вертикальный ствол шахты, я, как ребенок, следил из иллюминатора за огнями большого

города. На дне шахты вырос глаз с тройным веком, его хозяин растягивал меха и направлял гармонизирующие токи в

резонаторную камеру баяна. Выступившие на безмускульных лицах слезы текли по многоголосной вертикали эонов

космоса.

Капли дождя сливались в тоненькие ручейки и раскручивали ось, создавая плавное разрешение для диссонансов.

Поющие кристаллы планет резонировали с потоками Вселенной, с замершим эхом погибших галактик. Надо мной,

кружась, оживляла разрядами мертвое тело Марса Венера. Нецелованная луна воссоединилась и рассталась с

Юпитером, город задышал свежестью гор, ледников и водопадов. Я решил, что именно так проживу свой последний

день на Земле, встретив в объятиях соседей катастрофу планетарного масштаба.

Пытаясь повлиять на реальность, в которой небосвод был заполнен звездами моего семейства, я все больше сливался

с «Великим Ничто», возвращаясь в эпоху молодости моих родителей. Я создал магнитосферу молодой планеты из

оставленной мне в наследство харизмы отца, голубого огня человеческих возможностей, магнитных бурь и

углеродных маячков в межзвездных облаках, которые соединяли судьбы. Я отодвинул стоявшую в детской ель,

вытащил мать из разбитого кокона и понес ее по золотым перьям облаков в ночное полушарие планеты. В

отливавшей медью синеве проступили контуры моей души. Она была громоздким, примитивным компьютером,

вычислявшим составляющие простых эмоций и накладывавшим их на более сложные. Я застыл в околоплодных водах

молодого лета. До меня дошли стуки мускульного насоса влюбленной в меня девчонки из школьного лагеря. Я

вспомнил ее лицо, смягчавшее дух целой планеты.

Взошедшее солнце накалило зеркала излучателей. В огненном мареве проплыла Мадагаскарская комета.

Красивейшая бабочка планеты поднялась над кричащими передатчиками, прощаясь со мной в своем последнем

полете. Галактика моего детства отдалялась от меня так быстро, что мне было ее не догнать. Я сидел в темноте за

наряженной елью и впервые не боялся одиночества. Любовь, чувствовавшая мое смирение и тоску по ней, снова

текла по жидкому электролиту моего магистрального кровотока. Вихрь, который нес меня к ядру тоннеля, напомнил

мне снежную бурю, сражение с духами стихий. Сила, посадившая меня на трон вершителя судеб, обратила в прах

мое метеорное тело.

Уставший радиолокатор разрядил грозовые облака повзрослевшего неба Земли. Сверхкороткие лазерные импульсы

прошли через насыщенную влагой атмосферу и вызвали дождь на окруженных водой инзелбергах. Шкипер, почуяв

зверя, рванул по мелководью к поваленному на посеревший пляж истукану. В заболоченном, мутировавшем месте я

узнал районный центр, изборожденный гусеницами моего вездехода. «Четвертая стена», отделявшая меня от

собственных представлений, начала разрушаться. За шагающими деревьями мангрового леса прятался негроидный

альбинос.

Его голубые глаза выражали иррационализм экзистенциального кризиса. Это был мой отец. Он ожидал, когда

Эласмотерий протаранит плетень и сделает из него приманку для падальщиков. Рана пузырилась в отломках его

груди, как гейзеры на горизонте. Я парил над карстовыми колодцами и с осторожностью первооткрывателя наблюдал

за дыханием планеты. Мои легкие крылья жужжали как маленький самолет. Я исполнял ритмичный танец,

инспирированный силами космоса.