Из горна печей рвался огонь. Осажденные кислотами глинистые руды компоновали в костной золе студенистую сферу

планеты. В кормленном медью и грубом тигле прочных металлов закалялась рафинированная душа аппаратчицы

Фроси. Она укрепила сталью ячеистые башенки танков, рассчитанные на долгие годы войны пружины метронома, и

вварила титановое сердце в армированный каркас сталевара. В мастерской среди ожидавших новой жизни скульптур

она обнаружила сплав уникальных человеческих свойств: твердости и пластичности, сверхпроводимости и

магнетизма. Комендант заводского общежития Платон Иванович собрал металлические кровати для общежития и

вышел в потерянное утро затевавшего жизнь лета.

Звавшая Платона война ставила его на место учительствовавшего, того, кто, невзирая на устои и правила, вверял

свою судьбу неравнодушной ученице. Он встретил Фросю у проходной и повел в музей, под погребальный покров

египетской тьмы, за несокрушимостью которой сиял свет незримых картин, сложенных сюжетов его и её жизней.

Частицы будущих событий вернули Фросю из раскаленного тигля в обволакивающую купель Бога, превращая в

румяную рябь ее заоблачных желаний в цветы свадебного платья. Выйдя из обыденности клубного танца,

поднимаясь над малой свободой заглотившего балюстраду зева, девушка выстроила свою событийность в

экспериментальных мирах Платона, становясь закономерным звеном его судеб.

Над святилищем интуитивной ощупью шагало время. Из воды торчали князьки изб и прелые деревья. Любовь

занимала передовые рубежи в поднимавшейся зелени, побеждала страх своими эшелонами. Ночь влилась в

мельхиоровую звезду увешанного глицинией трамвая. В кабине вагоновожатого уже отгромыхала война, и герои

Платона рвались по путям в полосато-погонное небо, скопившее импульсы дружеских рукопожатий и дворовых

шалостей, противоречащих правилам ведения воин. Галерея землисто - серых портретов поплыла по морю рук на

родную сторону, черный бархат неба украшал нескончаемую процессию.

Оловянная фигура Платон была погружена на бранное поле. Противник обнулял наши ряды и, воспользовавшись

сделанным нами жестом добра, множил недругов из числа нами спасенных. Мы боролись с переодетыми

верфольфами, внутри которых не было ничего, кроме знаний этикета, ничего, чтобы могло побудить их умирать за

свою родину и в горячке чувств плавить клапаны своего сердца. Перед нами стояли те, кто распял Христа, узаконил

его казнь, выдумал психоанализ его страданий.

Ища рукописи в разрушенном доме Платона, Фрося погубила их вечное лето. Она прилегла на холодную бронзу

своего скульптурного монумента, засыпанного треугольными письмами их общей грусти и радости. Платон не мог ,

перестать ощущать тяжесть своего разума.

Институт войны запрашивал новые стратегии военных компании, людская сущность хрипела и бранилась, требуя в

ответ больше ритуальных надругательств. Платон вгрызался в трассы вражеских проводов, пропуская через себя

конвульсии подорванных на страхе чувств, предвидя конец фашистского морока. Пуля притупила тоску Платона. Его

заговоренные герои, мастера ремесел и жанров собрались у алой проталины и провели на просторах его души парад

скорбных полотнищ берез и марширующей зелени.

Молодая пара в светоотражающих костюмах вступила в разрушенный город: в созидательную праздничность

запрятанных купален, в могущество парадных площадей, в звенящую пустоту разрушенных имен и умов. На

закрепленной точке детства висел ослепительный диск солнца, который накалил цветную стекляшку. Платон и Фрося

выдули огромный пузырь из стеклянной массы и заполнили его фантомами зданий.

Прибывшие в город люди в костюмированных нарядах уверенно зашагали по лучам его проспектов. Оставалось

сделать один важный шаг, без которого наполненные смыслом движения прохожих были бы карнавальным шествием.

Мастера поднялись в сшитую из бессмертных душ синеву и запустили дух родной Земли в окна рассвета.