КАНИКУЛЫ В ДЕРЕВНЕ

Солнце в зените. Я споро шагаю в направлении уремы.

Там, в прохладной тени ракит, меня ждёт тётка. Сегодня её очередь пасти коровье стадо. В узелке нехитрый обед - зелёный лук, яйца, крынка кислого молока.

На грунтовой дороге – свежие коровьи лепёхи. За мной по пятам крадётся тень.

Навстречу, поднимая горячую ржавую пыль, катит велосипедист. Мокрые светлые волосы падают на загоревший лоб. На рубахе, накинутой на голое тело - влажные пятна.

Поравнявшись со мной, Белобрысый замедляет движение. Смерив оценивающим взглядом, небрежно бросает:

- Привет. Тётке обед несёшь?

- Несу.

- Она там, недалеко от пруда.

- Найду, не маленькая.

- Ты ненашенская. Из города?

- Допустим. И что?

Мне хотелось бежать, но гордость не позволяла.

- Хочешь, подвезу? До пруда ещё далеко.

- Спасибо, сама доберусь.

- Как хочешь. Там вообще-то змей много.

Этот аргумент сразил наповал. Подобрав подол платья, я удобно уселась на рамку велосипеда.

 

Всё лето, пока жила у тётки, Ромка катал меня на велике.

А потом, когда началась учёба, писал в город письма. Только я ни на одно не ответила.

Следующим летом Ромка никого не катал. И даже меня. Наверное, он повзрослел.

 

КУЛЁМА

Сижу в санях, кулёма – кулёмой, шаль, валенки, овечий тулуп.

- Но-о! – Каждое слово тётки стынет на морозе хрустальной нотой.

Конь идёт бойко, из ноздрей валит пар. Сквозь дрёму чую, будто лечу в пропасть.

- Стой, холера!

Конь, испугавшись крутого спуска, понёс. Вздыбив оглобли, подкидывая круп, летит вперёд. Колючий снег брызжет в лицо.

 

Ветер вдруг охолонул, стал тише.

Передо мной - испуганные, в обрамлении заиндевевших ресниц, тёткины глаза.

Конь ещё всхрапывает, бока ходят ходуном, но шаг становится тише.

 

- Я мигом, в Сельсовет!

Тётка привязывает коня к столбушку.

Я поднимаю глаза – солнце розовым шаром висит над головой. Холод пробирается под тулуп. Сижу, боясь пошелохнуться.

Улавливаю движение справа, с трудом поворачиваю голову. Двое мальчишек выглядывают из-за забора. На каждом – огромные, на вырост валенки, меховые, обнесённые инеем, шапки.

 

- Тебя как звать? – лыбится курносый.

- Красивая! – хихикает второй.

- Немая? - курносый сплёвывает, подходит вплотную.

Где же тётка!?

Входная дверь скрипнула, на крыльце появилось моё спасение!

Мальчишки бросились бежать.

- Замёрзла? – тётка поправила солому, подоткнула тулуп.

- Поехали!

Я оглянулась – мальчишек след простыл.

Жаль! Курносый мне шибко понравился.

 

ЗИТА И ГИТА

В деревню привезли индийское кино.

Мы с Олькой посмотрели «Зиту и Гиту» и заболели!

- Давай сошьем сари,- предложила Зита.

- Нас выпорют,- предположила я.

Мы сняли с окон тюль, обмотались ею, распустили волосы.

Под покровом сумерек вышли из дома.

В сарае мычали "священные животные", в траве шуршали индийские змеи, а копёшки сена напоминали слонов.

- Гита, двигай бедрами. Может, Васька нас увидит!

- Я не умею.

- Умеешь!

 

Пританцовывая, мы дошли до родника. Вокруг - ни души.

Несколько раз нам не повезло - вляпались в "священные лепёшки".

В кромешной тьме приблизились к васькиному дому.

- Чур, меня!- заорал кто-то.

Оказывается, Васька мирно сидел на лавочке, считал звёзды и наслаждался пением цикад. Неожиданно в сумерках материализовались фигуры в белом.

- Бежим!- крикнула Зита, и мы, путаясь в тюли, бросились бежать.

 

А вот и бабушкин дом. С хворостиной в руках, на пороге стояла баба Таня:

- Марш по кроватям, индиянки!

Уснули мы с Олькой, едва коснувшись подушки.

 

- Чё это было?- спросил на следующий день Васька.

Узнал всё-таки!

- Эх, Вась, ты никогда не был в Индии,- мечтательно сказала Зита.

- И чё?

- А ничё! - огрызнулась сестра.

 

Ваську мы разлюбили этим же летом.

А к индийским фильмам охладели через пару лет.