Что хочет автор. Литературные конкурсы

9 мая 1925 года в 18.00 философ Ремизов решил зайти в знакомый номенклатурный ресторан поужинать. Алексей Ремизов был один. Брать женщин в этот раз не хотелось - тяжёлые обстоятельства гибели его приятеля Бориса Савинкова сказались на его чувствах и его душе и он решил просто развеяться в ресторане. В воздухе отдавало какой-то мистикой, что почувствовал Ремизов всем телом.

...Борис Савинков чувствовал себя поражённым. В тот самый момент, в который его бросили в темницу, и приказали молчать, он просто чувствовал, что умирает. Хотя на самом деле это было вовсе не так. Он открыл глаза и почувствовал над собой двоих смеющихся мужчин. Они явно издевались вначале, потом один из них предложил ему следующее.

- Борис Викторович, простите за неудобства, - он сел перед ним на корточки. Пуганный Савинков отшатнулся к стенке и пошёл и испуганными глазами посмотрел на Сыроежкина, который сидел перед ним на корточках.

- Мы хотим с Вами заключить сделку. - Улыбнулся Григорий Борису. - Вы под моим началом завтра же поедете в Испанию, потому что здесь Вы уже труп.

Савинков решительно ничего не понял. Но он был на всё согласен, лишь бы не били. Григорий протянул ему газету, в которой сообщалось о том, что он покончил жизнь самоубийством. Савинков был к этому готов. Он даже всплакнул, оплакивая себя, но потом попросил:

- Могу ли я выпить стакан воды?

Сыроежкин ухмыльнулся: позёрство было в духе Бориса Викторовича, и он одобрил.

- Хорошо. Вечер в ресторане, и мы быстро отправляемся, вначале в мистический Алтай - Вы там нужны для последующей экспедиции в Тибет, а затем - в Испанию.

Савинков кивнул. Бабы недоставало, но мужчина был согласен и на курицу в ресторане. Его приодели по форме и туда он отправился вместе со своим начальником Сыроежкиным. На нём был фиолетовый костюм. В Савинкове почему-то заговорил Джон Астор, который любил носить всё фиолетовое. Он умылся, причесал волосы и отправился в ресторан, где ужинали люди. Это были разные пары. Были пары с разницей в возрасте, которые смотрелись весьма экстравагантно. Немолодой человек вёл молоденькую студентку, которая сбивалась в такте вальса, смешила людей, но им было всё равно до их окружения: они были глубоко погружены друг в друга. Савинков заулыбался. Ресторан! После долгих пыток и мучений - это место ему казалось раем на Земле. Он пожелал ещё раз сходить в оперетту, на "Летучую мышь" и Сыроежкин быстро достал пригласительные из театра музыкальной комедии на следующей вечер. Днём у Савинкова была подготовка - чекисты набирали команду людей, которые хотели бы побывать в Тибете. Савинков отправлялся туда. Этот мир теперь принадлежал только ему. Ему сейчас хотелось одного - жить, и может быть что-то делать.

- Я хотел бы увидится сыном. - Пожелал Савинков. Ему предложили, что он будет вместе с сыном - Львом Борисовичем Савинковым воевать в Испании. Савинков жутко обрадовался этому. Он чувствовал себя хозяином жизни после того ада, что ему пришлось пережить. Объявили лёгкий вальс.

- Советские господа живут как буржуи. - Усмехнулся Савинков.

- Тихо, - пригрозил Сыроежкин, -я тебя спасать от чекистов не уполномочен за обронённое буржуйское слово.

Савинков заметил сидящую одиноко даму в красивом чёрном платье, которое облегало её фигуру. Она была очень роскошной женщиной, и Борис Викторович решил с ней потанцевать. Не зная. кто он, дама дала согласие - она была рыжеволосой, и чему-то напомнила Савинкову Гиппиус. Но ту жизнь отрезали. Он теперь ждал встречи с родными. Но для этого ему пришлось бы стать чекистом и служить Советскому Союзу.

Мужчина был давно к этому готов. Они танцевали медленный вальс под музыку Штрауса. Этот вечер принадлежал им обоим. Она заглядывала в его глаза, и несколько смущённо отворачивалась. Он был полностью поглощён ею. Сыроежкин наблюдал за двоими, слегка усмехаясь. Что ни говори, а человек заслужил. Мужчина отпустил свою даму, которую передал другому кавалеру, и вернулся к мороженному с шампанским.

- По-моему не хватает ананасов. - Улыбнулся Борис. - Они тут же были принесены. Ошалевший Ремизов смотрел за этой сценой и наблюдал, что его друг жив. Савинков, казалось, подмигнул ему, и слегка пьяный философ вышел прочь из ресторана. Борис Савинков разрезал принесённый большой ананас, и запивал его шампанским... это был вечер в раю.

ПЕРВЫЙ АКТ ОПЕРЕТТЫ

Александру Аникину

Борис Савинков и его брат Саша сидели в тюрьме в Вологде. При рождении второму сыну тоже дали имя Александр, но он из уважения к старшему брату сменил его на Борис. Братья подумывали план побега. При этом Александра должны были казнить на следующий день. Борис не успел его спасти, и всю жизнь мучился тем, что ему не удалось спасти брата. После казни Саши - страшный, мучительный момент, который Борис плохо переживал, мучаясь бессонницей. Брешковская понимала. "Бабушка" русской революции сидела с ним, отбывая свой срок. Но молодой светловолосый пока человек на данный момент устал. Ещё больше на него повлияла смерть старшего брата, которого он горячо любил. "Бабушка" понимала, но старалась всячески давить. Сама сломленная, измученная жизнью Екатерина не знала как вырваться из этой клетки, которая называлась тюрьма. Брешковская подошла к решётчатому окну. Был месяц март, моросил гадкий, как считали люди на воле, дождь. Она жадно вглядывалась через решётки на погоду, стараясь уловить запах воздуха, которого так не хватало ей в темнице. Она мучилась сама от того, что вся её деятельность на благо революции оказалась бесполезной.

- Ты только себя погубишь, Борис. - Сказала, наконец, она Савинкову, который сидел на нарах, повесив свою чуть светловолосую голову. Брешковская с удивлением заметила, что в тюрьме молодой человек стал темнеть.

- Что ты можешь сделать для революции? - Брешковская смотрела на моросящий дождь. На воле он бы ей казался противным. Как хотелось на волю!

- Дождь? - Ухмыльнувшись, спросил Савинков, чтобы хоть как-то перевести тему разговора и оторваться от мыслей о брате.

- Не переводи тему. - Властно сказала Брешковская. И Савинков ухмыльнулся: слово "тему" Брешковская сказала на французский манер, как в оперетте. А жизнь это и есть оперетта - с философским подтекстом и грустным концом. С Брешковской оставаться дальше было невыносимо.

- Борис, - продолжала ныть женщина

ЗВЕЗДА ПОЛЫНЬ

Александру Аникину

========== Всадник по имени смерть ==========

Александру Аникину (оперному певцу)

Адмирал Алексеев, недавно отметивший свой 60-летний юбилей, невысокий человек в красивом адмиральском костюме, сидел за столом в своём просторном кабинете - и пил вечерний кофе. Мужчина понимал, что дело плохо. Перед Алексеевым лежали все документы и донесения о том, что японцы готовят масштабную войну против Российской Империи, и что Российская Империя была к ней явно не готова. Но как было убедить в этом царя, Плеве и Витте, которые были непреклонны и продолжали экспансию вглубь Японии?

Алексеев не понимал как. И в то же время он полагал, что у Российской Империи не было шансов не воевать. "Значит, будем снова терять солдат". - Пробурчал Алексеев, продолжая пить ароматный финский кофе, который ему принесла его кухарка Нина.

...Оленька Петровская пришла домой после очередного спектакля с участием Александра Бельского. На этом спектакле - опера "Снегурочка" (партия первого Бирюча) - присутствовал сам господин фон Плеве. Об этом Оленька и рассказывала родителям за чашкой чая.

- Надо же, - покачал головой отец, - сам фон Плеве. Аукнется ему когда-нибудь разгром "народной воли".

- Фон Плеве считает, что революция задушена в самом начале её зарождения. - Улыбнулась мать Оленьки, подливая мужу чай.

- Не думаю, - мрачно говорил её супруг. - Я знаю Гоца. Он вряд ли успокоился после своего ареста в Неаполе. Мне кажется, что Гоц подготовил устав.

- Какой устав? - Не поняла матушка Оленьки.

- Насколько я слышал от Бориса Савинкова, недавнего сотрудника полиции и так получилось, что мне пришлось его рекомендовать в отдельные круги при фон Плеве, конкретно к Александру Герасимову, то Савинков, знающий откуда-то Гоца, обеспокоен что фон Плеве может пасть первым. Не знаю, мне это тоже показалось странным. - Ответил её супруг.

- А что тут странного? - Не поняла экономка дома Петровских Анастасия Фёдоровна. - Я лично считаю, что русские могут начать неравную войну с японцами. Уж слишком мне кажется странной эта русская экспансия на Дальний Восток...

Вся семья была озабочена грядущими печальными событиями.

66-летний певец Александр Бельский, идя с оперы домой, неожиданно в воздухе заметил Всадника с бледным лицом на белом коне. Александру почудилось, что это мираж. Потом придумал, что всадник приехал за ним. И перекрестился.

Неожиданно он увидел возвращавшегося с оперы фон Плеве. Фон Плеве брёл совершенно без всякой охраны в сопровождении пары-тройки своих закадычных друзей по министерству. Александр Бельский ещё подумал, что нехорошо так идти одному и не понимать, что на него могут напасть неизвестные ему люди, но певец не мог и подумать о том, чтобы подойти к видному министру и предупредить его - слишком фон Плеве был высок в должности, и Бельский подумал, что фон Плеве явно его прогонит. "Но охрана министру всё-таки бы не помешала", - решил про себя Александр, и пошёл домой.

Всадник на белом коне сверкнул чёрным плащом, и, словно смеясь над мелкими и жалкими людьми, ускакал прочь в ясное декабрьское небо - были первые дни декабря 1903 года. Бельский накинул на себя шапку, и кутаясь в тёплое меховое пальто, поспешил домой. Фон Плеве бодрым шагом, смеясь о чём-то своём с друзьями пошёл своей дорогой, не зная что его ждёт впереди. Да и может ли простой смертный человек представить те ужасы, которые ему суждено пережить?

Господин фон Плеве уходил в темноту ночи домой. Бельский испросив извозчика поехал домой. А русские на самом деле должны были опасаться скорой войны: адмирал Того уже докладывал императору Мэйдзи о скором продвижении русских в глубь Маньчжурии и что он обеспокоен растущей экспансией русских. Император Мэйдзи выслушал доклад очень внимательно.

========== Трагедия в Порт-Артуре ==========

Александру Аникину (оперному певцу)

10 апреля министр фон Плеве собирался пойти в театр на оперу "Лакме". Зал был переполнен зрителями.

Роль Нилаканта, индийского брамина, должен был исполнять Александр Бельский. Его поклонница 21-летняя Оленька Петровская, влюбившаяся в 62-летнего певца, притаилась среди зрителей в зале. И её соседом по случаю оказался молодой эсер Борис Савинков, который раскланявшись со зрителями Путилиным и Ревенко - сотрудниками департамента полиции и III отделения Охранки, - стал ожидать начало спектакля. Целью было рассчитать время. Но опера Делиба была из трёх действий, поэтому Савинков подумал, что зря теряет в театре время. Ну что ж, хотя бы

культуру послушает.

Ревенко обратил внимание на этого высокого молодого человека, с тёмно-русыми волосами и карими, пронзительными глазами, при взгляде на него которых, Ревенко вздрогнул.

- Кто это? - Спросил детектив.

- Любитель оперы. - Предположил весёлый Андрей Путилин, и стал ждать оперу с замиранием. Молодой, 27-ми летний сыщик любил оперу. 54- летний Ревенко разделял его вкусы. он с недоверием покосился на Бориса, который отвёл глаза и перевёл их на сцену, мимолётно глянув на красавицу Оленьку. Желание прожгло 25-летнего мужчину при виде фигуры девушки, но он сдержался, чтобы подойти к ней, поскольку такое предлагать дамам в театре неприлично, и вечером его ждала Дора для

успокоения нервов. Мужчина снова посмотрел на сцену. Вышел Александр Бельский, и сказал печальную новость:

- Простите. Произошёл взрыв на броненосце Петропавловск, поэтому спектакль отменяется.

Путилин разочаровано вздохнул. Савинков увидел, что Оленька также тяжело вздохнула, и решил, что она поклонница Бельского. Паллада подумала, что зря они это сделали, и она решила, что в дальнейшем возьмёт себе псевдоним "Бельская" - странная, но звучная фамилия. Богданова юркнула из театра к Сазонову, едва замеченная Борисом, который усмехнулся, глядя уходящей женщине вслед... "Паллада..." - пронеслось у него в голове....

...шла русско-японская война. 3 апреля 1904 года в осаждённом Порт- Артуре случилось несчастье. Затонул подорвавшийся на японской мине флагман "русской Тихоокеанской эскадры броненосец "Петропавловск". Среди погибших оказался и художник-баталист Василий Верещагин. Также погиб вице-адмирал Степан Осипович Макаров.

максимальная скорость броненосца "Петропавловск" составляла 16,86

узлов, средняя скорость на испытаниях 16,38 узлов. Запас угля

нормальный 700 или 900 т.

Бельский продирижировал: "Гимн морю"!

..пускай хранишь ты нас один, а мы споём для моря гимн... - пели Оленька и Борис среди других исполнителей. Путилин открывал рот, Ревенко посмеивался глядя на него, хотя он не смел так делать в такой ситуации, но Путилин его рассмешил. Перехватив взгляд шефа, Андрей сам гоготнул. Савинков, поняв что Путилин открывал рот сам засмеялся, и по окончанию гимна вышел из театра. Взрыв на броненосце Петропавловск огорчил его: погибли люди, и жаль было осаждающих Порт-Артур. Он вернулся в гостиницу, где ждала его Дора, Доротея, или Дарья Бриллиант, игравшая певицу и жену нагловатого и хамоватого банкира.

- Сегодня мы просто отправимся спать. - Сказал Борис, едва переступил порог гостиницы.

- Почему? - Спросила Доротея, надув губки: ей тоже, как и Борису хотелось заняться любовью.

- Взрыв на броненосце Петропавловск. - Как бы обижено сказал "банкир".

- Погибли люди, я не имею права иметь женщину. Бельский отменил спектакль.

- Поэтому ты так рано пришёл. - Улыбнулась Дора. - То-то я удивилась: Делиб длинный.

- Ладно, я спать. - Сказал Борис, нежно посмотрев Доре в глаза, и облизнув губы. - До завтра.

- До завтра. - Ответила Дора. К ней подошла хозяйка гостиницы.

- Фу, какой противный барин. - Сказала Жанна Михайловна, сочувствуя Доре. - Не любит Вас. Бросили бы Вы его нашли бы кого понежнее. - Любит. - Улыбнулась Дора. - Он ходил в театр, там сообщили что произошёл взрыв на броненосце "Петропавловск". Ему стало жаль ушедших безвременно людей.

- Да Вы что? - У Жанны Михайловны округлились глаза, и она быстро и спешно сделала ознаменование себя крестом. - Бедные наши морячки! И много погибло? Ох, Вы батюшки-святы... простите... это я Вас жалею.. я думала он сегодня не в духе, муж Ваш...

и Жанна Михайловна ушла передать новость слугам.

"Если бы муж!", - подумала Дора, всем сердцем любившая этого

надменного и жестокого Бориса, который был женат на дочери писателя,

поэтессе Вере Глебовне Успенской.

И, улыбнувшись сама себе, ушла спать...

...Путилин пришедший после заседания у Плеве рвал и метал. Плеве ничего и слышать не хотел о готовящимся на него покушении, которое затеяли эсеры. Ревенко и его друг Сашка смотрели и почти смеялись, глядя как бешенный Путилин разносит их кабинет к чертям.

- А что Вы смеётесь? - Путилин гневно посмотрел на друзей и сотрудников по совместительству. - Вы оба такие же как и он. Знаете, что Плеве сказал?

Рыжий 24-летний Сашка ржал в усы.

- Революционеров нет. У нас всё тихо и спокойно. Ага спокойно. Кроме русско-японской войны.

Сашка и Владимир покатились со смеху.

- Ну а ты куда смотрел? - Смеясь, сказал Владимир. - Нужно было усилить охрану.

- Знаете что он сказал? - Продолжал Путилин, разыгрывая надменного Плеве. - У нас революционеров нет. Нет. А про Савинкова я что придумал?

- Придумал. - Подал голос Сашка Глотов, продолжая смеяться. - Конечно, этот молодой человек тебе приснился во сне.

- А нельзя ли было стребовать, чтобы он усилил охрану? - Владимир вдруг прекратил смеяться, и несколько посерьёзнел.

- Нельзя. - Сказал Путилин. - У него тридцатилетний опыт работы в полиции. Он всемогущ. И он знаете что сказал, что это я выдумываю себе дела, чтобы преследовать его. Да-да, так и сказал. Он заявил, что революционеров нет. Революции нет, что мы все бездельники только ищем себе работу. Зачем его охранять?

Ревенко покатился со смеху, потом добавил:

- Действительно, зачем?

Вся троица смеялась собственной беспомощности. Из окон сквозь шторы проглядывали солнечные лучи.

...Первый взрыв бомбы не удался. Сикорский промахнулся. Савинков явно нервничал. Он стоял на своём месте неподалёку от происшествия. Время шло.

Он понимал, что должен быть взрыв. Егор Сазонов держал бомбу почти открытой, но мужчине, похоже, на следующий раз повезло. Фон Плеве лежал убитым, и вокруг него суетились люди. Егора схватили на месте: осколком взорвавшегося снаряда он был сильно ранен и у него было исковеркано лицо – пол лица как не было. Через некоторое мгновенье на месте начала собираться толпа любопытных и полиция. Белое здание вокзала как бы возвышалось над этим миром, а перед ним тянулась железка и, уходившая вдаль дорога. Жизнь здесь была представлена толпой уцелевших и зевак. Мужчины, женщины, дети и фотографы суетились на месте происшествия. Если бы эту сцену наблюдали «братья по разуму», они сочли бы людей за муравьёв.

Чувствовавший каждую ситуацию каким-то особым чутьём, Савинков помчался в парк, где условились встретиться оставшиеся в живых революционеры, но никого там не нашёл: Каляев уже удрал в другой город. Боришанского как след простыл. Лучи палящего солнца жгли душу молодого человека, который осмелился переступить черту. Он себя внутренне не раз спрашивал, и не раз спросит потом: «Зачем?». Но этот

страшный опыт выживания в этой жизни казался ему тогда единственно необходимым, хотя стоил ему души, вероятней всего, проданной. Но Савинков не чувствовал сильных метаний зла. Он видел яркое солнце, парк, гуляющие пары и оркестр.

Чтобы не думать о случившемся (нужно сказать, что Борис сильно раскаивался в содеянном, несмотря ни на что), мужчина вспоминал свои прогулки по парку с Дорой Бриллиант на момент того, как несчастье стать палачами объединило всех молодых людей. Егор Сазонов тесно сошёлся с Ланой Богдановой, которая именовала себя Палладой. Сейчас Богданова находилась в «пикантном положении» и Борис сочёл нужным, несмотря на все протесты на счёт этого Евно Азефа увезти Палладу прочь от этого ада.

Нежные локоны Даши касались лица Бориса, когда они шли по залитому солнцу парку. Он шёл в красивом макинтоше, она – в сине-голубом платье эпохи модерн, красивом и лёгком. Она не могла скрыть своего волнения.

Дора тоже боялась.

Но она боялась за друзей больше, чем за себя. И, мужчина, прижав женщину к себе, страстно целовал её в губы….

…сейчас он стоял в этом парке один. Чтобы не думать о происшедшем, и не корить себя, Борис вышел послушать духовой оркестр. Музыканты, и певица в парке исполняли новую мелодию «ясный день в прекрасном парке…». У Бориса раскалялась голова… «Я шёл, шатался, огненный шар раскалялся…» - пронеслись в голове у Савинкова какие-то зыбкие строчки стихов. Словно ангелы помогали печалью поэта лечить его больную душу.

«Но грех же невольный? – Думал Борис. – Его убил не я?».

Плеве призраком явился Борису и помахал рукой. Борису сделалось дурно. Ему показалось, что его сейчас стошнит. Но ничего не вышло. Целый парк был полон людей. Но он был совершенно один, и был брошен всеми друзьями, которые удрали в неизвестном ему направлении.

Савинков шатался как пьяный, слушая теперь уже вальс. Он ненавидел всех людей в парке. Ему казалось, что они чистые души, а он нет. Им владеет дьявол. Но этого дьявола теперь уже не прогонишь из души…

молодой человек, совершивший грех, зашагал прочь, прослушав ещё раз какую-то мелодию. Борис в этот миг не боялся даже филёров. Он как будто ушёл в иной мир, где ему ещё раз привиделся Плеве и помахал на прощание рукой. Савинков вздрогнул, оказавшись по ту сторону. Тошнота подступала к горлу. И он, шатаясь, умчался в гостиницу, где пролежал в беспамятстве часа два. А просто отключился… и пребывал неизвестно где.

Никто его не потревожил.

Пострадавшего Сазонова доставили в больницу, где ему казалось в сумрачном бреду, что его замучили палачи… врачи не минули сообщить о бреде Сазонова полицейским. И те услышали, что он часто повторяет фамилию «Плеве». В реке выловили то, что искали. Сазонов после выписки из больницы подлежал аресту, но не хотел мириться со своей участью.

Правда писать друзьям и Савинкову лично ему не запретили. Обломки экипажа министра внутренних дел Константина Плеве находились на измайловском проспекте перед Варшавским вокзалом.

Великий князь Сергей Александрович будто ждал своей очереди.. .его жене Елизавете Фёдоровне как-то приснился страшный сон, в котором она видела Бориса Савинкова.

========== Сон Елизаветы ==========

Александру Аникину

Елизавета Фёдоровна в молении провела этот день. Странный и страшный сон ей не давал покоя. Женщина надела даже чёрное платье по случаю своей сновидческой драмы. Был октябрь 1903 года, и ничто не предвещало грозы. Елизавета Фёдоровна просто увидела во сне, как её мужа убил неизвестный ей человек. Мужчина был очень красив. Но кто он? Елизавета не знала. Этот сон об этом мужчине был ей впервые. Потом её сон перенёс в 1896 год. Коронация царя. Ходынское поле. Люди собрались за подарками. И произошло не предсказуемое. 1300 человек погибло в рукотворной давке, провокатором в которой выступили неизвестные. Елизавета потом опять присмотрелась к лицу мужчины. Его бы она узнала из тысячи. Бледное, красивое лицо. Римский профиль и римский нос. Он был явно благородного происхождения, но в личном окружении Сергея его не было. Мужчина протянул Елизавете голубой конверт с красной каёмочкой. На нём было написано красными буквами: «Сав…». Дальше Елизавета прочитать не смогла, и проснулась. Что значила эта фамилия для неё? Кто этот мужчина? Великая Княгиня вскочила в жарком поту, и в странных терзаниях. Потом Елизавета снова вспомнила сон. Они сидели в театре, и к Сергею подошёл Он. Кто это? Антихрист? Елизавета не понимала ничего. Она позвала горничную. Заспанная Анастасия быстро прибежала к госпоже, и наспех стала её одевать. Елизавета что-то шептала губами. Анастасия понимала одно: её госпоже приснился какой-то кошмар.

- Не смей так говорить, - рассердилась Елизавета на ни в чём не повинную Анастасию - это явно было бесовское наваждение. В православии не может быть снов. Я отмолю свой грех, а в воскресенье пойду на причастие.

- Что ж Вам приснилось всё-таки, госпожа? – Спросила Анастасия.

- Не сметь! – Ещё больше рассердилась Елизавета. – Иначе сбудется. Мне приснился антихрист.

Анастасия перекрестилась.

- Как так? – Не поняла девушка. – Неужели правы пророки, и конец времён близко?

- Да. – Сказала Елизавета Фёдоровна уверено. – И этот конец станет концом нашей фамилии.

- Романовы? – Не поняла Анастасия.

- Не сметь! Я, если смогу, отмолю.

Елизавета Фёдоровна выбежала в молельную, когда Анастасия закончила. Анастасия дрожала всем телом. В православии снов не бывает. Если и бывают, то это значит, что ангел-хранитель предупреждает их о будущем. Так что же видела во сне Великая Княгиня, и почему она была так напугана? Но на всякий случай, девушка решила молчать. И слугам не болтать об увиденном. Всё-таки в православии нет снов. И этого не должны были знать посторонние лица. Анастасия умела хранить все тайны своей госпожи. Несмотря на юный возраст, а ей было 18 лет, девушка понимала госпожу и была ей верна. Елизавета Фёдоровна в молении провела день. Она старалась не думать о виденном ей человеке, и решила, что ей приснился антихрист.

Елизавета думала молением беду отвести. Она прекрасно понимала, что это сон, но какая-то тревога поселилась у неё на сердце, и женщина мучилась сомнениями. Стоя на молитве, великая княгиня старалась не думать. С мыслями уходила молитва, и пользы от неё не было никакой. Не думать! Не думать! Не думать! В православии нет снов.

========== Звезда полынь - Распутин ==========

лександру Аникину

«И восстал из мрака ужас, и разверзлась земная твердь, и упала на Землю звезда полынь»

(цит. По: Откровение Иоанна)

1 ноября 1905 года у царя было дурное предчувствие. Николай Александрович захотел помолиться в церковь, и взяв с собой несколько человек для охраны, пошёл в ближайшую церковь Санкт-Петербурга. Распутина терзали то ли бесы, то ли пророчества, и он тоже решил этим днём направиться в церковь. Мысли царя и простолюдина совпали. Пока Распутин читал откровение Иона, православный Государь шёл в эту церковь. Совпадение мыслей и чувств произошло около 12 часов пополудни.

Григорий Распутин, простой мужик из секты хлыстов читал откровение Иоанна.

Распутин перекрестился и стал ждать светопреставления, и появления антихриста. Но этого не случилось: в маленькую церквушку, где Григорий молился, естественно, за свою душу, вошёл царь. Громадный Гришка встревожился при виде царя, но приосанился. Николай Александрович посмотрел на него пристально, сузив свои красивые серо-голубые глаза. Царь сказал:

- Дай откровение. Тут один шельма на счёт своих лошадок прав. Но если я его приближу, я приближу свой конец. Мне снился дурной сон.

- От бесов, царь-батюшка. – Дрожал Григорий.

- Не от бесов, шельма. Когда мне надо было всходить на престол, матушка дала мне золотой ларец. В этом ларце лежали пророчества монаха, такого же бесовщика как ты, которого приблизил к себе мой предок Александр I. Он приблизил его к себе после того, как он предсказал пожар Москвы в 1812 году.

- И о чём были эти пророчества? – Боязливо спросил Распутин, которому стало всё же любопытно узнать о том, о чём говорил пророк.

- А, любопытно! – Усмехнулся царь. Александр I, получив Авеля в наследство от убиенного Платоном Зубовым, последним фаворитом Екатерины, батюшки, равно как и брадобрея графа Ивана Павловича Кутайсова, личность, весьма переходящую из рук в руки и нужную при всех дворах, пытался надавить на него и заставить прекратить писать. Но коварный демон Авель предрекал царю всё новые и новые катастрофы вплоть до разбушевавшейся Невы в 1824 году, когда Александр I едва не погиб сам, спасая свою любимицу дочку Софью Нарышкину в наводнение. В этом пророчестве было сказано, что азмь есть последний представитель дома Романовых на престоле.

Распутин задрожал.

- Я не прошу тебя предрекать мне гибель, как Авель моему предку Александру Павловичу. Ты озвучишь слова апокалипсиса и запишешь свои пророчества принародно, чтобы этот ужас, который преследует меня всю жизнь, начиная с убийства эсерами моего дяди Сергея Александровича, не исходил от православного царя. Понимаешь, православный царь в это верить не может. Это от бесов. Но судя по всему, Звезда Полынь скоро упадёт с небес на Землю, и погребёт под собой множество людей…

Распутин смирился со своей участью, и вышел с царём-батюшкой из маленькой церквушки.

_______________________________

1-го ноября 1905 года Николай II записал в своём дневнике: «Был очень занят всё утро. Завтракали: кн. Орлов и Ресин (деж.). Погулял. В 4 часа поехали на Сергиевку. Пили чай с Милицей и Станой. Познакомились с человеком Божиим – Григорием из Тобольской губ. Вечером укладывался, много занимался и провёл вечер с Аликс».

========== Парк влюблённых сердец ==========

Александру Аникину (оперному певцу)

Родным, Ал-ру Ан-ну

ПАРК ВЛЮБЛЁННЫХ СЕРДЕЦ

Восемнадцатилетняя поэтесса Лариса Штерн выступала с эстрады. Был 1911 год. Ясный солнечный день заливал прекрасный парк ярким, нежным золотистым светом Солнышка. На Ларисе было нежно-белое платье. Это платье очень шло ей, и было по фигуре. Лариса читала стихи:

Волшебный день. Мы в парке шли,

Держались за руки с тобой.

Свидание. Друг друга мы нашли.

Теперь уже мы связаны одной судьбой.

И этот парк, и этот миг

И этой музыки шикарность….

Ты для меня – и счастья всхлип.

И пряность вечера. И пряность…

Аплодисменты взорвали небольшую публику. Был 1911 год. Борис

Викторович Савинков, ненадолго вернувшийся в Санкт-Петербург

проведать родных со стороны матери, её саму и брата Виктора из

бесконечных заграничных приключений слушал поэтессу как случайный

прохожий. Они встретились глазами: Лариса Штерн посмотрела на него с

и, довольная, улыбнулась сама себе: обаятельный молодой человек.

Савинков, уставший от пристального внимания к нему женщин,

ухмыльнулся довольной самовлюблённой улыбкой и пошёл покупать

билет в театр – на «Евгения Онегина». Перед отъездом ему захотелось

посмотреть русскую оперу, и он выбрал ту, которую любил Великий князь

Сергей, ныне ответивший за своё злодеяние – преступное бездействие во

время давки на Ходынке – и ныне спокойно лежавший в Земле. Савинков

ухмыльнулся совпадению, и пошёл в билетную кассу – покупать билет и

общаться с кассиршами – дело, которое он любил больше всего в жизни.

Кассирши чем-то ему импонировали.

Тем временем Лариса читала свои стихи в парке. Публика, журналисты по

культуре, дети стекались её послушать. Ларисе казалось, что она взяла

ноту даже выше, чем Анна Ахматова. Кто-то из юнкеров догадался

принести поэтессе цветы. Это был Танеев, будущий муж Вырубовой.

Юнкера тоже отдыхали в парке, и любили наблюдать за происходившими

там событиями. Николай Куликовский, молодой человек, лет 22 –х

любил свою компанию друзей – Сергея Крисанова-Двинского, Мишу

Осоргина, и Сергея Танеева. Они были как четыре мушкетёра. Как-то

Александр увидел художницу в парке, которая делала то ли наброски, то

ли писала картину. Он заинтересовался женщиной, на что ему

скептический во всём Танеев бросил:

- Это Ольга Александровна, сестра Императора. Скучает без мужа в

Питере. – Танеев подмигнул Куликовскому, который был похож на

Аполлона своей фигурой.

Куликовский приосанился, и посмотрел ещё раз на Ольгу Александровну.

- А кто её муж? – Как-то шутливо спросил Куликовский, представляя

бедную маленькую женщину, и какого-то увальня, который не мог ей

подарить красивой любви. Пошутив, Куликовский попал в точку. Пётр

Александрович Ольденбургский, рождённый в крепком браке Александра

Петровича и его жены Женечки, страдал какими-то признаками

вырождения, и больше пребывал в своём внутреннем мире, чем во

внешнем. Конечно, наследный принц женился на Ольге Александровне,

как и положено было в царских династиях, но молодой человек был

настолько неопытен в делах любви и настолько равнодушен как к

женщинам, так и к мужчинам (да простят меня читатели, великого князя

Сергея часто подозревали в отношениях с мужчинами), что ему стал

быстро скучно с молодой и красивой женой и Пётр Александрович ушёл в

писательство и глубокий мистицизм. Ольга Александровна ничего не

понимала в писательстве, хотя недурно рисовала натюрморты. Но то, что

находят мужчины в том, что пишут она не понимала. «Женщины ещё

ладно, - думала великая княжна Ольга, - а вот мужчины… ничего не

понимаю». Намучившись с мужем, она упросила своего свёкра Александра

Петровича покинуть Рамонь, и вернуться в Санкт-Петербург.

Ольга Александровна была рада видеть Никки, который очаровательной

улыбкой своей приветствовал свою сестру, сетуя на немощь её брата. Как-

то Ольга Александровна приловчилась рисовать в парке, где её взгляд

красавец Николай Куликовский, гуляющий во время короткого отдыха с

друзьями. Ольга не заметила испытывающего взгляда Александра, и

продолжила рисовать. Но Александру художница вскружила голову не на

шутку, и молодой юнкер решил твёрдо отбить её у немощного молодого

мужа, правда периодами, думая, что лучше бы она вышла за его отца –

иногда в таких браках толку больше. Александр, возвращаясь с друзьями

к службе, думал, что молодые мужчины часто бывают хуже, чем старые и

что не видят того счастья, которое свалилось им на голову. Был бы муж

Ольги старше неё, Александр, согласно кодексу чести, не стал бы

разрушать семью, а молодой и наивный к тому же соперник, только

подзадорил юнкера, и он решил, что раз наступило лето, то пришло время

для любви. Куликовский подумал, что молодёжь всё-таки разная бывает,

вон хотя бы тот же Савинков… и столкнулся с ним же на выходе из парка.

Савинков бежал в билетную кассу, но успел обратить внимание на юноша-

атлета Куликовского. «Кого-нибудь в парке нашёл», - сразу понял

Борис, главное хобби которого было наблюдать за людьми, и как бы он ни

был занят своими мыслями, он всё-таки находил минутку посмотреть на

тех, кто стоял рядом. Привычка искать во всех филеров сказывалась.

В Санкт-Петербургском театре давали «Евгения Онегина».

артист, Александр Бельский, решил посетить этот спектакль -благо жена

отпустила – и посмотреть на современных студентов, которые быстро

заполнили галёрки. Борис Викторович по вредной привычке шиковать,

доставшейся ему от Евно Азефа, купил билет в партер, и оказался рядом с

Александром. Дворянка Ольга Петровская вошла в зал, и в этот раз ей

подарили родители билет в партер, чтобы она могла там разглядеть

зрителей. Матери Ольге Наталии было жутко интересно, кто же ходил в

театр из представителей светского общества. Никто не знал, что на этот

спектакль, один из последних в том сезоне собирался сам император

Николай II, тоже нежно любивший «Евгения Онегина» только потому, что

сам был «Онегиным» некогда в домашней постановке. Великая княгиня

Елизавета Фёдоровна была Татьяной.

Великий князь Сергей

Александрович, дядя царя, тогда ещё живой – зрителем. И вот сам царь со

своими спутниками и спутницами – фрейлинами царицы, с ней самой и

своими детьми пришёл послушать Александра Сергеевича Пушкина, заняв

центральную «царскую» ложу. Борис Викторович почувствовал

присутствие царя, и обернулся. Александр Бельский обратил внимание на

внимательного молодого человека перед ним, и тоже посмотрел вверх. На

него смотрел из ложи сам царь Николай II – очень красивый мужчина,

который кружил многим головы и разбивал сердца. Говорят, он был

влюблён в балерину Кшесинскую, но Бельский, работавший с нею в том

же театре, не верил слухам. Теперь-то артист разглядел, что такого

мужчину могла полюбить не только балерина. Он из зрителей вырвал

Оленьку Петровскую и столкнулся с ней глазами.

Ольге одной нужен был

Бельский, и вовсе не нравился царь. Ольга зарделась пунцовой краской, и

Бельский поняв, что это про него, расплылся в самодовольной улыбке.

- Я думаю, что здесь большинство пришло поглазеть ни сколько на

спектакль, сколько на царя. – Бельский прикинулся простым купцом.

Савинков подумал, что его опять будут выдворять с партера, как в 1905-м,

но сдержался. И когда этого не произошло, ответил.

- Странные у Вас мысли, сударь. Я не очень-то жалую царя после

Борис ждал реакции, но Александр оказался «крепким орешком».

- А что, Савинков мог быть и прав. – Задумчиво ответил Бельский,

испытывающее посмотрев в глаза собеседнику, как будто признал его. –

Я не совсем понял тогда, почему не отменили бал. Хотя Кшесинская

рвалась давать представления.

Борис ухмыльнулся, понимая почему.

- По слухам в царя тайно влюблены все женщины Санкт-Петербурга. –

Засмеялся Бельский. И Савинков совсем успокоился: на его прошлое

никто не покушался. Сидевшая рядом с ними поэтесса София Беккер

экзальтированно слушала оперу. Ей нравилось абсолютно всё, только

Ольга Петровская в зале показалась лишней. Молодая девушка

скривилась, почувствовав в зале соперницу. Савинков посмотрел на

Беккер, и признал её.

Во втором антракте, Борис всё-таки спросил Беккер:

- А Вы не та ли девушка на эстраде в парке, что так хорошо нам читала

Бельский тяжело вздохнул: поэты были не меньшими гостями в театре,

чем студенты, и часто они искали знакомства с артистами. Бельский

пересел к Ольге. Борису досталось развлекать Беккер.

- Похоже, этот джентльмен не любит стихов. – Засмеялся Савинков,

подмигнув Бельскому. В итоге Борис догадался, что перед ним не купец, а

- А Вы знаете кто он? – Спросила Беккер.

- По-моему из купеческого сословия, насколько мне известно. Его выдаёт

- А Вы сыщик?

Борис Викторович совсем пал духом. Штерн казалась безнадёжной.

- А хотите, я Вам почитаю стихотворение?

Борис понял, почему Александр сбежал.

Балы. Безумие. Тоска.

Мой мир так хрупок, безмятежен.

И только лишь его рука

Так хороша, когда он нежен….

Александр с тревогой посмотрел на Штерн.

- Эту девушку, похоже, возьмут в Департамент культуры. и мне придётся

её терпеть. – Бурчал Александр Ольге, которая таяла от его присутствия:

он узнал свою постоянную зрительницу. Борис Викторович, выслушав ещё

пару куплетов, ретировался, не досмотрев оперы.

- Кто это был? – Спросила Ольга Александра.

- По-моему сам Борис Викторович, - догадался артист, - он не любит

господ в партере, я догадался по его реакции на меня.

Ольга Петровская посмотрела во след уходившему Борису, и они стали

слушать спектакль. Какая-то женщина в зале, видимо дворянка, сказала

Беккер: «как хорошо!». Поэтесса осталась довольной произведённым на

даму впечатлением. Спектакль продолжился.

После спектакля Никки остался в объятьях светлой княжны Генриетты,

которая приходилась родственницей британскому королю Георгу V, и была

его любовью. Александра Фёдоровна укладывала детей спать.

Десятилетней Анастасии очень понравился Пушкин в опере, только

девчушка спросила:

- А почему Онегин так плохо поступил с Ольгой?

Александра Фёдоровна не знала, что ответить, и, поцеловав девочку,

сказала ей: «Да хранят тебя ангелы, дорогая!».

Ольга Александровна не любила мужа. Несчастный Пётр Александрович

Ольденбургский не мог любить жену так, как ей мечталось. Не было

романтических сюрпризов, поездок хотя бы в находившейся рядом

Воронеж. Ольга Александровна тосковала, и вернулась к брату в Санкт-

Петербург. И вот, как-то, прогуливаясь в любимом ею парке, Ольга

Александровна в окружении своих друзей Мишеля Осоргина, Сергея

Кирсанова-Двинского и Сергея Танеева, встретила снова Александра

Куликовского. Юнкера окружили молодую великую княгиню, и со смехом

стали с ней обращаться. Красавец-атлет Куликовский произвёл на Ольгу

сногсшибательное впечатление, чем позабавил своего товарища Сергея

Александр почувствовал симпатию Ольги к нему, и Сергей

вдруг сказал:

- Разрешите рекомендовать: Николай Куликовский. – Извините, я не

могу: у меня невеста.

- Ты ещё всем это объяви! – Возмутился пылкий Танеев.

- А что и объявлю! – Засмеялся Сергей. – Я люблю Зину!

Ольга Александровна как-то загадочно посмотрела на Николая

Куликовского, кокетливо ему улыбнулась и ушла.

София Беккер гуляла по этому парку одна. И вдруг она услышала, как на

эстраде выступал красавец Николай Гумилёв. Мужчина был красивым,

хорошо одетым, и ярко читал стихи. Сердце Софии дрогнуло, и она

осталась его послушать, растворившись в толпе слушателей. Юнкер

Сергей Кирсанов-Двинский тоже решил остаться и послушать чтеца. Он

встал рядом с Софией, не узнав в ней девушку с эстрады. Это её

позабавило, и она экзальтированно слушала Николая Гумилёва, решив с

ним познакомиться.

Александру Аникину

Когда Борис Викторович не бывал в театре, и не сидел с Виктором

дома и не резался с ним от скуки в нарды, он не забывал про своих друзей

из литературных салонов начала века. «Вдова» и бывшая возлюбленная

одного из казнённых друзей Бориса Егора Сазонова держала свой модный

литературный салон на Фонтанке. Квартирник на Фонтанке любили

посещать многие поэты, и некоторые даже умудрялись потом стать

любовниками самой Паллады Богдановой-Бельской, которой в ту пору

было 27 лет и она была ровесницей Оленьки Петровской.

Сам Бельский, чью фамилию умыкнула Паллада, может и с целью

привлечь его внимание, в этот салон никогда не ходил, боясь реакции

Шаляпина и светского общества на его появление в этом салоне. В этой

квартире всё было каким-то ядовито-лиловым, смешанным с вульгарным

золотистым и даже местами красным, что совсем не соответствовало ни

эпохе, ни каким-то представлениях о хорошем вкусе обладательницы

данной квартиры. Для Бельской такой авангард казался даже идеальным.

Хотя она, порой, и жалела, что не может держать свою квартиру как все –

из-за обязанности быть хозяйкой литературного салона. Но зато к

Бельской ходили поэты всех литературных направлений: от Владимира

Маяковского до Николая Гумилёва. Это Бельской нравилось больше.

Оленька Петровская, поклонница Бельского как-то пыталась в этом салоне

безуспешно прочитать стихи. Борис Викторович и Зинаида Николаевна

отговорили молодую девушку от этой безумной затеи.

- Владимир Маяковский сейчас начнёт чудить. – Охрипшим, низким

голосом сказала стоявшая рядом с Оленькой Зинаида Николаевна. К дамам

подошёл Борис Викторович, на котором был серый драповый макинтош,

который он надел с целью скрыться от возможного дождя – грозовое небо

говорило о том, что вот-вот начнётся гроза. Борис только вошёл. Не успев

снять макинтоша, он кинулся целовать руки рыжекудрой Зинаиде

Николаевне. Зинаиде Николаевне было в 1911 году 42 года, Борису

Викторовичу – 32. Оленька Петровская посмотрела на Гиппиус с короткой

стрижкой a-la Clodine из нашумевшего романа француза Виллара

«Клодина в школе». То, что Клодину написал не Виллар, а сама госпожа

Коллет – его молодая жена, в это время, естественно никто не знал, но

подражать остригшей волосы Клодине хотели все. Гиппиус была не

исключением. Посмотрев на Оленькину копну волос, она бросила:

- Не хотите ли обрить гриву, молодая львица? По-моему, всем львам не

мешает в этом сезоне постричься. Хорошо, что здесь нет Бельского. Он бы

твою подругу угрохал выстрелом глаз.

- Скорей Бельского угрохают сыновья Паллады. – Засмеялся Савинков,

намекая на то, что это были дети Егора Сазонова. – Я видел его недавно

на "Онегине", притворился купцом, чтобы меня не смущать.

- Тактичный. – Гиппиус посмотрела в сторону Оленьки. – Паллада бы его

точно смутила. Вы, если что держитесь нас с Бэ Вэ, а то сейчас пьяный

Маяковский разнесёт весь салон в разнос. Вы ведь не пьёте?

- Нет, - созналась Оленька, и почему-то почувствовала в душе холод.

- Борис, проводи девушку до дома, хотя нет пусть она чуть увидит танец

Судейкиной. Если уж пришла, то это единственное на что стоит здесь

посмотреть. После него отведёшь домой. Маяковский мне не нравится –

слишком много балагурит. – Гиппиус подошла вглубь квартирника и

расцеловалась с Судейкиной, первой женой Судейкина. Маленькая Вера,

которой едва исполнилось семнадцать лет в то время завидовала Оленьке,

и хотела быть рядом с её мужем. Правда, господин Судейкин не обходил

вниманием юную поэтессу. Он постоянно острил, что-то сочинял про

- Он сейчас встанет на табурет и будет читать стихи. – Сказал Савинков

Петровской, которая, несмотря на то, что ей было 27 со страхом

наблюдала за происходившим. Рыжеволосый Маяковский действительно

поднялся на табурет, и закричал густым раскатистым голосом. После

нежного бархатистого баритона Бельского Оленьке захотелось заткнуть

уши. Борису тоже не нравилось, как и Гиппиус, но он пророчески сказал:

- Придёт время, и он будет собирать толпы. Что-то мне последнее время

настроения среди питерцев не нравятся. Как бы не грянул гром по

отношению к этому любвеобильному царю. Вам нравится Бельский? Я

видел, как Вы на него заворожено смотрели в зале… придёт время, его

культуру будут восстанавливать единицы. Я Вас не трону, не бойтесь. Мне

своих хватает. Вон на меня вешается фаворитка царя Агнесса Бёрнс уже

какой год. Безрезультатно.

Оленьке понравился Борис Викторович своим юмором и образом такого

земного странника, котором он, по сути и был. В нём был жизненный

опыт, и умение выходить из трудных ситуаций. Савинков знал, что

Петровская из-за Бельского не станет одной из его многочисленных

обожательниц, и поэтому даже рад был найти в ней друга.

- Только если хотите понравиться Бельскому, срежьте гриву. – Засмеялся

Борис в духе Гиппиус. – Она Вас старше, но она знает толк в моде.

Сколько Вам лет?

- 27. – Смутившись, сказала Петровская.

- Ему пойдёт. А! Видимо ему понравилось, что Вы на Бельскую не похожи.

Кто-то про неё говорил, что её на концерт с собой стыдно взять. Судя по

всему, Вас можно.

– Засмеялся Борис, и аплодисментами отметил, что, Слава Богу,

Маяковский закончил издеваться над публикой и свернулся клубком в

глубь нехорошей квартиры. Гиппиус вернулась к Петровскому и

- Мережковский дома. – Доложила Гиппиус Борису. – У него болит голова.

Савинков долго про себя смеялся, понимая, что голова может болеть по

разным причинам. Наконец, Оленька увидела то, о чём ей говорила

Зинаида Николаевна – знаменитую «поленьку» Оленьки Судейкиной – её

«коронный номер» во всех квартирниках, за который её любили

приглашать в салоны. Верочка злобно посмотрела на танцующую Оленьку,

и углубилась в чтение какой-то книжечки, вроде бы это был томик стихов.

Анненкова, как потом увидел на обложке пронырливый Борис,

радующийся, что Маяковский, наконец, устал. Когда Оленька Судейкина

кончила танцевать поленьку и раздражать этим Верочку, вошёл барон

Н.Н. Врангель под руку с самой хозяйкой литературного салона –

Палладой Богдановой, по псевдониму – Бельской. Она родственницей

Бельского не являлась.

Борис решил, что громкая фамилия оперного солиста помогает ей каким-

то образом скрыть своё прошлое. Барон Врангель на свою спутницу даже

не смотрел. Зато было видно, как Маяковский открыл рот, глядя на её

необычный яркий наряд, затмивший даже пёстрые, попугайские наряды

самой Зинаиды Николаевны. Зинаида Николаевна, не выдержав

откровенной наглости и соперничества подобного рода, увела Савинкова

и Петровскую прочь. Прогуляться. На улице она заговорщически

улыбнулась, взяла своих обоих друзей под руки, и зашипела:

- Мы посмотрели всё, что хотели? Вот и пошли по домам. Борис

Викторович, Вам пора к брату и жене, мне пора к мужу, а то он совсем

бедный занемог со своей мигренью, а Оленьке пора к родительнице, а то

матушка будет волноваться, а Бельский пришибёт за измену.

Зинаиде Николаевне никто не смел возразить: обоим поэтам на

квартирнике стало скучно. Идя по левую руку от Гиппиус, Савинков

увидел мчащуюся на квартирник Ларису Штерн.

- А что, обещался быть Гумилёв? – Спросил у Зинаиды Борис.

- Тогда нам тем более там нечего делать. – Оправдывала свою зависть к

Бельской Гиппиус. – А то я прибью его на месте.

- Может, мне его взорвать? – Пошутил Савинков, и Петровская засмеялась.

В это время и правда к Бельской, на фонтанку шёл Николай Гумилёв.

Николай столкнулся с Ларисой при входе, и обрадовался тому, что она

пришла. Вечер продолжался уже без Савинкова, Петровской и Гиппиус. На

Палладе были какие-то перья, огромные самодельные, в технике валяния

бусы, бесконечные драгоценные кольца и странное вычурное, ярко-

рыжее, но в обтяжку платье до пят с огромным вырезом-декольте, которое

обнажало её красивую грудь. Перья были в волосах. Она их не стала

срезать на манер Клодины и госпожи Коллет, и не стала их выкрашивать в

рыжий, чтобы не быть похожей на Гиппиус и Маяковского. Но эта странная

необычность ей придавала изысканность и шарм. Владимир Маяковский

смотрел на неё с тем экзальтированным замиранием, с каким смотрят на

таких женщин подобные мужчины.

Врангель с ней явно скучал, но посещение литературных салонов было в

то время в большой моде, и барону ничего не оставалось делать, как

прийти и отдать дань своего внимания поэтам и Бельской, хотя он бы с

удовольствием сейчас послушал самого Бельского, который рисовал

очередной натюрморт у себя дома, и не собирался никуда идти.

Барон Врангель вытащил какой-то номер по желанию хозяйки салона,

которая его развязно спросила:

- NN, что это за число?

- 70. – Ухмыльнулся Врангель. – В 70 лет я отмечу свой юбилей….

Гости салона засмеялись. В салоне царила атмосфера необычного

Дождь уже прошёл, и Савинков пожалел, что надел макинтош. Доведя

Оленьку до дома, Борис Викторович с Зинаидой Николаевной решили

просто прогуляться.

========== Венера Ольденбургская ==========

Александру Аникину (оперному певцу)

Александру Аникину

О похождениях великой княжны Ольги Ольденбургской от мужа ходили

слухи. Конечно, Николай Куликовский не ожидал, что окажется не

единственным, тем не менее, он решил, что отобьёт Ольгу Александровну

у других ухажёров.

Первым из этих молодых обожателей небожительницы стал никто иной как

поэт Владимир Кузьмин, которого Ольга Александровна, истосковавшаяся

без мужика, одарила лаской и заботой первая. Юнкер Алексей Грибоедов,

вынужденный охранять Ольгу Александровну, посмеивался над великой

княгиней и хотел уж было даже сочинить на этот счёт эпитафию, но ему не

дал это сделать Осоргин, показав ему кулак, что от царя-батюшки

достанется .. Ольгу Александровну теперь всё чаще можно было

заметить в парке, прогуливающейся под руку с Николаем Куликовским.

Тем временем, на Алексея напала спасённая им из воды Муся. Дело в том,

что девушка тонула в реке. Алексей, имея неосторожность, спас Мусю и

получил обожательницу на всю жизнь. Хотя Алексей в жизни не любил

Муси, но Муся оказалась столь настойчивой, что он даже испил сладкий

вкус её губ. Зинаида Петровна, его невеста, с 1913 года, жена, на Мусю

реагировала резко, бурно и негативно. Но с Мусенькой нельзя было

ничего поделать. Эта женщина буквально преследовала Алексея и в своё

время даже родила ему девочку Лизу.

Но это будет в далёком 1930 году,

а пока Мусенька настойчиво ухаживала за Грибоедовым и просто не

давала ему проходу.

- Как Вы здесь прогуливаетесь тоже? – Муська заглянула Лёшке глаза.

Осоргин засмеялся раскатистым смехом.

- Здорово, Мусёк. – Осоргин даже расцеловал влюблённую в Лёшку

барышню. Муська покраснела, и взяла обоих мужчин под руку.

- Можно я с Вами погуляю? А то скучно дома сидеть…

- И как она нас находит? – Засмеялся Грибоедов, но Муську под руку взял.

Когда Куликовский покинул Ольгу Александровну, друзья со смехом

заметили её с поэтом Кузьминым.

- Ну и развратная же у нас Венера! – Усмехнулся Мишаня. – Видимо

художники все любвеобильны.

Алексей почесал тыковку, потом сказал:

- Да уж у художников явно нет полу! – Пойдёмте. Пока всё в порядке.

Дама окружена мужчинами. Царственный брат не рассердится.

И трое друзей зашагали прочь подальше от влюблённых. Оленька по воле

братца собиралась в Гагры. Этот курорт ей нравился обилием мужчин и

красивыми пейзажами. Она заглянула Владимиру в глаза.

- Я уезжаю в Гагры. Буду скучать без Вас. – Владимир ответил на её

томные вздохи страстным поцелуем. Венера жеманно улыбнулась и

обещалась быть верной. Борис Викторович собирался с братом, и Еленой

и старшим сыном Виктором вначале в Гагры, потом в Пицунду.

курорт показался интересным, и он решил показать сыну природу и море.

Младший Савинков был очень рад, и семья радостно собиралась в морской

круиз и 11-летний Витя радовался, что отец его возьмёт с собой. Хотя он

ехал с другой тётей без матушки, но матушка согласилась доверить отцу

отдых её сына, вздохнув о том, что она Бориса больше не интересовала

как женщина. Борис собирал чемоданы, положив в них трусы, прочее

бельё, книги, альбомы для написания стихов и не забыв принадлежности

для чистки зубов и ногтей, собрал Елену, поцеловал Софью

Александровну и все они пошли на поезд.

Вите нравилось приключение, и

он жадно всматривался глазами в этот мир. По дороге на вокзал они

увидели, что царственную княгиню провожает Николай Куликовский, на

что Виктор Викторович злобно отмочил шутку в адрес Петра

Александровича Ольденбургского.

- А курорт-то папаня мужа заложил. – Издевался Виктор Савинков, на что

Борис и Елена ответили довольно сухим и злобным смехом. Они ехали в

одном вагоне. Правда великая княгиня считала, что она едет инкогнито.

Поезд зашевелил колёсами, и двинулся с рельсов в нужном направлении в

сторону Гагр.

«Чем чаще я ездила в Гагры, тем прекрасней мне виделось это место и его

окрестности. Мы ездили на экскурсии, обнаруживая то тут, то там руины

небольших крепостей, греко-католических храмов и замков, окруженных

высокими стенами. Мы забирались наверх и бродили по этим замках,

находившимся высоко в утесах» - потом напишет Ольга Куликовская в

своих воспоминаниях.

ВО ФРАНЦИИ ВО ВРЕМЯ ВОЙНЫ

Александру Аникину

«И когда он снял вторую печать, я слышал второе животное, говорящее: иди и смотри. И вышел другой конь, рыжий; и сидящему на нем дано взять мир с земли, и чтобы убивали друг друга; и дан ему большой меч. (Откр 6:3 — 4).»

Холодный рот. Щеки бесстрастной складки

И взгляд из-под усталых век…

Таким сковал тебя железный век

В страстных огнях и бреде лихорадки.

В прихожих Лувра, в западнях Блуа,

Карандашом, без тени и без краски

Клуэ чертил такие ж точно маски

Времен последних Валуа.

Но сквозь лица пергамент сероватый

Я вижу дали северных снегов,

И в звездной мгле стоит большой, сохатый

Унылый лось – с крестом между рогов.

Таким был ты. Бесстрастный и мятежный –

В руках кинжал, а в сердце крест:

Судья и меч… с душою снежно-нежной,

На всех путях хранимый волей звезд.

Максимилиан Волошин, 1915.

С июня 1915 г. Савинков постоянно пишет Волошину. Волошин был на два года старше Савинкова – он родился в 1877 г., 16 (28) мая. Его отец рано умер, и воспитанием будущего поэта занялась мать – волевая и самобытная женщина. С 4 до 16 лет он жил в Москве, где в нем впервые пробудилось поэтическое чувство, и появились первые стихи. В 1893 г., Максимилиан переехал в Крым. В 1897 г. он поступил на юридический факультет Московского университета. В 1900 г. его выслали в Среднюю Азию за участие в студенческих забастовках. Там Волошин решил уехать на Запад и посвятить себя искусству. Он не только прекрасно писал стихи, но и замечательно рисовал. Первую славу поэта юный Волошин успел получить к 1912 году. В 1900 г. была опубликована его первая статья, стихи появились в 1905 г. В 1903-1904 гг. Волошин пережил глубокое увлечение художницей М. В. Сабашниковой, закончившееся недолгим браком.

Расцвет литературной деятельности Максимилиана Волошина был в 1915 году. Первая мировая война, словно разрядом молнии пронзила его стихи. Но, в отличие от Савинкова, он не хотел решительных действий – не хотел отправляться на фронт.

Он в крайне тяжелом положении из-за своей деятельности, и из-за того, что его ограничили во многом. Он понимает, что без масонских связей тяжело, но одновременно осознает, что масоном не является: «Боюсь лжи, т. е., что я, в сущности, вовсе не масон». Волошин одновременно и близок ему, и далек. Масонские истины ему не понятны, поскольку он ценит земную основу жизни: «Упиваюсь и наслаждаюсь Ропшиным-сыном. Сижу дома. Избегаю «дорогих товарищей». Вчера один измучил меня: доказывал научно, что с точки зрения высших идей надо быть «строгим, но справедливым». И как им не скучно?» (Савинков – Волошину от 19 июля, 1915 г., Ницца). В это же время Борис сблизился с Эренбургом. В это время Савинков задумал вступить во Французскую армию добровольцем. Этому начали противиться родные: «дома мне не позволяют идти в солдаты (в особенности Лев Борисович), но мне кажется, что как только я немного устрою свои денежные дела, - пойду. Не знаю почему, но во мне растет чувство, что так надо, в независимости от декретов, циркуляров и участков. Глупо, не правда ли?». В ноябре Бориса постигают мрачные мысли о бренности всего сущего. Жизнь шла своим чередом, но гнетущая атмосфера удручала. Переписка с Волошиным возобновилась. А М. Б. прислала ему грустную открытку. Он писал: «Здесь мой сын, моя семья, солнце, море и пахнет цветами, когда утром раскроешь ставни. Но как трудно здесь жить. Кругом голодные и убогие. Я слушаю про политику, про стратегию, про амнистию, про местные сплетни и спрашиваю себя: почему люди не умеют беречь чужих ушей? Слава Богу, что, по крайней мере, никто не говорит про искусство. Какая скучная, жалкая и страшная жизнь...».

Война угнетала всех – извечные споры о том, кто прав. Савинкову разрешили уехать на фронт военным корреспондентом. В одном из писем он убеждает Волошина: «Ради Бога, не читайте моих статей в «Речи» - дрянь коричневая. Я - раб. Пишу для денег». В 1915 г. Савинков оказался в Париже, где встречался с М. Б., но война очень ее изменила. Он пишет Волошину:

«Мною владеет один из самых скверных бесов: бес скуки. Может быть потому, что война, а я не на войне, но всё, что я вижу кругом, вызывает во мне неодолимую скуку. Особенно скучно у Цетлинов. Не могу слушать про политику и стратегию. А также про педагогику. А также про мораль. А также про искусство. Скажите, ради Бога, Вам не кажется, что людские слова, как мутная речонка: течет - не течет, бежит - не бежит, утонуть нельзя, можно только удить пескарей, да и то выудишь одного в сутки. Французы разговором упражняют голосовые связки, а русские «интеллигенты» («l'elite"» празднословят для «просвещения народа». Бедный народ».

В начале 1916 г. он вновь вернулся в Ниццу. «В Париже я жил в пещи огненной. Очень гнусно. Здесь, слава Богу, солнце и цветет персик. Но у меня то же ощущение, что было весной - что у меня перебиты крылья». С января 1916 Борис знакомится с Максимилианом и Маревной (художницей Воробьевой-Стебельской).

По ее воспоминаниям поэт однажды сказал: «Маревна, я хочу представить тебе легендарного героя... Этот человек - олицетворение всяческой красоты: ты страстно его полюбишь». Сначала Савинков и Маревне «совсем не понравился», но все же, замечает она, «его манеры и стиль разговора» произвели на нее впечатление. «Я снова увидела его затем в «Ротонде» и в кафе «Куполь», несколько раз - в его собственной квартире и 3-4 раза - в моей студии, где он читал куски из романа «Конь блед». Маревна считает, что Савинков, будучи «самых крайних политических взглядов, был весьма консервативен в отношении эстетики». Однако он оценил авангардистские скульптуры Осипа Цадкина, заявив лишь, что «сам художник менее интересен, чем его творчество». «Он буффон, ваш Цадкин. Почему он строит клоуна?».

Кафе «Ротонда» было тем знаменитым местом в Париже, где собирался весь цвет русской поэзии, обсуждая новые направления в литературе и новые веянья. В Париже на заре нынешнего века собирались в одном милом богемном кафе весьма талантливые люди. Кафе называлось «Ротонда», и за его столиками сидели Гийом Аполинер и Пабло Пикассо, Макс Волошин и Владимир Маяковский, Амадео Модильяни и Анна Ахматова, Диего Ривера и Кокто, Макс Жакоб и Анатолий Луначарский...

Не избежал магнетического притяжения «Ротонды» и Борис Савинков.

Это было богемное кафе, которое был обязан посетить любой, чувствующий принадлежность к литературному миру человек. К слову сказать, Савинков в «Ротонду» вернется и в начале XX гг., где знаменитый писатель Диего Ривера, будет с увлечением слушать его рассказы о том, как он убивал министров внутренних дел Российской империи. Диего Ривера был увлечен революцией, но это уже другая история. Позже о «Ротонде» Маяковский вспомнит в красочных стихах:

фиолетовый,

Париж в анилине,

за окном «Ротонды».

Большинство завсегдатаев «Ротонды» еще не были известны за ее пределами, но она манила всех, влюбленных в искусство.

7 апреля 1916 г. Волошин уехал в Россию. С марта 1916 г. Савинков развлекается с Эренбургом. «Был у меня Эренбург. Сначала пили. Потом сукинсынили. Потом читали друг другу стихи. Со мной случилось неожиданное происшествие: захотелось писать именно стихи и я их фабрикую в изобилии. Хотел послать Вам, да совестно».

Савинков долго переживал свое журналистское фиаско, спрашивал Волошина, почему его выгнал Гаккебуш (до этого момента Борис Викторович служил в газете «День» корреспондентом).

Савинкову никогда не был близок поэтический эпатаж, излишнее бахвальство в «артистической среде». Как автор-прозаик он был честолюбив, но скромен. Как поэт – самого низкого о себе мнения, хотя его стихотворения могут пронизывать душу.

Первая мировая война застала Бориса Викторовича Савинкова на юге Франции. В Париже началась паника. Правительство покинуло столицу.

Благодаря своим связям Савинков без труда достал удостоверение военного корреспондента. Он писал свои репортажи под грохот пушек, который доносился со стороны Сен-Дени. Борис не кривил душой, когда писал, что нет для него дороже двух городов: Парижа и Москвы. Савинков в качестве военного корреспондента участвовал и в сражении под Марной, где решалась судьба Парижа. Оттуда он слал выдержки приказов. Под Марной немцы отступили. Савинков следовал за войсками. Савинков интересовался не только зверствами немцев, но и искал сходства в характерах русских и французов. Даже в пейзажах Шампани ему чудится страна, которую «Царь Небесный исходил, благословляя…». По большей части Борис Викторович передавал рассказы французских солдат и пытался поселить в душах читателя ужас перед войной. Савинков очень хотел стать французским солдатом, но его от этого отговорил его большой друг – Георгий Валентинович Плеханов.

В 1916 г. В. Ропшин послал на родину книгу «Во Франции во время войны». Этот журналистский труд успеха не имел: на Родине Савинкова уже давно ходили другие мнения, подогреваемые немецкими и большевистскими агентами. Это был чуть ли не единственный голос, поддержавший царское правительство в первой мировой войне…

Александру Аникину

Савинков стоял вполоборота к Керенскому в своей привычной позе, заломив руки за спину, у окна. Борис Викторович смотрел на убывающий день. Солнце клонилось к закату, и его последние лучи согревали теплом готовую обагриться кровью русскую землю. Борис смотрел на людей, снующих кто куда по своим делам.

- Почему Вы бездействуете? – Спросил, наконец, Борис Викторович густым баритоном, почти басом. Тенор Керенский покосился. Какие ноты! Его аж передёрнуло. Александр по своей природе не выносил бас-баритонов, которые были бы ему соперниками по сцене, если бы его карьера оперного певца сложилась. Но талант и мастерство Керенский, как профессиональный артист, видел и ценил всегда. Как Борис напоминал ему Яго! Или за Савинковым прятался Борис Годунов? Почти как Бельский. А Борис был бы хорош на сцене, возможно, в дуэте с Александром Бельским.

- О чём Вы думаете? – Вынул Керенского из небытия Савинков.

Керенский вздрогнул, но не ответил.

Он снова представил дуэль на сцене с Борисом. Нет, Онегин бы из него не вышел. И Бельский, чёрт, ни какой не Онегин. А вот граф Томский мог бы получится вполне. «Однажды в Версале суровой порой», - пронеслось в голове у Керенского. Он как бы на мгновенье как во сне погрузился в мир Пиковой дамы.

Савинков был бы в красном костюме. Непременно в красном. Ему идёт цвет крови.

- О чём Вы думаете? – Повторил Савинков. – Жертвуйте хотя бы Черновым справа. Керенского опять передёрнуло: один в один слова Димы Философова.

- Не могу. Чернов мне навязан. – Повторил Керенский фразц свалившегося на него Де Жа Вю. Как будто сцена с Димой была репетицией.

- Кем? – Не понял Савинков.

Керенский молчал, и, чтобы не впасть в ступор, повторял за Савинкова слова не своей партии «волшебной порой…». Ему почему-то слышался снова голос Бельского, который блистал в «Секретной свадьбе».

Керенский долго думал, потом выпалил:

- Что не могу? – Не понял Савинков ещё больше.

- Петь за баритона. – Ответил Керенский Борису, будто это был его преподаватель.

- Да Вы и не умеете петь за баритона! – Вдруг выпалил Борис, продолжавший за чем-то этот ненужный никому диалог. Но он тоже внутренне, как и Александр Фёдорович, дрожал. За холодной маской, за которой просматривалось лицо Карла Валуа, прятался страх и общее смятение и полное непонимание происходящего.

- Очнитесь! Вам надо действовать! – Савинков попытался придать делу иной оборот.

- Для начала я дам Вам отставку, - решил Керенский, и вытер слёзы, проступившие от большого напряжения, платком.

- Что? – Вырвалось у Савинкова.

- За то, что я не похож на баритона. – Громко сказал Керенский, затем перешёл на шёпот. – Я не создан управлять.

- И поэтому Вы жертвуете мной?

- Сматываетесь в Америку… - захрипел Савинков, шипя, словно змея.

Или змей-искуситель.

- Почему бы и нет? – Керенский, радуясь, что задавил вошь одним нажатием на неё большого пальца правой руки, закрыл чемодан с бумагами, и принялся вставать с красно-коричневого кресла.

- Погодите, Вы снимаете меня с должности ради того, чтобы смыться в Америку? – У Савинкова стала подёргиваться бровь. Мужчина отошёл, наконец, от окна.

- Ну счастье моё, что Вы, наконец, отошли от окна! – Выдал нервный Керенский. – А то бесили. Но сколько же в Вас было трагизма! Истинный Шекспир! Я делаю это, чтобы не марать о Вас руки. Это сделают другие. Здесь много адовых псов. А наградой мне будет спокойная жизнь в Америке до старости. И не нужно меня благодарить!

- Вечно Вы думаете о наградах. – Почти обиженно сказал Савинков, оперившись задом о краешек стола, из-за которого хотел вставать Керенский, и скрестив руки на груди.

- Борис Викторович, – признался Керенский. – Вы – великий человек! Почти Шекспир. А обижать таких людей – это нарушать законы Вселенной и гореть в аду.

А я не хочу гореть в аду.

- Страшно? – Прищурившись одним глазом, спросил Савинков. Керенский подумал, что сам верховный демон ада глядит на него глазами Савинкова, но бесстрашно признался ему:

- Я так и думал. – Савинков отошёл от стола, и пожал руку Керенскому. – Благодарю за заботу. Борис Викторович взял в руки портфель, и направился к выходу.

- За помилование меня, Вы получите свою награду – сладкую жизнь в Америке.

- Жаль, что Ваша награда – виселица. – Ухмыльнулся Керенский.

Савинков пожал плечами.

- Мне всё равно. – Как-то странно и отрешённо сказал он. – Но для людей, я сделаю всё, что могу.

Савинков вышел.

В голове у Керенского заиграла мелодия арии Томского «Однажды в Версале», и как на афише, перед глазами встал образ Александра Бельского.

«Хороший бы из Савинкова был баритон». - ухмыльнулся Керенский, но быстро подавил в себе певца, и, взяв с собой бесценный портфель тёмно-коричневого цвета, вышел.

Александру Аникину

25 Октября 1917 года. Ранним утром Борис Савинков проснулся от того, что его разбудил молодой друг – юнкер Павловского училища Флегонт Клепиков. Флегонт был явно встревожен не на шутку. Эмоциональный Клепиков, который на деле доказал Савинкову, что он верный друг, выпалил как на одном дыхании:

- В Петрограде восстание большевиков!

Савинков не верил ушам. Он вскочил с постели в чём был - в рубашке и в трусах, и нижних брюках – и спешно, одеваясь, быстро умылся, почистил зубы и усы и принял боевую готовность. Приглаживая усы Бэ Вэ сел за рабочий стол, когда к нему вошла делегация из офицеров казачьего Союза, в котором он состоял. Попавший в водоворот событий Борис вопросительно в своей манере поднял бровь.

- Чем могу быть полезен? – Спросил он.

- Мы пришли за советом. – Сказал высокий казачий атаман. – Мы решили не защищать Керенского.

Борис это предвидел. Он встал из-за стола, подошёл к молодому человеку, и, посмотрев ему в глаза в своей манере, спросил:

- А мне что делать?

Молодому человеку стало жалко Савинкова, и он, как бы извиняясь, пробормотал:

- Простите, что не сможем Вас защитить, простите. Вы нам нравитесь, но мы не можем…

И молодой мужчина, махнув рукой, покинул Савинкова со своими друзьями. Когда они ушли Савинков покрутил у виска, Клепиков только развёл руками как-то неловко улыбаясь.

- Ты слышал, Флегонт? – Подбодрил друга Борис. Они не могут! А нам с тобой, выходит, защищать Керенского вдвоём? Он ещё мне скажет, что не нужно.

- Тогда выход один. – Посерьёзнев, сказал Флегонт. – Спасать самих себя.

- Свои собственные шкуры? – Подмигнув другу, стоя у окна в пол оборота, - сказал Борис. Клепиков молча кивнул головой. Савинков думал было идти найти хотя бы генерала Алексеева, как к нему вошла вторая делегация в составе людей постарше.

шкатулка с бирюзой

Александру Аникину

Молодой вокалист Сашка поступал на вокальное отделение Училища. Молодой баритон очень волновался при прослушивании, почти краснел. Для экзамена он выбрал песню народную песню «Эх, дороженька…», в обработке Тихона Хренникова. Анастасия Венгерова смотрела на Сашу широко раскрытыми глазами, когда ждала своей очереди. Молодой певице понравился юноша, но им не суждено было быть вместе: у него была своя девушка, которая потом станет его женой и матерью его дочери – Рая. Но для Анастасии Венгеровой этот юноша станет любовью всей её жизни, хотя она выйдет замуж за другого парня, который сейчас подсел к ней. Анастасия – дочка Зинаиды Михайловны, которая работала смотрителем музея их старинной усадьбы и работала в другом музее города Воронежа. Зинаиде Сашка не понравился с первых рассказов о нём.

- Он злой. – Буркнула Зинаида Николаевна дочери. – Сразу чувствую, что злой. Как Савинков.

- Кто такой Савинков? – Спросила дочь мать, игриво улыбаясь.

- Да ну тебя. Много будешь знать, хуже спать будешь. – Зинаида Николаевна подмигнула дочери, а сама задрожала, вспомнив далёкий 1917 год и встречу с Борисом и Флегонтом у них в гостиной. Они пили чай, ели плюшки много рассказывали о Керенском, и всегда с юмором, почти анекдоты… провели у них две ночи, но их не тронули… после ада гражданской войны, потом Отечественной, которые прошли на глазах у Зинаиды Николаевны, после того, как от руки бандитов на её глазах погиб отец, она понимала, слово «не тронули» для неё много значило. Женщина села за большой рояль в их квартире, положила руки на клавиши и спросила Настю:

- Полно про этого Сашку. Он не из тех, кто женится на обычных девушках. Расскажи лучше, как тебя приняли на прослушивании.

- Отлично, мамочка! – Настя была рада рассказать матери свои успехи. – Меня зачислили в Училище. А ещё ко мне подсел Вадик Сокольников, тенор. Он так радовался тому, что я оказалась среди них!

- Вот про Вадика мне расскажи подробнее. – Одобрила Зинаида. – Это лучше, чем про Сашку. Не люблю роковых мужчин.

- Ну что ты! – Верещала сопрано Зиночка. – Сашка добрый.

- Для своих. Я таких людей много встречала по жизни. – Осекла её мать. – Забудь о нём. Лучше про Вадика. И если у него нет девушки, пригласи его ко мне в музей и потом к нам на чай. А Саш у нас было двое. Керенский и Колчак. Ты, наверное, знаешь что это были не самые лучшие люди в стране. А вот Вадика зови сюда.

Александр после прослушивания гулял с Раей по воронежскому парку. Настя произвела на него впечатление, но молодой человек не решался изменять Рае – властной дочери местного начальника. Молодому человеку хотелось петь, и оперный театр был для него всем. Мужчина рассказывал девушке о том, как прошли прослушивания и что его хорошо оценили.

- Там были девушки? – Первым делом спросила Рая. Саша тяжело вздохнул, и понял, что Райка его с квартиры по лестницы спустит, если он будет ей изменять. Он подумал-подумал, и решил остаться верным Райке на всю жизнь. Но на проверку сказал:

- Слушай, Рая, ты же знаешь, что в опере это дуэт, мужчина и женщина. Ты знаешь за кого идёшь замуж.

Рая немного оторопела от неожиданного предложения, которое ей Саша сделал после вступительного экзамена. Но внутренне согласилась.

- Ты предлагаешь мне замуж? – Спросила девушка.

- Да. – Насупившись сказал Александр, преклонив перед ней колено, как рыцарь. – Ты выйдешь за меня?

Неожиданность предложения возлюбленного смутила Раю, но она ответила счастливой улыбкой:

Саша встал с колен, и счастливо обняв Раю, поцеловал её в губы. Рая не была певицей, но певиц он и не хотел видеть среди своих обожательниц, потому что это был такой певец, который не хотел быть никому ничего должен. Певицы станут просить выступать вместе постоянно, а если он заболеет и не сможет выступить? Жених и невеста счастливые проходились по парку, в котором играл духовой оркестр. Студент-третьекурсник Степан голосил песни 60-х годов густым баритоном. Говорили, что его возьмут в театр после окончания училища, а театр был для Саши богом.

- Вот этого я видел среди студентов! – Чтобы отвлечь Раю от неприятной ему темы других баб как он их называл, Саша утащил её послушать Степана. Рая, наконец, сдалась.

- Ну, если и ты так будешь петь, то я разрешаю. Только при этом поступишь на другую работу, чтобы я тебя могла оттащить от поэтесс и прочей богемы.

- Поэтесс? – Улыбнулся Саша.

- Поэтесса – это такая женщина, которая бегает за певцами. Вот Галечка Несмейкина, допустим. Сейчас эта красивая брюнеточка оканчивает филологический факультет. Мой отец говорит, что Галина пойдёт в ногу и что я должна с ней дружить. А я не хочу. Она смурная какая-то. Вот будет бегать за тобой, и просить исполнить свои стихи.

- Я что дурак? – Не понял Саша. – Пусть слушает классику, а мы послушаем её стихи.

Рая улыбнулась такой верности жениха, и сказала:

- Галина пойдёт в гору. У неё блестящее будущее, и она станет профессиональным литературным работником.

- Забудь о них. – Сказал Саша. – Давай дальше послушаем концерт. Это будет потом, мне ещё учиться. Я их даже не знаю…

- Пока не знаешь. Станешь певцом, узнаешь быстро

. – Рая, несмотря на то, что ей было всего 18 была мудра не погодам, и хорошо видела жизнь и её аспекты. Саша восхищался ею, и мечтал видеть своей женой. Анастасия, которая полюбила Сашу с первого взгляда была вынуждена пригласить Вадика на ужин по совету матери. Знакомство состоялось, и тенор весело рассказывал о студенческой жизни, смеша Зинаиду Николаевну. Он почему-то сел за тот стул, за которым сидел Савинков. Зинаида Николаевна окунулась в прошлое, и стала вспоминать… она уже не слушала дочь и Вадика, несущего, в сущности ерунду… далёкий 1917 год…

ГЛАВА ВТОРАЯ

Александру Аникину

….восход на Дону начался.

- Мужа убили. Если ты добрый человек, проходи. – Улыбаясь, сказала Анна Николаевна. Но улыбка ей дорого далась. Приём гостей случился через три дня после трагедии. И Анна не хотела никого видеть, а мужчин она после случившегося и вовсе боялась. Савинков заметил это, и сказал:

- Не бойся. Я просто так не палю из револьвера.

Пульхерия принесла самовар и плюшки.

- Очень хотелось бы на это надеется, барин. – Пульхерия сказала с сарказмом. Барин усмехнулся, но на всякий случай решил себя не выдавать, шикнув на Флегонта, который мгновенно вспомнил условия игры, тоже усмехнувшись. С другой стороны собирать про себя сплетни Борис Викторович любил всегда…

…. Кто к ней приходил этим сентябрём, Анна Николаевна так никогда и не догадалась. Хотя после суда над Савинковым, Зина узнала мужчину на портрете, но ради блага матери решила молчать.

- Надо же, он нас не тронул! – Удивилась Зина такому благородству Савинкова, и, всплакнув по нём после его смерти в 1925 году, перекрестилась.

старинная усадьба под Воронежем В. была прекрасной. Яркие беломраморные стены. Почти дворец! Историк и преподаватель истории в школе Михаил Венгеров любил здесь проводить свои дни за чтением книг и исторических рукописей, а также за работой. Красивый интерьер. Прекрасно сервированная посуда. Его женой Анной всё было организовано как нельзя лучше. И прислуга была неизбалованная. Никогда не требовала никаких надбавок, улучшения условий. Под Воронежем находился Рай, который в 1917 году превратится в ад. Но это будет не скоро. А пока 52-летний школьный учитель рад был здесь проводить каникулы. Анна Николаевна, урождённая дворянка Максимова, смотрела на мужа всегда с удивлением. Его занимали только книги. Прошлым летом, когда Зинаида Михайловна была на каникулах (Зина была студенткой математического факультета), отец ей как-то подарил Хранителя. Хранитель - небольшая красивая шкатулочка из золота, расписанная красивыми синими красками - очень понравилась дочери. Папа сказал ей, что этот хранитель будет оберегать её от бед. Зина поверила в сказку, но ей не суждено было сбыться. Как-то гуляя в старинном воронежском парке, Зинаида поругалась с местным хулиганом и, убегая выронила Хранитель из рук. Дети, играющие в классы, заметили блестящую шкатулочку. Но малышки не знали, что это золото, и, играя в секретики, спрятали Хранитель в земле. Там он и пролежит до 1965 года, пока его не обнаружит вокалист Саша и не возвратит его хозяйке. Вернувшись с прогулки, Зиночка плакала, что потеряла Хранитель, убегая от бандитов. Но отец, обняв её, простил дочь и не сильно ругался... он был рад этому, поскольку знал, что за мистическим предметом, который творил чудеса, могут прийти.

В библиотеке, от которой постоянно хочется бежать, был его личный Ксанаду – внутренний мир, созданный внутренним демоном. Анна Николаевна, улыбаясь, смотрела на мужа.

Но полная кухарка Пульхерия Евгеньевна обняла свою госпожу, которая стояла, одетая в красивое фиолетовое платье с вязанным крючком кружевным платком на плечах, и сказала:

- Полно обижаться на барина! Он у Вас видите, какой он мягкий! Даже революционерам не сочувствует! А что там в правительстве творится, страшно передать.

- Да уж. - тревогой в голосе сказала Анна. – Против Керенского выступил генерал Корнилов. Правда поговаривают, что за всем этим стоит комиссар от Временного правительства Борис Савинков.

- Да ну? – Удивилась Пульхерия. – Неужто Савинков решился?

- Прижали хвост. – Решила Анна. – Если Савинкова прижмут, он сама смелость. Хм. Если бы любого прижали, и он был бы героем, выступив против растяпы Керенского.

- А родственники царя, что ж они? – Пульхерия не могла понять, как это царя-батюшку и вдруг предали.

- Выходит его защищает один Савинков, Дон Кихот с ветряными мельницами сражается. Не Керенский, так другой. Михаил и Ник. Ник. отказались от власти.

- Подставив жизнь бедного Николая Александровича под угрозу. Как же так! – Возмущалась Пульхерия, тоже смотря на то как Михаил Романович читал книгу. Мужчина оторвался от книги, и спросил Анну Николаевну:

- Когда ж приедут дети?

- Гриша, Николаша и Зиночка приедут с минуты на минуту. Лето же настало.

- Ну вот иди и ставь самовар. А то встали с Пульхерией как вкопанные. На меня любуетесь? На меня любоваться не следует! – Засмеялся Михаил Романович. – Я жду детей и зачитался. Хорошо у меня дети праведные, к революции отношения не имеют.

- Плохо. – Шепнула Анна Николаевна, будто предчувствуя беду. – Вообще я слышала, что лучше к большевикам присоединиться. Их больше, и они надёжнее.

- Бедный Савинков! – Засмеялась Пульхерия.

- Его раздавят. – Догадалась Анна Николаевна. – Но если он выступил против Керенского, то может быть за всеми этими беспорядками и Корниловым стоит что-то ещё. Но они могут и поругаться с большевиками. Эх, жаль Михаил Романович настолько верит в чистоту России, что не боится ничего, даже смерти.

Пульхерия выронила зеркальце из рук, которое разбилось в дребезги. Анна Николаевна занервничала. Руки её задрожали, и она побежала вместо Пульхерии ставить самовар.

Его покрывала сестра Зина, сочувствующая большевикам тоже. Но Михаил Николаевич и не знал, что именно это когда-то спасёт его жену Анну Николаевну, их матушку от жестокой и грустной судьбы.

Гриша и Зина таинственно, почти заговорщически переглядывались, думали сказать или не сказать матушке своей то, что встали на сторону большевиков. Для потомственных дворян это было как-то неудобно. Они чувствовали себя виноватыми перед отцом, который им столько дал – хорошее образование, книги, всегда дарил подарки. Но у Гриши была неплохая интуиция, и видимо ангел-хранитель. 18-летний юноша почувствовал, что лучше идти к большевикам. Несмотря на то, что он дворянин, юношу приняли. За убеждения, жизненные принципы и верность партии. Гриша перекрестился. Учась в Горном институте, он тайно посещал кружки большевиков, и даже слушал как-то самого Ленина. Лениным он восхищался. Это был его кумир. Но это видимо ангел-хранитель семьи поработал…

….в Воронеже в эти дни случился бунт большевиков. Дворянские гнёзда громили, и врагов выгоняли на улицу, заставляя смотреть на то, как полыхают усадьбы. Дошла очередь, и до их дома. В одну из летних ночей, когда Савинков, изгнанный из правительства, удрал на Дон, бандиты ворвались в усадьбу. То, что это были не большевики, а мародёры и явно не белогвардейцы, Гриша сразу это заметил. Отца, который по мягкости не смог оказать сопротивление, убили сразу же. Бандиты искали Хранитель, но не нашли.

17-летний Коля почему-то оказался вдруг неробким малым: он сумел лопатой врезать по голове грабителя, и отпугнуть револьвером его дружков. Анну Николаевну и Зину Григорий успел увести в подвал. Николай резво стрелял из револьвера, и Григорий, поглощённый учением большевиков, не мог никак понять, где его братец этому так научился. Понимая, что его могут и арестовать за самосуд, Николай, едва утерев слёзы, собрался бежать.

- Ты куда? – С дрожью в голосе сказала мама.

- На Дон! Бить большевиков. Там собирается весь цвет генералитета. Они победят, я уверен.

- Глупости! – Закричал было Гриша, но Николай спешно собрал вещи, и удрал на Дон. Была глухая ночь. Обоих мужчин - и грабителя и жертву, захоронили как и полагается по православному обряду. На похоронах Григорий сказал матери, что он большевик.

- Иди и ты к своим. – Убеждённо сказала Анна Николаевна, обрадованная этому. – Зина останется со мной. Ежели что обучу стрелять. Защити нас, Гришенька.

Григорий поцеловал мать, которая словно предчувствовала новую власть в стране.

- Жаль, что у Николая не вышло. – Сказал Григорий, прощаясь с матушкой и сестрой.

- Николай боится, что его арестуют. – С сожалением в голосе сказал Григорий. – Прощай, мама.

- Удачи, сынок. Победы. И защити нас.

Григорий отсалютовал и ушёл сражаться за мать и сестру.

А Анна Николаевна сказала Зине:

- Не поедешь больше в институт. Ты нужна здесь. Охранять меня и Пульхерию. Смотри, что здесь творится.

Зина, рыдая по отцу, согласилась…

Приключение в Париже

Александру Аникину

Гертруда Стайн сегодня встала явно не в духе. Ей просто явно чего-то не хватало. Женщина выпила утренний кофе, потянулась и стала одеваться. Писать что-то нынче не хотелось, и она поспешила выйти прогуляться по Люксембургскому саду вместе со своей собачкой Теслой, которая просто обожала свою хозяйку. Женщина эта была немолода, грузная и тяжело дышала. Своим костюмом, который говорил о безвкусице своей обладательницы, Гертруда Стайн отпугивала прохожих, как и копной своих белых волос, чем-то напоминавших повязкой на них картину Вармеера «Девушка с жемчужной серёжкой».

1921 год. Эрнест Хэмингуэй был нанят корреспондентом Toronto Star, и уехал со своей женой в Париж. Молодая семья как раз подъезжала к Парижу на поезде. Морское путешествие, Слава Богу обошлось без приключений и молодые супруги надеялись неплохо устроиться. Его жена Элизабет Ричардсон, которая даже и не знала о том, что ей выпадет честь исполнять роль первой супруги Хэмингуэя, радовалась возможности выбраться хоть куда-то да хоть в неизвестном направлении. Молодая женщина с модной по тем временам причёской – красивое каре уложенных волос, которые подчёркивали её красивые, глубокие карие глаза смотрела в окно поезда и радовалась выпавшему на её долю приключению. Американка в Париже!

Борис Викторович Савинков чудом пробравшийся в милый ему сердцу Париж, который он любил ещё со времён Царской России с трудом привыкал к мирной жизни после стольких лет гражданской войны. Он пережил многое. Слышал грохот пушек со стороны Сен-Дени, сражался с французами на фронтах Первой Мировой, и вот мужчина, обмаравший руки в крови сидел в тихом и уютном баре в Париже и слушал джаз экзальтированных музыкантов, которые явно надрывались, играя незатейливую мелодию. Пары танцевали под неё, несмотря на то, что это было дневное время, и забавляли Бориса Викторовича, который временами доставал свою карточку – посланника от Колчака, которого уже не было в живых. На счёт этого Савинков сильно сомневался: большевики оказались мастерами на инсценировки чей-то гибели. Ему вообще-то хотелось в это верить, а то становилось грустным. Праздник, готовый превратиться в трагедию – и даже в расстрел (Савинков почему-то был в этом уверен) начинался. Борис захотел на время вырваться из лап борьбы, и из Польши вырвался в любимый сердцу город, в котором, возможно, он будет счастлив последний раз. В годы гражданской борьбы слово «счастье» трактуется как-то по-особенному. Мужчина усмехнулся сам себе, и посмотрел на груду людей, собравшихся в это милое уютный ресторан у Монмартра с названием «Максим», которое потом станет знаменитым, благодаря оперетте «Весёлая вдова», и которое будут игнорировать ценители искусства в XXI веке, любящие «Весёлую вдову», но предпочитающие «Максиму» «Лувр».

Савинков пил брэнди и старался не думать о беде, которая его ждёт по возвращении на столь неблагодарную ему Родину.

…Между тем Эрнест и Элизабет подъезжали к Парижу и радовались жизни. Хэмингуэй, мечтавший о Париже, думал о нём как о празднике. И этот праздник он был намерен себе устроить, и радовался, что Бэтси согласилась с ним посмотреть Европу. Для Американца мечтать о Париже было нестандартно, но Хэмингуэй был рад, что его послали от газеты корреспондентом погрузиться в необычный, как ему казалось, мир Парижа и преподнести эту волнующую эпоху золотых годов джаза, и золотых годов Европы вообще.

Гертруда Стайн гуляла со своей собачкой по парку. Ей встречались пары, люди. Солнце ласково ободряло женщину. Она радовалась жизни. Как же ей хотелось праздника для вдохновения! Листва деревьев, лето, люди – всё это скрашивала её тоску и уныние, которым она предавалась последнее время. А ещё Гертруде хотелось выпить в хорошей компании, но она ещё не знала, что к Парижу на поезде подъезжает молодой ещё писатель Эрнест Хэмингуэй.

Фрэнсис Скотт Фитджеральд работал над своей книгой «Прекрасные и проклятые», а также он мечтал выпустить ««Сказки века джаза» и эта книга была уже подписана в печать. Как приятно быть знаменитым писателем, у которого любое произведение – дорога в невероятный, красивый – Китеж-град! О том, что он в 1924 году в Париже познакомится с Хэмингуэем, Фитцджеральд не знал…

Но этот день был каким-то особенным. Светило ясное солнце, согревающее Гертруду Стайн, которая продолжала отпугивать своим нарядом случайных прохожих.

Я просто влюблена в эпоху 20-х годов начала XX века… и продолжаю путешествовать вместе с любимыми героями этой эпохи.

Александру Аникину

1936 год. Париж.

Ольга и Александр готовились к очередному юбилею Александра. Александру было 94 года, Ольге было 53.

Ольга испекла свой фирменный тортик с мандаринами, который Александр с удовольствием скушал с крепким чёрным чаем с бергамотом. Мужчина и женщина сели за стол. Накрапывал дождь. Неожиданно, позвонили в дверь. Ольга нехотя встала и открыла дверь. Почтальон принёс извещение. Ольга вскрыла конверт, и закрыла рот рукой.

- Что там? – Спросил Александр.

- Как Вы и просили – извещение о смерти Путилина. – Ответила Ольга.

Александр спокойно продолжал есть свой торт. Потом, отпив чаю, сказал:

- Не переживай, он сам этого хотел. В конце концов, это его была фраза – «меня похоронят вместе с Савинковым», помнишь? – Александр схватился за сердце. Ольга быстро подбежала к нему.

- Ничего, мне лучше. – Сказал Александр. – Хотя знаешь, по правде говоря, мне жаль даже больше Савинкова, чем Путилина. Путилина вот кто просил ехать в Испанию? Очень умно. Но в принципе, я даже и рад, что Савинкова не расстреляли на Лубянке. Он поехал вместе со своим сыном в Испанию бороться против фашистов, вот всех троих и расстреляли.

- Троих? – Не поняла Ольга.

- Ты, наверное, и не слышала, хотя со мной живёшь. Испанский поэт Федерико Гарсиа Лорка был расстрелян вместе с ними, но у меня такое ощущение, что Лорка просто пропал без вести. Хотя знаешь, я что-то не очень-то верю, когда говорят, что человек «без вести пропал». Всё-таки или убили, или погиб. Как на «Титанике». Представляешь, до сих пор пишут, что там половина пропала без вести?

- Как так? – Удивилась Ольга.

- Да помимо Лоуренса Биззли получается, что часть из них всё-таки выжило, и где-то до сих пор рассосались по Америке или Европы, часть из них погибло в Первую мировую войну, так и не сообщив родителям, что спаслись с «Титаника». Есть у меня такое ощущение, что для Савинкова и Лорки это ещё не финал, а вот Путилина расстреляли точно.

- Почему Вы так уверены в этом? – Серьёзно спросила Ольга.

- Путилин не Савинков. – Многозначительно сказал Александр. – Он не умеет.

- Ваша правда. – Улыбнулась женщина. – По-моему, Вы как-то о нём говорили как это…

- Не Вы, а ты – когда ты привыкнешь, это во-первых, а во-вторых - бесхитростный. Он и не понял ничего, небось, даже, сражаясь в Испании.

- Не понял что? – Спросила Ольга.

- Что фашизм – угроза всему миру. Может быть, меня не будет в живых – придёт срок, я итак задержался; но здесь будет война. Страшная, кровавая война. Не переживай, СССР не исключение. Знаешь, милая, я примерно понял, что здесь произойдёт. Но Слава Богу, мы с тобой этого уже не увидим. Хотя как знать…

Ольга сдвинула брови.

- Если не переродимся в следующей жизни уже после свержения фашизма. – Подмигнул Ревенко, и снова принялся за тортик. Ольга, немного подумав, присоединилась к нему. Уже взрослая Мурка потёрлась о ноги хозяйки, и получила лакомый кусочек. Мурка была необычной кошкой, и любила сладкое, хотя в виду того, что сладкое для котов вредно, она получала лакомство только по очень большим праздникам.

Александру Аникину

….восход на Дону начался.

Борис Савинков и Флегонт Клепиков спешили на Дон. Их дорога лежала через Воронеж. Приюта Савинков, чтобы переночевать, решил просить у Анны Николаевны. Он робко постучался в дом, испросить ночлега. Анна была ещё в трауре, и Савинков деловито спросил: - что случилось? - Мужа убили. Если ты добрый человек, проходи. – Улыбаясь, сказала Анна Николаевна. Но улыбка ей дорого далась. Приём гостей случился через три дня после трагедии. И Анна не хотела никого видеть, а мужчин

она после случившегося и вовсе боялась. Савинков заметил это, и сказал:

- Не бойся. Я просто так не палю из револьвера.

Пульхерия принесла самовар и плюшки.

Прекрасно сервированная посуда. Его женой Анной всё было организовано как нельзя лучше. И прислуга была неизбалованная. Никогда не требовала никаких надбавок, улучшения условий. Под Воронежем находился Рай, который в 1917 году превратится в ад. Но это будет не скоро. А пока 52-летний школьный учитель рад был здесь

проводить каникулы. Анна Николаевна, урождённая дворянка Максимова, смотрела на мужа всегда с удивлением. Его занимали только книги. В библиотеке, от которой постоянно хочется бежать, был его личный Ксанаду – внутренний мир, созданный внутренним демоном. Анна Николаевна, улыбаясь, смотрела на мужа. Но полная кухарка Пульхерия Евгеньевна обняла свою госпожу, которая стояла, одетая в красивое фиолетовое платье с вязанным крючком кружевным платком на плечах, и

- Да ну? – Удивилась Пульхерия. – Неужто Савинков решился? - Прижали хвост. – Решила Анна. – Если Савинкова прижмут, он сама смелость. Хм. Если бы любого прижали, и он был бы героем, выступив против растяпы Керенского.

- А родственники царя, что ж они? – Пульхерия не могла понять, как это царя-батюшку и вдруг предали.

- Когда ж приедут дети?

- Гриша, Николаша и Зиночка приедут с минуты на минуту. Лето же настало.

- Бедный Савинков! – Засмеялась Пульхерия.

Эх, жаль Михаил Романович настолько верит в чистоту России, что не боится ничего, даже смерти.

Студенты Гриша, Коля и Зина приехали из института к вечеру. Небо под Воронежем затянуло тучами, и собиралась гроза. Тяжёлые, тёмно-серые, почти свинцовые тучи накрывали всё небесное полотно. Где-то разразились молнии. Михаил Романович не знал, что Гриша примкнул к большевикам. Его покрывала сестра Зина, сочувствующая большевикам тоже. Но Михаил Николаевич и не знал, что именно это когда-то спасёт

его жену Анну Николаевну, их матушку от жестокой и грустной судьбы.

18-летний юноша почувствовал, что лучше идти к большевикам. Несмотря на то, что он дворянин, юношу приняли. За убеждения, жизненные принципы и верность партии. Гриша перекрестился. Учась в Горном институте, он тайно посещал кружки большевиков, и даже слушал как-то самого Ленина.

Лениным он восхищался. Это был его кумир. Но это видимо ангел-хранитель семьи поработал…

….в Воронеже в эти дни случился бунт большевиков. Дворянские гнёзда громили, и врагов выгоняли на улицу, заставляя смотреть на то, как полыхают усадьбы. Дошла очередь, и до их дома. В одну из летних ночей, когда Савинков, изгнанный из правительства, удрал на Дон, бандиты ворвались в усадьбу. То, что это были не большевики, а мародёры и явно не белогвардейцы, Гриша сразу это заметил. Отца, который по мягкости не смог оказать сопротивление, убили сразу же. 17-летний Коля почему-то оказался вдруг неробким малым: он сумел лопатой врезать по голове

грабителя, и отпугнуть револьвером его дружков. Анну Николаевну и Зину Григорий успел увести в подвал. Николай резво стрелял из револьвера, и Григорий, поглощённый учением большевиков, не мог никак понять, где его братец этому так научился. Понимая, что его могут и арестовать за самосуд, Николай, едва утерев слёзы, собрался бежать.

- Ты куда? – С дрожью в голосе сказала мама.

- На Дон! Бить большевиков. Там собирается весь цвет генералитета. Они победят, я уверен.

Григорий поцеловал мать, которая словно предчувствовала новую власть в стране.

- Жаль, что у Николая не вышло. – Сказал Григорий, прощаясь с матушкой и сестрой.

- Николай боится, что его арестуют. – С сожалением в голосе сказал Григорий. – Прощай, мама.

- Удачи, сынок. Победы. И защити нас.

Григорий отсалютовал и ушёл сражаться за мать и сестру.

А Анна Николаевна сказала Зине:

- Не поедешь больше в институт. Ты нужна здесь. Охранять меня и

Пульхерию. Смотри, что здесь творится.

Зина, рыдая по отцу, согласилась…

Крым. РБК. Март, 1919 год.

Александр Бельский и Оленька прогуливались по берегу Крыма. Было довольно холодно - на дворе стоял март. Мужчина держал женщину за руку, и гордо вёл перед собой. наконец, они, минуя парк с реликтовой рощей, сели на берег моря. Александр

предложил избраннице сердца сесть, и девушка не стала отказываться. Жена Александра давно уехала в Париж с детьми, и внуком, и Александр просто застрял в Крыму.

У него давно не было женщины, и он посматривал на Оленьку, которую прикрывала тётя Маргарита Павловна Собельская, воспитывающая Ольгу явно под эталоном новой власти. Петровская не хотела сдаваться тётке и решила, что будет стоять до конца. Тем более, что она любила Александра всем сердцем и душой, и мечтала ему отдаться.

Этот порыв души, 78-летний Александр и почувствовал в 35-летней Ольге, к которой уже был неравнодушен. мужчина, наконец, осмелился поцеловать девушку в губы, положив ей руку на грудь, и она не стала ему сопротивляться. Ольга откинулась на спину, и отдалась мужчине, который сделал её своей этим мартовским днём 1919 года. Когда Оля стала женщиной Александра, она положила голову ему на плечо, и мужчина обнял её нежнее.

На берег стали стекаться люди, совершающие утренний променад. Ревенко и Путилин, тоже застрявшие в Крыму, решили в этот день не сидеть больше дома, не смотря на то, что был небольшой шторм, а решились пройтись прогуляться и подышать свежим морским воздухом.

38-летний Путилин тоскливо посмотрел на сидевших в обнимку Ольгу и Александра.

- Тоскуешь по Беатрисе? - Улыбнулся Ревенко.

- По Биссектрисе. - Засмеялся Путилин, и вспомнив красавицу Беатрису, которая недавно приглашала его к себе, и улыбнулся. Мужчина решил подарить 33-летней женщине просто букет цветов после того, как они вернутся с прогулки с Ревенко.

Ольга и Александр встали, и от греха подальше - чтобы не при всех - тоже решили пройтись по берегу. Александр поклонился Путилину, и гордо подал своей женщине руку.

- Ваши родители в Дании? - Вдруг спросил мужчина Олю.

- Да, - ответила молодая женщина.

- Дания так Дания, - задумался Александр, которому было явно не охота в Париж после такого времяпровождения с новой избранницей сердца.

Ольга скромно обняла мужчину, который посмеялся над робкой своей любовницы...

...Беатриса, подруга Путилина, не заставила себя долго ждать. Женщина подошла к детективу и попросила взять его под руку. Ревенко засмеялся, и порывался было уйти. Но Беатриса ловко взяла обоих мужчин на себя, и они пошли в другую сторону - чтобы не мешать Петровской и Бельскому.

- Певцы. - Сказал Путилин, покосившись на Бельского.

- Да? - Вытянула шею Беатриса так, что она чуть было не хрустнула в одном месте. - Что ж Вы раньше не сказали? Нужно было брать автограф!

- Он с ней,... - покраснел Путилин.

- Ну договаривайте, - засмеялся Ревенко. - Назвался груздём...

- Ой!- Поняла Беатриса, тоже слегка покраснев. - Дальше не надо. Дальше совсем неприлично.

Ревенко засмеялся ещё громче, может, и Александр слышал: Путилин заметил, что певец обернулся, обняв Ольгу ещё нежнее.

- Сплетники. - Шепнул мужчина девушке. И получил поцелуй в щёку.

Учительница Беатриса Фёдоровна радовалась присутствию двух кавалеров в её жизни.

когда пары разошлись, на берег вышла императрица Мария Фёдоровна. Уже почти год как её сына Николая не было в живых. Горю матери не было предела.

А ведь у неё был шанс спасти хотя бы внучку Анастасию! Почему же Николай так был твёрд на своём и не захотел уехать с ней в Крым? Они бы спаслись... а власть... да кому нужна эта переходящая из рук в руки власть? Несчастный Николай был бы просто её сыном. У них была бы большая семья. Ещё и Оленька вышла замуж за Николая Куликовского. У них подрастал сынок, её внук. Сейчас бы девочки Никкса повыходили все замуж за славных солдат первой мировой войны...

Мария Фёдоровна застыла на южном берегу Крыма. Ветер освежал её лицо, в сердце зияла боль за детей, а в голове звучал вопрос почему-то на французском: "Porque?".

Александру Аникину

“И когда Он снял третью печать, я слышал третье животное, говорящее: иди и смотри. Я взглянул, и вот, конь вороной, и на нем всадник, имеющий меру в руке своей. И слышал я голос посреди четырех животных, говорящий: хиникс пшеницы за динарий, и три хиникса ячменя за динарий; елея же и вина не повреждай. (Откр 6:5 — 6)”

9 мая 1925 года.

Феликс Эдмундович повернулся к окну. Вечерело. Небо окрасил ярко-розовый закат. Это уже был мир без Савинкова.

"Да уж, прожил Савинков скандальную жизнь, и также мутно и скандально её окончил! Но сколько шуму! Может, его и правда нужно было отпустить?". - Подумал про себя Феликс. Шум вокруг противника его раздражал. Он поехал в ресторан - говорили о Савинкове, даже не дали послушать музыку. Поехал в театр, на оперетту - тоже самое. Феликс вышел из театра перед вторым действием и вдохнул в себя прекрасный майский воздух. 9 мая 1925 года. Пахла сирень. Призрак ещё долго будет являться после смерти. Дзержинскому было неприятно. "Где окровавленная тень ко мне являлась каждый день"... - почему-то ему вспомнились слова Онегина из оперы Чайковского "Евгений Онегин" и тут же рефреном в голове отозвалась музыка: "Нет, нет..." это когда он подумал, а был ли смысл спасать Бориса Викторовича? Ну да, выпусти его, он бы их всех перевешал. Это на суде он вёл себя как агнец Божий. Феликс Эдмундович выехал в Царицыно, где за несколько дней до смерти отдыхал Савинков. Его привезли на дорогую дачу. Он побродил по парку. Наверное, что-то вспомнил и попросил спешно его увести. К вечеру Савинков объяснил, что это, мол, от боязни открытых пространств. Хотя, возможно, ему померещилась тень Сергея. Одной из последних записей в дневнике Савинкова было: "Я бы служил советам верой и правдой, и это ясно, это во-первых. Во-вторых, моё освобождение примирило бы с советами многих. Ну на самом деле почему же меня не расстреляли?".

Савинкова арестовали 23-25 августа. И был назначен суд с председателем во главе.

Председатель:

Признаёте ли Вы себя виновным в том, что с октября 1917 года до ареста в августе 1924 вели борьбу с большевиками?

Савинков отвечал: "да, признаю".

Председатель задал следующий вопрос: "Какими методами Вы пользовались в этой борьбе и в 1918 году?".

Савинков: Наша организация носила характер боевой организации. Нашей целью были восстания в Ярославле, Муроме, Рыбинске, и мы использовали любые методы борьбы вплоть до террора.

В зале суда пошёл шёпоток. Председатель объявил перерыв. Савинков чувствовал, как с него градом бежал пот. Ему кто-то дал голубой платок. Он вытер пот, и попросил кофе. Выпив кофе, который уже остыл, Борис после ряда тяжёлых для него вопросов, сказал:

- Граждане судьи! Расстреляйте меня! Я жизнью не дорожу....

Феликс Эдмундович перекрестился.

- Оля, - крикнул он женщине, что приходила ему помогать с уборкой, - принеси мне кофе. И да, когда я лягу спать, пожалуйста, не выключай свет. Я боюсь привидений.

Оля принесла кофе, и когда Феликс бросил читать очередную газету, просто ушла домой, оставив свет включённым.

7 мая 1925 года стоял прекрасный день. По небу как будто резвились шли белые облака, только в этот день не стало человека, который пытался что-то сделать для страны, но то ли не тот выбрал метод борьбы, то ли не сложилось, но тем не менее, его сейчас не было, и только потом поздние прозаики будут шутить по поводу знаменитой песенки про маркизу.

Проживавший в Париже Александр Бельский развернул газету, в которой прочитал о гибели человека, которого считал своим другом, и не поверил этому. "Он не мог просто умереть", - подумал про себя артист. И долго думать, показывать это своей жене Ольге Петровской или нет. Но всё-таки, не веря этому сам, он решился ей показать. Они не верили в его гибель. Не верили до конца. Он слишком ценил жизнь.