Григорий убирался в саду. Это единственная работа в домашнем хозяйстве, которая доставляла ему истинное удовольствие. Погода только усиливала радость. Деньки стояли на удивление тёплыми и сухими. Конечно, для земли это было плохо. В зиму она должна уходить насыщенной влагой. Но что поделать.

Гриша занимался плодовыми деревьями, обрубал сухие ветки, белил стволы, подкармливал минеральными удобрениями. Листва еще не полностью опала, но та, что слетела, уже горела в небольшом костре, разбавляя чистый воздух едким дымом.

— А столик придётся заменить, — он присел за покосившийся от времени и непогоды столик. Гладил облезлую краску столешницы, курил. Как много было связано и с этим столиком, с садом, да и с деревней в целом. Считай, вся жизнь тут прошла. Пролетела, так точнее. Без малого пятьдесят лет уже. Он тяжело, как-то по-особенному тяжко вздохнул.

Исконно русские вопросы, кто виноват и что делать, в последнее время крепко засели в голову, мешая полноценно жить и работать. Ну, на первый вопрос он быстро нашёл ответ, списав всю вину на государство. Это оно развалило сельское хозяйство, опустошив деревни. Мужики были вынуждены разъехаться по всей стране в поисках работы с достойным заработком. Вот и Григорий, бросив любимый трактор, подался в строители. А их в канун чемпионата мира по футболу требовалось очень много. Втянулся, и даже полюбил новую профессию. И платили прилично, на хорошую машину накопил. Однако медаль имела и оборотную сторону. Григорий стал редко бывать дома. Хозяйство, требующее постоянного внимания, приходило постепенно в упадок. Заборы зияли пробелами, у бани подгнили нижние венцы, сарай требовалось перекрыть, а погреб почистить, заменив полы и полки. Но и это было не главное. Они с женой стали как-то незаметно отдаляться друг от друга. Становились обыкновенными соседями, которые проживают под одной крышей. Дочь давно перебралась в город, где училась в институте, работала, снимала квартиру. Совсем самостоятельно стала. В деревне бывает лишь наскоками, редкими и непродолжительными. Однажды Григорий целый год не видел дочь.

А потом…, потом он встретил её. И вспыхнуло! Страсть, увлечение, вожделение, любовь? Он не мог дать точного определения вспыхнувшему чувству. И это было взаимно. И это было потрясающе! Разумом, конечно, понимал, что неправильно всё это, грешно. И всё надеялся, что подростковая активность гормонов скоро пройдёт. Страсть, утолив жажду, успокоиться и пройдёт. Почти так всё и произошло. Почти, вот именно: почти. Страсть ушла, любовь осталась. Ему хотелось быть с этой женщиной. И не только ночью.

Вот тут и возник второй вопрос: что делать? Он требовал немедленного решения, найти которое оказалось очень не просто. Не просто в столь солидном возрасте перечёркивать прошлое, и начинать всё с чистого листа. Это на словах звучит легко и непринуждённо.

Григорий бросил взгляд на жену. Оксана занималась кустарниками: малина, смородина, крыжовник. Годы и невзгоды поработали над когда-то милой, хрупкой, очаровательной девчонкой, приехавшей из столицы в это захолустье преподавать великую русскую литературу. Что с ней стало теперь. Григорий тут же осёкся, разозлился на себя. Не хватало ещё применять глупый метод подростка, чтобы разочароваться в предмете своего обожания. Искать изъяны и плохие привычки, обострить на них своё внимание – и уже через пару дней, смотришь, от юношеской влюблённости и следа не остаётся.

— Глупость какая, — пробубнил под нос Григорий и даже отвернулся. — Отличная женщина, верная жена, прекрасная мать. И всё такая же милая и очаровательная. И уж совсем нет её вины в том, что бес ударил мне под рёбра.

Он затушил сигарету и поднялся. Оставалось еще заняться разросшимися кустами вишни. Ох, уж и зараза, эта вишня. Побегов за год пускает море, заглушая всё в округе.

И тут он краем уха услышал до боли знакомый звук. Он не мог ошибиться: это ревёт гусеничный трактор Дт-75. Сердце забилось, кровь прильнула к голове. Щемящее чувство ностальгии захлестнуло душу. В руках почувствовал вибрацию от рычагов управления трактором, кончики пальцев закололи иголками. Даже запах переработанной солярки и разгорячённого двигателя он почувствовал. Уронил в траву секатор, Григорий бросился к концу сада. Так и есть: через речку, на поле работал дизель. Натужено ревел старенький трактор, выпуская в небо клубы чёрного дыма. Поднимал, считай, целину. Уж сколько лет поле стояло без дела, зарастая сорняком. А теперь любо было смотреть. За трактором тянулась полоса жирного чернозёма, и тот сверкал на солнце капельками влаги. Тихо подошла жена.

— Это что, Васька пашет? — голос просел, охрип, выдавая волнение.

— Да, — ответила Оксана. — Василий взял в банке кредит, купил семена пшеницы и удобрения, выкупил паи у стариков, восстановил трактор. Вот готовит почву к весеннему севу.

Мысли закружились каруселью. И про собственные земельные паи, и про трактор «Беларусь», что стоит за сараями, и снова про сложившуюся жизненную ситуацию.

Оксана, проявляя необъяснимую чуткость, положила руку на плечо мужа:

— А ты сходи, Гриша, попаши немного. Соскучился, наверное?

— Я быстро, — Григорий обрадовался, словно ребёнок, получивший «добро».

Он бросился во двор, выкатил из гаража велосипед, проверил натяжку цепи, тормоза, остался довольным состоянием транспорта. Мурлыча под нос песенку кота Леопольда, он покатил со двора.

Чем ближе подъезжал к полю, тем насыщеннее становился запах сырой земли, щекотавший ноздри, да и нервы заодно. Он спрыгнул с велосипеда и подошёл к пашне. Зачерпнул полную пригоршню жирного чернозёма и глубоко вдохнул аромат земли. Необъяснимые чувства накрыли его с головой. Ностальгия, тоска по дням ушедшим, любовь к родной земле? А может, всё вместе, разом, обильно. Даже выдавили из сурового мужика две сентиментальные слезинки. Память унесла его в дни шальной молодости. Когда полдесятка парней, только что окончивших курсы механизаторов, пришли работать в совхоз. И ведь каждому выделили по трактору, не новому, конечно, но и не столь безнадёжному. Вот тогда они и порезвились, покуролесили. И ежедневную норму успевали выполнять, и на шабашку сгонять, и на тракторах ралли устраивать. Каждое утро начиналось с нравоучения директора совхоза, да ругани комсорга. Обещали, клялись, но ровно до вечера. И вновь: кому сено подвести, кому навоз вывести, а там и плодово-ягодное вино и…, снова приключения на колёсах.

Из воспоминаний его выдернул задорный голос Василия, который подкатил к другу на своём стареньком «Урале»:

— Кого я вижу! Сам пан атаман Грициан Таврический!

— Привет, Василий Алибабаевич.

Друзья крепко обнялись, похлопывая друг друга по спинам.

— Что, любуешься?

— Не глубоко берёшь? Влага испариться.

— Сам понимаю. А корневища у сорняков видишь? Глубоко сидит зараза.

— Да уж, поросло.

— Зимой, если снега будет мало, то займусь снегозадержанием. Ничего, прорвёмся!

— Дай пройти пару прогонов? — умоляюще попросил Григорий, и только сейчас заметил, что трактора на поле не видно.

— Домой уж я собрался. Знаешь, без должной практики и спина заломила, и руки тяжестью налились. Но, — он кивнул на флягу, что стояла в люльке мотоцикла. — Могу привести солярку. А трактор там, в посадке стоит. Да там, где мы обычно квасили. Помнишь?

— Такое не забывается, — улыбнулся в ответ Гриша.

— Солярки тебе хватит на пару прогонов, а я успею подвести.

— Спасибо, — Гриша схватил велосипед, словно боялся, что друг передумает.

Гриша присел на пенёк, который от времени стал совсем трухлым и ненадёжным, вдохнул запахи осеннего леса. Берёзки совсем уже оголились, и солнечные лучи, заливая холодным светом, преображали усыпанную листвой поляну в какую-то фантастическую картину. Гриша посидел, набрался решимости и направился к трактору. Дт-75 ещё не успел остыть. От трактора так приятно пахло горячим железом, соляркой, землёй.

Он нежно погладил рыгачи, отполированные натруженными руками до блеска. Завёлся железный конь с пол-оборота. «Молодец, Алибабаевич, постарался на славу» — подумал Гриша, и выехал на поле.

Навыки не сразу, но пробудились. Трактор перестал вилять и дёргаться, плуг плотно вошёл в почву на нужную глубину. Рёв двигателя оглушал, но песней разливался на душе.

Чувство детского восторга охватило Григория, и он, словно Тарзан, ударил себя в грудь, издавая победный клич дикого зверя.

Несколько раз он останавливал трактор, и выскакивал на поле. Ему каждый раз казалось, что он слышит нежное курлыканье журавлиного клина. Он всматривался в голубое, почти безоблачное, небо, запрокидывая голову так, что слетала кепка. И каждый раз качал головой, понимая, что журавли уже давно покинули их края, и это память резвиться над ним. Но столь реальна была эта прощальная песня, что каждый раз Григорий глушил двигатель, надеясь увидеть-таки клин гордых птиц.

Домой вернулся затемно, сразу прошёл за сарай, где стоял его трактор «Беларусь». Решение ещё окончательно не созрело, но уже обильно разрасталось.

— Заменить амортизаторы, купить новые шины на передние колёса, магнито, фары, проверить электропроводку. А у Петровича, кажется, имеется и борона, и сеялка, в которой он рассаду капусты выращивает. — Григорий тряхнул головой, отгоняя эти мысли. Но идея уже крепко засела в подсознание.

— Гриша, — позвала его в открытое окно Оксана. — Ужин стынет.

И как только он переступил порог дома, на ум пришли слова Андрея Дементьева, любимого поэта жены:

— В душе моей все журавли парят.

Хорошая примета, говорят…

Оксана улыбнулась:

— О чём это ты?

Он подошёл и крепко обнял супругу:

— Всё меняется, Ксанка, всё меняется. Я возвращаюсь домой. — Сказал, и вмиг почувствовал прилив огромного счастья.