- Нет-нет! Море должно быть обязательно! Ну, вспомни. Полдень, солнце, белый песок.... Да! И шиповник! Тогда цвел шиповник! Лешик с видимым усилием вырывается из мягких объятий уютного кожаного кресла и устремляется к окну. Он украдкой оглядывается на меня — заметила ли я, как он потирает поясницу, пытаясь выпрямиться и выглядеть вполне молодцевато. Я притворяюсь, что ничего не вижу. Ничего. Ни его лысины, стыдливо отсвечивающей в венчике седых кудряшек, ни его пузца, обтянутого домашним, застиранным свитерком, Я делаю вид, что пейзаж за окном — унылый городской дворик в грязных лужицах дождя — куда более интересен мне, чем Лешиков радикулит. Мы с Лешиком встречаемся так давно, что можно сказать практически женаты. Сколько же прошло лет? Да целая жизнь! Протащилась унылой чередой похожих друг на друга, как дни сурка, рабочих будней и таких же унылых одиноких праздников. Конечно, все эти годы Лешик был рядом. Почти рядом. Но ведь почти — не считается. Хотела ли я, чтобы он женился на мне? Еще как хотела! Но не настаивала. У Лешика двое детей, а теперь уже и внуки. Как же я могла оставить детей без отца! Но и оставить Лешика я тоже не могла. Боялась! Панически боялась одиночества. А со временем как-то все перегорело, утряслось. И Лешик приходил ко мне, как поезд, по расписанию — два раза в неделю. Уж что он там врал Ирке — не знаю. Ирка — это жена моего как бы любимого мужчины. Месяц назад Ирка наконец-то выставила Лешика за дверь их четырехкомнатной квартиры в центре города. Нет, не думайте ничего такого — Лешик не переехал ко мне. Лешик переехал на дачу. Его уход из семьи ничего не изменил в наших отношениях. Расписание наших встреч осталось прежним. Я уже привыкла к нашему тройственному союзу, который так и не получилось разорвать за все эти долгие годы. Я понимаю, зачем эту уродливую геометрию терпела Ирка: она рожала детей, растила их. Но зачем этот треугольник терпела я? Когда мне только-только стукнуло тридцать, меня бросил муж. Наш разрыв я пережила, как вселенскую катастрофу. Мне казалось, все в моей жизни кончено. Впереди постыдное одиночество с клеймом «брошенки» и конечно же одинокая бесприютная старость. Глупость, конечно. Помню, в голове все время крутился навязчивый мотив подзабытой песенки: «Поздно! Мне любить тебя поздно! Ты уходишь, как поезд! Поезд! Поезд!» Я так зримо представляла себе желто-голубые вагончики этого уходящего поезда с поэтическим названием «Янтарь». Такого нарядного, такого праздничного. Однажды он увез моего неверного мужа. Фирменный поезд «Москва -Калининград», отбывающий к янтарному морю с Белорусского вокзала без семи минут восемь. Все поезда ушли. Так я думала тогда. Мне бы взять паузу и переждать, переосмыслить перемены в своей жизни, я же принялась лихорадочно искать, с кем построить новые отношения, лишь бы не оставаться одной. Теперь, с высоты своих пятидесяти с хвостиком, я снисходительно улыбаюсь той наивной тридцатилетней дурочке. Тогда стремление во что бы то ни стало ухватить за хвост жар-птицу, наладить новую, непременно прекрасную жизнь, потому что я еще ого-го! - бурлило во мне, кипело, Но это была энергия отчаяния. В тот год в июне меня все тем же ветром безумия и тоски занесло на Балтику, в поселок Янтарный, в маленький отель с музыкальным названием «Беккер». Я все еще пыталась догнать тот, умчавшийся от меня, поезд. И когда без семи минут восемь фирменные вагоны «Янтаря» медленно тронулись, увозя меня к морю, я почему-то уверилась, что обязательно встречу бывшего мужа и докажу ему, как я счастлива без него. Мы встретимся на берегу янтарного моря. Я, загорелая, стройная, помолодевшая и похорошевшая буду идти с прекрасным смуглым незнакомцем, а-ля Бельмондо, которого непременно встречу на побережье. А бывший муж, постаревший, растолстевший, будет печально тащиться за нами со своей старой злобной бабой, на которую он меня променял. Всю дорогу до Калининграда я с удовольствием крутила это кино в своем воспаленном воображении. Конечно, бывшего мужа я не встретила, как, впрочем, и Бельмондо, но в моей жизни появился Лешик. Он приехал в командировку, а я целыми днями в неприкаянном одиночестве бродила по берегу холодного, совсем не летнего моря, от нечего делать насобирала целую горсть янтаря и совершенно не знала, что мне делать с этими застывшими кусочками солнца и с моей несбывшейся мечтой доказать и показать. В тот день неласковое балтийское солнце наконец-то расщедрилось на тепло. Небо сияло яркой, праздничной синевой, море сияло небом, сливаясь с ним в экстазе где-то у горизонта. Я спрятала легкую курточку в фирменный рюкзачок, сбросила босоножки, и, наслаждаясь непривычным теплом, бездумно шла берегом, загребая белоснежный песок босыми ногами. Забрела далеко на дикий пляж, где пламенели алым заросли шиповника. Утомившись, легла на песок, подложив рюкзачок под голову. Долго смотрела в небо, где, подгоняемые ветром, плавали и никак не могли уплыть алые соцветия шиповника, и не заметила, как уснула. Разбудил меня дождь, непонятно откуда взявшийся. Посуровевший ветер гнал с моря стаи низких лохматых туч, взбивал кудрявые барашки на помрачневших, утративших свою праздничную синеву волнах. А я, обманутая солнцем, в этот день не взяла с собой зонт. Пляж — куда ни кинь взгляд — пуст. Только вдалеке маячила чья-то фигура. То ли приближалась, то ли удалялась — не разобрать. Меж тем дождь припустил с неожиданной силой.Сгорбившись, проклиная свой злополучный отдых, суровую Балтику, капризы погоды и незадавшуюся жизнь, я брела под проливным дождем, когда услышала, что меня кто-то догоняет. Я даже не успела обернуться. В тот же миг надо мной, как в сказке, раскрылся зонтик. Ярко-голубой зонт, с силуэтом Эйфелевой башни и букетами цветов. Мужчина, спасавший меня от дождя, был мне незнаком. Но улыбался так, будто знал меня всю жизнь. И я невольно улыбнулась в ответ. Дождь хлестал, как сумасшедший, мы стояли под зонтом, который совершенно не спасал, но создавал удивительную иллюзию защиты, и улыбались. А над нами парила Эйфелева башня в ярких букетиках. Мой новый знакомый совершенно не походил на шикарного кинофранцуза из придуманного мной фильма про месть, разве что его зонтик оказался с французским акцентом. Как потом выяснилось, игривый, совершенно дамский зонт, Лешик одолжил у дежурного администратора. Промокшие до нитки, мы в тот день все же добрались до какой-то кафешки на берегу, долго сидели на веранде, закутавшись в пледы, пока наши куртки сохли у камина. Пережидая дождь, пили горячий чай с коньяком, наслаждались его горячим теплом и говорили-говорили... А на следующий день, когда вновь на безоблачном небе засияло солнце, ушли на дикий пляж, до упада танцевали сальсу, загорали, целовались. Ничего нового. Обычный курортный роман, как я теперь понимаю. Но тогда... О-о-о, тогда мне все казалось символичным и судьбоносным. Вот она награда за страдания, за муки и унижение развода, вот он утешительный приз и жар-птица — в одном флаконе, пардон, мужчине. С Лешиком было легко и уютно. Кстати, он с первого дня не скрывал, что женат. А я в своем тогдашнем настроении вычеркнула этот досадный факт из своей памяти. Просто вычеркнула. Там, на берегу янтарного моря, все казалось таким легким и радостным. Словно волны смывали все проблемы, и оставалась только эта незамутненная радость общения. Мы вели себя, как дети, вырвавшиеся из- под строгого пригляда родителей. Наконец-то установилась хорошая погода. Солнце, море и беззаботное, как мне казалось, счастье сделали свое дело. Я действительно помолодела, похорошела. Оттаяла. Мы выкупили у дежурной ее — наш(!) - счастливый зонтик и не расставались с ним, как с талисманом нашей любви. Но все хорошее рано или поздно заканчивается. Пришла пора уезжать. И мы вернулись. Лешик — чуть раньше — к своей семье, а я днями позже — в свою контору. И понеслась жизнь, полная обмана, тайных свиданий, ночных слез в подушку. Только теперь я плакала не о муже, а о Лешике. Мне казалось, вот еще чуть-чуть, вот за тем поворотом — все изменится. И мы с Лешиком будем счастливы. Но ничего не менялось ни за этим поворотом, ни за следующим. Было много всего: ссор, скандалов, страстных примирений и новых ссор, обещаний, которые никогда не выполнялись, надежд, которые так и не сбылись. Мы даже расставались! Но потом возвращались, и все начиналось сначала. Если эту тягостную для нас обоих жизнь и можно назвать счастьем, то только с очень большой натяжкой. Нет, я всегда знала, что нельзя построить счастье на чужом несчастье. Но никогда не относила эту народную мудрость к себе. Ко мне эта пословица не имела никакого отношения. Я ведь тоже пострадала: меня бросил муж. Разве своим страданием я не заслужила счастья? Какая-то женщина отняла у меня моего мужа и ничего, живет не кашляет. Почему я не могу поступить так же? В моих рассуждениях все выглядело достаточно убедительно. А вот в жизни... В жизни все получалось не так, как хотелось бы. Я вроде была не одна. Но разве можно эти встречи по расписанию назвать жизнью вдвоем? Отношения с Лешиком всегда казались мне спасением от одиночества. Но теперь мне думается, настоящее одиночество не было бы таким мучительным, как наше многолетнее одиночество вдвоем. Надо было что- то делать! Что-то решать! - А давай поедем к морю. В наш поселочек, на наш пляж! - Лешик даже помолодел от этой, как ему казалось, спасительной идеи. Глаза заискрились молодым блеском, спина распрямилась. «Эх, Лешик, Лешик! Значит, ты тоже понимаешь, что наши отношения терпят крах. Неужели ты надеешься их спасти? Оптимист!» -А что! В Янтарный! На «Янтаре», - радостно смеется Лешик, - Ночь в купе, вдвоем! Как тебе такая перспективка? Жаль шиповник уже отцвел. Но ничего, море-то на месте. А? Я думаю, что это плохая идея, очень плохая. Уж я-то знаю точно: никогда не надо возвращаться туда, где ты был счастлив, чтобы не утратить последних иллюзий. Признаться, я немного растеряна. Я не ожидала от Лешика такого щенячьего энтузиазма. Неужели он все еще любит меня? Я сомневаюсь, я недоверчива, как налоговый инспектор. Но Лешик так воодушевлен, так одержим идеей повторить наше счастливое лето... И я соглашаюсь. - Наш счастливый зонтик, наш драгоценный талисман обязательно возьмем с собой, - фантазирует Лешик. «Ешкин кот! Я и думать забыла про этот дурацкий талисман. А Лешик помнит! И что теперь прикажете делать! Зонтик исчез примерно в то же время, когда растаяла моя надежда увести Лешика из семьи. Я уже и не припомню его судьбу. Должно быть, забыт мною где-нибудь в магазине или парикмахерской. Да и какая теперь разница! Ладно, с зонтиком разберемся». До самого отъезда в Янтарный Лешик кипит энергией созидания и поддержки наших угасающих — так думает он, а по мне так и вовсе умерших - отношений. Но в назначенный день я, мысленно чертыхаясь и злясь, покорно тащусь с Лешиком на Белорусский вокзал. С новым рюкзачком за спиной, с новым зонтиком. За ним пришлось основательно побегать, прежде чем нашелся искомый зонтик, правда, не голубой, а желтый. И башня не совсем та — Пизанская вместо Эйфелевой. Зато букетики — великолепны, один к одному. Лешик не просто огорчился, а прямо озверел, узнав об утрате талисмана. Неужто и в самом деле верил в чудодейственную силу старого зонта? Давно я не видела такого бурного извержения чувств. Так шумно он гневался только однажды, когда мы разбегались с ним в первый раз. Словом, я еле спасла Пизанскую башню от расправы, заявив Лешику, что в дождь плевать, под какой башней прятаться.. «Беккер» встретил нас все той же балтийской вежливостью, изысканной чистотой и готовностью принять не только нас с Лешиком, но и нашу собаку или кота, если бы мы вздумали с ними приехать. Но не завели мы с Лешиком ни кота, ни собаку. И я вдруг остро пожалела об этом. Про детей, которых мы тоже не завели, я стараюсь не думать. Теперь уже мы с Лешиком пополнили ряды чинных возрастных парочек, облюбовавших «Беккер» для отдыха. Я в душе посмеялась этому обстоятельству. Возможно кто-нибудь, глядя на нас, решил бы, что в нашем багаже прочный семейный союз, проверенный временем. А в нашем багаже — два разрушенных брака и угасшие чувства. Такая вот печалька. На следующее утро во всеоружии мы двинулись в наше счастливое прошлое. Жаль, погода подкачала. Сырой ветер натащил облака, надежно упрятав за ними солнце, волны дыбились сердито, набегали на берег, как-то косо. Явно были не в настроении. Мы с Лешиком, подгоняемые ветром, брели к дикому пляжу. Лешик тащил сумку с закусками и вином, я — надувной матрас, питьевую воду и забракованную Лешиком Пизанскую башню. Лешику не терпелось поскорее прибыть на место и начать процедуру реанимации, он все ускорял и ускорял шаг, не переставая болтать и восхищаться пейзажем. Я же безнадежно отстала. Сумка казалась невыносимо тяжелой, правая босоножка натерла пятку, раздражал ветер, толкавший в спину, раздражал Лешик, которому непременно надо было дотащиться до тех самых кустов шиповника. Зачем, если шиповник уже отцвел? Раздражала болтовня Лешика и его восторженные крики: - Ты посмотри, Люсенька, это же та самая дюна! Наша любимая «сковородочка»! Мы прошли уже с десяток таких «сковородочек», которые, на мой взгляд, ничем не отличались друг от друга. Но Лешику помстилась родной именно эта чертова дюна. Я не стала возражать. Наша, так наша. Скорей бы уже присесть и снять эти мерзкие босоножки. Наконец-то Сусанин закричал: «Привал!» Я рухнула на песок и заявила, что больше не сдвинусь с места. Ни на метр! Лешик огорчился, я заметила, как его сияющая физиономия слегка потухла. - Так это же и есть наше место, - упавшим голосом проговорил он, - неужели ты все забыла, Люся? - Ну что ты! - сжалилась я. - Я все помню. Это я просто так ляпнула, не подумав. Забей! Пока Лешик хлопотал, обустраивая наш бивак, расстелил плед, разложил закуску, открыл вино — я валялась на песке уставшей колодой, мысленно проклиная Лешика, а заодно и всех романтиков. Зачем, ну зачем я согласилась на этот дурацкий эксперимент? Знала же, что ничего путного не получится. Ветер, словно в отместку за мои злые мысли взметал маленькие песчаные смерчи. Песок запорошил закуску, противно скрипел на зубах. Мы энергично чокались пластиковыми стаканчиками, пили кислое красное вино, заедали бутербродами с сыром, приправленными песком, и старательно делали вид, что нам радостно. Мол, «настоящему индейцу завсегда везде ништяк!» Наше натужное веселье, могло обмануть разве что в усмерть пьяного прохожего, если бы он вдруг откуда-то взялся на этом пустынном берегу. Но себя-то не обманешь. Я надеялась, вино, если и не сблизит нас, то хотя бы скрасит наш выморочный пикник. Может, растопит ледышку, которая вот уже года два, как обосновалась и застряла где-то в районе моего сердито стучавшего сердца. Не помогло. Только изжога напомнила о себе, окончательно убив мое настроение. И тут Лешик, фальшиво напевая, вскочил, гоголем прошелся по песку, комично двигая задом. Я сразу поняла, какое испытание меня ждет и рассвирепела. Только плясок с бубнами мне не хватало! - Помнишь ли ты, как мы отжигали с тобой сальсу? Люсенька, помнишь? - кричал Лешик, подпрыгивая и приглашающе раскланиваясь. - Где ты и где сальса! - отрезала я. - Ты вчера с радикулитом валялся, а сегодня козлом скачешь. Хочешь, чтобы тебя опять скрутило? Учти, я тебя на себе в отель не потащу. Мне бы остановиться и замолчать. Но меня понесло: - Господи! Как я жалею, что в тот треклятый день мне подвернулся именно ты со своим дурацким зонтиком! Лучше бы мне сломать ногу, чем встретить тебя! Ты сломал мне жизнь! Я вижу, как брови Лешика изумленно ползут вверх. Он потрясен моей отповедью. Но мне уже плевать на его брови, на его изумление: - А чего ты так удивился? Ты хоть понимаешь, что из-за тебя я не вышла замуж, не родила детей. Даже собаку не завела! Не говоря уже о каком- нибудь паршивом коте. Я потратила на тебя свои лучшие годы! Ты украл у меня время. Ты вор! Я кричала что-то еще такое же ужасное и несправедливое. Мои обвинения не выдерживали никакой критики. В конце концов, не цепью же Лешик приковал меня к себе. Но мне было так погано на душе, так обидно. Именно здесь, на этом дурацком пикнике, я поняла окончательно и бесповоротно: нет у нас с Лешиком будущего. И никакой сальсы мы уже никогда не станцуем. И растертая пятка ни при чем. Просто я безнадежно стара. И дело не в возрасте, а в состоянии души. Я растратила свою душу на бессмысленное ожидание мифического счастья с Лешиком. И никакая сальса не вернет мне надежду, не возродит мечту. Да и о чем теперь мечтать.... Лешик хотел было что-то возразить, но только махнул рукой. На его лице застыло выражение растерянности и обиды. - Молчишь? Вот и молчи, - устало продолжила я, - эти танцы на песке. Эти игры в волшебный зонтик... Неужели ты не понимаешь, как все это бессмысленно? Эта наша поездка по местам боевой славы... Что ты хотел вернуть? Что ты можешь вернуть? Что ты вообще можешь сделать? Ты, который всю жизнь болтался между двумя женщинами, как хвост осла. Что ты там себе намечтал? Ну и что, сбылась мечта идиота? - Я хотел развеселить тебя. Поднять настроение. - Молодец! Управился! «Кузнецу дано заданье, орден к завтрему скуют!» Лешик тихо опустился на плед, налил вина, выпил залпом и, отвернувшись от меня, замолчал. Я уже пожалела, что так безжалостно отхлестала его, сбила на взлете его наивную мечту. Но отступать было некуда. Долго мы сидели и молчали, думая каждый о своем. Море что-то сердито нашептывало нам. Но мне не хотелось гадать, о чем оно шепчет. - Если мы сейчас быстро соберемся, то можем еще успеть на утренний поезд, - Лешик произносит эти слова каким-то странно тонким голосом, шмыгает носом и не поворачивается ко мне. Да он плачет! Плачет? Не может быть! Распрямись сейчас Пизанская башня на нашем новом зонтике, я бы удивилась меньше. Но плачущий Лешик — это нечто. Все еще не веря, я потянула его за руку, хотела заглянуть в лицо, но Лешик сердито вырывается, встает и уходит к воде. Я торопливо собираю вещи, руки предательски дрожат, сумка никак не хочет застегнуться. Хорошо хоть матрас не надували. Лешик молча подхватывает сумки и устремляется прочь. Я ковыляю следом (проклятая пятка!) и тоже плачу. Мне жаль себя, жаль Лешика. Наверное, все-таки вино растопило льдинку, раз меня так внезапно пробило на жалость. Небо украсилось вечерней зарей, расцветило алым облака, словно над морем расцвел шиповник. Но мы не замечаем этой прощальной красоты. Мы грустно плетемся по красивейшему берегу — постаревшие, уставшие, несчастные Кай и Герда — наоборот. В отеле Лешик собрал свои вещи и вечерним автобусом уехал в Светлогорск. А я осталась. Перед тем, как уйти, он потоптался, словно собирался с силами и тихо сказал, все так же, не глядя на меня: - Я, пожалуй, попробую помириться с Иркой. Может, простит... - Простит, - эхом откликнулась я. Он ушел, тяжело топоча по ковровому покрытию коридора. Я подумала, что для Лешика поездка все-таки оказалась судьбоносной, он наконец-то определился с выбором. Я смотрела ему вслед, а в голове навязчиво вертелся мотив старой, полузабытой песенки про поезд: «Поздно, поздно, мне любить тебя поздно, ты уходишь, как поезд...» Да, а зонтик с Пизанской башней я забыла в отеле. А может, в автобусе... Публикуется в сокращении. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
