Эти двое познакомились в портовом кабаке. В день, когда после трёх месяцев качки у берегов Нового Южного Уэлльса бросил якорь британский лайнер с эмигрантами. Местный фермер и приезжий искатель приключений. Сын каторжника, родившийся в окружении бескрайних пастбищ и прибоя. И сын аптекаря, сбежавший на край земли от призыва в прусскую армию. Один считал эту землю своей родиной, другой – убежищем, дающим шанс разбогатеть. Первый сделал ставку на золотое руно, второй – на золотой песок.

Их дружба крепла много лет. Закалённые, с бронзовым загаром, обветренными губами и тёмными потрескавшимися ладонями, они были и похожи, и не похожи одновременно. Обоим чуть за тридцать, здоровенные, заросшие, в ботинках со сбитыми носками и хлопковых рубахах, в неизменных шляпах и с карманными часами на цепочке. Но овцевод Джо Фрай слыл неспешным добряком, а старатель Отто Хартманн – шустрым пройдохой.

 

* * *

Они укрылись от непогоды в деревянном сарае вблизи пастбища. За широкими низкими окнами моросил весенний дождь, а в распахнутую дверь до самого горизонта виднелся, сияющий в жёлто-коричневых тонах, буш. В углу, под стопкой одеял, лежали матрацы, набитые сухой травой. Над ними, приколоченные к стене обувными гвоздями, пестрели картинки из старых журналов.

 

Джо снял мокрую рубашку, отбросил в сторону. За ним мерцала спиртовая горелка и в полутьме его плечи и руки были обведены контуром светящихся рыжих волосков. Выгоревшие на солнце брови и борода тоже отливали рыжиной, а в тёмных, с красными прожилками, глазах сквозила безмерная усталость.

 

Он отхлебнул виски прямо из бутылки и уселся на пол:

- Пришло время стричь отару. Да только в дождь нельзя. Нужно, чтоб как следует просохла на солнце. Шерсти, думаю, будет фунтов по семьдесят с каждого мериноса. А их у меня без малого тысяча. Самому не осилить, как всегда найму стригалей. Ягнят рассчитываю продать не дешевле сорока шиллингов за голову. Тяжёлый был год – донимали динго, соколы, мухи цеце. Осенью – попугаи. Представь, вырывали куски мяса из спин только что остриженного молодняка. Замучались их выхаживать...

 

- Джо, дружище, – Отто развалился на матраце, раскинув руки и устремив лучистый взгляд в потолок. Русые пряди, белесые ресницы и, заработанная в пьяных драках, горбинка на носу, придавали его лицу особую притягательность. – Как жаль, что тебе неведомо слово свобода. Это когда вытворяешь всё, что взбредёт в голову - без меры, без обязательств, без оглядки на чьё-то мнение. Бедняга, в тридцать три года у тебя уже семья, овчарки, кони, квочки и уйма овец. Как тебя на всех хватает? По мне, так – кайло, молоток и жёлоб для мытья шлиха – лучшая компания на весь день. А вечером – виски, карты и весёлая деваха.

 

- Спорить не о чем... каждый на своём месте... а на квочках щенки учатся пастушьему ремеслу, – Джо вытянул шею, вглядываясь в открытое окно: – Вот и мои красавицы.

 

В сарай вошла его жена с блюдом жареной баранины и горой лепёшек. Следом вбежала темноглазая семилетняя девочка – тоненькая, с копной взлохмаченных волос. Она, словно пичужка, пропрыгала по земляному полу, на миг повисла на шее отца, а потом бросилась к Хартманну:

- Отто, я сплела браслеты из пряжи! Тебе и папе – синие, а нам с мамой – зелёные, – звонко сообщила она и добавила таинственным шёпотом: - Давным-давно, в эпоху сновидений их вязали из сине-зелёных водорослей глубинные осьминоги...

 

- Кто-кто? – Отто скривился и насмешливо поднял одну бровь.

- Не смейся. Внутри – морская звезда Пар-ву-ластра. Она маленькая, как мой ноготок, но приносит удачу. Это оберег. Когда я вырасту, мы поженимся?

- О, браслет на удачу – моя мечта. Но зачем жениться? Давай просто дружить.

- Давай, а все пусть думают, что ты мой жених.

 

Отто сел и притянул Минни к себе. Его лицо вмиг стало серьёзным:

- Малышка, у меня для тебя тоже есть подарок, - он вынул из кармана кожаный мешочек и высыпал на детскую ладонь горсть золотых зёрен. – Ювелир сделает тебе серёжки, какие пожелаешь.

Мать улыбнулась и взяла её за руку: - Пойдём, детка, спать пора...

 

* * *

Пасмурное небо прояснилось и, в свете полной луны, наполнилось глубиной. Наступила ночь. Не слышно было ни блеющих баранов, ни ночных птиц, ни певчих цикад. Только изредка доносился с холмов вой диких собак и вкрадчивый шелест то ли трав, то ли ветра, то ли океанских волн.

 

Они улеглись на матрацы и закурили. Джо было в новинку, а Отто знал в этом толк. В своё время ему пришлось отвалить немалые деньги за изящную опиумную трубку, лампу слоновой кости и миску из черепахового панциря. Он наслаждался и самим ритуалом, и его воздействием – когда замедляется дыхание, исчезает любая боль и накатывает эйфория, которая сродни лишь абсолютному счастью. Впервые он испробовал чанду еще в отцовской аптеке. Тогда же, случайно натолкнувшись на старую Книгу Рецептов, тайком стал приторговывать самодельными каплями от ревматизма и кашля, смешивая лауданум то с древесной смолой и молоком, то с уксусом и патокой...

 

В томной полудрёме, под затихающие удары сердца, Джо услышал, что для Отто полоса неудач на прииске закончилась. Что многократно снившаяся тому линия разлома в скале наяву оказалась золотой жилой, и что помимо мелких гранул он обнаружил самородок, минимум в восемьсот тройских унций. Джо снилось, как Отто не своим, низким, тягучим, голосом просил спрятать своё сокровище в одном из тюков с шерстью, выставленных на продажу. Чтоб потом, под видом торговца, вывезти его в Европу и начать там новую жизнь.

 

Качаясь на ночных облаках, Джо Фрай видел, что постоялый двор уже переполнен приезжими купцами, а на столах, заставленных флягами с ромом, клочьями лежат образцы шерсти. Он чувствовал невероятную сонливость и не торопился сбивать цену. Знал, что бородатые капитаны, дымя сигарами, уже с нетерпением топчутся на набережной в ожидании погрузки. Что скоро трюмы их кораблей до верха будут забиты джутовыми тюками с товаром. Сотнями, тысячами тюков. Каждый весом не менее трёхсот фунтов. А в одном из них – том, что с особой меткой, он собственноручно зароет драгоценную находку своего друга...

 

Отто держал его за руку и беззвучно шевелил губами о том, что добыча старателей часто оседает не в их карманах. И что глупо сдавать её в казну за гроши. Что не имея ни шиллинга, приходится везде платить мерой в грамм золота, равной по весу одной атласной игральной карте или двенадцати обычным спичкам. И что кружка пива в пабе стоит две такие меры, бутылка вина – четыре, а за ночь любви случайной подружке нужно насыпать полный пупок золотого песка...

 

И вот потянулись по бездорожью вереницы тяжёлых повозок, запряжённых волами. Словно верблюжьи горбы, высились на них тюки с мериносовой шерстью. Джо и Отто сопровождали обоз верхом на лошадях. Джо знобило, подташнивало и каждый раз он весь сжимался от оглушительных ударов кнута и проклятий погонщиков. Особенно доставалось волам, которые отказывались тянуть груз дальше. В такие минуты от весёлого нрава Отто не оставалось и следа. Он скрежетал зубами и пинал животное ногой, а один раз даже развёл костёр под его брюхом. Обожжённый вол взревел от боли, рванулся вперёд и вновь замер, а огонь заполыхал уже под повозкой. Груз за считанные минуты мог превратиться в пепел. На помощь поспешили все, кто мог. И только Джо не понимал, что происходит и еле держался в седле. Он уже закрыл глаза и практически отключился, как вдруг услышал сквозь потрескивание огня сдавленный писк – пар-ву-ластра! Невероятная неведомая сила буквально схватила его за грудки и швырнула на землю, а затем, сунув его ручищи в огонь, помогла одним махом завалить телегу набок. Не чувствуя ни жара, ни боли, он стал расшвыривать горящие мешки до тех пор, пока не добрался до того самого, с особой меткой. Неистовыми ударами ножа Джо Фрай искромсал джутовую кромку и спрессованная кипа обмякла, разломилась, а из неё, словно беспомощный птенец из яйца, выпала несчастная Минни: ... прости, папочка... я хотела уехать с Отто... когда я вырасту, мы с ним поженимся... а золотой камень остался в хлеву, под ворохом соломы...

 

Хартманна донимал зуд по всему телу и он, стараясь никому не попадаться на глаза, отсиживался в кубрике, у машинного отделения. Потом всё же поднялся на палубу. На закате океан был страшен. Напоминая огненную лаву, он растекался повсюду, и не было ему ни конца, ни края. Отто боялся его и утешал себя тем, что золото плывёт вместе с ним, паровой лайнер крепок, а капитан опытен, и что через каких-то сто дней он уже будет в Ливерпуле, потом в Гамбурге... и отец станет гордиться им, а мама простит. Солнце погасло. Океан потемнел, слился с небом, а звёзды рассыпались повсюду. В прозрачных волнах светились медузы, проносились тени касаток, мерцали косяки неонов. Но вот из воды показались пятнистые щупальца гигантского осьминога – того самого, глубинного. Они обвили корабль, накренили и потянули в бездну. Лавина воды стремительно закрутилась воронкой, сминая судно в крошку. Захлёбываясь, Отто какое-то время сражался со стихией, но быстро обессилел, обмяк и смирился. Уже под водой он видел, как вокруг барахтаются люди, проплывают обломки мачт и обрывки парусов, гребные колёса, дорожные сундуки и саквояжи... и множество, множество мешков с шерстью. Все они, похожие на саваны с мертвецами, один за одним шли на дно, и только тот, что был с особой меткой, странным образом крутился и извивался. Отто сделал вдох, второй, третий. Его лёгкие наполнились водой, но это не мешало плыть. Наоборот, вода теперь казалась родной стихией. Он подхватил тюк, со всей силы рванул его край и поймал в руки... малышку Минни – жалкую, тоненькую, с копной взлохмаченных волос. Два браслета из пряжи, синий и зелёный, оказались рядом и, по неписаным законам оберегов, вытолкнули их наверх – к воздуху, к свету, к новому дню...

 

* * *

Предрассветная дымка забелила ночные видения, развеяла их и пустила по ветру. Солнце выглянуло из-за неё, словно золотой слиток из вороха тонкой овечьей шерсти. Его макушка едва коснулась синевы неба, а стая белых какаду уже ликовала, встречая раннее утро. Рассевшись на бельевых верёвках, они раскачивались и висели вниз головой, кувыркались, покусывали друг друга и галдели без устали. Минни бросила им пригоршню зерна и занялась делом: налила воды в куриные поилки, причесала хвост и гриву лошади, поиграла со щенками. Затем, взяв на руки белого крольчонка, отправилась гулять на луг.

 

Напевая и ловя длинноусых жуков, девочка прошла мимо пастбища и направилась к сараю. Она хотела заглянуть в открытое окно и крикнуть: - Ку-ка-реку! Хорошего настроения! От этой мысли она развеселилась и запела громче. Знакомые какаду с щебетом пронеслись над её головой, а кролик прижал уши и ткнулся розовым носиком ей в живот.

 

Заглянув в сарай, Минни увидела, что отец и Отто ещё спят. Рядом с ними валялись курительная трубка, опрокинутый черепаший панцирь и пыльные шляпы, на блюде – остатки ужина. Девочка подкралась ближе и уже было воскликнула - ку-ка-ре... как уловила лёгкое движение в углу. Она пригляделась: коричневый, с красновато-жёлтыми боками, тайпан замер возле спящих. Свернувшийся кольцами, ядовитый змей уже приподнимал голову и покачивал ею. Готовясь к прыжку, он ждал лишь малейшего движения. Минни вспомнила, как однажды от укуса такой же гадины мучительно умирал китаец-стригаль. Тогда никто не смог ему помочь, а его сын просто сидел рядом и плакал. Она тоже готова была расплакаться от отчаяния, но вместо этого, неожиданно для себя, вдруг бросила кролика прямо на тайпана.

Тот взвился, молниеносно ударил малыша несколько раз и юркнул в открытую дверь.

 

Минни сидела на кроличьей могилке – трогательная, заплаканная и по-взрослому спокойная. Украсив холмик ракушками и цветами, она думала о смерти, о жизни, о любви. Конечно, она желала добра всем – и баранам, и кузнечикам, и океану, и даже змеям. Но понимала, что уберечь всех и навсегда невозможно, и если приходится делать выбор, то он всегда будет в пользу самых любимых.

 

Девочка привязала к своему браслету крошечную ракушку и цветок, и посмотрела вверх. Из единственного на всём небосводе облака – белоснежного, с длинными прижатыми ушками, капал слепой дождь – бесконечно тёплый, солнечно-радужный, золотой-золотой.

 

* * *

 

Примечания:

 

Буш - так первые европейские поселенцы назвали австралийский ландшафт, состоящий из кустарников и низкорослых деревьев.

 

Кайло – ручной ударный инструмент для работы по камню, каменистому и очень плотному грунту.

 

Parvulastra parvivipara - самая маленькая морская звезда размером в 5мм. Чаще всего встречается вблизи Южной Австралии.

 

Шлих - или чёрный песок, неотъемлемый элемент при разведке россыпных полезных ископаемых: золота, платины и алмазов.

 

Опиум — наркотик, получаемый из высушенного на солнце млечного сока из недозрелых коробочек снотворного мака.

 

Чанду, англ. Сhandu – экстракт опиума.

Лауданум – опийная настойка на спирту.

800 тройских унций золота – около 25 кг

 

Тайпан - змея Австралии, длиной до трёх метров. Из-за агрессивного нрава, крупных размеров и скорости считается самой опасной из всех ядовитых змей на свете.