Река Святого Лаврентия Онтарио и океана связь – река отца Лаврентия, святого. Но там, увы, не ловится карась, – и потому-то я в деревне снова который год рыбачу на пруду и карасей в сметане ем на ужин. А там, в Америке, я счастья не найду. Да я и сам в Америке не нужен. Я той рекой нисколько не пленён – мне пруд куда милей, чем дальни страны (в которых заподозрят – мол, шпиён; а не шпиён, так всё равно, мол, странный). А я обычный! Родина моя любима мной с прудом и с карасями, с гольцами, с окуньками. А щурья в ней плавает – не вычерпать горстями. А репа?! А грибы?! А сеновал?! В Америке верлибры (смерть поэту!), а здесь бы рифмовал и рифмовал без продыху – зимой, весною, летом… и осенью, как Пушкин… Там – латынь, там бездуховность, доллар правит ловко. А то, что речка с именем святым, – так это иль ошибка, иль издёвка. Шаман Шаману ы-Ылшу снится сон: узколицый стреляет в серебряного оленя. Тот взлетает над стойбищем, невесом, и истекает чёрным семенем, которое заливает пушистый снег. Слышатся крики «Нафта! Нафта!» Огромный, злобно хохочущий человек садится в гигантский красный трактор… …Ы-Ылш просыпается. Тишина. В яранге чад и прогорклый запах. Дети оленя переселяются на людный, чужой и далёкий запад, оставляя могилы предков, хранивших род, знакомые сопки… Шаман садится… Шкура оленя, закрывающая вход, отброшена в сторону. Узколицый. Он говорит: «Твой черёд… пойдём. Деньги выданы. Что теряем?..» Ы-Ылш поднимает своё ружьё. Ы-Ылш стреляет. Пацанам восьмидесятого года… Забыты биссектрисы с медианами – свой школьный срок сегодня отмотал. Мы с пацанами пьём Агдам стаканами, забравшись в полусумрачный подвал. Мы пропиваем наше ученичество, семь долгих лет, что просидели мы, руководимы классной истеричкою (так историчку звали пацаны). Нам полюсы, экваторы и тропики отныне изучать путём иным. Оковы сбросим школьной педагогики, но НВП мы – поблагодарим. Нас ждёт Афган, с горами и селеньями – уже полгода всё предрешено. И мы сидим и пьём в прошедшем времени… не зная, что закончилось оно. |