Цитируя Флобера

 

Вечерело. За окном, словно взбесившись, бесчинствовала вьюга: вздымала и кружила снег, катала по двору пустые бочки, хлопала калиткой. Холодный, резкий ветер гнул к земле штакетник, норовил разметать поленницу, бесновался на крыше и волком выл в печной трубе. В разыгравшейся зимней кутерьме с трудом угадывались очертания занесенного снегом домишки. Сквозь метель и пургу лишь тускло светилось его небольшое оконце.

А внутри было тепло и уютно. В растопленной печи весело и жарко горели дрова, шустрые, нетерпеливые искры взлетали и гасли в темном желобе дымохода.

На носу у посапывающего в кресле деда чуть заметно колыхались очки. На вдохе они приподнимались к переносице, но тут же съезжали вниз и пристраивались на крупном, пористом, как клубника, носу. Рядом в просторной клетке кимарил Антон Павлович. Ухватившись скрюченными пальцами за жердочку, опустив клюв на грудь и подергивая хвостом, он легонько раскачивался под негромкое Васькино чтение. «Речь его была плоской, точно панель, по которой вереницей тянулись чужие мысли в их будничной одежде», - вслух прочел Васька и широко зевнул. Он никогда не понимал этого странного влечения Антона Павловича к Г.Флоберу. Глянув на дремлющего деда, Васька осторожно потянулся за закладкой, но вдруг услышал:

- На пятнадцатой странице еще не так интересно. Читай дальше, постепенно втянешься.

Не открывая глаз, Антон Павлович встряхнул затекшей лапой и поудобнее угнездился на узком насесте.

- Да надоело уже читать одно и то же! Хочешь, я тебе краткий пересказ изложу, - вскинулся Васька.

- Что мне твой дурацкий пересказ? Я тебе сам его изложу от корки до корки! – возмутился Антон Павлович. – Ты пойми, дурья башка, это же классическая литература! Поэзия слов! Вот еще немного почитаешь, и дойдем до сорок восьмой страницы. А там что? А там, Васенька…

«Стол накрыли в каретнике, под навесом. Подали четыре филе, шесть фрикасе из кур, тушеную телятину и три жарких, а на середине стола поставили превосходного жареного молочного поросенка, обложенного колбасками, с гарниром из щавеля» - раскрыв книгу на сорок восьмой странице, оттарабанил Василий.

– И что с того? Я даже понятия не имею, кто они такие твои фрикасе с гарниром из щавеля.

- Я тоже, Васенька, фрикасе не пробовал, но звучит восхитительно-прекрасно. Я бы даже сказал, обнадеживающе звучит! Нам ужинать не пора?

- Мы ж обедали недавно, - вступил в разговор дед, водружая очки на переносицу.

- Э! Когда это было? Погляди-ка в окно. Темно уже!

- Тебе бы только пожрать, Антон Павлович, чес слово! Зима, пурга за окном. Туда хоть днем смотри, хоть ночью – одна темень.

- Так о том и речь! Ненароком ужин пропустить можно!

- Не, я больше не могу. Ну не могу я, дед! – взмолился Василий. – У меня внутри все кипит от этой Бовари. Гнусная тетка! Сколько можно о ней читать, да перечитывать? Дел что ли у нас больше нет?

- А какие у тебя дела? – ехидно полюбопытствовал Палыч. – Наши с дедом дела через неделю начнутся! Точнее через восемь дней, семь часов и четыре минуты.

- Что значит, ваши с дедом? Меня, то есть, не в счет? Я тебя, вредная птица, можно сказать, от погибели уберег. Сидел бы сейчас чучелом на пыльном шкафу, - вскинулся Васька обиженно.

 

Да, мог и чучелом оказаться. Это было абсолютной правдой. Васька с Антоном Павловичем появились в жизни деда шестнадцать лет назад. Случайно для него, но не случайно для подопечных. Когда в новогоднюю ночь дед осторожно приоткрыл дверь, она тихонько скрипнула и, еще не заглянув внутрь, он услышал торопливый шепот: «Только не уходи». На кровати, в шапке и пальтишке, надетом поверх пижамы, с большой клеткой в руках сидел пацаненок.

- Не уходи, пожалуйста! - взмолился парнишка. – Ты все можешь! Возьми Палыча с собой. Я не знаю, может в Америку его или еще куда. Чтобы тепло было. А здесь они из него чучело сделают!

Мальчишка чуть не плакал. Из клетки на деда смотрел какой-то нездоровый, тощий и взъерошенный попугай и, будто подтверждая слова парнишки, часто-часто кивал головой.

- Я дотащу клетку до ворот, если надо, – с затаенной надеждой предложил пацаненок. Казалось, он готов был сделать что угодно, лишь бы спасти друга.

- Ваську здесь тоже нельзя оставлять. Заклюют! – вдруг выпалил попугай. – Заклюют!

Дед расчувствовался, задышал прерывисто. К горлу ком подступил, когда оглядел парнишку с птицей и сопящих рядом мальчишек в большой детдомовской палате. Сколько ж их, детских судеб поломанных! Вот сидит Васька в стоптанных тапках и застиранной пижаме. Попугая своего задрипанного держит. И одна только просьба у мальчишки - о птице. Не подарок просит, не угощенье, не иное что себе - о птахе печется. У тех мальчишек, что рядом сопят, детство тоже не сахар, но пройти мимо Васьки дед не смог. С тех пор и жили вместе. Васька вырос, Антон Павлович приобрел солидность, все путем. Но только сегодня, после того как Васька восстал против Г.Флобера, дед задумался, а не пора ли парню начинать жить своей жизнью?

- Палыч, сколько говоришь до нового года осталось? Восемь дней, семь часов и четыре минуты?

- Уже не четыре вовсе, - разворчался Антон Павлович. – Шесть часов и пятьдесят три минуты.

- Ну и восемь дней. Так? – уточнил дед. – Собирайся, Василий. В город поедем.

- Дед, ты что? В какой город?

- В Москву. Ехать, так в столицу! – дед бросил взгляд на часы. – А сейчас мыться, бриться, собираться. Через два часа стартуем.

- В пургу-у-у? – Васька так и завис на длинном «у».

Дед решительно подошел к двери, резко открыл ее и сквозь очки строго глянул с крыльца. Вьюга вмиг затихла и просыпалась на землю мягким снегопадом. Убедившись, что ненастье стихло, дед пожал плечами и заключил:

- Вот и все. Никакой пурги нет. Собираемся.

- А меня? Меня-то вы не забыли! – всполошился Антон Павлович.

- Ты дома остаешься. Не везти ж тебя по морозу, - рассудил дед.

- Как дома? Вы в Москву, а я дома? То есть не нужен ты больше, Антон Павлович! Погибай, птица бездомная! – попугай возмущенно поднял хохол, забегал по жердочке, заквохтал.

- Что ты кудахтаешь, как курица? Дед, придумать надо что-то, - вступился за Антона Павловича Васька. – Преврати его в грушу что ли, и возьмем с собой. Делов-то!

- Можно и в грушу, - с готовностью согласился Палыч и заискивающе поглядел на деда.

- Понимаешь, Васька, до волшебства у нас еще восемь дней, шесть часов и сколько-то там минут. А до тех пор мы с тобой – лица гражданские, к волшебству не склонные. Пока мы с тобой пассажирской авиацией полетим, общим порядком, так сказать. Не пускают туда живность всякую, а если и пускают, то со справками о прививках.

- Можно подумать, у меня справки нет, - встрял Антон Павлович. – У меня и справка есть, и нраву я покладистого. Не птица – ангел! Верный друг и помощник в путешествиях, прекрасный советчик, непревзойденный рассказчик, товарищ…

- Что ты разошелся-то? И нудит, и нудит, верный советчик! – прервал Палыча дед. Но, несмотря на раздражение, внутренне вынужден был согласиться, что ехать лучше втроем.

– Ладно, доставай свою справку. Васька, в шарф его теплый заверни и в плед сверху. Не то замерзнет, курица тропическая!

- Щас, дед, сделаю!

- Да наперед в интернете билеты, билеты закажи! – засуетился дед. - На пятницу, думаю, в самый раз будет. Пока доберемся, пока…

- Не волнуйся, дед. Закажем сейчас все. Айн момент. А что тебе в Москву-то так взбрендило? – Васька никак не мог взять в толк, что у деда на уме. – Сидели в тепле, все нормально было. Нет, сорвался вдруг. Что стряслось-то?

- Взрослеть, Васька, будем. Время пришло.

- И без Москвы никак? – съехидничал Васька.

- Никак, сынок… - дед сказал это с такой печалью, так проникновенно, что у Васьки вдруг что-то кольнуло в сердце. Почему-то защемило внутри и ужасно жалко стало деда. Васька ведь давно повзрослел, только деду об этом не хотел говорить.

 

В аэропорту не прошло без происшествий. Сажать в самолет Антона Павловича даже со справкой категорически отказывались. Требовалась клетка. А где ж ее взять-то?

С зимовья двое суток шли на лыжах, ровнехонько к пятнице поспели. Всю дорогу «непревзойденный рассказчик» молчал, кимарил в заплечном мешке, на стоянках вяло поклевывал зерно из Васькиных рук. Мороз стоял лютый, никакие пледы не спасали от холода. Какая там груша? Дрожал Антон Павлович так, что Ваську с лыжни сбивало. В конце концов, дед сунул его за пазуху, плотно застегнул полушубок и прикрыл сверху широкой лопатой своей роскошной бороды.

 

- Как же я его брошу? Ручной ведь! – вспотев от жары и взмокнув от волнения, дед в очередной раз пытался разжалобить строгую девушку на паспортном контроле.

- Разместим вашего попугая в комнате для невостребованных вещей. Прилетите обратно, заберете своего питомца. А сейчас прошу вас не задерживать посадку. Готовьте паспорта, граждане, - девушка решительно отодвинула деда в сторону и взяла паспорт у следующего в очереди пассажира.

- Не знаю, что и делать, Васька! - сокрушался дед. – Вот говорил же, нельзя его с собой брать.

Осоловевший от тепла Антон Павлович с закрытыми глазами сидел на Васькином плече и вяло раскачивался из стороны в сторону.

- Ты, товарищ и брат! - обратился к нему дед. – Думай теперь, что делать.

«Вдруг и встретится счастье, в один прекрасный день придёт нечаянно, внезапно, когда в нём уже отчаялись», - сквозь сон пробормотал Антон Павлович очередную фразу из любимой книги.

- Что ты там бормочешь? – не понял дед.

- Да, Бовари он цитирует, - прыснул Васька. – Ладно, дед, идем на хитрость.

Васька глянул на часы – время еще есть. Отвел деда в сторону, усадил с вещами на лавку:

- Жди здесь.

Сам запихнул Антона Павловича под куртку и метнулся в сувенирную лавку. Он давно приметил магазинчик «Товары Севера», на витрине которого красовалось чучело полярной совы. Васька охнул, когда увидел цену – тринадцать тысяч! Выудил из кармана всю наличность. На чучело хватит, а дальше поясок придется подтянуть.

- Прошу прощения, - неуверенно обратился он к продавщице. – А подешевле у вас совы не найдется?

Продавщица окинула Ваську профессиональным взглядом. Симпатичный, ладный парень, но не Рокфеллер, сразу видно.

- Весь товар на витрине, - начала она заученно, но Васька посмотрел таким просящим взглядом, что девушка, не договорив, нырнула под прилавок и извлекла похожую, но прилично помятую сову. – Вот. Бракованная. С одним глазом. Однако цена вас порадует - на пятьдесят процентов дешевле.

- Подойдет! Спасибо, девушка! – Васька вцепился в чучело, расплатился и через пять минут уже потрошил сову в туалетной кабинке, вычищая вату из ее нутра.

В теле совы оказался жесткий проволочный каркас. Васька засомневался, удастся ли всунуть в него достаточно упитанного попугая. Выволок снулого Антона Павловича, встряхнул и кивнул на чучело. Попугай испуганно встрепенулся, вцепился когтями в Ваську.

- Да не нервничай ты, - усмехнулся Василий. – Воспринимай, как новогодний костюм.

- Как я дышать-то буду? – всполошился Палыч.

- Это ты прав.., это недоработочка…, - на секунду Васька задумался и решительно отодрал от совы клюв вместе с единственным сохранившимся глазом.

Потом он аккуратнейшим образом втиснул Антона Павловича внутрь распотрошенной птицы, нацепил ему на лапу торговую бирку и проложил вату в тех местах, где каркас соприкасался с Палычем и давил ему на бока. Клюв точнехонько вписался в предназначенное ему на морде отверстие, а из глазниц мигнули ошарашенные глаза. Васька зашелся в хохоте. Сова получилась весьма себе ничего за исключением физиономии, которая теперь имела какой-то кавказский типаж.

- Как писал Флобер, «взглянув на себя в зеркало, она удивилась изменению своего лица. Никогда в жизни глаза ее не были такими огромными, черными и глубокими. Что-то неуловимое, разлитое во всех чертах, преображало ее. Она твердила: «У меня любовник! Любовник!», - заржал Васька, вспомнив ненавистную Бовари, дважды спустил воду из унитазного бачка и, принеся извинение за долгую аренду кабинки, с совой под мышкой помчался на паспортный контроль.

Антон Павлович исполнил свою роль по-мхатовски проникновенно. Проезжая на ленте транспортера сквозь сканер, широко растопырил пальцы, выпучил глаза и перестал дышать. Васька с напряжением ждал, что вот-вот кто-нибудь возьмет чучело в руки, рассмотрит повнимательнее и обнаружит внутри живого Антона Павловича. Тогда все, конец мечте о Москве! Но дед, подмигнув, переключил на себя внимание – весь покраснел, закашлялся, попросил глоток воды. Суета вокруг деда позволила Палычу пройти досмотр и в чреве полярной совы беспрепятственно попасть в самолет.

 

Прилетели в столицу ближе к вечеру. Когда самолет нырнул под облака, Васька зачарованно прилип к иллюминатору. Под крылом миллионами золотых и неоновых огней сияла Москва. Сказочно-завораживающей мерцающей паутиной она распласталась по земле и растянулась вплоть до горизонта. Самолет все быстрее приближался к городу, который словно муху втягивал его в свои широко расставленные сети. Наконец лайнер выпустил закрылки и пошел на снижение. Еще минуту назад плоская как карта Москва начала стремительно разворачиваться в объемной проекции. Вот различимыми стали дома, автомобили обозначили проспекты и улицы светящими фарами и вереницей сигнальных огней. Шасси коснулись твердой поверхности, самолет промчался по посадочной полосе и, с наслаждением вдохнув морозный воздух, еще разгоряченный подрулил к телетрапу. Пассажиры торопливо покинули свои места, а Васька все не мог оторвать взгляд от искрящегося золотом снега за окном.

В первую очередь высвободили из плена Палыча. Он с наслаждением расправил крылья, распушил перья и, почувствовав острый голод, тут же затребовал корма.

- Как писал Гюстав Флобер о госпоже Бовари, «ей очень хотелось опереться на что-нибудь посолиднее любви», - точно определил состояние Антона Павловича дед, и вскоре компания расположилась в одном из аэропортовских кафе.

Намаявшийся в заточении, Антон Павлович, не стесняясь, таскал куски из тарелок Васьки и деда и запивал их брусничным морсом. Намолчавшись, комментировал все подряд, и заставить его умолкнуть не было никакой возможности. Короче говоря, Палыч был в своем амплуа. После трапезы дал завернуть себя в теплый шарф и усадить в рюкзак. Потребовал лишь перевесить сумку задом наперед – Ваське на грудь. Так ехать было веселее – все видно и, главное, не в отрыве от коллектива.

 

Московское метро поразило Василия не меньше, чем вид города с высоты птичьего полета. Сначала он стушевался, не сразу освоившись с турникетом. Потом долго топтался у эскалатора, не решаясь ступить на выползающие прямо из-под ног ступени. Но когда преодолел стеснение и страх, спустился на перрон в полном восторге. Деду, правда, не удалось сразу изловить Ваську с Палычем, желающих прокатиться разок другой вверх и вниз. Пришлось притулиться к колонне и некоторое время наблюдать это бессмысленное челночное движение. Лишь после того, как несчастный попугай начал терять ориентацию, Василий сдался. Пока ждали поезда, дед начал объяснять, как ориентироваться в метро. Но вместо указателей Василий, открыв рот, уставился на потолок и внимательнейшим образом принялся рассматривать убранство станции. Он то и дело дергал за рукав деда, показывая на расписные плафоны, скульптурные группы и барельефы, пока тот демонстративно не снял полушубок.

Пропустив несколько поездов, деду с горем пополам все-таки удалось впихнуть Василия с рюкзаком в вагон и доставить его с Антон Палычем к центру города. С очередной партией пассажиров лестница эскалатора, поскрипывая и вздыхая, подняла их на поверхность. Тяжелые, открывающиеся в обе стороны двери, первым вытолкнули Василия. Когда же следом степенно вышел дед, онемевший Василий, задрав голову, стоял столбом и рассматривал бегущие над головой огоньки, переливающуюся огнями улицу, празднично украшенные витрины магазинов, искусно подсвеченные деревья, арки и фасады домов.

«Во мне умерли все чувства…,» - иронично определил состояние Василия дед. Казалось, из Флобера к любой ситуации можно было подобрать приличествующую фразу. Однако Антон Павлович икнул и судорожно сжал пальцы. Впервые он готов был признать, что короткое «бли-и-ин» сейчас более точно отражало его внутреннее состояние.

 

- Какая у вас птичка прикольная! - услышали они рядом легкий, веселый голосок.

Худышка с веснушками на симпатичной мордашке и в шапке с помпоном с интересом разглядывала высунувшего хохлатую голову Палыча.

- Добрый вечер, - четко произнес попугай, от чего глаза девушки округлились, а ресницы вспорхнули вверх.

- Говорящий… - не веря самой себе, и не понятно, спрашивая или утверждая, произнесла она медленно. – Здравствуйте. Меня Варей зовут.

- Очень приятно, - откликнулся дед и довольно ухмыльнулся в пышные усы.

Васька тоже хотел ответить на приветствие, но девушка была столь очаровательна, что он совершенно растерялся и буркнул коротко:

- Нам пора.

«Человеческая речь подобна треснутому котлу, и когда нам хочется растрогать своей музыкой звезды, у нас получается собачий вальс», вспомнил очередную цитату Антон Павлович, но вслух произнести не решился.

- Это наш Василий, - спас положение дед. – Мы только с самолета. Вот прибыли Москвой полюбоваться.

- Москвой!? – с восторгом воскликнула Варя.

Ее глаза вспыхнули, а руки начали жестикулировать прежде, чем она собрала в одну фразу сотню лучших предложений для знакомства с Москвой.

– Вам обязательно надо посмотреть Красную площадь, на Тверской улице побывать, ярмарочную площадь у мэрии посетить…, - затараторила девушка. – А еще на Воробьевы горы сходить, на Пушкинскую и Манежную площади, Лубянку, Охотный ряд! На каток, надо на каток съездить непременно! Можно прямо на Красную площадь или в парк Горького, а еще лучше в Сокольники!

- Вы так любите кататься на коньках? - негромко поинтересовался Василий.

- Я Москву люблю! И на коньках, конечно, тоже! А вы? Вы умеете кататься?

- Немного, - поскромничал Васька.

- Очень хорошо умеет! – похвастался Антон Павлович.

Он хотел было развить тему, но понял, что выдаст себя с потрохами. Попугаи, как известно, способны повторять заученные фразы, но ведь не участвовать же в беседе на равных! Поэтому закончил он ожидаемо по-птичьи:

– Умеет! Очень хорошо умеет!

- Какая вы умная птица! - искренне похвалила Варя и предложила осторожно - А сегодня, прямо сейчас не хотите ли покататься?

- Отчего ж не прокатиться, - подтолкнул Ваську в спину дед.

 

Все вместе добрались до ближайшего катка, выстояли очередь, взяли коньки напрокат.

- Вы с нами? – вежливо поинтересовалась Варя.

- Да куда нам, старикам. Мы с Антон Палычем со стороны на вас полюбуемся, - дед помахал Варе с Василием рукой и, поправив рюкзак, отошел в сторонку.

- Эх, настало Васькино время! - с восхищением закатил глаза Палыч.

- Да, парень наш лицом в грязь не ударит! - дед вытянул шею, выглядывая Варю с Васькой.

Едва Василий помог Варе переступить бортик, как кампания шустрых парней, прорываясь сквозь толпу, силой вытолкнула его следом. Васька словно пробка от шампанского вылетел на скользкий лед. Коньки резанули по поверхности, веером рассеяли серебряную пыль, Васькино тело запрокинулось назад, а ноги взлетели вверх. Пытаясь удержать равновесие, он метнулся вперед, не рассчитал силу рывка и со всего маху звездой распластался на льду. Нос его больно ткнулся о твердую поверхность, и она тут же окрасилась ярко-алой Васькиной кровью.

- Ой! – воскликнула Варя и кинулась к Ваське.

Не обращая внимания на толпящихся вокруг людей, Варя упала на колени, перевернула Ваську на спину и положила под его голову свои теплые варежки. Вытащив из кармана носовой платок, приложила к Васькиному носу, а кто-то из сочувствующих передал комок снега, коим окончательно и остановили кровь. В Вариных руках Васька ощутил себя по-настоящему счастливым. Он даже рад был случайному падению, из-за которого ее огромные зеленые глаза смотрели на него сейчас с такой непередаваемой нежностью.

А потом Васька поднялся, сунул окровавленный платок в карман, взял Варю за руку и помчал по катку так, как никто и никого в Москве никогда не мчал. Варя кричала от бурлящей в ней смеси страха и восторга. Васька крутил ее, переворачивал, подхватывал и вращал волчком. А Варя буквально растворялась в этом ранее неведомом, но совершенно пьянящем ощущении полета.

Румяные и разгоряченные они подъехали к деду.

- Вася так катается! – едва переведя дух, выпалила Варя. – Он, наверное, мастер спорта. Или еще лучше!

- Умеет Василий, ничего не скажешь, - довольно хмыкнул в усы дед. – Мы, Вась, в гостиницу пойдем устраиваться. А ваше дело молодое, покатайтесь еще.

- Дед, я недолго. Приду скоро, - пообещал Василий, понимая, однако, что готов кататься с Варей хоть до утра.

 

Чтобы Васька не потерялся в большом городе, не он Варю, а она проводила его до гостиницы. Никакие возражения с Васькиной стороны не принимались. Варя тут же заказала себе такси, поцеловала Ваську в щеку и умчалась в праздничную суету даже ночью не засыпающей Москвы. В его руке осталась только записка с номером ее телефона, который Василий и так не смог бы забыть.

У портье Васька узнал, в каком номере разместились дед с Палычем, поднялся и обнаружил комнату пустой. Улыбка тут же сползла с его лица. На кровати лежал сотовый телефон, банковская карта и записка: «Хороших тебе новогодних каникул, Васька. Не забудь попробовать фрикасе со щавелем! Ждем домой первого января. Номер оплачен, завтрак включен, деньги на карте, билет (зачеркнуто) билеты купишь сам. Дед и Палыч».

Васька так расстроился, не передать! Ему не терпелось поделиться, какую особенную и неповторимую девушку он встретил! А тут нет никого, только его рюкзак в углу, да записка эта. Обиделся до слез. Но после горячего душа размяк и спал крепко. Снилось, как вместе с Варей летает над Москвой в переливающейся золотыми и голубоватыми огоньками дымке. В его руке теплая Варина рука, а выбившаяся из-под шапки прядь ее светлых волос приятно щекочет ему лицо.

 

Дед с Антоном Павловичем тем временем проходили досмотр в аэропорту. Дед был в приподнятом настроении, Антон Павлович тоже чувствовал себя прекрасно. Никакое чучело совы не требовалось, никто их даже не думал проверять. Не зря дед был все-таки дедом волшебным.

- Могли бы и без всяких самолетов обойтись, не тратиться. В санях привычнее, – закинул удочку Палыч.

- Да ладно, что народ смущать. Тут трассы, коридоры, а мы с тобой в санях по небу. Не скромно как-то. А тут здорово, погляди-ка, с фантазией! - дед с интересом разглядывал детские игрушки в витрине.

- Это ты у нас с фантазией. Как все устроил-то ловко! - восхитился Антон Павлович. – Прикинулся, что до нового года чудеса твои не работают, а Васька и поверил. Вроде и не делал ничего, вроде все само собой, а, гляди-ка, научил его и смекалку проявлять, и паспортный контроль проходить, и на самолете летать, и в метро ездить.

- А с Варей-то, с Варей-то как вышло!? Как я его на лед-то вытолкнул! – вспомнив, захохотал дед. – Так рыбкой и вылетел!

- Ну, нос-то ты ему знатно расквасил, - с ноткой осуждения заметил Антон Павлович.

- Ничего, до свадьбы заживет! – махнул дед.

- Думаешь, успеет? - хихикнул Палыч.

Дед не стал уточнять. Помолчал немного, задумавшись. «Вечно увлекает какая-то прихоть, вечно сдерживает какая-нибудь условность» - про себя процитировал он Флобера, засунул Антона Павловича за пазуху и пошел на посадку.

 

Январь 2020