Резко отвернувшись от него и обратившись за поддержкой к женщине (которая тихо сидела и только-только прекратила недоуменно вращать своей головой. И глядя на них двоих, отказывалась верить уже в реальность происходящего. И собиралась вскинуть руки уже, ограждая своё уютное пространство от вторжения в него демонической силы), девушка закричала, запрокидывая голову, топая ногами. И, воздев прямые как путь её руки, вдруг с силой бросила их вниз, напрягая, и так уже — добела сжатые, обескровленные кулачки.

 

Ощетинившись.

Всем телом подавшаяся вперёд, будто трезвое и холодное ясновидение, как змею выпуская, сквозь подозрительный прищур своих глаз — она являла собою суть неясной, потаённой и совсем не детской угрозы.

 

Ну, да... Ну да... Так и было...

 

Казалось, методы допроса, которыми она владеет, но которые она не применяет пока, из соображений (на глазах исчезающей, кстати) гуманности — сломают любого отважного —

 

"не надо дыбу... дайте мне только слово молвить... и немного времени, чтобы до этого отважного дошёл смысл сказанного".

 

Можно ждать... Можно.

Н о _ в р е м я...

В р е м я .

В р е м я .

 

И её, будто вмиг подменили.

Будто маска того самого клоуна, о которой что-то самозабвенно

пустословил недавно этот трепач — спала с её лица.

 

И посчастливилось избранным только — предстать пред живой мечтой

всей Вселенной.

 

И увидели они — избранные — какой может быть Справедливость, когда какой-то выскочка... враль какой-то ...

да кто ты есть-то... А?

 

...вздумает обвести её вкруг пальца.

 

Когда за спиной Ея, міръ, закованный въ цъпи, молится о торжествъ Справедливости.

 

Но не о пощаде.

Целый мир ждёт. Ну же!

 

Так из ничего будто, из молока густого утреннего тумана материализуется неспешно... в ослепительной своей белизне айсберг, несмотря на все, против него расставленные уловки, и, вглубь куда-то упрятанные, ухищрения, сумевший-таки дождаться встречи, с одной только целью — утопить!

 

У т о п и т ь ! Вся и всех!

 

Эти мысли сотрясали её как удары электрического тока. Но она не пугалась.

 

Она знала, откуда в ней, в такой юной, в такой прекрасной девчонке такая неожиданная отвага, такая неожиданная мощь.

Это...

Возмездие

 

И она вынырнула из омута.

 

Да осознаёт ли она, во что играет? Да осознаёт ли она, кто играет в неё — маленькую розовую куклу?

Но её ли это была роль? Или это была, ею ещё неосознанная — глубоко внутрь, в самые недра её посеянная кем-то, вызревшая так рано в ней — роль старухи, давно и полностью — умом принявшей беспредельность лютующей в своей безысходности тоски;

 

роль старухи, тысячи тысяч лет подряд уже осознающей предел, за которым, с заставляющим сходить с ума постоянством, снова и снова, опять и опять, — стремительно убегающее от неё детство (так и не наигравшееся в неё, маленькую розовую куклу)

 

без следа растворяется, смеясь с другими детьми над никчёмностью, всегда неожиданно и всегда так невовремя — её превращающую, в ту старуху, которая и есть она сейчас?

 

Спеши. Спеши. Спеши.

Лги.

Во спасение.

Ради справедливости можно.

Нужно даже?

 

Я опишу тебе любовь.

 

Но коротко.

Без блеска, порождающего желание возгордиться её обладанием, и мечты подчинить её — принуждая невинность поддаться распутству.

Всё просто.

 

Пойми ты, взгляд Её — это как Сон во Сне, а бесконечным, казалось, пребыванием своим — Она как Бессонница, среди тех невинных, что уснули нечаянно.

Одна такая.

 

Взлетевшая птица — у Неё — призыв к Ней, а клетка Её — то, что Вы все здесь называете Недостижимым блаженством, Раем наверное, потому как не узнаете никогда того, чего для ваших сокровенных желаний существовать не будет, пока такие неблагодарные друг другу есть.

И она сделала глубокий, обжигающий лёгкие, вдох.

Поднеся к груди сжатые кулаки, она застыла.

 

А женщина в тот момент... увидела немного больше, чем “а знаете, я в своей жизни в с я к о г о навидалась”.

 

Будто обезумевшая в своём одиночестве, — нестерпимом, холодном; всеми брошенная в дальние углы памяти лет — Метель, ни от кого не скрывающая, кто она есть; честно предупредившая заранее всех о своём появлении медленным опусканием мрачного покрова на землю — наконец-то, Сама выходит на променад;

 

выходит собрать свой урожай:

глупых — отрицающих то, что с ними может случиться хоть что-то,

умных — наивно полагающихся на то, что их спасёт технический прогресс — всех в корзинку. Всех без разбору. Всех!

 

Будто кто-то говорил вместе с ней теперь!

 

А может быть вместо неё даже.

 

Или, просто, подсказывал немного громче, чем это было необходимо.