Ну, и где они теперь, безналичные, пластмассовые цивилизации: технологии, постмодернизм? Где хотя бы радиационное заражение?

Всё вернулось на круги своя.

Царь Йорген сидит на троне полновластный в милости и гневе.

 

Железным дубом, торцевыми спилами замощена в саду парадная дорога к трону. Выкорчеванные землетрясением, выбеленные морем, они обтёсаны, как шестигранники сот. Размер символизирует величие царства Зойи: такие заполняли бы львы, а не медоносные осы. Тридцать береговых дубов легли под ноги царю.

Основание трона – кремень, украшения – гематитовая медь, не зеленеющая от воды и времени. Накладки по углам отлиты в виде лап жесткогривого пустынного льва. Руки царя на подлокотниках не уступают им величиной.

Эмблемы по бокам основания – чеканки тотема владыки, гигантских земляных ос, одноимённых государству – Зойи. «Оссс-зоййй-и!..» – с таким гудением атакует рой, и нет спасения, сплочённый, безоглядно храбрый, как войско царя.

Зойи имеют уникальную способность... При укусе красного паука, например, при ударе змеи-розги, оса делается будто мёртвой, каменной, но не умирает. Свернувшись в блестящий шарик, спрятав голову и лапки, зойи ждёт, пока яд распадётся сам, повреждения срастутся. Говорят, что лишь оса, побывавшая на той стороне, в небытии, может основать новый рой. Их яд очень силён, но опасность невелика. Их норы так глубоко, что зойи крайне редко имеют серьёзный повод напасть всем роем. Достаточно остерегаться на речных откосах, где подмыло берег, там они беспокойны. Укусить может и караульная оса, подле входа в нору.

Сад Йоргена – воплощённое изобилие, какое только могут произвести совместно: хитрость людей и щедрость земли. Пальмы, кедры, изумрудные очи родников... Сладкие плоды, взрывной сочности ягоды. Пионы советники, астры наложницы, склонив головы после дождя, окружают белопламенные «коронные хризантемы» самодержца, взирающие на них с высоты человеческого роста, не прерывающие цветение ни на один сезон.

Царь принял отчёты и дань, теперь принимает дары.

 

Как его хризантемы, царь окроплён дождём, несгибаем и неподвижен.

Фронтальная храмовая статуя... Даже на троне без ступеней, он выше большинства придворных и просителей. Крепко поставленные ноги, мощные колени, два луча короны идут от глаз, третий широкий – от межбровья.

Узнаваемы типы двух каст: земледельцы кряжисты, воины поджары и легконоги. Среди воинов больше семей с царскими кровями, среди земледельцев лишь несколько. Их сложение гармонично, неоспоримо превосходство в силе и выносливости – ума, мускулов, чресл. А рост позволяет, идя в толпе, видеть только макушки.

Нынешний, самый успешный в завоевательных походах владыка царства Зойи происходил из клана земледельцев. Его ближайший круг – из касты воинов, так сложилось.

Йорген наблюдает сквозь разорванный полукруг колонн портика для гостей уходящую делегацию. Группа людей уменьшается пропорционально лучу парадной дороги, до ажурного прямоугольника кованых ворот.

Подле трона остались три дочери союзного племени, огненно-рыжие дикарки.

 

Растерянные, глазастые. Любопытные носики, как у лисичек. Тканью покрыты лишь головы, на плечах многослойные бусы. Шарики кораллов обтекают полноту грудей. Как принято ради брачной ночи, бёдра обвиты душистой травой. Скоро примнётся, ляжет в ней тропка к роднику. С восходом луны без промедления колокольчики тайных ворот обрадуют сердце и красные яблочки гарема упадут на распахнутый королевский пурпур.

Первыми ублажить государя приходят всегда в обнимку томная Эум с кудрявой Хем. Они научат рыженьких чередовать яблочные забавы, делить ночь на дольки между наложницами без ревности и спешки.

Проводить по губам тугой, восковой кожицей... Дать укусить от целомудрия... Выжать сок... Отдалять минуту экстаза, пока не забродит до пьянящей крепости...

Светильники на столбах и на земле разгораются постепенно, толщиной конических фитилей медленно набирают густое масло. Пахнет разогретым сандалом. Взгляд Йоргена улетает под кроны, сбрызнутые вечерним солнцем... Жезл восстаёт при колокольном перезвоне. Насквозь желанный звук...

Вот и они...

«Здравствуй, Эум... Хем, ты – блаженство...» – безмолвно приветствует их Йорген, неподвижно принимая касание губ к стопам.

Девушки гарема одна за другой возникают в саду: памятные, подзабытые, доставленные накануне. Танцуя, приближаются к Йоргену, раскрывают перед ним одежды, гордясь украшениями и телами.

Да, ему надо много и разных. Так было в тринадцать лет при восхождении на трон, так осталось и на противоположном склоне жизни.

Йорген восседает среди ласк и танцев, подобный камню. Безответный на всё, от почтительного касания губ к его великолепию, до последнего стона на нём.

 

Полная луна с запада на восток обходит сад каменного Йоргена.

Фонари одеты широкими аурами. В светильниках розового мрамора теплятся жёлтые огоньки. Факелы прокалывают чёрное кружево сада иглами длинных лучей, как запутавшиеся в ветвях звёзды: алые, пунцовые, оранжевые, багряные...

Девушки наклоняются к открытым плошкам лампад, опускают палец в тёплое масло, обводят жемчужины набелённых перламутром сосков, улыбаются Йоргену, облизывают пухлые, тёмные от сока крапивной бузины губы...

Прекрасны опытные наложницы, очаровательны неспелые, трепетно мечтавшие о царском гареме, загадочны присланные в дар... Мягкие ладони, ароматные губы... Румянец щёк... Ямочки на попе, когда, изгибаясь, она садится на скипетр вплотную, изнывая, мурлыкает что-то... Переворачивается лицом к государю. Обвивает гибкими лозами рук за каменные плечи. Грудной голос возносит из царского в райский сад. Покачивание грудей... Взаимное теснение ныряльщика и жаркой, нежной глубины.

Как его собственный жезл, Йорген остаётся неколебим, неподвижен.

 

Сколько их погибло от своего тотема, царей и простых людей... Из-за суеверных обрядов, бравады, зелий колдунов-астрологов.

Йорген с малых лет для этих глупостей был слишком рассудителен и занят, однако судьбы не миновать.

Дважды рождённая зойи, жало пустыни Сеагой, земляная оса ужалила Йоргена, не вовремя спешившегося к роднику. Но царь сам вернулся в седло. Доехал до сада, опустился на трон и остался там. Парализованный, каменный Йорген.

 

Царь не ест и не пьёт.

Утром девушки обмазывают его маслом, мёдом и патокой, уваренным соком плодов. Вечером обмывают родниковой водой, настоянной на лепестках жасмина и бессмертника, на целебных травах. Это лишнее. На закате кожа царя чиста, она благоуханней ночной росы в пустыне Сеагой, её аромат можно пить, как эти лунно-голубые росы.

Также вечером и утром Йорген принимает двух главных советников.

Когда-то они были людьми, даже воинами. Рычали. Стали шакалами. Тявкают, скулят. Надеются запрыгнуть на трон, который пока что занят. Который им не по размеру и обоим вместе взятым.

Ориентированный на восток трон Йоргена, с его тотемом западной пустыни, место, где он не пребывал без надобности, любя красные закаты, предпочитая западные беседки. Советники знали, но:

– По-прежнему воззрит наш государь на дворец и подданных!

Мелочный ядовитый укус.

Веки опускаются: так и есть.

- В ожидании скорого исцеления, как рассвета!

Веки опускаются: несомненно.

– Утренний доклад!

Веки опускаются: превосходно.

 

Рыба гниёт с головы, и обратное верно. А уж без головы она стремительно тухнет.

Когда-то личная гвардия собралась и возросла в характере под стать царю...

Храбрость и сила войска Зойи несомненны, потому вряд ли Йорген отдавал себе отчёт: двукратное приращение государственных территорий объяснялось в значительной мере тем, что его не боялись. Ему не опасались сдаваться в плен. Йорген сражался только с воинами. Были взятые города, были капитулировавшие, не было разорённых. Не было плача и проклятий над лачугами и особняками.

Гвардия не изменилась, а вот её верхушка... Два клана советников издавна служило трону.

Равновесие – очень хорошо, пока всё хорошо, когда приходит время разбрасывать камни – хуже. Они не решились убить его. Испугались горячей междоусобицы. Не то, чтоб Йорген мечтал о смерти, но к тому шло, да и это не жизнь.

Наступил момент, когда пропала всякая возможность ориентироваться в интригах, когда уже не различить рифы в сплошном потоке мутного вранья. Гребцы бросили вёсла, рулевые обезумели. Натиск бури усилился. Почуяв слабину, соседние племена подтягивались к границам, готовились взять реванш. Методы войны покатились вниз, с эффективностью вместе, в грязь, в смрад, во мрак.

Встал выбор: распоряжаться или наблюдать. Йорген предпочёл второе. Тем более что власти парализованного государя может положить конец раб одним взмахом меча. Йорген притворился, что его рассудок слабеет.

Тело же его, тут не притворишься, и не думало слабеть.

 

Бог войны, одержавший не меньше побед в пограничных стычках, чем карнавальных боях, на мечах между двух войск, на улицах взятого города, чего Йорген не сделал никогда – не ограбил простолюдина, не обидел девушки.

Он бы всё простил им: ложь, нерешительность, воровство, растраты, но не то, что они стали уничтожать пленников, заложников, заложниц и своих же дочерей. Развернулись на полную... Дали Йоргену познать, что такое бешенство. К счастью, что такое выдержка, он знал до этого.

А наложниц прибывало... Непереносимо думать, каким способом попадал к нему весь этот цветник. И что с ними происходило дальше?..

Имея значительный гарем и много детей, Йорген не имел среди них наследников, этот статус определяется царским словом. В том раскаивался: не озаботился передачей власти, не встретил своей судьбы... Теперь мальчик, родившийся первым, будет объявлен наследником и приведёт свой клан к господству.

Надо ли говорить, что дочери обоих главных советником не пережили беременности? Йорген помнил их... А сколько у шакалов ещё дочерей.

 

До смешного наглядна зыбкость переходного времени!.. Советники выходили в народ, на базар, не иначе, как в полном боевом снаряжении, при всех знаках отличия. Бляхи полировались каждодневно, стёрлись уже до фольги. Идёт и держится за неё обеими руками!

Придворные ловили малейшие перемены в лице государя, ждали мановения окаменевших век. Хмурился, нет? Благосклонно взирает с трона? Умирает? Доволен?

Каменный Йорген хотел смеяться и казнить.

 

Успех успеху рознь. Иной бывает последним... Их распущенность достигла предела. Пусть Йорген не чувствует рук и ног, но, оставаясь царём, однозначно чувствует этот предел.

Двух мнений быть не может, перед Йоргеном стоит заложница.

Нагая медь. С запада на неё льётся красный свет, удваивая румянец. Встретив тяжёлый, каменный взгляд царя, медная девушка не отступает ни на шаг. Тело горит стыдом, щёки – гневом.

«Неужели они не видят? – с досадой удивляется Йорген. – Они так распустились, что в упор не видят, кого привели? Это львица. Львов не запрягают, не доят, а если и режут, то не на мясо».

Советник ростом ей по плечо шипит что-то на ухо. Медные щёки теряют цвет, Йорген улавливает имя своих лучших врагов: её отца и брата...

«Хотят совместного регентства при постороннем ребёнке? Из чужаков... Логично...»

Девушка молчит.

Короткий меч у советника то в руке, то в ножнах, то опять в руке. Ничтожество.

Двое кричат шёпотом на неё и друг на друга, плюются слюной. Морды перекошенные. Царю в глаза не смотрят, боятся даже мимоходом на него взглянуть. И по ней, и по ним Йорген понимает, что его каменное лицо страшно.

Пленницу толкают вперёд. Зря.

Легко, будто сейчас отдохнуть присел, Йорген поднимается на ноги. Меч скользит гардой вперёд, разворачивается, и острие достигает цели свистящим, коротким взмахом. Бляха советника падает. Смертельно бледный он хватается за шею, предвосхищая завтрашнее утро.

На левой ладони царя – татуировка зойи. Коснувшись ей сердца, Йорген указывает на трон:

– Взойди...

Медная девушка, облачённая в закатный, солнечный пурпур, задумывается по-царски демонстративно, на точно отмеренные секунды и совершает поклон.