Соль цедила в воронках хаотичных стихий времени голографическую память алмазного океана, взбивая

судьбоносными течениями ячеистые пузырьки и числовые значения, приводившие механизированную часть

человеческой сути к исполнению записанных за ней заданий. Камера распознала в старушечьей синеве морских

впадин симуляцию полета птицеобразных людей. Кружась в маслянистой мантии шестихвостой повитухи – кометы,

они теряли крылья, напитывались землей, обзаводились семьями. Главенствовавший смысловой прогрессатор «Я -

ЕСМЬ» подобрал мотиваторы жестких ролевых систем для раскрытия человеческого потенциала, лишив личность

выборности действий в процессуальном программном кодировании.

Анима видений океана настроила Соль на водительствовавший трезвон колокола, вспышки сердец рождественской

Москвы. Имевшие наружность керосинки, душеприказчики, целовальники коптили масленичные конторки в хайле

города. Писари выгрузили на метрику чернильные отпечатки ног утопленников, узаконив их вечное рабство. Пуще

всех в рождественскую ночь горели артисты, озорно подливая в каскад из бокалов гармонию голосовых переливов.

Архиерей запитал праздничное застолье сиятельных электрофоромашин, впустил в притвор закрученное веретено

свинцовой вирги, доносившие широкомасштабное понимание Бога.

Сгорбившаяся кармическая сила глядела на прихожанина изнутри, нарекая его царем грубых предметов его

околотка. Колебавшиеся нитевидные тени обметанного узора жизни заполняли пустоту мебелирашки, связав волокна

нонагона, триагона и сентагона с объединявшим духом новогодней ели, обновив ликовавшую в празднествах Москву

облачной каруселью. Снег лепил гравюры скованных комбинезонами лыжниц, выбеленные кудри париков,

эдвардианские статуи выездных лакеев.

В дверцы - бабочки паровозного котла запорхнула одна из станционных жизней, вернувшая Соли сомнамбулический

рассвет в теплушке «поезда счастья». Бушевавшая над уцелевшим технопарком огненная дыра солнца напомнила

Соли, что она родилась уже утопленной в утробе матери. Её неопознанное тело перешло из вод в горючий лед

неразборчивого добра, сотворенного на погосте скорченного атомного распада. Кладбищенский смотритель отдал

несчастнорожденную в кормиличную деревню, где в тепле паровых двигателей аэротуннеля росли искусственно

вскормленные дети.

Возничий работал «на лопату», норовя загнать скотные вагоны на хребты лежавшего над человеческой эмпатией

божественного милосердия. Встречные метеоритные потоки шелестели дождем траурных лент в угольно-черном

ореоле планеты. Девочка в тысячный раз сыграла свою дорожную антрепризу и вылезла через решетку в

гриппозную горячку Вестингауза, скатившись к впитавшему покой отогретой земли ледяному замку своих желаний.

Спасательная капсула пробороздила пустошь слезного снега, лучистая тишина уплотнила гибридную материю

сигнальных облаков. Соль ощутила себя в освободившемся от мыслей теле учителя. Её ученики Агафья, Петр, Ольга

и Андрей дразнили с верхнего этажа купольного вагона собаку, жевавшую талое мясо мамонта. Соболиная гора

встретила их на краю земли сходом лавин, мощью ратраков, пением льдов и мерцанием своего ожерелья. Туристы

спустились в каменистую долину полярного оазиса.

Кровавый водопад струился из раны ледника во вспыхнувшее зарево стеклянного глэмпинга. Запущенная детьми

железная птица взмыла над выброшенной гейзерами пылью идей, над цветной карамелью озер пустынного острова.

С помощью пассивной системы обзора воздушного пространства они наблюдали огонь, пылавший в пуговичных

глазах живших в низине мамонтов. Соль знакомилась с духами личностей, всплесками ребячьих желаний,

вписанными каплями лунного металла в только что сформированные оболочки. Котел силы Петра удерживал напор

живой воды, в его крепком волевом теле преобладали серые тона. Агафья выглядела серо-голубым облаком, в

котором за чистоту чувств боролись теплые дождевые циклоны.

Столбы коронарных разрядов уходили в высоковольтную плазму тектонических блоков. Ее мелкие частицы

поднимались на поверхность воды, образуя ячейки органической металлизированной ткани, газовые шары с

полупрозрачными белыми лепестками. Розовая туманность опустилась на ветвистый веер Москвы, оборвав

телеграфные столбы и переплетенные волокна судеб. Пыльцевые венцы сокольнического, измайловского и

филевского лета бередили умы людей всполохом куполов.

Зум-объектив камеры приблизил мокрые от дождя, счастливые лица молодых родителей каждого из ребят. Линия

горизонта и дальность плана оставались неизменными. Вода смыла с пап и мам сажу прогоревших человеческих

страхов. Тротуары и улицы безымянного города вышли из скованных умной одеждой тел, оставляя отблески росы в

радужке замершего прохожего.

Нагретые солнцем камни с тысячелетней историей нагревали насыщенную жизнью, талую воду. Андрей крутился на

вырезанной во льду, круглой арене, фотографируя распустившиеся в пропарине цветы, пока не провалился во

вдохновленную восходом Венеры безъязыкую тишину озера. Расталкивая рыхлую шугу, он спроецировал на еще не

тронутый лед информационного плена переписку своих друзей, заснятые на камеру приключения, подтверждавшие

течение его жизни. Он глотал вымороженную пустоту океана, который служил небесной синевой для нижележащих

миров, болтался в прозрачной темноте обесточенного им в сердцах учительского класса, карабкался на льдину,

дрейфовавшую в щемящих просторах халвичного берега. Он пропускал через себя блаженный ток, и, доверяя лишь

приборам, пытался проверить, жив он или мертв, расклинить кривошатунный механизм своего сердца, войти в

резонанс с крутильными колебаниями осевых валов и, опираясь на опоры веры и обточенный камень своего опыта,

пробить лед небесного рая.

Соль положила руки на стеклянную панель для ловли солнца и услышала в глубинах земли звуки шаманского

варгана и удары бубна. В мутно-красных человеческих оболочках вызревало знание и ясность, открытость и

готовность к помощи живущим на этой планете. Она увидела оторванных от цивилизации детей, лежавших на

взъерошенных спинах мамонтов. Мастодонты пробивались через дернину умерших корневищ в замкнутое

пространство погребенных зданий, к тоннелю, в альфа-ритмах которого рождались вспышки детского сознания.

Пришедшие из сетчатки глаза сигналы уносили цветовые маски ярких эмоций в подземные воды, блокируя им выход

на поверхность.

Соль потеряла ясность мышления в шумах нейронной сети своего ледяного замка. Пассажирский хивус уже мчал

туристов по белому коромыслу арктической радуги. Спрятанные в глубине губы речки и ерики несли в океан такой

же потенциал жизней как и Волга, Дон, Днепр, Нева вместе взятые. Агафья, Петр, Ольга и Андрей вышли из ложа

реки и спустились в наполненный сероводородом омут. Клубившиеся пузырьки создавали иллюзию движения воды,

вспышки сердец и снежных зарядов над куполом рождественской Москвы.