Дача.

 

Дача – пожалуй, то самое главное место, которое вспоминается каждый раз, когда я думаю про детство. Как и всё в детстве, наш двухэтажный дом и участок вокруг него казались мне огромным миром с множеством разных интересных мест и уголков, где происходило столько всяческих событий!

Дом наш из рыжего кирпича находился в дачном посёлке на автобусной остановке «Тракторное» в нескольких километрах от города, недалеко от деревни Фёдоровка.

Наш дом был в те времена самым высоким в нашем дачном посёлке. Крышу нашего дома, в отличие от соседских домов, было заметно ещё с автотрассы. Каждый раз, когда мы подъезжали к посёлку, я с волнением высматривала нашу крышу из окна белой «копейки» моего деда.

Автобусная остановка «Фёдоровка» помнится мне тоже очень хорошо. И всегда, когда я думаю о ней, я мысленно переношусь в жаркий солнечный день на пыльный тротуар, окружённый столь же пыльными газонами с пожухшей от жары травой, на которых лениво лежали коровы, хвостом отгонявшие мух и слепней. В нескольких шагах от остановки стоял одноэтажный магазин, куда мы часто приезжали с дедом Валентином за продуктами. Он парковал машину на небольшой площадке напротив магазина и исчезал за скрипучей магазинной дверью. А я обычно оставалась снаружи и разглядывала немногочисленных прохожих, изнывающих от жары коров, бродячих собак и кошек, ожидающих очередной подачки от выходящих из магазина покупателей. Даже если никого вокруг не было, я всегда находила себе занятие в ожидании деда: рисовала прутиком на пыльной дорожке замысловатые узоры, смотрела на облака или здания, находящиеся вокруг. Метрах в четырёхстах за магазином стояла полуразрушенная церковь без купола, внутри неё находился овощной склад, где можно было купить картошку или капусту по низкой цене. Часто я слышала, как бабушка говорила деду:

– Зайди в церковь, купи картошки.

Рядом с церковью стоял колодец с журавлём. То, что этот огромный столб с подвижной палкой называется «журавль» рассказал мне дед, и с тех пор, каждый раз, когда я наблюдала, как эта палка то опускается, то поднимается, я представляла себе огромную птицу, пьющую воду из колодца. Когда мне в очередной раз приходилось бродить возле магазина, я непременно поглядывала в сторону «журавля» и ждала, когда же он снова склонится к колодцу. А когда он наклонялся, я очень радовалась и думала: «утолил жажду журавлик». Из магазина дед всегда приносил сумки со всякой всячиной, а я всегда (или мне так только помнится) интересовалась только одним вопросом. Я спрашивала его:

– Ну что, купил куриные шеи? А «собачью радость»?

Это была любимая еда моего пса Джека.

Между линией дачных домов на «Тракторной» и автотрассой располагалась погрузочная база, на которой хранили, сортировали и перегружали различного диаметра и формата трубы. Я никогда не задавалась вопросом, для чего их там хранят и грузят. Я воспринимала эту базу, как часть окружающей меня, действительности. База эта была окружена забором из сетки «Рабица». А за ним по рельсам туда-сюда ходил подъемный кран, и откуда-то регулярно раздавался голос диспетчера, а иногда – музыка, которую, вероятно, ставили рабочие, чтобы трудовой день казался веселей.

Наш дом, как и соседские, стоял на песчаном крутом берегу Волги, вернее волжского судоходного канала (искусственно прорытого рукава), отделённого от «большой» Волги островом Копылово. Островом он был когда-то, пока не была построена плотина и ГЭС имени Ленина. С этой плотиной остров был соединён, на него легко можно было въехать по автодороге. На Копылово располагалось и располагается, по сей день, множество дачных посёлков и туристических баз.

Дачный сезон начинался достаточно рано. С апреля по выходным мы регулярно выезжали на дачу. В апреле по Волге идет лёд. Это очень красивое и завораживающее зрелище. Глыбы льда плывут по реке, соприкасаются друг с другом и создают прекраснейшую музыку, похожую на перезвон миллиона маленьких колокольчиков. Я очень хорошо помню эти звуки, они дарили мне множество приятных ощущений. Лёд на реке отражал весеннее солнце, и всё вокруг казалось таким праздничным, торжественным! Волной на берег выбрасывало глыбы льда, они подтаивали и превращались в совершенно сказочные хрустальные фигуры! В этих фигурах можно было разглядеть целый мир! Кристаллы этого ледяного хрусталя переливались всеми цветами радуги. Воздух был прозрачен, и в пейзажах прорисовывалась каждая веточка, каждая капелька, каждая линия. Было ещё по-зимнему холодно, но уже по-весеннему тепло и радостно на душе. Я любила бегать по берегу одна или с Джеком. Я брала палку и разбивала хрустальные глыбы, и они с волшебным звоном рассыпались на тысячи маленьких бриллиантов. В такие дни радость переполняла всё моё естество, и я чувствовала себя абсолютно счастливой!

В апреле же на берегу Волги мой дед срезал ивовый прут. Из него он плёл корзины и прочие изделия. За его корзинами обычно стояла очередь родственников и друзей, и друзей родственников, и родственников друзей. Корзины и впрямь были чудесными: разных форм и размеров – на любой вкус. И главное, он делал эти вещи из ивы с большой любовью и увлечением, как и многое другое, что делал он в своей жизни. Это только теперь я стала так ясно понимать. Всему, что он хорошо умел делать, он старался научить меня. Я думаю, он очень меня любил.

Итак, дача. За апрелем приходил май, на ветках рождались молодые листья. Повсюду пахло свежестью, а солнце уже не просто сияло, а вовсю грело. Уже приятно было выбраться их прохладной тени на солнечные пятна и нежиться в горячих лучах. Бабушка копошилась на огороде, дед всегда что-то мастерил, строил или починял. Я играла. Одна или с соседскими детьми, если они приезжали. И я ждала. Ждала лета. Именно летом наша дача становилась «Дачей», той «Дачей», которая мне вспоминается чаще всего. Летом она наполнялась людьми. Множеством разных людей. И среди них, конечно, были те, кого я ждала с нетерпением весь год. Больше всех я ждала лучшую подругу детства – мою двоюродную сестру Олю. Оля с родителями и младшей сестрой Женей приезжали из Харькова каждое лето. Именно с её приездом начинались наши самые невероятные приключения. Может быть, многим они покажутся совершенно обыкновенными, но для нас дачные события были сказочными, детективными и приключенческими историями.

 

История со стадом коров

 

Песчаная полоса берега возле нашей дачи тянулась на несколько километров вправо и влево. Песка для отдыха и развлечений было предостаточно (а теперь весь этот берег зарос осокой и плакун-травой). Если встать лицом к Волге и посмотреть налево, было видно, как где-то очень-очень далеко заканчивается остров Копылово, а Волга кажется бесконечной. Если же посмотреть направо, то можно было увидеть, как гладь воды и, прилегающий к ней, желтый песок уходят вдаль и, слегка сворачивая за мысок, упираются в шлюзы. Сейчас поход до шлюзов я бы сочла небольшой прогулкой, а тогда это был другой далёкий мир, запретный и очень манящий, нас, детей. Нам было запрещено ходить в сторону шлюзов с номерами «23» и «24», и, чаще всего, мы ограничивались тем самым небольшим поворотом на берегу, когда гуляли справа. («Чаще всего» – это не означает «всегда»! Но об этом чуть позже).

Однажды мы отдыхали на пляже. Взрослые загорали, дети до посинения плескались в воде. Мы с Олей резвились, а тётя Люда сидела на берегу. На ней был бордовый сплошной купальник и огромные солнцезащитные очки. Джек, по обыкновению, бегал вдоль воды. В какой-то момент пёс скрылся из поля зрения. Но мы ничуть не удивились. Он часто куда-то бегал, подолгу мог не возвращаться, иногда даже попадал в неприятные истории, но это его никогда не останавливало. Мы немного волновались за него, но знали, что, в конце концов, он с виноватым видом войдет на порог дома. Он любил свободу, удерживать его было невозможно. И мы давно смирились с его исчезновениями. Вот и тогда я произнесла что-то вроде:

– Джек опять удрал куда-то, – и мы продолжили играть.

Мы с Олей плескались водой и хохотали до икоты. Вдруг мы застыли, заметив, что со взрослыми на берегу что-то не так. Они, все без исключения, и наша тётя Люда тоже, с неподдельной тревогой смотрели вправо. Мы тоже посмотрели в сторону шлюзов. Из-за поворота поднимались клубы пыли и песка. Кто-то из взрослых сказал:

– Земля трясётся!

Через несколько секунд из-за мыска показалось… (что бы вы подумали?)…стадо коров!!! Они бежали! Нет, они неслись! Мчались! Летели с бешенной скоростью! Быстро и молча. Такое я видела только в передаче «В мире животных» с Николаем Дроздовым, когда показывали стадо несущихся по пустыне антилоп. Но это были не антилопы, это были КО-РО-ВЫ! Их было около десяти, и мчались они в нашу сторону, взрыхляя копытами песок. Все, кто был на берегу, подскочили и побежали в воду. Тётя Люда закричала:

– Твою ж мать! У меня же красный купальник! Коровы не любят красный цвет!

Несколько секунд, и это стремительное стадо пронеслось мимо нас, оставив после себя песчаную пашню. А то, что мы увидели потом, было поводом для смеха ещё несколько дней. Спустя мгновение, из-за того же поворота появилась ещё одна корова. Она тоже мчалась, но не так быстро, как её стремительные подруги. Она была толстая, с огромным выменем, которое от бега моталось из стороны в сторону, практически касаясь песка. Бежать ей было явно нелегко. А сразу за ней, в нескольких сантиметрах, дыша ей прямо в хвост, нёсся… наш любимый пёс!

– Ой, смотрите, там Джек, – крикнула Оля.

– Точно! Смотрите! Смотрите! – затараторили все. Джек бежал, периодически настигая корову и норовя ухватить её зубами за хвост или копыта. Корова, тяжело дыша, но, не издавая ни звука, продолжала бежать, стараясь не сбавлять темпа. Эта необыкновенная парочка пронеслась мимо нас вслед за предыдущей командой рогатых атлетов. У Джека был такой лихой вид и такая довольная морда, с болтающимися языком и огромными коричневыми ушами. Мы в изумлении наблюдали эту процессию до тех пор, пока все они не скрылись где-то в прибрежных кустах. Мы молча переглянулись и, выдержав непродолжительную паузу, залились хоровым смехом. Смеялись до слёз и долго не могли остановиться.

– Что это было? – еле сдерживая хохот, сказал кто-то из взрослых.

– Это – наша собака, – сказала я.

Куда Джек погнал этих коров мы, конечно, не узнали. Мы так же не могли понять, откуда он их гнал, зачем ему это было надо, и как вообще у него это получилось. Но я-то знаю, что ему просто-напросто хотелось немного поразвлечься. Такой уж у него был заводной характер.

Пляж после этого сумасшедшего кросса превратился во вспаханное поле, местами удобренное коровьими «лепёшками». Мы долго ещё обсуждали это зрелище. Джек явился домой, когда уже село солнце. От ответов на вопросы о происшествии на пляже, он уклонился, а только смотрел задорным взглядом и по-собачьи улыбался.

 

Паук косиножка

 

Я очень не люблю пауков. Особенно теперь. В детстве я относилась к ним с большей лояльностью, но всё же избегала лишних контактов с ними. Но был среди паучьей братии один, который не вызывал у меня никаких отрицательных эмоций. Это паук косиножка. Маленькое кругленькое тельце и длинные тонюсенькие лапки выглядели даже мило. Мы с Олей почему-то называли его «семиножка». Хотя ног у него, как и у прочих пауков было восемь. Двоюродный брат Ани Хугаевой, Лёша, часто поправлял нас:

– Не семиножка, а косиножка, или паук сенокосец, по-научному.

А мы всё равно звали его семиножкой.

В начале лета к Хугаевым приехали Ира и Лёша. Ани не было, она с мамой, кажется, отдыхала на море. Дорога за забором нашей дачи была усыпана щебёнкой, чтобы её не размывало во время дождей. Мы с Олей ходили по ней босиком. Щебенка довольно острая, и многие удивлялись, как мы так быстро, без боли, передвигаемся по ней босыми ногами. Но мы привыкли. Щебень был известняковый (известняк добывают в Жигулёвских горах), и от него было очень много белой пыли, особенно, если проезжала машина, или пробегали дружною толпою мы. Если мы слишком долго бегали по нашей дороге, домой мы возвращались с ног до головы белые, будто только что вылезли из мешка с мукой.

В один из дней Ира, Лёша, мы с Олей и Юля Грачёва шатались вдоль наших дач по дороге. День был жаркий. По одну сторону стояли наши дома, по другую, за забором, работал подъёмный кран и грузил трубы. Мы уселись около Юлиной дачи в тени от дома и долго о чём-то болтали. Вдруг на заборе я увидела косиножку. Он спокойно полз по своим делам вверх по деревянной доске забора.

– Смотрите! Семиножка! – закричала я, взяла сухую травинку и тронула паука. Паук недовольно заерзал и прибавил ходу.

– Давайте поймаем семиножку! – снова закричала я.

– Сколько можно говорить: не семиножка, а косиножка! – сказал Лёша.

– Какая разница! Давайте его поймаем!

Я стала подгонять его травинкой к земле, а потом просто схватила его за лапку. Паук дергал лапками и извивался. Лапки его все были разной длины: некоторые пары лапок короткие, а некоторые – в несколько раз длиннее его самого. Я бросила его на бетонный въезд около гаража, где Юлин папа ставил машину. Паук стремительно пополз по бетону в сторону кустов.

– Держи его! – крикнул Лёша и преградил ему путь ладонью. Паук рванул в противоположную сторону.

Конечно, не из злобы, побуждаемые не жестокостью, а обыкновенным детским любопытством, мы гоняли паука из стороны в сторону и веселились. А потом я снова подняла его за одну из длинных лапок и…лапка оторвалась.

– Ой! – с досадой сказала я, – Я не хотела!

Паук выпал из моих рук и удрал в кусты на оставшихся семи лапах.

– Вот теперь он точно семиножка! – сказал Лёша, и все мы захохотали.

Лапку, которую я держала пальцами, я бросила на бетон, и мы с удивлением обнаружили, что она шевелится. Лапка сгибалась и разгибалась.

– Она хочет догнать паука! – сказала Оля. Мы снова рассмеялись.

Нас это очень забавляло. Лапка какое-то время подергалась и перестала.

– Решила не догонять, – с некоторым сожалением пошутила я.

На следующий день Лёша прибежал к нам и сказал, что он провёл вчерашний эксперимент ещё с несколькими представителями этого вида пауков. Все лапки непременно шевелились какое-то время после того, как он их отрывал. При этом, со слов Лёши, пауки не умирали, а убегали.

– А если оторвать ему все ноги, он тоже не умрёт? – спросила Оля.

– Не знаю, – сказал Лёша.

А я сказала:

– Если он не умрёт, то ему не на чем будет убегать. Он будет просто лежать и всё равно умрёт. От голода.

И тогда мы решили, что будем отрывать косиножке только одну лапу, оправдывая при этом привычное для нас название «семиножка». А потом дед сказал нам, что вреда оторванная нога этому пауку не приносит, так как он сам её отбрасывает, как ящерица отбрасывает хвост, чтобы спастись бегством. Это нас очень успокоило, и многим несчастным паукам-сенокосцам не повезло в то лето с количеством ног.

Аня Хугаева занималась акробатикой. Вернувшись с моря, она рассказала нам, что через два дня у неё соревнования по акробатике. В первый день она играла с нами на берегу Волги. А на второй день ей не разрешили шататься с нами, и она сидела на даче. В день её соревнований, утром, я увидела, как она вышла за ворота дачи с аккуратной прической, в белом нарядном платье, белых носках и туфельках. Я выбежала к ней поболтать. На мне были только старые коротенькие шорты и майка. По дороге я прихватила с собой старый велосипед «Мишутка». Он для меня уже был маловат, но я все равно уселась на него.

– Я собираюсь в город. У меня сегодня вечером соревнования, – сообщила мне Аня.

– Здорово!!! Ура!!! Даёшь первое место!!! – радостно и воинственно заорала я, крутанула педали и пронеслась мимо Ани в миллиметре от её туфелек. Клубы белой пыли моментально покрыли и туфельки, и носочки, да и всю Аню целиком, включая хорошо уложенные волосы.

– Ты что?! Совсем?! – закричала Аня, и на глаза у неё навернулись слёзы.

– Прости! Я не хотела. Я всё отряхну, – извиняясь, сказала я, подошла к Ане и стала отряхивать её белое платье. Кроме пыли на платье появились ещё и серые пятна грязи с моих рук. Я же не ехала в город, поэтому была немного грязной.

Аня взвыла! Я, конечно, не ожидала такой реакции. А потом она ещё произнесла сквозь слёзы:

– Дура!

Это, по-моему, было лишним.

Я проглотила оскорбление и решила всё-таки успокоить её:

– Это же всего лишь платье. Постираешь. Помоешься. Подумаешь, пыль! Хочешь, я вся извожусь в этой пыли?

Я стала топотать ногами, и, наклоняясь, месить руками щебень, и втирать поднимающуюся пыль в свое тело, включая голову и лицо. Аня только больше выла! От слёз её лицо стало ещё грязней.

Я, как сумасшедшая, обтиралась пылью и грязью и бормотала:

– Смотри! Я – вон какая грязная, и не плачу.

Это не помогло. И тут я заметила возле забора косиножку. Вспомнив, что Аня не знает про наши удивительные открытия, я схватила косиножку за лапку и, широко улыбаясь, подошла к Ане.

– Смотри! Смотри, что сейчас будет! – крикнула я и поднесла паука прямо к лицу Ани.

Аня убрала от лица ладони и слегка приоткрыла глаза. Такого громкого и пронзительного визга я ещё не слышала. Тут же из-за ворот появились наши бабушки.

– Боже праведный, что это? – затарахтели они.

Да, картина была прекрасная: чумазая Аня в истерике и я, покрытая грязью с ног до головы с пауком в руках. Ане влетело за испачканное платье, несмотря на то, что, когда бабушка тащила меня на дачу, я кричала, что она не виновата, и что это я её испачкала. А меня после того, как отмыли, посадили под домашний арест. День без пляжа. Но мне это было не впервой.

«И чего это Аня так визжала?» – думала я, сидя на балконе и торкая паука сенокосца прутиком, – «Они же такие милые и забавные, эти семиножки»…

 

Скворечник и головастики в бочке

 

Наш дедушка очень любил мастерить. Как говориться, «у него были золотые руки». Он и дом на даче сам построил, и разную мебель внутри дома. Он смастерил душ за туалетом, гараж, а ещё выпилил из трех широченных пней два кресла и стол, которые стояли на участке под балконом. Вдвоём с бабушкой они часто там сидели, и дед курил свои папиросы.

Однажды ранней весной, ещё в городе, я помогала деду мастерить скворечник. Дед притащил доски на кухню, поставил две табуретки, уложил на них доски и стал пилить. Я с увлечением наблюдала.

– Вот сделаем скворечник, повесим его на даче, и каждый год к нам будут прилетать скворцы и петь, – говорил дед, – давай, Катюха, тащи молоток и гвозди.

Скворечник получился очень красивый. В начале марта, когда ещё не сошёл снег, мы на выходные выбрались на дачу. Дед приколотил скворечник к длинной палке и установил его над сооружением, в котором с одной стороны был туалет, а с другой – душ. Теперь только оставалось дождаться, когда прилетит скворец и споёт нам свою прекрасную песню.

Я очень люблю лето. Но весну я люблю ещё больше. Весна – это ожидание лета. Часто и теперь ожидание события для меня оказывается важнее самого события. В детстве я любила весну потому, что она предвещала начало школьных каникул, а мы с бабушкой и дедушкой всё чаще и чаще выбирались на дачу. Дел на даче весной было очень много. Нужно было всё подготовить для нашей летней жизни: убрать талый снег с участка, подготовить грядки, поднять с земли виноград и привязать его к каркасу у веранды, вытащить из погреба отсыревшие вещи, просушить одеяла и подушки, привезти из города кучу всякой всячины и расставить её на свои летние места. Я, конечно, помогала бабушке и деду.

Когда на волжское побережье стали прилететь из тёплых краёв птицы и вить свои гнёзда, я с нетерпением ждала оживления в нашем скворечнике. На весенних каникулах за несколько дней до первого апреля, мы приехали на дачу. Был яркий солнечный день. По Волге шёл лёд. Заморозков уже не было, и дед готовил яблони к прививке, что-то счищал с коры. Бабушка раскладывала какие-то коробки на веранде. Я возилась с псом Джеком у малиновых кустов. Вдруг я заметила, как какая-то птица влетела в скворечник.

– Дедуля! Скворец прилетел! – закричала я.

– Да ну? – удивился дед, бросил своё занятие и подошёл ближе к скворечнику, чтобы убедиться.

Из отверстия долго никто не вылетал. А через несколько минут оттуда показался воробей. Он уселся на шесток под отверстием и зачирикал.

– Ах, проказник! Ну и достанется тебе, когда скворец прилетит! Лучше ищи себе другой домик, – качая головой и грозя воробью пальцем, сказал дедушка.

– Он что, занял наш скворечник? – спросила я.

– Похоже, так, – ответил дедушка, – если он тут обоснуется, скворец может и не прилететь к нам.

А я ведь ещё никогда не видела, как скворцы живут в скворечниках, мне стало немного обидно.

– О, опять эти воробьи! – забурчала бабушка, – жизни от их верещания не будет. (Несколькими годами ранее, в старом скворечнике, уже поселялись воробьи, дважды за лето выводили птенцов, которые день и ночь чирикали на даче. Но я этого не помнила).

Воробей постоянно таскал в скворечник какие-то веточки, травинки, трудился целыми днями. Я наблюдала за ним, и мне он даже стал нравиться. «Ну и пусть он живет тут», – думала я. Потом в скворечник стали прилетать два воробья. Я ждала, когда же появятся птенцы.

Однажды в субботу в начале апреля мы приехали на дачу. Мы обедали на веранде, как вдруг услышали страшный шум. Возле скворечника было настоящее побоище. Огромная, по сравнению с воробьём, чёрная птица и два маленьких серых воробья кружили у скворечника в одной большой неразберихе. Летели перья.

– Бедный воробушек! – закричала я, – Кто это на него напал?

– Это скворец, – ответил дедушка, – Если он не отступит, воробью придётся убираться.

Скворец не отступил. И уже вечером он деловито обустраивал свой новый дом. «Так вот он какой. Наглый захватчик этот скворец!» – думала я. Дед объяснил мне, что, чаще всего, так и бывает, скворцы выселяют воробьёв. А потом успокоил меня:

– Не переживай, воробьи найдут себе новый домик, они много где могут жить.

И я успокоилась. Теперь я стала ждать птенцов скворца. Я видела, как нашему скворечнику подлетало несколько скворцов, но, в конце концов, их осталось только двое. В скворечник они могли забираться вдвоём, а вот вылетали из него только по одному. То есть, в скворечнике всегда кто-то был. Это были очень красивые птицы. Их чёрные блестящие перья были усыпаны белыми точками, а на солнце перья отливали изумрудным цветом. Скворцы издавали щебечущие трели, посвистывали и стрекотали на разный манер, конечно, красивее, чем воробьи.

В двадцатых числах мая было уже совсем тепло. Занятия в школе закончились, тренировки в бассейне были только один раз в неделю, и мы перебрались на дачу. Кругом всё цвело. Больше всего мне нравилось, как цветут яблони: я становилась под ними и вдыхала, задрав голову кверху, и любуясь, как солнце своими лучами пронизывает прекрасные белые цветы.

Однажды утром я проснулась от страшного птичьего крика. Я вышла на балкон и увидела ужасную драку возле скворечника. Скворец и два стрижа сцепились в невероятной схватке и кружили близ скворечника, выщипывая друг из друга перья и дико крича. Ещё один скворец метался рядом, то поднимаясь к этой своре, то спускаясь к земле.

– Дедушка! Там опять птичья драка!

Дед спустился на участок, взял длинную палку и стал размахивать ею под скворечником.

– Кыш! Кыш! – кричал он птицам. Но драка не останавливалась.

Потом скворец метнулся в сторону и сел на яблоню. Один стриж забрался в скворечник, а второй снова набросился на скворца. Скворец улетел. Другой же скворец продолжал кружить над землёй у туалета.

– Они выбросили яйца, – сказал дедушка.

Я подбежала к деду и увидела на земле несколько разбитых маленьких бледно-голубых яиц.

– Ой, что это? – спросила я.

– Стрижи выбросили яйца скворцов из скворечника, – ответил дед.

– Зачем? – спросила я.

– Чтобы занять их дом и отложить туда свои яйца.

– Ну ведь у них же полно норок на берегу. Зачем они так делают? – чуть не плача, спросила я.

– Видно приглянулся им наш скворечник, – ответил дед.

Да уж. Не думала я, что все эти милые птички окажутся такими жестокими и наглыми. Скворец выгнал воробья, стриж выгнал скворца. Я была очень огорчена их поведением. Но дед, как всегда, доступно разъяснил мне, что так уж устроена природа, и борьба за лучшую территорию – это часть птичьей жизни, что так они заботятся о своих семьях и своём потомстве. Кто сильнее, тот и победитель. Я смирилась.

В начале июля приехала Оля из Харькова. Я с упоением рассказала ей про птичью войну и показала кусочек скорлупы от скворцового яйца.

– А у стрижей какие яйца? – спросила она.

– Не знаю. Не видела. Их ведь никто не выкидывал, – ответила я.

– Но ведь птенцы у них, наверное, уже вылупились?

– Не знаю, они летают туда-сюда, но птенцов, вроде, не слышно, – сказала я.

И тогда Оля предложила мне залезть на крышу туалета, поближе к скворечнику, и послушать, а заодно и посмотреть, не выпали ли из скворечника скорлупки. Мы приставили к туалету лестницу и забрались на крышу. На крыше был установлен квадратный железный бак с водой, которая поступала в душ. Мы уселись рядом с баком и стали прислушиваться. В скворечнике было тихо. Никаких скорлупок на крыше не валялось. Тогда мы приоткрыли крышку бака и заглянули внутрь. Конечно, мы не надеялись увидеть яйца стрижей там, нам просто стало любопытно. В баке была вода. Я бы не сказала, что она была слишком чистой. Я сунула в воду руку, и что-то маленькое и юркое коснулось моих пальцев.

– Там кто-то есть, – сказала я Оле.

Мы убрали с бака крышку, и солнце наполнило толщу воды. Стало видно, что в воде плавают всякие мелкие букашки и…

– Головастики!!! – радостно в один голос вскрикнули мы.

– Ух ты! Какие хорошие!

– Интересно, как они сюда попали? Где же их мама-лягушка?

Головастиков мы насчитали пять штук. У них уже почти наметились лапки.

– Давай их выловим! – предложила я Оле.

– Давай, – моментально согласилась она.

Мы стали шарить руками в воде, но головастики были такие мелкие и скользкие, что всё время увиливали. Мы увлеченно будоражили воду в баке.

– А ну, слезайте немедленно! Вы что это удумали? – прервал нашу работу бабушкин голос, – Совсем сдурели, девки! Ну-ка, вниз! И чтобы я вас на крыше не видела больше!

Мы спустились. С бабушкой лучше не спорить. Но в последний момент я успела-таки схватить одного головастика.

– Смотри, – шёпотом сказала я и раскрыла свою ладонь. В ладони лежал маленький, похожий на рыбку, головастик и дёргался.

– А если он умрёт без воды? – спросила Оля.

– Не умрёт, – уверенно сказала я и выпустила его в бочку, стоявшую под яблоней.

Через пару дней мы притащили ему тайком пару братьев. Каждый день мы наблюдали за головастиками в ожидании того, как они начнут превращаться в лягушек. Прошло дней десять. Головастики слегка подросли, более отчетливо стало видно лапки, но особенно они не изменились. Зато у стрижей появились птенцы, и их мама с папой таскали им в скворечник всяких мошек.

У нас с Олей появилось много новых забот: игры на пляже, палатка, костры на берегу. Мы только изредка заглядывали в бочку с головастиками. А однажды вечером, придя с пляжа, мы обнаружили, что бочка под яблоней пуста.

– Я полил огурцы, – оправдывался дедушка.

– Ты не видел там головастиков или лягушек? – с надеждой спрашивали мы. Дедушка никого не заметил.

Всё в природе живет по своим правилам. Птице нужно завоевать и обустроить безопасное гнездо, головастикам найти для развития водоём, человеку нужно поливать огурцы. И кому-то всегда приходится уступать или проигрывать. Но, несмотря на все печальные открытия, я благодарна судьбе за моё прекрасное детство и возможность наблюдать рождение новой жизни и многообразие природных явлений и метаморфоз.