Бронюшка

Чужую беду - рукой разведу!

Русская поговорка.

 

Глава первая

 

Клавдия Васильевна ждала. Ждала, как и почти все женщины в

деревне, ждала мужа с войны, с Великой Отечественной. Да, мужа или

хотя бы

письмеца, весточки от него. Письма приходили и хоть не часто, но он

радовал её, что жив, здоров и бьёт фашистов, и, что Победа

обязательно будет.

Но вот и она долгожданная Победа, а он пишет, что велят ещё

послужить и доделать некоторые боевые дела. Прошёл месяц, второй,

третий, год,

второй год и только осенью третьего он, наконец, пишет: «Клава, милая

и доченька Риточка! Служба окончена. Скоро буду!» Последние две

недели

ожидания были, наверное, самые длинные. А вот и встреча его, такого

родного, живого, при двух ногах и двух руках!

Полетели счастливые денёчки и горяченькие ноченьки. Но в обычных

заботах дня как- то раз заметила она некоторую задумчивость его

мимолётную.

А! может это ей показалось?! Шли дни, недели, а задумчивость его

повторялась всё чаще и чаще пока не выросла до какой-то

растерянности и

нерешительности. Да, нерешительности у него, у её Бориса! Всегда

уверенного такого в словах и в делах, боевого настоящего орла

степного, как

пелось в популярной тогда песне. И женская душа почувствовала тогда

со всей болью, что в сердце мужа она не одна.

Не верилось! Не хотелось верить, но однажды в минуты сладострастного

забытья он прошептал: «Бронюшка, милая». Утром необычная

холодность

жены и её немой вопрос во взгляде, ожидающий и боящийся ответа, −

это всё говорило Борису, что жена догадалась.

Борис Юрин не был бы самим собой, если бы стал оправдываться и что

-то объяснять. Прямо и решительно он сказал, что, да, любит другую

женщину,

Брониславу, что они на фронте жили одной семьёй около года, и что он

думает привести её сюда, в деревню. Ничего не сказав и не спросив,

гордая

Клавдия Васильевна к концу дня, собрав личные вещи, и, забрав с собой

десятилетнюю Риточку, перешла жить в пустовавший дом её матери .

После недельных раздумий Борис Алексеевич принял решение и уехал

за своей любимой женщиной, и привез её, свою Бронюшку. А для дочки

Риточки началась непонятная жизнь в двух семьях. Детское сердечко

разрывалось между папой, долгожданным, и мамой, плачущей украдкой

по

ночам.

Давно было замечено, что во время войны дети взрослели быстро. Вот и

здесь Рита поняла, что здесь никто не виноват и, что надо смириться, но

душа

её бунтовала и продолжала задавать вопросы. Как же это так у

взрослых получается, что с одним человеком он не хотят жить вместе, а

за право

жить с другим они готовы бороться и борются, воюют?

Тут девочка подумала про Витьку Казакова из четвертого класса,

который ей нравился почему-то, и про то, как она со злостью показала

язык Юльке,

подружке, которая хотела, чтобы Витька взял её портфель, а он взял

портфель Риты, чтобы помочь нести до дома. Нет! своего Витьку она ни

за что

бы ни отдала Юльке, если бы они были взрослыми. И вот это маленькое

её открытие о чувствах людей взрослых, которое они называют

любовью,

позволило взглянуть на папу как-то по-другому, с пониманием, вернее

сказать, не строго осуждая.

Уловив эту перемену своей страдающей душой, Борис приободрился,

стал вести себя с дочкой естественно и ласково, как и было всегда до

войны.

Рита охотно рассказывала о своих школьных заботах, а однажды

рассказала папе, как вредная Юлька поделилась с Витей красивыми

сводилками.

Что такое «сводилки»? А это забава такая у детей того далёкого

времени по наклеиванию в своих тетрадях различных цветных картинок

с

изображением зверюшек, лошадок, петушков, цветочков и всего

прочего интересного для детской души. Эти картинки продавались на

плотной

полупрозрачной бумаге-пергаменте, и они размягчались, если

подержать их над горячим паром или даже сильно подышать. Потом

размягченные и

увлажненные они легко приклеивались на нужном месте в тетрадках.

Девочки особенно любили это занятие, у некоторых были целые

альбомы таких

картинок. В ближайшую же поездку в город отец привёз дочке

несколько листов таких сводилок.

А в другой раз Рита поделилась своей бедой – она порвала о гвоздь

свои резиновые сапожки. Боря поискал и нашел, кстати, на своём месте

пузырёк с

клеем для резины, оставленный ещё до войны, но сохранившийся под

надёжной пробкой. Нашлась и шкурка наждачная для подготовки

поверхностей,

а вместо спирта хорошо подошли остатки самогона. Вырезав из

голенища старого резинового сапога заплатку, отец быстренько и

сноровисто

починил сапожки, вспоминая между дел, как много пришлось ему

ставить таких вот заплаток на мотоциклетных шинах..

А однажды, ощущая, что доверие между ними растёт, отец спросил

дочку: «Хочешь узнать, как я познакомился с Бронюшкой?»

- Хочу, папа, хочу!

- Тогда слушай! но сначала я спрошу:

- Ты была ночью в лесу?

- Ночью в лесу? Нет, ведь там, наверно, очень страшно?

- Да, Риточка, в лесу и днём-то опасно, а ночью, да во вражеском лесу,

да на дороге, которая обязательно просматривается, страшно и опасно

тем

более. За каждым поворотом, у каждого мостика может ждать тебя

засада. Выйдут вдруг к тебе с автоматами двое: « Стой! Куда идешь?

Кто такая?»

И ты попалась, пропала. Понимаешь?!

- Да, папа, понимаю. Мне уже сейчас страшно стало.

- Так вот, однажды, августовской ночью, мы с ординарцем Колей, ночуя

в одной закарпатской деревушке, а их там хуторами зовут, слышим

тихий, но

настойчивый стук в окошко. Мы к окошку, я с пистолетом, Коля с

автоматом.

- Что надо?

- Русские, вставайте, утром на вас нападут. Готовьтесь!

Открыв дверь, мы впустили девушку лет двадцати, босую, в легком

одеянии, запыхавшуюся и усталую. Это была она, Бронислава,

прибежавшая из

соседнего, за шесть километров, хутора.

Мы быстро, без лишнего шума выкатили пулемёты на заранее

подготовленные места, заняли оборону и встретили бандитов так, что

им пришлось

отступить, понеся большие потери. Многих спасла тогда от смерти

Бронислава, а меня, пожалуй, в первую очередь. Позднее, после боя она

рассказала, что секрет о нападении она узнала от болтливой соседки,

которую навещал один бендеровец. Тот, захмелев, пробурчал, что

завтра

утром всем русским в вашем хуторе будет конец.

А сама она из семьи польских коммунистов, которые боролись против

фашистов. Отец её, Вацлав, был расстрелян немцами ещё в начале

войны.

Поэтому ненависть к врагам пересилила страх быть пойманной, и она

решилась на такой шаг. Возвращаться назад ей было нельзя, да она и

не

хотела, и осталась с нами до конца боёв. Обучилась на курсах радистов

и была при нашем батальоне радисткой. А за тот ночной рейд по

вражескому

ночному лесу она была награждена высшей солдатской наградой,

медалью «За отвагу».

- Ох, папа, какая она у т е б я смелая, твоя . . . Бронюшка, тихо

промолвила дочка. И вот это впервые выговоренное ею не без труда

слово

«Бронюшка» залило теплом благодарности сердце Бориса.

В этот же вечер Рита горячо и, сбиваясь, со всеми подробностями,

которые рисовались ей возбужденной детской фантазией, рассказала

эту историю

маме. Рассказала и, как бы оправдываясь за возникшую к Брониславе

симпатию, спросила свою мать, взяв её за руки, и, глядя в глаза:

- Мам! А ведь, правда, что она у него такая смелая?

Клавдия, глядя в чистые детские глаза, наполненные такой мольбой о

согласии, отвернулось со слезой в сторону, и с трудом медленно

выговорила:

- Правда!

Ужин в этот вечер прошел без обычной стрекотни Риты и материнских

поучений, молча. А затем Клавдия Васильевна, видимо, решившись на

что-то,

тоже также, взяв Риту за руку, сказала:

- А ты спроси, Риточка, в другой раз как он, твой отец забыл

про нас и стал . . . дружить с ней, с твоей такой смелой . . . и замолчала,

не

отыскав подходящего слова.

- Спрошу, мама, тихо сказала дочка, опустив глаза.

Но ни в первую , ни во вторую встречу Рита не могла это спросить.

Никак не выходил из её детской души такой большой взрослый вопрос. А

Клава тем

временем после каждой их встречи с отцом пытливо взглядывала на

Риту, но молчала.

И вот Риточка, этот смышлёный ребёнок, сообразила, наконец, как

надо спросить о таком не совсем понятном ей деле, сообразила и

сказала:

- Пап, а мама велела спросить тебя, когда ты начал дружить с

Броней, сразу после её подвига или нет?

Отец, понимая какую тяжелую ношу взвалили они, взрослые три

человека, на детские плечи, выделив ей роль посредника и невольного

судьи,

тяжело вздохнул и сказал:

- Давай выйдем на улицу, посидим на скамеечке.

Оделись, вышли, но холодный осенний ветер прогонял их назад и Борис

Алексеевич, вспомнил, что вчера они с Броней мылись в бане, и, значит,

она

должна быть ещё теплая. Так и оказалось. Добротная баня,

построенная перед самой войной, ещё сохраняла остатки тепла.

Устроились в

предбаннике на маленьких скамеечках друг против друга.

Было не холодно, полумрак от маленького окошка создавал уютность и

некоторую отдаленность от повседневности.

Помолчав немного, пока они свыкнутся с этой интимной в некотором

роде обстановкой, отец мысленно пока, сам себе, проговорил ответ:

- Рита, на вопрос мамы я через тебя отвечу ей, что не просто и не

сразу я стал дружить с Броней. Ведь я любил тогда вас , и поэтому о

других

как-то и не думалось. Бронислава, как только появилась в нашем

батальоне, сразу понравилась многим и молодым солдатам и офицерам

постарше.

Они старались оказать ей всякие услуги, заслужить внимание её.

Многие, кроме меня. Я строил отношения на официальной деловой

волне, а она,

отвергая внимание всех, ждала моего внимания, делала шаги к

сближению. Там, на линии фронта люди все друг перед другом как на

ладони, и наши

отношения эти происходили у всех на глазах и все ждали развязки. И

она наступила.

Из штаба батальона мне сказали, что Броня написала рапорт

командиру полка с просьбой перевести её в другой батальон. Мне стало

тревожно,

стало не по себе. Я уже стал привыкать к этому состоянию, что она

всегда рядом и всегда готова прийти на помощь, но как-то по

дружески, как

однополчанину. А у неё, оказывается, всё было гораздо серьёзнее.

Еле дождавшись вечера, я пришел в радиомашину, к Брониславе, и

вызвал её. Отошли в ближайший орешник и на мой вопрос об этой

новости она,

не глядя на меня, тихо ответила:

- Да, правда.

- Но почему?

Тут она отошла на два шага от меня, выпрямилась и почти прокричала

мне в лицо:

- И ты ещё спрашиваешь меня почему!? Ты что не видишь, что я с

первого дня прихода к вам люблю только тебя?

Только тебя, ты можешь это понять? Да, я знаю, что у тебя есть жена и

дочка. Знаю, но ничего не могу с собой поделать.

Эти три месяца были для меня сплошным ожиданием, сплошной мукой

веры и не веры в своё право на счастье с тобой.

Я сделал к ней шаг, и она упала в слезах ко мне на плечо.

Но произнеся мысленно все эти слова, отец понял, что не сможет

он их сказать дочке. А если бы даже и осмелился, то не поняла бы она

их, не

дано ей ещё такой маленькой, понимать такое. Поэтому, тяжело

вздохнув, и, взяв ладошку дочки в свою руку, он тихо произнёс:

- Нет, Риточка, не сразу и далеко не сразу стали мы дружить с Броней.

Три месяца она предлагала мне дружбу, но я не отзывался, и лишь

когда она

написала командиру полка рапорт и попросила перевести её в другой

батальон, я уступил, и сделал шаг навстречу. Нам выделили комнату при

штабе

батальона, и мы стали жить вместе.

- Пап, а ты её любишь?− спросила дочка после долгого молчания. Это

слово «любишь» удалось ей выговорить с видимой трудностью и Борис ,

заметив

это, вновь ощутил свою вину за такую неподъемную ношу для ребёнка,

что возложили они, три взрослых человека, на ребёнка.

- Люблю, дочка и вас с Клавой люблю, и не знаю, что мне делать, не

знаю. Думаю об этом и день, и ночь, и ничего не могу придумать. Опять

наступило долгое молчание, и затем дочка тихо спросила:

- Пап, я пойду домой, ладно?

- Иди, Риточка, иди, отпустил он дочку, а сам остался сидеть, обхватив

голову обеими руками.

Эта просьба к отцу была сказана тоном человека, уставшего от

переполняемых его чувств. Что-то большое, не тяжелое, а именно

большое, влилось

в душу ребёнка, и Рите инстинктивно захотелось шагнуть на волю, на

свежий воздух. Осенний холодный воздух, продувая пальтишко, заставил

обратить на себя внимание, сгруппироваться, и тем самым возвратил её

из того закарпатского леса в свою деревню, в текущую жизнь. По

дороге

домой она, хоть и шла медленно, не торопясь, всё же не смогла

успокоиться, и, войдя на крыльцо, устроилась посидеть в тихом уголке,

за дверью, на

скамейке для вёдер с водой.

Ветер стих и на душе у Риты тоже что-то стало успокаиваться. Стемнело

окончательно, мама вышла на крыльцо видимо искать её. Рита

окликнула

маму, и они вошли в избу. Клава, взглянув на дочку, обнаружила в ней

какую-то перемену. Это была углублённость, занятость своими мыслями,

и

материнская чуткость не позволила ей задавать вопросы дочке.

Поужинали молча.

Утром и в последующие дни Рита была особенно ласкова к матери, и не

упускала случая, чтобы как-то помочь ей в домашних делах. А Клавдия

горько

сожалела о сказанной тогда в горячке просьбе узнать у отца, как скоро

он их забыл. Сожалела, но не зря ведь есть поговорка « слово – не

воробей,

вылетит, не поймаешь».

Бронислава тоже заметила какое-то потепление в глазах Риты. В них

можно было без труда прочитать, что девочка хорошо понимает её.

А Борис Алексеевич, раскрыв душу свою перед дочкой и отпустив её

домой, вдруг открыл для себя, что кроме двух женщин, которых он

любил и

которым надеялся всё объяснить, кроме них есть ещё одна детская

чистая душонка, которая тоже хочет всем помочь. Это открытие и

озадачило и

обрадовало одновременно. И тогда майор Юрин, оценив по

командирски обстановку, стал деятельно искать решение этой задачки с

множеством

неизвестных. А мысли его тем временем кружились всё около одного и

того же вопроса: « Как же это всё у него получилось? Ведь он и сейчас

любит

свою Клавочку».

Возвратившись мысленно в ту ночь, когда Броня предупреждала их,

русских, об опасности, Борис вспомнил, что уже тогда он отметил, что

девушка

была хороша собой. Возбужденность смертельной опасностью,

испытанной только что, и горячее желание спасти своих по духу людей,

освещали

внутренним светом глаза и всю её ладную девичью фигуру. Мягкий

акцент, с которым она торопливо выговаривала русские слова, приятно

отзывался

в душе, оставлял след.

Наступившие после отражения нападения будничные дни боевой

работы отодвинули этот образ, заслонили его, но он оставался живым.

Из коротких

случайных разговоров он вскоре узнал, что в маленькой семье

Брониславы из отца, матери и их единственной дочки, Бронюшки,

всегда с симпатией

относились к Советскому Союзу. Не смогла официальная пропаганда

профашистского правительства Польши омрачить светлый образ страны,

собравшейся построить у себя, а затем и во всём мире коммунизм –

мечту всего человечества.

Броня была уверена, что в такой стране могли жить только люди

счастливые, сильные, с чистыми помыслами и доброй душой.

Встретившийся в её

жизни майор Юрин оказался именно таким человеком и он сразу

завладел сердцем девушки, завладел сам того не подозревая.

Чувство, овладевшее девушкой, было так велико, такие придавало

небывалые силы, что, думая о своём будущем, она не сомневалась ни

минуты в том,

что жена Бориса, если она по-настоящему его любит, то уступит его ей,

отойдёт в сторону, чтобы не мешать их великому счастью. Она,

конечно,

знала, что людям свойственно чувство, называемое ревностью, слышала

о нём, читала в книгах. И здесь я хочу сослаться на мнение

фронтовиков, что

там, на передовой, в состоянии смертельной опасности, всему на свете

есть своя мера – настоящая. Она состоит из двух слов – Жизнь и

Смерть. Они

являются главными и определяющими, а всё остальное является, как бы,

второстепенным, не важным или, во всяком случае, разрешимым при

наличии

доброй воли. А воля у Брони была и добрая и великая. Потому она и

решилась на такой смелый шаг.

 

Глава вторая

 

Осенью в деревне послевоенной поры второй страдой после уборки

хлебов была уборка картофеля. Картошка спасала от голода всю

страну, и

требовалось её много. Борис Алексеевич выполнял роль бригадира, а

Клавдия Васильевна, как работник бухгалтерии, проводила учет работ,

выписывала квитанции.

Принимая как-то такую квитанцию из рук Клавы, Борис задержал её

руку на мгновение. Рука была отнята у него, но не мгновенно, как от

ожога, а с

некоторой внешнему взгляду незаметной задержкой. В мгновение этой

задержки между ними как между заряженными полюсами напряжения

проскочила искорка ответного тепла, и, хотя Клава отдёрнула потом

решительно руку, Борис это тепло уловил. Видимо, так устроено у нас, у

людей,

что телесная осязательная память прячется где-то там внутри

человека, мы о ней ничего не подозреваем, но она затаилась и ждёт

своего часа.

Когда он наступил, то эта память командует действиями, минуя разум.

Мы говорим потом, что «это само как-то получилось». Так или иначе, но

в

сердце Бориса возродилась надежда, он воспрянул духом.

Выпавший первый снег с ветром проявил сразу все щели и прорехи в

стареньком доме родителей Клавдии Васильевны. Особенно много снега

намело

на переходе от сеней во двор. Клава через дочку передала просьбу

Борису, чтобы он провел ремонт, и, что она заплатит за работу, сколько

будет

нужно.

Отыскав на дворе кусок старого железа и немного рубероида, Борис,

провозившись с этой неудобной одному работой на верху, до вечера,

всё

аккуратно зашил. На столе его ожидали самовар и чашка горячего чая.

Возле неё лежали деньги за работу. Клава из второй половины избы не

вышла. Боря, выпив чай, приоткрыл дверь и со словами,- «Спасибо,

Клава» вышел. Вдогонку он услышал,- «Тебе спасибо».

Деньги остались на столе.

Клавдия Васильевна работала в правлении колхоза бухгалтером

или счетоводом, как говорили в деревне, а Броне давали разные

несложные

работы, да и то не часто, поэтому они практически не встречались.

Надо добавить при этом, что и не искали они встречи ни та, ни другая.

Два раза в неделю в деревню привозили хлеб из села. Давали по

буханке на человека. Хлеба обычно не хватало, и за ним всегда была

очередь.

Обычно за хлебом ходила Рита, но сегодня Клавдии Васильевне надо

было прикупить ещё кое-что, и она пошла в магазин сама. Только что

она заняла

очередь, как идёт ещё один покупатель, Бронислава.- Вы, последняя?

- Да.

- Я за Вами.

Пожав плечами, Клава, насколько можно было посторонилась от Брони.

Потом подошли ещё покупатели. Очередь продвигалась медленно, и это

тяготило обеих женщин особенно. Но вот Клава купила, что было

нужно, заплатила за свои две буханки и стала укладывать их в

популярную тогда

сетчатую сумку-авоську. Сетка, вынутая из пальто, (дело было зимой),

никак не расправлялась, крутясь в одной руке. Возникла заминка, и

Броня как

ближайшая, поддержала авоську, помогла уложить буханки. Обычные

при этом «спасибо» и «пожалуйста не прозвучали, но, подняв головы

после

удачно сделанного дела, женщины друг другу улыбнулись. Улыбнулись

впервые.

Это было крохотное дело, но оно было общим, а общие дела сближают.

Купив свои две буханки ( на себя и на Бориса) Бронислава догнала

Клаву у самой её калитки.

- Клавдия Васильевна, - обратилась она, впервые называя её имя -

посоветуйте как помочь Боре. Он во время заготовки дров простудился,

температурил два дня, а потом стал сильно кашлять, приступами, до

изнеможения, особенно по ночам. В этих словах прозвучали и боль за

близкого

человека, и отчаяние, и были они как последняя надежда.

Я нашла траву у вас на чердаке, какая была у мамы, когда она лечила

меня от простуды, сделала отвар, пою Борю по три столовых ложки как

можно

чаще, но не помогает.

При этом она задержала рукой дверку калитку, которую Клава

закрывала. Калитка открывалась наружу. Потянув дверь, Клава

встретила

решительное сопротивление Брони. Вторая попытка тоже ни к чему не

привела. Что делать? Не бороться же, в конце концов – кто сильнее? И

вот

через это упорное нежелание Брониславы - уходить без ответа,

пришло к Клаве и понимание, что Борис сильно страдает, и, что от этой

неумехи

ждать нечего, и, что надо помочь любимому человеку.

- Ладно, сказала Клавдия и, убрав руку с дверки, пошла в дом.

Броня озадаченно закрыла дверку, не понимая, что означает в

данном случае это ёмкое русское слово «ладно». Всё зависит от

интонации. А она

может означать и «ладно подумаю», и « ладно - отстань», и «ладно -

помогу». Броня решила, что, скорее всего, это было согласие помочь.

Вечером Рита принесла от матери банку малинового варенья и

рецепт, написанный детской рукой на тетрадном листке:

1. Принять две таблетки аспирина.

2. 250 грамм водки смешать со ста граммами малинового варенья.

3. Нагреть до горячего состояния и всё выпить .

4. Укрыться как можно теплее в постели и лежать или спать не менее

трёх часов. Простыни от пота должны стать влажными.

Внизу рецепта уже взрослым почерком было дописано: «Да, смотри, не

давай ему раскрываться, укрывай ».

С благодарность и твёрдой надеждой всё было сделано как в

рецепте.

Наутро Борис почувствовал себя обновленным и здоровеньким. На

вопрос Риты, пришедшей на следующий день, о самочувствии папы

Бронислава

ответила:

- Скажи Клавдии Васильевне большое спасибо от папы, а от меня

особенное. Запомнила? - особенное! И, что я не знаю, как её ещё

отблагодарить.

- Запомнила, так всё и скажу, - ответила радостно девочка и побежала

домой.

Здесь я как человек, испытавший неоднократно этот безотказный, но

рискованный метод под названием «тепловой удар», хочу

предостеречь, что

он даёт большую нагрузку на сердце, и этого не надо забывать. Но

Борис никогда на сердце не жаловался, и Клава это знала.

Зима подходила к концу, появились сосульки на крышах, так

заманчиво висящие и падающие, что бы их пососали. Рита, зная, что

делать этого

нельзя, не устояла от искушения и, идя из школы, лизала их почти всю

дорогу. Утром у неё заболело горло. Догадываясь в чем дело, Рита

терпела, и

матери ничего не сказала. А на следующий день Рита из школы не

пришла. Школа у них располагалась в селе, до которого было четыре

километра. В

селе была своя больница. Через почтальона Клаве передали, что у Риты

ангина и её положили в больницу. Что тут скажешь?! Мало кому

удавалось

избежать этого соблазна в детстве – пососать сосульку.

К лечению приступили своевременно и вскоре Клавдии Васильевне ,

при очередном посещении, сказали, что завтра Риту можно будет

забрать на

долечивание в домашних условиях, но лучше бы за ней приехать на

лошади, чтобы она не надышалась при ходьбе холодного воздуха. Так и

было

сделано, за дочкой приехали и Борис ,и Клава.

Когда Рита увидела их двоих вместе, она от радости вскочила на

кровати, отец и мать её подхватили , и все трое , обнявшись долго

стояли

молча. И вдруг, Рита уткнулась в подушку и расплакалась, сама не зная

от чего. Она плакала навзрыд, а Борис и Клавдия тоже стояли со

слезами на

глазах и ни слова не могли вымолвить.

Возвращались в деревню трое близких, счастливых людей.

Жизнь пошла своим чередом. Борис, бригадир, с утра и частенько

до самого вечера на работе, с перерывом на обед и часовой отдых,

Клавдия

Васильевна в конторе колхоза, Рита в школе или с подружками, а Броня

в основном дома, с домашним хозяйством управляется.

Выросшая в небольшой хуторской семье из трёх человек

Бронислава знала и умела делать почти всю деревенскую работу.

Наносить воды из

колодца, истопить печь, сварить обед, приготовить еду скотине и

накормить напоить её, постирать, починить одежду и так далее, и так

далее. Всё

это делала быстро, сноровисто и с каким-то задором. А вечерами было у

неё два любимых дела – вышивание или книжки. Любопытные соседки,

прибегающие то за соль., то за спичками с некоторым удивлением

отмечали порядок в доме и уют. Особенно им нравились развешанные

на стенах

избы вышивки, выполненные новым для деревни способом – гладью.

Рита всё чаще, после того как выучит уроки, убегала к отцу. Мать

не возражала, не обижалась. А однажды Рита принесла её два красивых

пано,

вышитых разноцветной гладью.

- Это наша Бронюшка вышивала, − с явным удовольствием доложила

она. Много раз слышанное от отца это слово «Бронюшка» сама Рита

произносила его редко, произносила с трудом. А сейчас произнесла с

добавлением слова «наша». И, странное дело, слыша эти слова,

Клавдия

Васильевна не ощутила в себе ни протеста, ни осуждения, а скорее

наоборот - согласие.

-Да. . . ! - Промолвила она, неподдельно радуясь и восхищаясь красотой

букета, изображенного с безупречной аккуратностью.

- Она обещала и меня научить, так вышивать. Будешь меня отпускать?

- Только после выученных на пятерку уроков.

- Конечно, мамочка, конечно,− запрыгала радостно Риточка.

Но обучение пошло не так легко и быстро, как думала девчонка,

непоседа по натуре. Трудно было приучать себя к кропотливому труду.

Уроки

всё усложнялись, и однажды Броня сказала, что на завтра планируется

большое задание по освоению нового приёма вышивания -

«внакладку» и

что пусть она попросит разрешения у матери заночевать у них, если

дело не пойдёт так быстро.

Клавдия Васильевна этой просьбе удивилась, но возражать не

стала. Уходя, Рита попросила мать дверь на крючок не закрывать на

всякий

случай. Вдруг ей не понравится, тогда Броня отведёт её до дома, она

обещала это сделать.

- Ладно! Иди уж, ученица, - ответила Клава, и дверь закрывать не

стала.

Но всё у Риты получилось хорошо. Когда новый способ вышивки

«внакладку» был освоен и стежки у Риты стали ложиться ровненько и

нужной

длины, стали ложиться спать. Бронюшка распорядилась, что отец ляжет

спать на кушетке, на кухне, а она будет спать с Ритой. Борис сначала

возражал и не соглашался, но затем неожиданно согласился и ушел на

кухню.

Широкая родительская кровать с пуховой периной была для Риты

всегда запретной, а тут такая возможность! Кому выпадало такое

удовольствие

спать на настоящей пуховой перине, да ещё из гусиного упругого пуха,

он согласится, что слово «невесомость» в этом случае очень к месту. Но

Рите

вначале было как-то неловко, и стеснительно лежать рядом с другим

человеком, который не мама. Она лежала молча, не шелохнувшись.

Понимая это,

Броня не торопила события, и лишь когда Риточка, объятая мягким

пуховым блаженством, стала засыпать, она, приобняв её, придвинула к

себе со

словами

- Иди ко мне, Риточка, будешь мне как будто дочка. Рита не возражала

и прильнула к такой смелой и отважной к их Бронюшке. Утром все

втроём

позавтракали весело и с шутками, и Рита ушла в школу.

 

Глава третья

 

Поколение Риты Юриной стало в истории страны последним,

завершающим переход большинства населения от жизни сельской к

жизни городской.

Выросшие в деревенских семьях, они шагнули в свою индустриальную

действительность, и, создавая её, сохранили в душах своих светлые

образы счастливого деревенского детства. Вспомним некрасовское «

обаянье поэзии детства» из стихотворения «Крестьянские дети».

Для девочек это − возможность уединиться со своими куклами и

игрушками где-то во дворах, садах, и особенно на чердаках и пожить

там в своём мирке, конечно, справедливом и, конечно, счастливом.

Мальчишек же увлекала широта пространства вокруг с полной

свободой, чтобы проявить свою силу, смекалку, и умение на озёрах и

речках при рыбалке, катаясь на лодках, а также в лугах, собирая ягоды.

Гоняя лошадей «в ночное» как в одноименном тургеневском рассказе,

можно было выяснять, кто лучше скачет на конях верхом, без всяких

сёдел.

Их дети, выросшие в атмосфере этого, повторюсь, «обаянья поэзии

детства» ещё с удовольствием и интересом приезжали на лето к

бабушкам и дедушкам, но внуки воспринимали это уже как

заграничную экзотику, не примеряя и не принимая её всерьёз.

В конце шестидесятых прошлого столетия кому-то в руководстве страны

пришла в голову идея наделить всех желающих горожан участками

земли площадью шесть соток для выращивания фруктов и овощей. Это

решение Политбюро ЦК КПСС удовлетворило тягу к земле среди

инженеров, педагогов, врачей и других специалистов, выросших в

деревне, сделало их стол богатым и разнообразным и позволило

проявить творчество и вдохновенный труд не только для общества, но

и для своих семей. Как сейчас говорят − три в одном.

А Владимир Мегрэ в своей серии книг «Звенящие кедры России»

утверждает, что это обращение с любовью к земле, это вдохновенное

движение десятков миллионов увлеченных людей на одной шестой

части планеты Земля успокоило и насытило на время её страдающую

душу.

Рите Юриной кроме обычных для девочек дел нравилось ещё ходить с

мальчишками на рыбалку. Ловили удочками, на червяка, в речках и

прудах, а чаще всего в Речном затоне. В нём у Риты были уже свои

примеченные местечки, в которых хорошо клюёт. Она сама бесстрашно

насаживала червяка на крючок и, как Генка Степанычев, авторитет

деревенский во всех ребячьих делах, трижды поплевав на червяка,

ловко, без лишнего шума забрасывала удочку.

Всё примечая и замечая, что происходит в природе, она женской

натурой или ещё по какому-то наитию угадывала, где будет клевать, а

если не клевало сразу, то терпеливо ждала. Мальчишки они ведь все

верхогляды, торопыги. Не клюёт – пошли на другое место, на третье, и

всё без толку. И она дожидалась своего часа.

Ах, какая-же это радость, тащить туго натянутой леской

сопротивляющуюся рыбку, тащить, опасаясь, что сорвётся с крючка. И

вот она уже трепыхается перед тобой, ты хватаешь её и с некоторой

долей злорадного торжества снимаешь с крючка, и бросаешь в

ведёрко.

Клавдия Васильевна, не одобряя это мальчишеское занятие, ворчала:

- Опять на рыбалку что ли? Хлеб, гляжу, отрезаешь, сапоги надела. Не

пойдёшь!

- Ну, мамочка, отпусти на вечерний клёв! Видишь, как ветер затих! Вон

Борька с Шуркой Тебекины пошли уже огородами на реку. Ну, отпусти,

пожалуйста, мамочка, − говорила в этих случаях Рита умоляющим

голосом и вставала на колени, а сомкнутые ладони рук вознося кверху.

Клава, глядя на уморительную эту сцену, не могла сдержать улыбку, но

как можно более строгим голосом наказывала:

- Ладно, уж! Иди, только смотри, не свались в воду, к своим рыбам. Вода-

то, поди, уж холодная?

- Нет, мамочка. Вода очень тёплая, как парное молоко, − отвечала

радостно Риточка, хотя на календаре был давно уж сентябрь.

А еще она любила вместе с девчонками и мальчишками ходить на

заливные луга, где после схода воды вырастал дикий лук. Набрав

полные горсти лука, они поедали его в огромных количествах, вприкуску

с хлебом или варёной картошкой. А поиски земляники в оврагах и на

горе Городине? А купание на озере Шарьма? А походы за орехами в

неблизкий лес Рябинки?

Но не сбывшейся мечтой для Риты осталось желание сгонять лошадей в

«в ночное». Был ещё в то время в молодых колхозах рачительный

подход к делу, и чтобы сзкономить на кормах, лошадей выгоняли на

ночь на луга, чтобы там покормить их травой. Ровесники Риты,

мальчишки, радостно делали это, скача верхом на своих Ренках,

Казбеках, Буянах, а потом сидели у костра, пекли картошку в углях.

Самые первые колхозы создавались на базе одной деревни и были

небольшими. А в деревне все люди друг у друга на виду, каждый видит,

как трудится его напарник, и всё, что наработали сообща, тоже под

общим неравнодушным надзором. Так к у моего друга, Витьки Рязанова,

отца отстранили от должности заведующего фермой, когда

обнаружили в его рабочем столе бутерброд с маслом, приготовленный

для сынишки. И ещё один яркий пример: Дядю Петю, брата моего отца,

работавшего конюхом, упрекали, что лошадке под кличкой Буян он

всегда бросает лишнюю порцию корма. А дело было в том, что с ним, со

своим Буяном он вступал в колхоз, внося её в качестве вступительного

пая.

Потом, после нескольких укрупнений колхозов, когда в них насчитывали

по десятку деревень, мотивация к хорошему труду ослабела, всем

стало всё равно, и это явилось одной из причин гибели колхозов как

таковых.

Многое есть, что вспомнить этому поколению, но пора вернуться к

нашим героям, и конкретно, к Клавдии Васильевне

 

Не закрывая в тот раз дверь на крючок, как просила её дочка, Клава

подумала:

- А сама ли Ритка придумала про крючок? Не подсказал ли ей кто из

взрослых? И эта мысль, летучая, лишила её сна. Как ни старалась она

уснуть,

ничего не получалось. А ещё вспомнился эпизод, как при поездке в

больницу, к Рите, лошадь, вдруг, испугавшись чего-то, резко дёрнула

сани. Она,

сидевшая впереди с вожжами в руках, смеясь упала на спину, а Борис,

тоже со смехом упал на неё с горячими поцелуями. Сопротивляться было

тяжело, да и не очень хотелось, и она ответила ему, обхватив

полушубок, и сдвинув с головы шапку.

Итак, она ворочалась, пытаясь согреться и уснуть и, наконец-то вроде

уснула, как слышит шаги на крыльце. Шаги не детские! Кто это? Может

вор?

Но тут знакомое и родное кхыканье, негромкое, успокоило её.

Успокоило и встревожило новой волной, волной сомнений, ожидания

и снова сомнений. Но сомнения в таких случаях живут до первого

касания, а затем возникает или протест или согласие. Протеста у Клавы

не было.

Проснулась Клава одна и с недоумением подумала, что может это всё ей

приснилось, может, ничего и не было. Но почему же так легко на душе?

Как будто кто-то явился и унёс с души тяжесть неотступную. Да, да!

унёс! В этом сомнения не было, но кто? Не демон же лермонтовский. Не

демон?! А почему не он? Именно демон, похожий на Бориса.

Улыбнувшись этому загадочному образу, довольная собой и всем миром,

Клава в мыслях своих уже не называла его иначе как «мой демон». И

приходы-прилёты повторялись. Риточка оправдывалась перед матерью,

что Бронюшка стала очень строгой и требовательной, и поэтому ей

опять приходится оставаться у неё ночевать.

 

А время шло своим чередом.

Приехавшая в страну-победительницу, в счастливую страну, одолевшую

мировое Зло – фашизм, Бронислава была полна светлых мечтание и

добрых надежд. В неизбежном общении деревенской жизни она

обращалась ко всем с улыбкой и готовностью, если потребуется,

помочь. Вся её распахнутая душа говорила, что она - своя, такая же как

все, и, что своей любовью она убережет Бориса. А к Риточке в ней

проснулось чувство, похожее на материнское.

Однако в ответ она получала в лучшем случае вежливость и только.

Женщины держали её на расстоянии и в свой круг общения не

впускали. А с некоторой поры Бронислава заметила, что, выдавая ей

товар в магазине, продавщица не подаёт его ей в руки, не пододвигает

к ней по прилавку, а оставляет на своей стороне с кивком, означающим

- бери! Посмотрев, как она подаёт другим покупателям, Броня поняла,

что это не случайно, а умышленно. Мелочь вроде, но мелочь обидная.

И ещё одно наблюдение сделала она – при появлении её женщины

разговор прекращали.., и возобновляли, когда Бронислава уходила.

Несколько раз были случаи, когда утром, у колодца, если была очередь,

то её отодвигали в очереди со словами: «А ты, подождёшь!»

Обо всём этом она рассказывала , жаловалась Борису, но что он мог

поделать? И он просил её потерпеть ещё немного и уверял, что скоро

женщины привыкнут, и смирятся.

 

Зима перешла в весну, весна подходила к

лету, и однажды Броня, подходя к колодцу за водой, но, ещё не

показываясь из-

за угла клуба, услышала громкие голоса спора, услышала и своё имя

«Бронька». Она остановилась, невольно подслушивая.

Да, я бы убила её, эту самозванку, посмевшую явиться к живой

жене мужа. Удивляюсь, как это только Клавочка не побила её, не

выцарапала

глаза, не выдрала волосы! Мы, бабы, день и ночь думаем о них, о своих

защитниках, молим Бога, чтобы остались они живыми, готовы принять их

и

искалеченными, ухаживать за ними, лелеять их. Так ведь, бабоньки?! А

тут вот: «На!- тебе, - и Зинка обидно показала своей собеседнице

фигу, -

теперь я его жена! Я видите ли его полюбила! Да знает ли она, эта

сучка, что такое любовь! Паскуда этакая.

- Ну, Зинка, ты уж это слишком. Чувства у неё, судя по всему

настоящие, сильные, если решилась на такой шаг. Ведь она не могла не

знать про

ревность, не ребёнок же? Знала наверняка, но всё-таки решилась, -

ответила ей Валентина Ивановна, учительница, уважаемый в деревне

человек.

- Ах, чувства! – не унималась Зинка. Да у меня, вдовы

двадцатисемилетней, такие порой чувства ночью, что хоть простыни

рви.

- Да угомонись ты, замолчи, злыдня – осадила её Валентина

Ивановна.

- ,Да, - вступила в разговор третья женщина, Екатерина

Семеновна, которою все в деревне зовут Катенькой, видно за

улыбчивость и мягкий ,

чуть напевный говорок. Вы обратите внимание, - продолжила Катенька,

- как она на Бориса смотрит! Вся в ожидании в тревоге за него, в

готовности

прийти на помощь, да ещё много чего есть в этом взгляде. Богатая она

душой, так скажу я вам. Согласитесь - детскую душу не обманешь, а

ведь

Риточка как-то сразу её приняла, не отвергла!

Тут они увидели Владимира Степановича, председателя колхоза, и

говорят:

- Владимир Степанович! Мы вот тут спорим про Брониславу, думаем как

быть с ней, с этой женщиной, что приехала к Борису Алексеевичу. Вы у

нас

начальство, власть деревенская, подскажите как нам быть.

- Ну, допустим я вам начальство только в делах колхозных, а в делах

личных я такой же рядовой гражданин, как и вы. Пусть они решают

сами свои

личные дела, я им – не указчик.

- Но Ваше личное мнение, каково? - не отставали женщины.

- Ну, если личное, то я рассуждаю так: государство крепко, когда семьи

в нём крепкие. И разбивать семью, тем более с ребёнком это нехорошо,

это

нам ни к чему. А вы уж глядите сами, это ваши, бабьи дела.

- Вот видите! - подхватила Зинка. Я говорила, я же говорила! Ну,

теперь мы не дадим нашу Клавочку в обиду. Держись, самозванка!

- Да, отстань ты, трещотка,− остановила её Валентина Ивановна.

Не всё это так просто,- добавила она и вздохнула. Ну, дай Бог всё как-

то

уладится. Как же им всем троим тяжко!

На том и разошлись . А Бронислава, ушла за угол, чтобы не встретиться с

ними. Принеся воды, она сказала:

- Всё, Боря, я уезжаю. Так будет лучше для всех нас.

Я решила. Помоги собрать чемодан.

Борис Алексеевич подошел к ней, взял за локотки и, с тревогой

глядя в глаза, спросил:

- Что с тобой? Что случилось, Бронюшка?

- Я сегодня невольно подслушала разговор женщин у колодца. Они

спорили, почти ругались и я услышала своё имя «Бронька». Я

остановилась за

углом клуба и поняла, что они знают всё о наших отношениях. Слав Богу

пока не упоминалась Риточка. А так , они уже обо всём догадались.

Догадались о твоих ночных походах к Клаве, которые ты делаешь вроде

в тайне от меня и о которых я, как бы не знаю, хотя такое утаить

невозможно

среди близких людей. Пока это у них на уровне догадок, но после этого

Зинкиного крика «Держись самозванка» будут и доказательства. И что

мы

скажем Риточке, этому человечку с чистой душой? Что, да, мы три

самых близких взрослых человека - обманщики!? Молчишь?! Вот и я

тоже буду

молчать, и сгорать от стыда, если меня спросит Рита. Нет, Боренька, мне

надо уезжать и как можно скорее.

И ещё одно про Риту тоже. Ты знаешь, конечно, какими жестокими

бывают дети, и если до них дойдёт правда, то они заклюют Риточку.

Заклюют как

белую ворону. И это всё по моей вине. Нет! нет! и тысячу раз нет!

дорогой мой и любимый Борисочка, - закончила она свой монолог и, как

тогда в

Закарпатье, упала в его объятья.

- Да, Бронюшка, ты права, ты права во всём, - сказал он, отпуская из

долгих крепких объятий.

Они разошлись, присели и долго молчали. Сказано и решено было всё.

Потом Боря тихо промолвил: «Я попрошу дядю Ваню Казакова, и он

завтра

проводит тебя на лошади до города.Один.Хорошо?

- Конечно, конечно. Долгие проводы – лишние слёзы. Так вы, русские,

говорите?

- Конечно так, умница ты моя, - и он уже по-дружески, с улыбкой

брата, приобнял свою Бронюшку. Она со вздохом облегчения и тоже

дружески

прильнула к нему.

На следующий день дядя Ваня Казаков проводил её до города, до

поезда.К вечеру Иван Михайлович возвратился и доложил Борису

Алексеевичу, что « отвёз, посадил, помахал ручкой» и что всё хорошо,

вот только Бронислава всю дорогу плакала, утирая украдкой слёзы.

А наутро Борис проснувшись, вдруг ощутил в себе, что он не может

сейчас ни пойти к Клавочке, ни пригласить её к себе. Не может.

Появилось чувство неловкости и стыда перед Клавдией Васильевной и

дочкой Ритой. Это было неожиданно и неприятно, но это было и не

слабело, не отпускало. Хорошо ещё, что наступил сенокос..

В колхозах того времени это было время заготовки сена на зиму.

Участок, выделенный для этого находился в пяти шести километрах от

деревни, да ещё и на другой стороне судоходной реки, поэтому

выезжали в луга с временным житьём в шалашах. Выезжали всем

трудовым людом, за исключением бухгалтерии. Время это называется в

деревнях луговой порой, и с ним у детей и, особенно у мальчишек,

связаны самые светлые воспоминания.

Но и среди взрослых ощущалось какое-то приподнятое настроение,

направленное, впрочем, не на отдых, а на хорошую работу. Можно

сказать, не боясь высокого слова, что это было похоже на

предвкушение праздника труда. Женщины обязательно шили к этому

времени новые сарафаны и платья из ситца, и мужчины тоже старались

выглядеть перед ними и друг перед другом не абы как. Наблюдалось

меж них негласное соперничество в том, кто ловчее и ладнее может

делать мужскую работу - косить траву, насадить косу на черенок,

вставить в грабли зуб выломанный и так далее.

Это проживание под открытым небом, на воле, как говорится, вне

привычных стен само по себе освежает душу. Думаю, что рыбаки и

охотники полностью со мной согласятся. А тут ещё и труд на общее

благо на виду у всех.

Вот эта благостная пора, наступившая очень кстати, и помогала Борису

перейти духовно из одного состояния в другое – из состояния

осуждаемого людьми хоть и не гласно, хоть «про себя», человека в

состояние семьянина достойного уважения. Образно говоря, он

возвращался к себе.

Работа и житьё на свежем воздухе пробуждали не только дремавшие

духовные силы, но и здоровый аппетит. И хоть повар-фронтовик, дядя

Лёня Каказаков, виртуозно управляя огнём костра под чугунным

пятиведёрным котлом, готовил вкусные супы и каши, присланное из дома

съестное было всегда не лишним.

Обычно это поручалось детям десяти, двенадцати лет и Рита с

удовольствием выполняла эту важную миссию. Через день она

приносила от матери две бутылки молока под пробкой из газеты или

тетрадного листа, пять, шесть картофелин, варёных, с солеными

прошлогодними огурцами, иногда два, три яичка. Обычно это

выкладывалось из корзинки под весёлое её щебетание о своих делах

детских, а сегодня она впервые добавила важным голосом:

- А ещё мама велела передать тебе привет. Так и сказала, − передай

отцу привет от меня. Эти простые слова согрели страдающую душу

Бориса.

 

PS.

Одна из первых читательниц спросила:

- А что было дальше?

Отвечаю ей и всем будущим читателям, если таковые найдутся, что

дальше был трудный путь Бориса к измученному сердцу Клавдии, а

затем жизнь по поговорке «Кто старое помянет, тому глаз - вон, а кто

забудет, тому - оба». Но, как говорится , это уже другая история.

 

Константин Евдокимов

15 июня 2023 года.