На образ Бориса Викторовича Савинкова повлиял Алексей Валерьевич Серебряков, империя под ударом. на образ Александра Христофоровича Бельского - Александр Петрович Аникин ЧАСТЬ ПЕРВАЯ ЧЕЛОВЕК БЕЗ СУДЬБЫ Александру Аникину 1885 год Александр Христофорович Бельский, схватив ноты, бежал в оперный театр, их учить. Ему было 47 лет, до его встречи с будущей любовью его всей жизни Ольгой Петровской было без малого лет десять, и он вообще не знал о том, что где-то росла маленькая девочка по имени Оля. Бориса он знал - т.к. был некогда дружен с маман подрастающего Бореньки, Софьей Александровной Шевиль, теперь женой известного прокурора в Варшаве Виктора Савинкова, которого звали честный судья. Мужчина уважал Савинкова, и радовался, что Софье Александровне достался такой порядочный и интересный муж как Виктор, который взял всем и наружностью и должностью и честью. Сам Бельский был женат, и у него была дочка Екатерина - на выданье, Катенька родилась когда Александру Христофоровичу было 30 лет, то есть 17 лет назад. Старший знакомый Александра Христофоровича Антон Гельвинов, которому исполнилось 79 лет, был влюблён в 38 -летнюю Изабель Аршанскую, которую часто видел на балах. Александр Христофорович не знал, что его лет эдак через 20 захватит подобное роковое чувство к кузине Бориса Викторовича - к Ольге Петровской, которая сейчас где-то игралась в песочнице. Александр Христофорович, захватив пачку с нотами, спешил на репетицию - давали цирюльника где он играл Фигаро. Неожиданно, на заснеженных улицах Санкт-Петербурга (был месяц март, но очередной северный ветер принёс в Питер килограмм, а то и более снега), он столкнулся с каким-то американцем, одетым по моде, которого звали Дуглас МакКрекен - это был некий изобретатель какой-то машины, который спешил на какое-то очень важное свидание. Дуглас пригрозил Бельскому кулаком, Бельский подумал что он на своём тарабарском языке выругался матом, и помчался прочь в Оперный театр, где его ждал как всегда злой директор - уж очень в этот год попался сложный и противоречивый человек, главной фразой которого было - моя душа раздираема противоречиями, от которой тошнило самого Александра Христофоровича Бельского, но приходилось терпеть - т.к. это был сам директор, в общем, не поняв этого чудаковатого американца, Александр Христофорович полетел, сбивая всех на пути, т.к. спешил на работу ,а его итак задержали. Александру Аникину Крушение царского поезда 1888 год Александру Аникину ...никто не осознал до конца, что произошло. В 14 часов и 14 минут ровно неподалёку от железнодорожной станции Борки случилось страшное - произошло крушение царского поезда, что казалось само по себе невозможным. Трагедия случилась на железнодорожной станции Курск-Харьков-Азов. Неожиданно появилась мистическая символика, хотя в мистику никто не верит. Станция - Борки - Борис Викторович Савинков будет потом лидером организации эсеров, и будет вести охоту на царя, пока еще наследника. Азов - Азеф второй лидер эсеровской организации, вошедший в историю под именем провокатор. Борки - Харьковский район, Украина. Крушение царского поезда произошло неподалёку от города Змеёва. Царская семья возвращалась из Крыма в Санкт-Петербург... Поезд состоял из 15 вагонов, скреплённых между собой механизмом Джойса. На дворе стоял 1888 год. Борису Викторовичу равно как и его кузине Ольге Петровской было девять лет, и ребята попросту учились в школе уважать и любить царя и царскую семью. Так оно и было. И Боря и Оленька испытывали к царской семье глубочайшее уважение. Ехавший вместе со слугами Александр Бельский, которому было 50 лет, и который напросился с царём вернуться из Крыма - жена его потом ругала за такую глупость, но мужчина был неробкого десятка, и ему очень хотелось увидеть наследника престола - увидел, но Николай ему изначально не понравился. Хотя потом даже помог ему, Бельскому, когда произошло крушение поезда. Оказывается, с рельсов сошли 10 вагонов из 15. Во время крушения поезда Александр Христофорович просто читал газету, а Александр III находился с семьёй в вагоне-столовой... стоп... но как раз пострадал именно вагон -столовая. Потом до Александра Христофоровича медленно начало доходить, что на Императора Александра III было совершенно кем-то покушение. Но его сосед по вагону - некто Пётр Дементьев приказал мужчине молчать в тряпочку, и ничего не говорить никому - о своих домыслах. Александр III увидел, что потолок рушится. И со всей своей исполинской силой задержал падающую крышу, хотя рухнул от тяжести сам. Бельский оказался в хвосте, в том вагоне, который пострадал меньше всего, и когда он вышел посмотреть жив ли царь, цесаревич Николай Александрович, молодой обаятельный человек лет 20 подошёл к 50-летнему мужчине, и спросил: - Всё в порядке? Поначалу Александр Христофорович не узнал цесаревича. Он, конечно, был очень красив - высокий, статный, с большими голубыми глазами, властный, но в меру. Однако усы его не так сильно отличались от усов других адъютантов царя, которые не пострадали, и только флигель-адъютант Шереметьев по слухам как-то повредил палец правой руки. Бельский долго припоминал его лицо... потом он вспомнил, что видел цесаревича в коридорах театра, на балете, когда выступала дебютантка Матильда Кшесинская. Александр Христофорович мысленно перекрестился, что молодой человек не пострадал, и потом проговорил: - Спасибо, мой вагон не пострадал. Вы-то сами целы? Матильда Феликсовна будет справляться о Вас... я вспомнил Ваше лицо... поздравляю, Вы в числе любимых поклонников... хотел Вам передать, но не успел - Вы спешно ушли из театра... Цесаревич Николай Александрович густо покраснел, и потом почувствовал себя счастливым: его хранил его ангел - Матильда, раз в такую трудную минуту, когда чуть не погибли его младшие сёстры, к нему подошёл человек, и назвал её имя. Ангел по имени Матильда! Мария Фёдоровна написала письмо королю Георгу V, когда всё закончилось. Вот что было в этом письме: "Как раз в тот самый момент, когда мы завтракали, нас было 20 человек, мы почувствовали сильный толчок и сразу за ним второй, после которого мы все оказались на полу и всё вокруг нас зашаталось и стало падать и рушиться. Всё падало и трещало как в Судный день. В последнюю секунду я видела ещё Сашу, который находился напротив меня за узким столом и который потом рухнул вниз… В этот момент я инстинктивно закрыла глаза, чтобы в них не попали осколки стекла и всего того, что сыпалось отовсюду. (…) Всё грохотало и скрежетало, и потом вдруг воцарилась такая мёртвая тишина, как будто в живых никого не осталось". Александру Аникину Александру Аникину Поезд издал характерный гудок. Борис Викторович Савинков расположился в купе тёмно-коричневого цвета и взял газету, вглядываясь в текст и пытаясь что-то найти про съезд, на который собирался ехать. Он считал себя человеком без судьбы. И только Александр Христофорович Бельский - оперный певец, который был старше Савинкова на 41 год, был светом в его душе. Савинков называл Бельского "лучом света в тёмном царстве". Молодой человек ухмыльнулся. Конечно, "все блага мира" он получал за то, что имел рядом с собой прехорошенькую кузину - Ольгу Петровскую, светлая головка которой (волосы), нежное личико и ясно-голубые глаза, приглянулись-таки Александру Христофоровичу, тем не менее, Борис Викторович был рад тому, что у него есть друг. Забегая вперёд (спойлеры) на всю жизнь. Именно Александр Христофорович Бельский и будет лучом света в тёмном царстве кузена и кузины - Ольги и Бориса, некогда помолвленных, но теперь разлучённых: Борис уже был несколько месяцев женат на хорошенькой Вере Глебовне Успенской, дочери писателя Глеба Успенского, и Вера ожидала их первенца. Об этом двадцатиоднолетний молодой человек думал с горечью. Он Вере ничего не может дать, кроме проблем, да ещё к тому же он недавно подружился с петрашевцами и увидел свет в некоторых людях круга Георгия Валентиновича Плеханова - их старшего, уважаемого товарища. В поезд вошёл Александр Христофорович Бельский - не очень высокий статный мужчина, среднего роста, с прожигающими душу голубыми глазами, которые поразили Бориса Савинкова своей теплотой. Раздался характерный гудок паровой техники. Поезд сорвался с колёс и медленно поехал, уезжая вглубь железной дороги, которая лентой уводила людей по нужному направлению в Минск. Сама идея начала родилась со слов моего любимого оперного певца и артиста Александра Аникина, которые он дал в интервью Татьяне Кобзаревой (ТВ=губерния): АЛЕКСАНДР АНИКИН - недавно я прочитал одну книгу про Малюту Скуратова, и понял, что он оказался не таким, каким его преподносили в школе. Конечно, не таким. Я вначале не придала значения этим словам: про Малюту Скуратова пишут многие... можно было в конце концов, найти монографию в интернете. Потом до меня дошло, вернее меня осенила одна мысль. Погодите-погодите, вторая фамилия Скуратова - Бельский?! Кое-что про Александра Христофоровича Бельского, оперного певца - вымысел, ОМП - у меня имеется, и прототипом этого образа явился сам Александр Петрович Аникин,я сделала только AU в прошлое, чтобы не совсем заподозрили биографию - мне не совсем можно раскрывать карты личной истории, только через героев. Так, вот кое-что про Александра Христофоровича Бельского, который на деле - потомок Малюты (Григория) Скуратова-Бельского, приятеля Григория Грязного по опере Н.А.Римского-Корсакова Царская невеста... в которой сильно проявился и раскрылся талант моего любимого оперного певца Александра Аникина - приятель Бориса Викторовича Савинкова (Жоржа), в общем это был лучший подарок на день Рождения, который можно пожелать - чтобы любимый певец Александр Аникин прочитал мою историю?! в данном случае, получается, что идея сопоставления эпох - средневековья и начала XX века - принадлежит Александру Аникину, хотя ... Александр Петрович просто косвенно озвучил далёкую фразу Бориса Викторовича Савинкова, которую тот неосторожно сказал Уинстону Черчиллю: " ЧЕРЧИЛЛЬ (недословно) Наверное, когда закончится война, всё изменится к лучшему... БОРИС САВИНКОВ (дословно) Отнюдь. А что наступило после распада Римской Империи? Тёмное средневековье... Спасибо Александру Аникину за интервью Татьяне Кобзаревой, и идею... я счастлива. Александру Аникину ГЛАВА ПЕРВАЯ Вокзал Александру Аникину Мужчина 58 лет размешивал ложечкой крепкий кофе, приготовленный его женой, Марией, и смотрел в окно, на котором красовались красивые, драпированные, тёмно-зеленые занавески. Солнце где прибавляло свет, где тень делала занавески темнее, ближе к низу, где света было немного. Серовато-дымчатая кошка Лерка тёрлась у ног Александра Христофоровича, вроде бы прощаясь с ним - как чувствовала, что ему уезжать в Минск. - Тебе было мало, когда твои революционеры чуть было не довели тебя до виселицы. - Жена Александра Христофоровича, Мария, женщина одного с ним возраста, поставила мужу на стол булочки, выпеченные Пульхерией, которая была и горничной и экономкой одновременно. Пульхерия была одних лет с Марией, и у них всегда было о чём поговорить, хотя это были женщины разные по статусу. Марии явно не хотелось отпускать мужа одного - как чувствовала, что там он встретит другую, моложе. Накануне Александру Христофоровичу приснился странный сон - девушка с золотистыми волосами и изумрудно-зелеными глазами, как ждавшая его особа на каком-то вокзале. Образ был настолько сильным, что Александр Христофорович не мог сразу поверить в то, что это только лишь сон. Но это был сон. И мужчине пришлось смириться с этим. То, что это сон в руку, Александр ещё не знал. Только догадывался, смотря на состоявшуюся фигуру своей жены, которая явно его чем-то не устраивала. После премьеры Царской невесты, где у него была главная партия Грязного, Александр как-то поостыл к жене, и решил что когда-нибудь встретит героиню своего романа. Правда жизни. Суровая, но правда. Мужчина, на котором был клетчатый костюм, тоскливо посмотрел в окно, источающий свет, и представил себя эдаким стареющим помещиком Троекуровым, которому явно не везло во всём. Хотелось действительно бежать. Партия удалась на славу, но ни торжества, ни что не могли разогнать тоску новоявленного Грязного - какие б торжества не устраивали бы для него, Бельскому все казалось скучным. Наверное, глупым одновременно. Легенда была озвучена мощная, Бельскому понравилось, хотя Римский-Корсаков упорно не хотел ставить современные темы - ему нравилось куда-то убегать в прошлое, в легенды. Малюта Скуратов-Бельский был предком Александра Христофоровича по материнской линии, а играть приходилось Грязного - главную роль, хотя душа поглядывала на образ далекого предка, которого, кстати, тоже звали Григорием. Происходил род Бельских из Белес - Бельцев, род был назван по местности. Бельский не совсем любил вспоминать те кровавые времена царя Иоанна, о которых ему напомнил неожиданно Корсаков новой постановкой. Сказать в лицо композитору о том, почему он не хочет писать на тему современности, Бельский не мог. - Чего ты пристал к человеку со своей революцией,- усмехалась Мария, присаживаясь к мужу за завтраком. Плюшки удались на славу, - ну застрял человек в сказках... - Я вот ему удивляюсь, - говорил о современнике Бельский, -в мире столько насущных проблем, а он живёт сказками, и говорит, что это ему интересно... - Ты живёшь одной своей революцией. - Мрачно заметила жена. - Если твои коллеги заподозрят в тебе лучшего друга Плеханова, думаю что опять ждать беды. Где ты их выкапываешь? Плеханов, Гершуни? Ну кто там будет ещё? Я, конечно, понимаю, Вы все ждёте лидера, но если ты не угадаешь что тогда? Виселица? - Эмиграция с почётом за все хорошие заслуги. - Предсказал свою судьбу Александр Христофорович. = Кошку и супругу возьму с собой. - Кошку можешь брать, а меня не нужно. - Как-то резко сказала Мария, ударив кулаком по столу, Пульхерия аж прислушалась - опять супруги ругаются из-за революции. Но что поделаешь - таковы новые времена. Бельскому не очень понравилось, что его супруга пренебрежительно отозвалась о революции - захотелось взять чемоданы и бежать, тем более что он был хорошего мнения и о Плеханове, и о Гершуни. Борис Викторович Савинков, молодой, светловолосый человек с пронзительными голубыми глазами, стоял у набережной в Питере и ждал свою невесту Веру Глебовну Успенскую и её брата Александра Глебовича Успенского. Савинкову исполнилось 20 лет, и он только начинал карьеру революционера. На деле всё вышло на спор с отцом, который работал товарищем прокурора окружного суда в Варшаве - человек, занимавший солидную должность вовсе не хотел, чтобы Борис Викторович шёл в актёры. Об актёрской карьере Бориса мечтала его матушка, Софья Александровна Савинкова- Щевиль, но Виктор Михайлович был категорически против. Он настаивал на том, чтобы сын бросил читать своего Гамлета, и занялся бы чем-нибудь серьёзном. Софья Александровна на эти заявления крайне обижалась, могла неделями не разговаривать с мужем, что приводило последнего в бешенство, дело дошло до того,что в неполные 17 лет, Борис Викторович был счастлив свалить из отчего дома, и поступить в Горный институт в Санкт -Петербурге - хоть куда-то лишь бы не видеть кулаков и плётки отца. Отец беспокоился не напрасно: Виктор был художником, а Александр - стыдно сказать -преступником. Сын товарища окружного прокурора преступник! Борис Викторович долгое время не мог выбрать между карьерами художника и карьерой артиста... в итоге выбор определил Виктор Викторович, брат художника, которому надоело слушать нытьё Бориса по поводу очередных побоев отца. - Я бы тебе советовал заняться живописью, - усмехнулся как-то Виктор, немного оторвавшись от своих цветов и мольберта, - но папу это не устроит: ему достаточно и одного художника на семью. Мне кажется, по-моему папаню пора проучить - иди в революционеры. Борис Викторович вначале не понял слов брата. потом задумался. В семье ему спокойно жить не дадут: плакала мать, злился отец, а на деньги, которые он заработает пением сам, хорошего учителя не найдёшь и к Александру Христофоровичу Бельскому - оперному певцу, которого Борис любил иногда послушать - не пробьёшься. Там всё по-другому, это мир искусства, и Борис Викторович понимал, что если Александр и согласится стать его педагогом, то только с дозволения отца, а отец не дозволит.... под руководством Виктора был выбран другой институт, чтобы Борис не страдал настолько при встрече с родными. Виктор любил брата, и не понимал отца, который запрещал Борису Савинкову заниматься искусством. Александр не был в курсе, куда направляет стопы Борис, поскольку Виктор ему точно ничего докладывать не собирался, и стал собирать среднего брата в Горный институт для получения диплома. Там он надеялся, что Савинков станет достойным юристом. Но Виктор Викторович еще не знал, какие на деле настроения царили тогда в полиции. Подозревал, но не был в курсе до конца, провинциальному товарищу окружного прокурора - кто ж скажет? - Виктор Михайлович. Одобрив желание сына стать следователем, отец разрешил доставшему всех отпрыску, уехать в Санкт-Петербург,и вот на набережной в 1899 году, Борис Савинков ожидал Веру и Александра Успенских, чтобы поехать с ними в Минск на первый съезд социал-демократической партии. Вместо Веры на Бориса неожиданно налетела Ольга Петровская - студентка, которая училась на одном курсе с Борисом, и буквально умоляла его взять её с собой. Девушка сходила с ума по революции, по социал-демократическим идеям, по устройству нового мира, чем часто доводила самого Савинкова, который за годы обучения стал менее резок, чем был,да и потом он встретил Веру, влюбился, всё было обговорено.. .и тут Петровская едва не сбивает его с ног, как будто она его любовница, виснет у него на шее, и просит взять с собой. Савинков опешил. Не ожидая такого порыва, мужчина пытался что-то возразить, но поскольку он был слишком молод - всего 20 лет, он не знал что сказать.. спор решили Александр и Вера Успенские, подошедшие как и нужно было ко времени -было около трёх пополудни. Он был одет в макинтош серого цвета, она - в дорожный костюм синего цвета и красивую модную шляпку. От красоты Веры Борис долго не мог прийти в себя. "Женюсь", - промелькнуло у молодого человека в голове, и он попытался вырваться из объятий Ольги. Вера улыбнулась, поняв что Борис Ольгу точно не интересовал, и сказала своим мягким, бархатным голосом: - Милый, в качестве моей компаньонки, я могу взять твою знакомую с собой. Так будет менее опасно для всех. Думаю, что девушку интересует только революция. - Надеюсь, что Ольга Евгеньевна встретит в пути своего будущего мужа. -Саркастически заметил Борис Савинков, и он оказался прав - встреча с Александром Христофоровичем была не за горами. Мужчина оторвался от девушке, и подал Ольге руку, предоставив её брату Веры - Александру, что тоже было символично. Молодые люди подождали немного -потом наняли извозчиков, поезд, отправлявшийся на Минск, должен был скоро прибыть - опаздывать было нехорошо. Александру Аникину Борис Савинков и его брат Саша сидели в тюрьме в Вологде. При рождении второму сыну тоже дали имя Александр, но он из уважения к старшему брату сменил его на Борис. Братья подумывали план побега. При этом Александра должны были казнить на следующий день. Борис не успел его спасти, и всю жизнь мучился тем, что ему не удалось спасти брата. После казни Саши - страшный, мучительный момент, который Борис плохо переживал, мучаясь бессонницей. Брешковская понимала. "Бабушка" русской революции сидела с ним, отбывая свой срок. Но молодой светловолосый пока человек на данный момент устал. Ещё больше на него повлияла смерть старшего брата, которого он горячо любил. "Бабушка" понимала, но старалась всячески давить. Сама сломленная, измученная жизнью Екатерина не знала как вырваться из этой клетки, которая называлась тюрьма. Брешковская подошла к решётчатому окну. Был месяц март, моросил гадкий, как считали люди на воле, дождь. Она жадно вглядывалась через решётки на погоду, стараясь уловить запах воздуха, которого так не хватало ей в темнице. Она мучилась сама от того, что вся её деятельность на благо революции оказалась бесполезной. - Ты только себя погубишь, Борис. - Сказала, наконец, она Савинкову, который сидел на нарах, повесив свою чуть светловолосую голову. Брешковская с удивлением заметила, что в тюрьме молодой человек стал темнеть. - Что ты можешь сделать для революции? - Брешковская смотрела на моросящий дождь. На воле он бы ей казался противным. Как хотелось на волю! - Дождь? - Ухмыльнувшись, спросил Савинков, чтобы хоть как-то перевести тему разговора и оторваться от мыслей о брате. - Не переводи тему. - Властно сказала Брешковская. И Савинков ухмыльнулся: слово "тему" Брешковская сказала на французский манер, как в оперетте. А жизнь это и есть оперетта - с философским подтекстом и грустным концом. С Брешковской оставаться дальше было невыносимо. - Борис, - продолжала ныть женщина ОЗЕРО ОГНЕННОЕ Александру Аникину Эпиграф из книги Бориса Савинкова - во Франции во время войны ___________________________________________ __________________________ "Во время сражения на Марне деревня Шатильон оказалась между французскими и немецкими войсками. Сначала французы занимали ее, потом пришли немцы, потом французы опять укрепились в ней. Теперь она стоит обгорелая и пустая. Нет ни французов, ни немцев. Кругом кресты и могилы. Здесь, в Шатильоне, говорят, убит поручик фон Мольтке, сын начальника главного штаба. На могиле его нет креста. Ночью шел дождь, дорога размокла, ноги вязли в размытой глине. В уже ненужных, неглубоких траншеях собралась дождевая вода. Лес срублен, на полях гниют опадающие деревья. Кое-где, у траншей, блестят стальные коробки — неразорвавшаяся шрапнель. Пахнет трупом. Летают вороны. Как далекий ворчливый гром, ворчит в отдалении пушка. Где это? В Реймсе? В Суассоне? В Сен-Менегу? Я спускаюсь в лощину и выхожу к уцелевшей церкви. Я слышал, что Шатильон сожгли. Но я думал, что сожжено пять домов, что разрушена часть деревни. Я увидел другое. Я увидел пустыню. Пустыню каменных, обугленных стен, зияющих окон, дыма, копоти, пепла — черной золы. Я увидел пожарище. На пожарище всегда досадно смотреть. Но когда знаешь, что человек своей волей, без принуждения выжег то, что накоплялось годами, — тогда смотреть не только досадно. Становится жутко. Жутко, не за те бесприютные семьи, которые влачатся теперь по лесам, а за тех, кто подкладывал в сараи солому, поливал ее керосином, зажигал угасавшей на ветру спичкой. Так делали немцы. Так делал 74-й немецкий пехотный полк. Знали ли об этом господа офицеры? На самом краю деревни — длинный, высохший, с кирпичным лицом старик. Он внимательно смотрит на выжженные дома. Я подхожу к нему. Он молчит. Что может он мне сказать? Чем я могу утешить его? Ведь я увидел «озеро огненное»... Автор - заковыченного отрывка сам Савинков Борис Викторович - прямая цитата из эпохи. ___________________________________________ ___________________________ Александру Аникину Санкт-Петербург 1914 года жил своей, странной жизнью. Перед самим началом войны Александр Христофорович Бельский решил почему-то ехать в Париж, видимо вызванный письмом Бориса Савинкова - и не веря этому письму. Было ясно, что над Европой витают духи войны, и тревожный Вотан мечет громы и молнии на несчастных, которым во-вот будет плохо. Бельский не знал, что ему ждать в Санкт-Петербурге, в котором ему настоятельно рекомендовал остаться приятель, но тем не менее Бельского потянуло в Париж - подальше от этих поэтических тусовок, которых с каждым днём становилось всё больше. Душила неискренность. После пышных торжеств, посвящённых 300-летию дома Романовых, в Санкт-Петербурге которые отметили с помпой и торжественным концертом самого Бельского, Бельскому в Питере стало скучно, и несмотря на свои лета мужчина отправился в Париж искать приключений. Вот только нужно было забрать Петровскую с очередной поэтической тусовки, в которую её втравила её очередная новая знакомая Минерва Казанская - вульгарная баба, от которой сам Бельский не ждал ничего хорошего. И неожиданно для себя, Александр Христофорович решился взять Ольгу Евгеньевну в компаньонки в летнее путешествие во Францию, которое затянулось на всю жизнь - после войны Бельские так и остались во Франции, и после гражданской их навещал Борис Викторович, когда мог уличить момент. Александр Христофорович с двумя билетами в руках вошёл на одно из собраний, поморщившись при виде вульгарной Венеры, на которой боа красного, почти термоядерного цвета казалось похожим на ядовитый плющ, только перекрашенным в кардинально противоположные тона. Опять Бельского и Петровскую сводила подобная сходка поэтов, как в том, далёком, 1911 году. Александр Христофорович искал глазами возлюбленную. Мимо 72-летнего певца проплыли две девушки в нежно-розовых платьях, похожих на эпоху ампир - с завышенным поясом - это были Катерина и её сестра Дарья. Катерина была уже замужем, и не любила своего мужа. Здесь, на поэтической сходке, женщина влюбилась в поэта - Александра Блока, который завышенным голосом, нараспев, читал свои изысканные стихотворения. Александру Бельскому Блок точно не понравился, хотя в нём что-то было... романсовое. Нежность черт, римский нос большие голубые глаза, орлиный, пристальный взгляд, кучеряшки, как у молодого Сергея Есенина, который был точно красавцем, любившим всех актрис подряд. Сергей Есенин приезжал в Питер не часто, но Городецкий уламывал юношу задержаться в Питере подольше, если не навсегда. Хотя Александр Христофорович сказал Городецкому, что при таком влюбчивом характере Серёга явно дурно кончит и пострадает из-за бабы. На что Городецкий довольно ядовито подметил: - Ка бы Вы сами не пострадали из-за бабы, Александр Христофорович. В это время до Александра Христофоровича донеслась речь молодого студента Семёна Сперанского, которому дали слово, и он охотно вещал с кафедры-трибуны. Ольге, которая расположилась вокруг сцены рядом с Венерой, которая разлеглась у сцены, вместо того чтобы сесть, как и положено на сходках или в зале, вечер напомнил прежние добрые времена Палады Богдановой-Бельской, которая выделялась среди прочих таких устроителей подобных сходок своенравным нравом и каким-то эксцентризмом. Семён Сперанский вещал громогласным голосом: - К чёрту всё старое! Нужно старое разрушить, и соорудить новый мир! Александр Христофорович стоявший в дверях, поморщился, и тут Сперанский на голову Бельского заметил его самого. Студент возрадовался. - Вот! Нужно убрать это старое и заполнить мир новыми идеями светлого, всепроникающего будущего - это было бы вершиной нашей жизни, и нашего бытия. Ольга Петровская обернулась, и увидела возлюбленного. Покраснев, она фыркнула, тряхнула своей рыжей головой, и вскочив от Венеры, подбежала к своему возлюбленному, как бы защищая его. Бельский был счастлив, и даже что-то промурлыкал в ответ, чего - рассерженная Ольга явно не поняла - её глаза горели гневом, и смотрела она на взъерошенного Семёна, которого явно душил какой-то бес. - Вот к чему старое, отжившее искусство? Нужно созидать новое, бесконечно новое, и не включать старое в новое - ни к чему уже отжившая эра, это динозавры какие-то. Древние животные, которых нет. - Вас тоже когда-нибудь не будет. - Ольга набралась храбрости и осадила студента. Семён покраснел, набрал в рот воздуха и пытался заговорить, Петровская продолжала: - Много людей погибает молодыми, - Ольга вспомнила Ивана Каляева, и едва не заплакала - ей дорог был друг Бориса Савинкова, так и не увидевший свет счастья. Но за что боролся Иван? Вот за то, чтобы сейчас это быдло вставало, говорило свои речи на равне со старшими, и клеветало на Бельского, Пушкина и её любимое искусство. - Молодыми? В век прогресса это невозможно! - Закричал Семён, мозги которого были совсем зелёными. - Почему не могут? - Подал голос всегда спокойный Александр Христофорович. - А война? Бельский как будто напророчил: ему везде мерещилась война, хотя в июле войны ещё на их территории не было. - Или Титаник. - Неожиданно, поддержав Бельского подал голос Городецкий. - Титаник унёс множество молодых жизней... Тут встрял Александр Блок. - Океан был жив тогда. Он унёс всё злое, и очистил наши души... Тут даже Венера затрепетала: она боялась мистики. - Что ты несёшь, Сашка, остановись... - Венера приподнялась с подушек, и зашипела с первых рядов на Ольгу и Александра. - Кто хотел уйти пораньше - мало ли дела дома - может уйти пораньше, остальные будем играть в вист. Если Саша заладил про Титаник, Саша про Титаник может нести бесконечно, мы послушаем Сашины излияния дальше, а тут есть очевидцы трагедии... не хочется их смущать... Бельский сжал руку Петровской, и благодарно посмотрел на Венеру. Ольга улыбнулась своему Саше - наконец-то он оценил Венеру, которая к ним хорошо относилась. Венера им подмигнула, кокетливо перекинула своё вульгарное боа через правое плечо, и помахала рукой. Кто-то помог паре выйти из душной гостинной, где собрались гости на свежий воздух, когда Бельские покинули дом, Венера на распев продолжила: - А теперь будем играть в вист (никто даже не подозревал что играет в игру еще времен декабристов), а мы послушаем что нам скажет Саша про Титаник... 1917 год. Борис Савинков. Александр Бельский Кормчий. 19 декабря 2021, 20:03 Александру Аникину Революционный Петроград. Какое это было ужасное зрелище. Россия была в агонии, и, самое страшное, что все прекрасно понимали, что спасти её невозможно. Солдаты бросали оружие, убивали офицеров, грабили магазины и похищали продавщиц. Россия предавалась анархии. Казалось, что все силы были брошены на разрушение, но казалось бы, не все хотели полной разрухи. Кто-то из англичан писал, что "где это видано, чтобы террорист пытался спасти страну от гибели?" и он был прав. Вся власть была готова сосредоточиться в руках одного человека - Бориса Викторовича Савинкова, бывшего члена партии эсеров (его выгнали оттуда за то, что он издал роман "Конь Блед") и руководителя БО, которая раньше так запросто решала судьбы людей. Теперь на человека, который ранее внушал страх и ужас, с надеждой стала смотреть вся страна. И даже за рубежом, что он один способен остановить развал и крах Российской империи. На деле Борис Викторович был ранее и сотрудником полиции - так называемой, "охранки", то есть III охранного отделения и находился под началом сыщика Путилина и Евно Фишелевича Азефа. Борис Савинков, комиссар Временного правительства, сидел в гостях у своих друзей Мережковских -дражайших "августейших супругов" З.Н. и Д.С., и пил чай. Аромат чая всегда согревает душу и подталкивает к позитивным мыслям, хотя везде был один сплошной негатив. Был поздний летний июльский вечер. Дмитрий Сергеевич, автор романов, некогда не прошедших полицейский надзор - "Павел I" и "Александр I", но написанных очень шикарным, тем не менее слогом, что зачитывались даже цензоры, сокрушаясь, жалели о том, что такие шедевры нельзя не пропускать, открыл окно и стал вглядываться в темноту. Савинков посмотрел в бездонные нежно-голубые глаза Зинаиды Николаевны и крепко сжал её горячие руки. Губы женщины дрогнули. Она поняла, что дела обстоят тревожно. После неудачной попытки июльского мятежа, всё было неспокойным, зыбким, и казалось, что здание, с таким трудом отстроенное после падения Николая, вот-вот рухнет только потому, что его недостаточно хорошо построили. - Что-то в правительстве? - Спросила Зинаида Николаевна. - Хуже. - Ответил Савинков. - Ты простишь меня, если мы вынуждены будем расстаться? Она побледнела. Он понял: не простит. И тогда мягко, старательно, стараясь не задевать чувств Гиппиус, начал: - России нужен лидер, сильный лидер, иначе она впадёт в анархию. Мы все надеемся на Керенского. Но моё терпение в итоге лопнуло. Этот адвокат ничего не желает знать. Приходишь к нему, молишь о действиях, и в итоге видишь чуть ли не слёзы в глазах аки баба, и истерику. Женскую истерику, которая не дозволительна мужчинам и, тем более, что правителям. В июле большевики уже пытались смести его со всем правительством вместе взятым. Ему мало? Или он надеется, что его сметут? Тогда. конечно, совесть его будет чиста, и в мемуарах он напишет, что все кругом виноваты, кроме него... Гиппиус молча слушала, стараясь понять, к чему он клонит. Между тем, Савинков открыл чемодан, и достал оттуда записку, и протянул ей. - Читайте... - он отвернулся, пока она не прочитала всё. - Диктатура? Смертная казнь за дезертирство? - В ужасе воскликнула Гиппиус. Мережковский закрыл окно, сплюнул, и вышел. - И Вы на это решитесь? В Савинкове женщин всегда привлекала его жёсткая решительность, и умение идти на риск, и кружило женщинам головы и зажигало сердца. Даже в такие сложные жизненные ситуации паразит Савинков этим пользовался. Желая покорить Гиппиус окончательно, и сам испытывая чувство лёгкой влюблённости, опьянённый от красоты рыжих кудрей, Борис сел в полоборота, легко и полутеатрально, так чтобы на него едва падал свет от электрической лампочки в слегка освещённой комнате- гостиной, и приобрёл весьма трагическую маску и мистическую позу. Выдержав нужную паузу, Борис понизил голос на полтона, и трагически заговорил: - Ради России я готов пойти на что угодно. Он снова посмотрел ей в глаза. Она схватила его за руку, и поцеловала в губы. Над ними нависла мрачная ночь, которая скрыла все порывы страсти. Мережковский ещё раз прочитал записку, и налил себе чаю. Лавр Корнилов ещё при жизни стал живой легендой. Его жизнь была наполнена невероятными приключениями. Он родился 31 августа 1870 года в семье простых казаков-землепашцев. Мальчишкой Лавр трудился и нянчил братьев и сестёр. Окончив два класса церковно-приходской школы, два года доучивался сам. В 1883 году поступил в Сибирский кадетский корпус. Затем - в Михайловское артиллерийское училище и получил назначение в Туркестан. Биография его довольно глубокая, и требует отдельного романа, но в отваге ему было не занимать. Помимо военной, он занимался ещё научно-исследовательской деятельностью, публиковал научно-публицистические статьи в журналах. Он был первым кто пересёк страшную пустыню, называемую ещё Степью Отчаянья в 1903 году; но в Буджистане его застало известие о войне. В русско-японскую войну он проявил себя истинным героем. За то, что он геройски проявил себя, выведя войска из окружения под Мукденом, Корнилов получил звание полковника. В 1915 году уже когда бушевала Первая Мировая война, он бежал из Австрийского плена... Корнилова называли новым Суворовым, и он обожал и обожествлял своего предшественника, как тот обожествлял государыню-матушку Екатерину II, и отчаянно ругал её фаворитов. Его признавал народ. Быть может, поэтому он воззвал к мнению провокаторов Завойко и Филоненко, охотно поверив в то, что он - Избранный и что он придёт после Керенского получить власть. Вера в то, что он - Избранник судьбы Корнилова была почти детской, наивной, страдальческой. С Филоненко Савинков подружился в годы Первой мировой, но Завойко знал плохо. Более того, Борис Викторович подозревал, что Завойко - провокатор со стороны .. большевиков. После Июльского выступления, Савинкову всюду мерещились большевики. Он был прекрасно осведомлён, что последние готовят вооружённое выступления в августе - об этом его предупредил бывший главным в Ставке и лояльный к нему генерал Алексеев. Безуспешной июльская акция оказалась во многом благодаря стараниям самого Савинкова, и сам Владимир Ильич постановил свергнуть Савинкова во чтобы то ни стало, он просто ждал пока возмутится кто-то из генералов. Этот момент настал, и Лавр Корнилов вознёсся до небес, искренно желая спасти Россию от вездесущего Бориса Викторовича, который, как и полагал Ленин, быстро всем надоел тем, что недостаточно знатный и не генерал, и его врага Александра Фёдоровича, который надоел самому Савинкову своими почти женскими истериками. Савинков решил, что когда-нибудь его обязательно покажет мистеру Фрейду или кому-нибудь из его учеников при случае, конечно. Керенским владел страх. Он прекрасно понимал, что правительство потому и Временное, что название к этому располагало. И почему Керенский так старательно сам рыл себе яму? Савинков предположил, что он был попросту окружён, оказался в незавидном положении и у него самого не было выхода, как впрочем не было выхода и у Савинкова - он сам оказался в заложниках этой непростой и ужасной, леденящей душу ситуации. Борис Викторович сидел у себя в кабинете и писал какие-то указы и записки. Рядом с ним , просто пялясь в потолок восседал его личный друг и пока что секретарь Флегонт Клепиков, который был знаком с ним ещё как и Филоненко - с Первой Мировой Войны. В кабинет к Савинкову вошёл его приятель с эмиграции - Александр Деренталь с супругой Любовью Ефимовной. Она была стройна, красива в изысканном, почти аристократическом платье, аккуратно причёсана - что было почти невозможно в современное Савинкову время, нежна и пахла дорогими духами. Савинков её припомнил. Она некогда пела и танцевала в варьете, кажется, знаменитую арию Сильвы Вареску. Ему ещё тогда нравился дядюшка Ферри - веселый такой артист оперетты, фамилию которого он уже и позабыл. Он томно посмотрел в её глаза. Она смутилась. И опустила веки. Савинков поцеловал её руку. - Я, кажется, Вас знаю. - Савинков театрально откинул волосы. Флегонт ухмыльнулся: он понял, что его другу понравилась эта миниатюрная, изысканная женщина. - Вас зовут Сильва Вареску. Приведший супругов Александр Христофорович Бельский не знал, что и сказать - было очевидно, что Любовь Ефимовна понравилась Савинкову, но Бельский, умудрённый опытом, решил что это не к добру - слишком был ревнив Деренталь, чтобы в классическом стиле не убить соперника. Любаша смутилась. - Я давно уже жена Александра. - Улыбнулась она. - Литератора по профессии, и он обещал специально для меня перевести и поставить Фиалку Монмартра. Представляете, он убил самого попа Гапона. Савинков продолжал натужно улыбаться, Деренталь увидел, как Флегонт Клепиков прыснул со смеху. Актриса ничего не поняла. - Я что-то не то сказала? - Она заморгала глазками. - Неужели Вы ничего не слышали про убийство попа Гапона? Тут уже чуть было не покатился со смеху сам Савинков. Александр Деренталь крепко сжал руку жены, чтобы она замолчала. Но она не поняла мужа. - Саня, дорогой, - Борис Викторович улыбался своей манящей улыбкой, - расскажи нам с Флегонтом как происходило убийство Гапона. А то мы подзабыли. Наконец, до Любови Ефимовны дошло, что муж много лет её обманывал. - Так Вы и есть Борис Савинков? А он мне при встрече говорил, что это он и есть. - Она громко засмеялась. - Представляете, я Вам желала быть представленной в Пеште, а он меня опередил. - Сколько ночей мы пропустили. - Савинков решительно делал вид, что Деренталя не существует. Любовь протянула ему руку, которую тот мягко пожал. - Любовь. - Сказала она. - Называйте меня Любой. - Любаша, - съязвил Савинков, помня "Царскую невесту". Клепиков заметил яд, и грохнул со смеху. Актриса загадочно на него посмотрела. Ну по меньшей мере, в задачу актёров входит развлекать публику, а то Флегонт заскучал, сидя просто так в кабинете, пока Борис составлял свои "проскрипции". - Что ж, до свидания, Любаша. - Сказал Савинков. - Ну Санька! Но ты хоть её ко мне привёл. За это наказан не будешь. Извините, я сильно занят. Буду рад видеть Вас позже, но хорошо, что вы ко мне зашли. А она у тебя с юмором. Деренталь облегчённо вздохнул, поняв, что Савинков, хоть и влюбился в его жену с первого взгляда, был рад их видеть. - Мы познакомились в литературном кафе. - Сказал он на выходе. - Она действительно пела там арию Сильвы, а я читал свои стихи. - Жаль меня там не было. - Засмеялся Савинков. - Нет, не жаль. - Ответил Деренталь с нахрапом. - Ты бы её увёл. А так, может быть, уведёшь чуть позже. Флегонт покатился со смеху снова. - Ну, Саня, негоже забирать то принадлежало мне изначально. Девушка по мне страдала, а я и не знал. - Улыбнулся Борис, и приятно был обрадован запахом женских духов. - И всё-таки жаль, что меня там не было. Я не так часто выступаю, как Александр Блок. - Сравнил себя со знаменитостью. - Буркнул Деренталь. - Мой муж прекрасно разбирается в поэзии. - Мягко и нежно сказала Любовь, покорив сердце Бориса. - Не смею Вам возразить. Прощён за то, что воспользовался моей фамилией, - посмеялся Борис. - Ты не понял. Во-первых, я никогда не видел Любашу на сцене. - Ухмыльнулся Деренталь. - А во-вторых, на том поэтическом вечере называли фамилии автора стихов. И не смей присвоить себе моё творчество наглый мошенник. А для жены я оперетту всё же напишу. - Попробуй! - Борис кинул Любови Ефимовне цветы, которые стояли в вазе. Флегонт понял, что он издевается. - Там в коридоре будет мой второй секретарь брат Виктор Викторович. Он Вас проводит. И скажете ему, где остановились. Я приду. - Я ему скажу неверный адрес. - Злобно говорил Деренталь. - Только попробуй. - Я понял. - Борис совсем развеселился, в эти тяжёлые дни ему недоставало именно веселья. - Слушай, Сань, хватит дурить жену, напиши лучше оперетту для меня. А то мне скучно. Чертовски не достаёт музыки и хорошего юмора. Ладно, отвяньте, меня ждут позорные дела. Виктор Вас ждёт. В любом случае, спасибо что зашли. Александр приподнял шляпу, и увёл жену прочь из кабинета Савинкова. - Ему вряд ли удастся спасти брак. - Засмеялся Клепиков. - Вам же она понравилась. - Чертовски! - Борис, чувствуя, как кровь подступает к его лицу, подошёл к окну и его обожгли лучи заходящего солнца. - Ты бы видел её на сцене! - Резко повернулся Савинков к Флегонту. - Какая она была Сильва. Вот мошенник! Он даже не смотрел её спектаклей! - Он драматург. - Улыбнулся Клепиков. - Ему можно и не смотреть. - А вот жаль, - сказал Савинков, - я же украду. - Лишь бы он потом не вставил Вам нож в спину. - Метко заметил Флегонт. - Пусть вставляет, всё равно как умирать. - Буркнул Савинков. - Да по мне лучше, чтобы Вы помогли России. - Сколько смогу. - Улыбнулся Савинков и сел за дела. 1918. Художник 19 декабря 2021, 20:05 Александру Аникину Александру Аникину НЕ ВИНА ОТДЕЛЬНОГО ЧЕЛОВЕКА - СУЩЕСТВОВАНИЕ ПРОБЛЕМЫ. ПРОБЛЕМА ПОРОЖДАЕТ МЕРЗКИХ ФАНАТИКОВ И ПОСЛЕДОВАТЕЛЕЙ, НО ЕСЛИ ЧЕЛОВЕК ПОСТУПИТЬ ТАК БЫЛ ВЫНУЖДЕН, ТО ОН ЗАСЛУЖИВАЕТ СНИСХОЖДЕНИЯ. НО ОТДЕЛЬНЫЙ ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ ХОТЕЛ ДЛЯ СТРАНЫ ТОЛЬКО БЛАГА, А ПОЛУЧИЛОСЬ ЗЛО. ПАМЯТИ ПАВШИХ В ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЕ ПОСВЯЩАЕТСЯ... На Дону заалел рассвет. Борис не спал всю ночь, было чертовски холодно. Снег в этом году выпал рано, в ноябре. Как будто бы небо плакало крупными хлопьями, жалея убитых - уже было много убитых - людей. Бесчинство. Разброд. Сходки за веру и правду у большевиков. Бессмысленное схождение с ума - всё это сейчас наводило на мысли о том, что жизнь катилась под откос. Мокрый снег сменился тяжёлым, ноябрьским дождём. Развезло грязь. Стоять было тяжеловато - и то тут, то там вспыхивали попеременно мелкие бои. Красные то нападали, то уходили. Зарницы на Дону вспыхивали с разной силой. Крупный снег падал большими хлопьями, и ложился на деревья, дома и поля. Что он сделал не так? Конечно, его прошлое вряд ли бы ему могло обеспечить высокий пост в правительстве - любой бы человек возмутился тем, что человек, занимавшийся подобными делами ранее, как он - мог бы претендовать на что-то в правительстве. Он чертовски устал. Холод сковывал скулы, но пришлось одеться и выйти посмотреть, что стряслось. Опять кого-то повесили. Где теперь его друзья? Он просто помог Ольге и Бельскому сесть в поезд, и отправил их вместе с Марией Фёдоровной заграницу, в Париж. Там, надеялся, что таких потрясений не будет. Рассвет быстро переходил в яркие краски зимнего дня, и уже засеребрилось небо - видимо снега навалит ещё. Борис хмыкнул. Но, несмотря ни на что, он любил Россию и стремился к ей помочь. Ему приходилось скрывать даже то, что он как Евно Азеф помогал полиции - и что он пытался спасти и Плеве и Сергея, но во всём, как часто бывает, виновата людская глупость - и Плеве и Сергей были настолько увлечены собой, что не заметили подкравшейся к ним опасности в лице террористов, лишивших их жизни. Глупо. Но Похвалу глупости писал ещё Эразм Роттердамский. И что писать? Что описывать? За книгу "Конь бледный" и "То, чего не было" Савинков получил отповедь 22 видных эсера, и был исключён из партии. После Корниловского мятежа - навсегда. Жизнь шла по наклонной. И что ему было делать? Он не был уверен, что большевики, если он перейдёт к ним сразу, его не повесят. За дворянский титул. Ах, мама, мама! Сколько ты пострадала за бунтарства и мытарства сына. Софья Александровна, наверное, смотрела на всё это с укоризной. И как ему хотелось сейчас вернуть время молодости, когда он жил без террора. Но пришло время, и ему пришлось представиться Гоцу. - Почему Вы хотите в террор? - Надменно спрашивал Гоц, и хотя Савинков хотел объяснить ему истинную причину - заставили в полиции - он не смог. Борис Савинков выпил чаю, застывшего на холоде, и сглотнул. Воспоминания - и раскаяние, которого он не ждал, заполнили его душу. Неужели это был конец? Ему пришлось выйти во двор, чтобы проверить как у них обстоят дела. Опять кого-то повесили. Ну и чёрт с этим. Вот так вешали и большевики. В конце концов, он должен был защитить от них мать, а там - будь что будет. Мать не должны не расстрелять, ни коснуться её своими противными пальцами. Мать и оставшиеся сёстры должны были остаться в живых. В 1917 году большевики расстреляли сестру Савинкова Татьяну. Что ему оставалось делать сейчас, когда он боялся за мать? Он должен был по меньшей мере, спасти своих друзей - Ольгу и Александра, которые уже, вероятней всего, доехали до Парижа - так оно и было - и распаковывали свои вещи. Александру Аникину - "Господин полковник" ! (цит. по: Борис Савинков, конь вороной) - окликнул его кто-то из товарищей, и Борис пошёл по зову. В отряде был художник. Немного странный, чудаковатый простак, который зарисовывал всё, что происходило. Но рисовал талантливо. Борис, проходя мимо него, как-то заметил у него рисунки. Был нарисован он. - Талантливо рисуешь, приятель, - окликнул Борис художника, который был то ли пьян, то ли озабочен рисунком, и сонно поймал взгляд. - Врёте, господин полковник! - Сказал художник. - Вы все, господа, врёте. В Париже мои рисунки не оценили. Борис Савинков ухмыльнулся, и вспомнил про Ольгу и Бельского, которые сейчас обустраивались в Париже, и были далеки до его проблем. - А ты что был в Париже? - Усмехнулся Савинков в свою очередь, подумав "ничего себе простак". - Интересно, на какие же средства? Батраки вроде не ездют по Парижам. - А мы живём в России, и здесь возможно всё, господин полковник. Ну как? - Андрей показал Борису весь его портрет в полный рост. Потом Андрес станет прототипом Феди в "Коне вороном". - Красиво! - Попытался изобразить что ему понравилось Савинков. - Прям вылитый я. - Врёшь! - Савинков заметил в зелёных глазах Феди какую-то зависть. Мужчина стал пятиться назад, почуяв недоброе. Флегонт, набросившись на Бориса потащил его к генералу Алексееву. - Ты что с ним общаешься, дурак что ли? Он тебя ножом пырнёт, не побрезгует, а ты уши развесил. Пошли отсюда. Этот Андрес странный тип. Мы его проверяли на сочувствие большевикам - не проверяется. Но мозги у него заплывшие. Неизвестно что на уме. Нашёл кому сочувствовать. Его каракули всех раздражают. Пошли. Борис, оглянувшись на Андреса, пошёл к генералу Алексееву, который его ждал, махнув рукой на художника. Смотря на уходящего прочь Бориса, художник метался и плакал, метался и плакал. - Все вы, господа, полковники врёте! Никому мои рисунки не нужны! И никогда не будут нужны! - Жалость давила Андреса со всех сторон, и ему стало ужасно жаль себя. Александру Аникину Генерал Алексеев посмотрел на невыспавшегося Бориса, и, улыбнувшись спросил: - Ты чего с лунатиком разговаривал? - С Лунатиком? - Не понял Борис. - Ну его все зовут лунатиком, или юродивым. Он помешан на своих рисунках, а ещё ходит за Глашей - нашей помощницей, говорит, что она из бар, но ему жутко нравится. Я сочувствую Глаше. Савинков тоже посочувствовал. Уходя от Алексеева, он видел, что Андрес любуется своим искусством. Но к Борису больше не подходил, хотя, вероятней всего, хотелось. Глаша подойти осмелилась - по делу было нужно. - Борис Викторович, - отчеканила медсестра, - разрешите отправить раненным воду. - Разрешаю. - Сказал Борис, зорко посмотрев на Глашу. Как там Ольга? Ольгу он не любил, ему просто было жаль своих друзей и он охранял их от большевиков. Александр Христофорович ему жутко нравился, да и он не посмел бы его обидеть. Бориса Викторовича волновал другой вопрос - как там Зинаида Николаевна Гиппиус, которую он любил, и которую хотел видеть хоть сейчас. Но приходилось видеть Глашу. Конечно, Зинаида Николаевна всегда была в блестящем окружении мужчин - супруг Дмитрий Сергеевич, Дима Философов и пара тройка депутатов, которые за ней увивались то ли потому, что она писательница, то ли потому что баба. Савинков думал, что по второму вопросу. Ай, да Солоха! Солоха сейчас, вероятней всего, принимала кого-то из мелких депутатиков, и Савинкову оставалось надеется, что она не перекрасилась в красный. Александру Аникину Повешенный болтался из стороны в сторону, и Савинков сплюнул. Надоело. Но вешать приходилось - к красным им нельзя, боялись что повесят, вот и сознавались сами. А результат какой? И белые их вешали. Настроение Корнилова Савинкову не нравилось. Корнилов явно дрожал. Он не знал куда повернуть полки и в этом смятении и в тоске генерала Корнилова по Индии и рушились планы белых. Борис Савинков сплюнул. Наверное, Индия многих погубила. Зачем жить такими туманами, когда есть реальные планы и реальные мечты? А реальная мечта у него была сейчас спасти хоть ценою жизни, жизни своих друзей - Ольги и Александра, спасти мать и спасти оставшихся сестёр. Он помнил, как расстреливали Татьяну. Изнасиловали, потом расстреляли. Но нельзя было допустить убить мать. Он хотел к красным, но гарантий не имел, что над ним не поиздеваются там. И ему пришлось усмирить все свои желания, и наблюдать как Андрес рисует портреты. Наконец, Андрес осмелился к нему подойти снова, поругав себя за психоз. Александру Аникину Глаша дрожала всем телом - художник был повешен. Но Савинков настоял на этом, поскольку Андрес слишком явно занёс над ним кинжал. - Я была поводом! - Рыдала Глаша на плече у Бориса. Тот сплюнул. - Прекрати, дура. Я так не считаю. - Холодно сказал Борис. - Я точно знать не могу. Позавчера на меня тоже покушались. Я его отпустил к своим, тот задрапал к большевикам восвояси. Художник оказался шпионом. ...Глашу схватили. Долго издеваясь, расстреляли в одном из подвалов ВЧК, а Савинкова кони апокалипсиса уже мчали в Москву. Они проходили через оледеневшую Усманку, речку под Воронежем, и Борису невольно вспомнилась прошлая работа Андреса - "Переход Наполеона через Березину". Он ухмыльнулся, вспомнив либреттиста Деренталя, который сейчас шлялся неизвестно где. Вот о том, что Деренталь мог продаться большевикам, Борис меньше всего заботился. Негодяй, вероятней всего, отбивал в эти дни свою красотку жену Любашу от разного рода командиров и ротмистров. Савинков, представив Сашу дико засмеялся, посмотрев на оледеневшую речку. Борису было жаль Андреса всё равно. Он хранил в памяти его главную картину. Но что-то вспомнилось про оперетту. Сейчас бы дуэт Бонни и Ферри послушать! И кто-то, будто угадав его мысли запел лихую песенку Бонни быстрым, метущимся баритоном. Александру Аникину Любовь Деренталь вошла в промёрзшую квартиру. Она очень промёрзла. Женщина сняла манто, подаренное мужем, и села на стул. Хорошо что их не трогали. Москва встречала их весьма приветливо - даже перестрелки на улице были не так заметны. Москва и Москва. Томно вздохнув, Любаша посмотрела в окно. Ей ничего не хотелось делать. Абсолютно ничего. Какая-то леность и ломота в костях охватили всё тело. Любаша подумала, что это перед наступлением "женских дней", и порадовалась тому, что они сейчас в Москве, а не скитаются где-то как некоторые. Люба невольно вспомнила Бориса. Где он сейчас? И, представив его тёмно-карие глаза, расплылась в мечтательной улыбке. Сейчас бы к нему! Саша куда-то ушёл, видимо, добывать провиант. Ах, Саша, Саша! Он её безумно любил... но она любила ли? Или пользовалась благами жизни заштатного литератора, которого и красавцем назвать было нельзя. Большие очки, глаза, большой нос. Саша действительно бегал по магазинам, и с трудом раздобыл ей, Любе своей пирожное, которое ей хотелось сейчас больше всего. Накинувшись на пирожное, женщина не могла оторваться. Правда хорошо бы это пирожное ей сейчас принёс не Саша, а Боря. И где сейчас Боря бегал и с какой бабой спал? Александру Аникину Борис поцеловал Глашу. Поцелуй был обычным. Сонным и скучным. Борису хотелось чего-то изысканного, аромата духов Ольги или всё-таки выворотов Зинаиды в ванной. Он прекрасно помнил её питерские приёмы, которые Зина устраивала для своих гостей. При этом, депутатики это тоже проходили - ей было всё равно Врангель или Врунгель. Гиппиус принимала пришедшего к ней человека, будь он высшим масоном или простолюдином, возлежа абсолютно нагой в ванной. И тут простой секс на сеновале. Борис поморщился, но поддался мужской слабости обнимая и тиская Глашу. В Париже Александр сейчас раздевал и ласкал Ольгу. Савинкову с чего-то вспомнилось про Париж. Но, глубоко вздохнув, мужчина поцеловал Глашу ещё раз. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
