Слушая по радио о полётах наших в космос, бабушка всегда задавала вопрос: «Что они там делают? Ну, полетели, смогли, а теперь что?» Это было в начале семидесятых. И никакие доводы о научных исследованиях её не убеждали в целесообразности космических путешествий. Но однажды в одной атеистической передаче она получила ответ на свой вопрос, из которого, правда, родился новый. Ведущий обрадовал слушателей научным подтверждением атеистической модели.

 

— Они, значит, бога искали в космосе,— удовлетворенно заметила бабушка.

 

И тут же поинтересовалась: «Ну, не нашли его, нет для них бога, а дальше что? А если бы нашли? Вот, увидели его, есть он, сидит на облачке, ноги свесил, тогда что?»

 

Я любила развивать космическую философию.

 

— Спросили бы у него, что хотели.

 

— А что они могут спросить,— сердилась бабушка,— когда у них все ответы есть. Они ж сами себе отвечают, что хотят, зачем им бог? Они, что так, что эдак, его не слушают. Думают, сломали храмы — убили бога? Наверх полезли его ловить. Сами-то хуже чертей, только что рогов и хвостов нет, и то неизвестно, может, и есть у некоторых.

 

Дочь раскулаченных, убитых родителей, ссыльная бабушка не имела причин любить новую власть, но космические поиски бога волновали её не меньше.

 

— Сделали из церкви клуб, певуны эти (комсомольцы), колокол сняли, иконы выбросили. А как привидения увидели, небось, «Отче наш» запели вместо речёвок своих,— ворчала бабуля.

 

— Какие привидения?— заинтересовалась я.

 

— Так церковь рядом с погостом. На Рождество у комсомольцев собрание против религии, а парни деревенские надели простыни, да подкараулили их. Как с кладбища саваны к ним поплыли, мигом креститься стали, на красные банты не надеясь. И дёру дали, только пятки сквозь дырки на валенках засверкали. Чем в космосе бога искать, лучше б валенки подшили,— подвела она итог.

 

Много сыра — хлеба съела я с тех пор, а нет — нет, да и задамся бабушкиным вопросом: «Чего они всё бога ищут?» Кто десять доказательств, что его нет, кто три — что он есть. Особенно удручает вечный вопрос — зачем убивают именем бога, от лица, во имя самой «правильной» религии, «веры»? Сомневаюсь, что Господь при свидании передал бы им такие распоряжения или просьбы. Ну, говорили бы честно, мы, мол, хотим быть самыми главными — «чистой расой», владеть и властвовать и чтобы все вы нам одним служили, были б у нас на посылках, жили по нашим правилам — хиджаб или крест носили, Шаббат справляли. К вере какое это отношение имеет? Простое — так оно благороднее, оправданнее, «гуманнее».

 

Разве террористы, убивая невинных людей, хотят доказать наличие именно их бога, а не добиться власти? А ряженые церковники разных конфессий, участвуя в религиозных дискуссиях, заботятся о добре, благе, любви, радости, а не о том, чтобы верили. Верили в религию — способы поклонения богу, а не в него самого. Бог в вере не нуждается, в ней нуждаемся мы. Вере в то, что есть в нас и вокруг нас хоть капелька, хоть искорка божественной, исцеляющей любви, благодаря которой мы всё ещё живы.

 

По законам какой веры спасла от голода в казахской степи многодетная ана (мать) русскую девочку подростка — мою бабушку. По велению какого бога укрывал её, кулацкого выродка, от лагеря председатель украинец? Кто убеждал бабушку во время войны делить лепешки из жмыха между своими и соседскими ингушскими ребятишками? Готовы ли, будучи голодными, поделиться последним наши дети, а мы сами, готовы защитить слабого и беспомощного, рискуя жизнью? Но в глубине души, для себя, согласитесь, надеемся на чью-то помощь и милосердие. На божью, я думаю, переданную нам человеческими руками.

 

Однажды к маме пришла детдомовская подруга с усыновленным ребенком. Доходяга за короткий визит поел раз пять. Перед уходом робко спросил маму: «Можно мне ещё покушать?»

 

— Сынок, ты ведь только что из-за стола,— удивилась она.

 

— А можно, я на потом поем?

 

Мать рассказывала со слезами, вспоминала военное детство. От сумы и от тюрьмы не зарекайся — говорится в пословице. Прошедшие через то и другое, наши бабушки и мамы первым делом усаживают гостя за стол, не спрашивая сыт ли он. Они истово верят, что где-то другая женщина накормит их голодного ребенка. Они знают:

 

«Далека дорога твоя,

 

Далека, дика и пустынна,

 

Эта даль и глушь не для слабых душ,

 

Далека дорога твоя» (песня Ю. Кима, Г. Гладкова).