Как я не написал фантастический рассказ

 

Переобуваясь в прихожей, я услышал шум воды в ванной и обреченно подумал: «Опять гости, покоя не будет! Интересно, кто там? Мужчина или женщина?»

Пройдя в комнату, распахнул дверцы стенного шкафа. Так и есть – одежда, висевшая на плечиках на поперечной перекладине, сдвинута в сторону, значит точно гости.

Сел в кресло у журнального столика, положил на колени блокнот и задумался, надо было что-то придумать и написать, но идея не приходила, мелькали какие-то случайные мысли, мешали сосредоточиться.

Вода в ванной стихла.

Через пару минут в дверях комнаты появился Станислав в шлепанцах, махровом халате, с банным полотенцем на плече.

- Привет, Вадим, - он кивнул мне, - извини, у нас воду горячую, как всегда летом, отключили. Я думал, ты на работе, вот заскочил. Не думал, что помешаю.

- Привет. Ерунда, не помешал. Жена придет мыться?

- Нет, она стесняется.

- Хочешь чаю или кофе?

- Давай кофе, чай и там попью, - он мотнул головой в сторону шкафа.

Отложив на стол блокнот и карандаш, я поднялся и пошел на кухню заваривать кофе.

Не буду тут тень на плетень наводить. Объясню вам сразу, в чем собственно дело.

Дом наш был построен в середине семидесятых прошлого (то есть двадцатого) века. Сейчас шел две тысячи четырнадцатый, чтобы вам было проще ориентироваться. Так вот, вернемся в семидесятые, одновременно со стройкой нашего дома прораб занимался возведением своей дачи. Поэтому несколько поддонов кирпичей с государственной стройплощадки таинственным образом перекочевали в садоводство. Чтобы скрыть недостачу, по распоряжению прораба, стена между моим и соседним подъездами была сложена с множеством выемок и полостей. Для маскировки выемок в квартирах были оборудованы стенные шкафы (кстати, очень даже удобные, здорово место экономили), а внутренние полости закрыты и спрятаны. Эта стена жильцами звалась «кривая», потому что ее довольно быстро повело из-за нарушения проекта.

Кроме этого, были проблемы и с временными характеристиками строительства. По документам дом был сдан и заселен в середине семьдесят пятого, а реально достроен – в середине семьдесят шестого.

Я не физик и объяснить вам все научно не смогу, но сплетение искривления пространства и времени в одном месте привело к тому, что жильцы дома могли свободно перемещаться во времени, используя для этого стенные шкафы.

Вот и Станислав заглянул ко мне помыться из далекого восемьдесят шестого.

Когда я вернулся в комнату с чашками, распространяющими кругом прекрасный бодрящий аромат, гость сидел в кресле и обмахивал полотенцем раскрасневшееся после горячего душа лицо.

- Рисуешь? – спросил он, кивнув на блокнот.

- Нет. В конкурсе хочу поучаствовать. На одном литературном сайте…

- Что?

- А, извини. Ну, это вроде литературного кружка.

- Как во Дворце Пионеров?

- Да, вроде того. Короче, в этом кружке проводится конкурс в несколько этапов. На каждом этапе надо написать рассказ на заданную тему. Вот в июле этап называется Фантастика. Надо что-то такое фантастическое придумать, а у меня не получается.

- Напиши, что перестали воду отключать.

- У нас ее уже давно не отключают, так что фантастики из этого не получиться, - улыбнулся я.

- Ты, значит, писателем стал?

- Нет, это так, вроде развлечения.

Из шкафа вышел Федька-водопроводчик с дермантиновой хозяйственной сумкой в руках. На лацкане его замусоленного пиджака красовался огромный круглый значок со словами: «Перестройка, Гласность».

- Здорово, мужики. Вадим, ты уж извиняй, я быстро только до гастронома сбегаю.

- Давай, - вздохнул я.

- Махнешь? – он разгладил на журнальном столике трешку, сверху положил несколько смятых рублевых купюр. Я вытащил кошелек, порылся в нем и протянул Федору пятьсот рублей. – Там мужики ждут, - он кивнул на шкаф, - уже, наверное, извились. Я быстренько, спасибо. Дверь не запирай, я мигом.

Он выскочил в прихожую, хлопнула входная дверь.

- Стас, а ты здесь не ходил в свою квартиру? Поглядеть, как теперь живешь.

- Нет. И не пойду. Никогда не пойду! – угрюмо ответил он. – Мне же сейчас уже пятьдесят пять должно быть. А вдруг я помер или парализованный лежу уже? А вдруг моя жена меня бросила или померла? А вдруг у моих детей жизнь не сложилась? Вдруг спились или в тюряге? На кой мне это знать? Пусть все идет, как идет, а то будешь всю жизнь в ожидании этого, что здесь узнал, жить. Изведешься, пытаясь что-то исправить, но судьбу не переделаешь. Лучше так – в неведении.

- Прав ты, наверное.

- И так проблем хватает. Жена скоро второго рожать будет, теща гундосит. Все же вместе живем, квартирка сам знаешь – не дворец. Это теперь вы хоромы заиметь можете, а у нас то, помнишь же, - он тяжело вздохнул. – Кстати, ты бы в будущее сбегал, посмотрел бы там сюжет для фантастики твоей.

- Не получится. Наш дом через год разберут. Будут тут новый офис Газпрома строить. А ты же закон «кривой стены» знаешь, за временные рамки существования дома выскочить нельзя.

- Точно, правда, не сообразил.

В комнату вернулся Федька, позвякивая драгоценным содержимым сумки.

- Федор, у меня там кран на кухне подтекает. Поглядел бы, - вспомнил я.

- Без проблем, Вадик, в следующий раз в магазин побегу, захвачу инструменты, поправлю. С тебя стакан будет.

По нынешним временам – это не цена, нынче за стакан ничего не купишь.

- Договорились. Тебе еще долго через меня бегать, все краны успеешь мне починить, - рассмеялся я, - Еще года четыре-пять будешь бегать, пока Союз не развалится.

- А потом? – удивленно уставился на меня Федька.

- Потом будешь там у себя спирт «Royal» пить.

- Ух, ты! – восхищенно присвистнул он. – Значит, жизнь наладится, отменят Горбачевский указ.

- Много что отменят. Оглянуться не успеешь.

- Пока, мужики, сил нет терпеть, - и он скрылся в стенном шкафу.

- Вот свезет Федьки, когда до ваших годов доживет. Если переживет эту антиалкогольную вакханалию. Пей – не хочу, - развеселился Станислав.

- Ну, ну, губу не раскатывай особенно. Ко мне как-то вечером сосед заходил, живет всего несколькими годами раньше. Давай, говорит, выпьем. Я говорю, у меня нет ничего. Он, не беда, сейчас в «24 часа» смотаемся, купим. Не тут-то было, я говорю, у нас по ночам теперь не продают, все возвращается на круги своя. Так-то вот.

- Ладно, и мне пора, жена ждет, - Станислав поднялся, пожал мне руку и ушел.

**

Убрав посуду, я тоже начал собираться. Переоделся, джинсовый костюм там будет людям глаза мозолить. Надел белую рубашку, серые брюки от костюма, убрал в карман рубли, оставленные Федькой, добавил к ним еще рублей пятнадцать из ящика письменного стола, оттуда же выскреб медяки и гривенники. Оставил на столе кошелек и мобильник, уже собирался зайти в шкаф, но тут вспомнил, надо же купить цветы. Там-то где их сыскать? Схватил пару современных купюр и вышел из квартиры.

Внизу в дверях столкнулся с входящей старушкой, посторонился, пропустил ее и, уже собираясь выскочить на улицу, услышал:

- Вадик, это ты?

Оглянулся, пригляделся. Господи, это же Вера Семеновна из первого подъезда, как она нас в детстве гоняла, чтобы мы по газонам под ее окнами не бегали.

- Здравствуйте, Вера Семеновна.

- Узнал? А тебя-то и не узнать. Совсем взрослый, как возмужал. Хорошо живешь?

- Спасибо. Все отлично. А вы как? Что здесь делаете?

- Да вот за лекарством. В наше-то время такого не было, а это ваше так хорошо помогает. Через тебя-то мне сложно ходить, сил уж нет на четвертый подниматься. Я через Клавдию хожу, - она кивнула на дверь квартиры на первом этаже, - сподручнее здесь. Будешь в наших годах, заглядывай, чайком напою, расскажешь, как живешь. Мама-то как?

- Умерла. Уже десять лет, как умерла.

- Ой! Бедная Танечка, бедненькая, - сокрушенно закачала головой старушка. – Земля ей пухом. Хорошая у тебя мама была, славная. Торопишься, поди. Ты беги, беги.

Она отвернулась, поставила свою палочку на первую ступеньку, левой рукой взялась за перила и начал медленное восхождение на пять ступеней, отделявших площадку первого этажа от входных дверей. Я смотрел ей вслед и поймал себя на мысли, что в аптеке, куда она ходила, никому и в голову не придет, что эта женщина пришла за лекарством из сорокалетнего прошлого, ничем ее вид не отличался от вида нынешних пенсионеров, та же на них печать бедности. Есть все же в нашей стране что-то неизменное, фундаментальное!

**

Уже возвращаясь с букетом тюльпанов, я столкнулся у подъезда с Николаем, моим знакомым из соседнего дома.

- Вадим, выручай. Завтра с женой в отпуск в Египет, надо валюты подешевле купить.

- Пойдем, - вздохнул я.

- На свиданку? – он кивнул на букет.

- Да, вроде того.

Пока он бегал в обменник на несколько лет назад за дешевыми долларами, я вернулся к своему блокноту, но сюжет не придумывался, никак не складывался.

Николай, вынырнув из шкафа, похлопал себя по карману:

- Кучу «бабок» сэкономил. Рисуешь?

- Нет, что вы все: рисуешь, рисуешь? Сюжет пытаюсь родить.

- О чем?

- Фантастический.

- Чего париться, напиши вон про шкаф свой и все дела. Крутняк фантастика будет!

- Какая же это фантастика, это реальность, это жизнь наша привычная, а надо что-то совсем нереальное. Что и представить невозможно.

- Тогда напиши, что пенсионеры наши разбогатели, и президент у нас сменился.

- Да, разве что об этом, - ухмыльнулся я.

- Все, бывай, спасибо за «окно». Убег.

Он ушел, а я, отбросив бесполезный блокнот, взял букет, вошел в шкаф, как следует прицелился, чтобы не ошибиться со временем и шагнул на соседнюю лестничную площадку в восемьдесят третий год.

**

Спустился по лестнице и вышел на залитый солнцем двор, пересек его, прошел мимо спортивной площадки, где пацаны гоняли в футбол. Вон тот, белобрысый, на воротах – это я. Сейчас мимо пойдет Люська из шестого «Б», я буду глазеть ей вслед и пропущу решающий гол, потом ребята не будут со мной из-за этого дня два разговаривать. Может свиснуть, отвлечь меня от Люськи, возьму мяч, не будет проигрыша, не будет обид.

Нет, не буду, не надо ничего менять, не хочу. Нравится мне моя жизнь, нравится, как она прошла, ничего менять не хочу в прошлом, дорого оно мне, оно мое, личное. Вот только если бы мама подольше пожила, но тут свисти, не свисти, ничего не исправишь.

Мы встретились, как обычно, у выхода со станции метро «Канал Грибоедова».

Соня была в легком светлом сарафане и белоснежных босоножках. Улыбаясь, чмокнула меня в щеку:

- Спасибо! Где ты только такие красивые цветы берешь? Сам выращиваешь?

- Ага, на подоконнике.

Первым делом мы отправились, как принято по нашей субботней программе, на Желябова поесть пышек рядом с ДЛТ. Оттуда на Невский.

Я вспомнил, как еще в начале нашего знакомства отправляясь на свидание, я в спешке прыгнул не в тот день. Стою с букетом у ее работы, улыбка до ушей, она вышла и мимо меня, как мимо столба, на автобус пробежала. Оказывается, я месяца за два до нашего знакомства в ее время попал.

После этой неудачи я наклеил на заднюю стенку своего стенного шкафа листы миллиметровки, нанес на нее временную ось и пометил в какой точке и под каким углом надо сквозь стену проходить, чтобы в определенное время попасть.

Сейчас мысленно улыбнулся, вспоминая ту оплошность.

- Я сегодня – богатенький Буратино! – объявил я, и мы отправились в «Лягушатник» есть мороженное с сиропом.

Потом, как обычно, шли по Невскому, обсуждали книги, фильмы, которые смотрели вместе, или порознь: Соня в кинотеатре, а я дома в интернете, чтобы оживить в памяти картины своего детства.

Какое же спокойное счастье, вот так брести рядом с ней по городу, слышать ее голос, чувствовать легкий аромат ее духов, держать ее за руку.

И вокруг нет суеты, нет спешки, даже на Литейном и Невском пробок нет.

- Уже вечер. Поедем ко мне, мама на даче.

Дома она ушла на кухню разогревать ужин, оставив меня в комнате. Я подошел к тумбочке, снял крышку из черного оргстекла с полированного корпуса проигрывателя «Вега», поставил лежащую рядом пластинку, в комнату из затянутых клетчатой серой тканью колонок полилась песня:

«Музыкант в лесу, под деревом наигрывает вальс.

Он наигрывает вальс то ласково, то страстно.

Что касается меня, то я опять гляжу на Вас,

А Вы глядите на него, а он глядит в пространство…»

У меня там, в моем времени, тоже есть «сидишник» с этими песнями, я тоже их люблю слушать. Удивительно, как музыка объединяет нас через разделяющие годы.

Хотя, с музыкой тоже происходят метаморфозы. Здесь, в Сонино время, рок – это музыка молодежи, когда молодые исполнители поют для молодых слушателей, а родители морщатся, ворчат, не понимают, как это можно слушать. А там, в моем времени, я на днях сходил в Ледовый Дворец на концерт Black Sabbath, где пожилые мужчины пели для пожилых слушателей те же песни.

**

Уже спустилась ночь, мы лежали под простыней, ощущая теплые дуновения ветерка из открытого настежь окна, и, вдруг, прервав молчание, Соня быстро зашептала мне на ухо, как будто продолжая разговор, а на самом деле продолжая вслух то, о чем думала до этого:

- Переезжай ко мне. Мама будет довольна, ты ей нравишься. Что мы, как дети, уж сколько месяцев гуляем по улицам, целуемся в подворотнях. Зачем терять время, уже не молодежь, у которой вся жизнь впереди. Какой-то определенности уже хочется….

Она долго еще развивала свою мысль, а я с ужасом думал, что ей ответить? Как я к ней перееду без советского паспорта, без прописки? Моя легенда, что живу в общежитии при заводе, на котором якобы работаю, не давала мне повода отказаться от ее предложения. Но что тут придумаешь, не обидев ее?

Брать ее с собой? Куда? В свое время. Как? Оформить ее, как попросившую политического убежища гражданку страны, которой уже давно нет? Как беженку? Будь проклято это прошедшее между нашими жизнями время.

Я сделал вид, что задремал, лишь бы не отвечать, пусть лучше обидится на невнимание, чем на отказ.

Утром я проснулся раньше нее и тихо ушел в свое будущее.

**

Дома наткнулся взглядом на блокнот. Какое там сочинительство и фантазии, с реальной бы жизнью разобраться.

Правильный закон придумали жильцы нашего дома. Посвящать детей в тайну «кривой стены» только по достижении совершеннолетия, а то по глупости наделают дел! А я - дурак великовозрастный! Хуже ребенка. Взял и сотворил то, что сотворил. Что теперь делать? А через год дом разберут, и кончатся наши свидания. Что же будет?

Правильно мама говорила, когда открыла мне секрет дома: «Будь, сынок, осторожнее. Эта способность, которая нам дана, это выше человеческого понимания. Она дает много возможностей, но и накладывает дополнительную ответственность. Не позволь себе даже невольно использовать силу «кривой стены» во вред кому-нибудь. Думай, тысячу раз думай, прежде чем воспользоваться ей, взвесь все. Помни, тот, кто сильнее, тот, кто обладает каким-то преимуществом перед другими, тот должен прежде всего думать о других, жить по принципу – не навреди».

Что теперь уже вспоминать, все мы задним умом сильны.

Я даже не представляю, как рассказать Соне правду. Она либо меня в психушку отправит, либо сама умом тронется.

Можно, конечно, остаться у нее, сказать, что потерял все документы, но начнут же проверять, выяснят, что не было такого рабочего на том заводе, не жил такой человек в той общаге. Что я тогда скажу?

Проще ее сюда взять. В наше время за деньги любые документы чиновники сделают.

Но в этом случае другой страх. Разберут через год дом, а с ним и «кривую стену», и что станет с теми, кто в этот момент не в своем времени окажется? Растворятся в воздухе, как призраки? Умрут? Или будут продолжать жить, без права на возвращение?

Я всю неделю мучился этими вопросами.

Хорошо, что там, в моей легенде, не было в общежитии телефона, и Соня не знала его адреса. Всегда звонил ей я, и мы договаривались об очередной встрече. Плохо, конечно, что я так долго не звоню. Придумаю потом. Может, заболел, или в командировку отправили, звонил, а ее дома не было.

Все дни искал ответа на вопрос, на который разум не способен ответить. А раз он не способен, то пусть сердце решает, а оно, как только я разуму дал передышку, повело меня к двери стенного шага, ни на секунду не усомнившись.

Перед тем, как закрыть за собой дверцу, оглядел комнату. Увидел блокнот с чистыми листами.

Жаль, что я так ничего и не придумал для конкурса прозы на тему «Фантастика».

 

16 июня 2014 года.