Закон Менделя (мини роман – пьеса с явно эротическим уклоном) Если женщина тебя ненавидит – значит, она тебя любила, либо любит, или будет любить. (Немецкая пословица) … К примеру, покупаете вы, для рассады, скажем, ту же Ипомею трехцветную (Ipomea tricolor) высаживаете ее у себя на балконе, в горшочках, или, на дачном участке и ждете, пока…. Белые, нежно розовые, синие и синевато розовые цветки распускаются, и бесконечно долго, когда стоят теплые дни, дарящие Вам возможность любоваться изящными лепестками-мотыльками, и поверьте, это замечательно… Времена, они длятся… И Вы с изумлением замечаете, что, на третье лето не стало, сперва, белых, затем нежно розовых цветков, а кругом, одни пестрые, в которых более бурого оттенка, нежели розового, или белого. Что это, спросите Вы? Какая сила заставила цветки поменять окраску? Да будет Вам известно, что именно так действует Закон Грегори Менделя, закон унаследованных генетических признаков, либо «гипотеза чистоты гамет»… А по-простому, не высаживайте рядом растения одного вида и разного сорта!.. А может…и высаживайте!!! …И так, произошла эта, на первый взгляд, обычная история, в которой, однако множество странных, и случайно-закономерных событий, разворачивающихся, не сразу, в одно мгновение, а постепенно, в течение нашего рассказа, в южном городе, где летом закаты сменяются рассветами так быстро, что люди перестают их замечать… Наши герои, проживали в большом и престарелом доме, в окна которого, казалось, бесконечно долго светит жаркое южное Солнце. Дом располагался на спуске, который вел прямо к Морю. Какого цвета вода в этом море, синяя, ультрамариновая, лазурная, быть может черная, не известно. Поэтому море имело, столько наименований, сколько хватало слов описывать его окрас у смекалистых и веселых жителей этого города. Мы же, по сложившейся традиции, будем называть его просто «Море». А что жители? Собственно сами жители, так и говорили, - Пойдем к Морю, или, на Море. Моряки говорили, - Пойдем в Море, или, придем из Моря, сюда, на долгожданный берег… Да, Дом, конечно, необыкновенный дом, потому, как все дома в этом городе, рожденные до 1917 года были необыкновенными домами. Этот дом когда-то назывался «Чайным домом», и это не шутка, от него очень даже пахло чаем. И причина тому, его родители. Вернее, родитель, тот знаменитый греческий купец, который торговал индийским чаем и турецким кофе. Отсюда хорошо видна пристань, у стенки которой покачивали мачтами его парусники, трюмы которых были битком набиты пахучим чайным листом. Боже мой, как был счастлив этому обстоятельству архитектор, которому щедро заплатил греческий купец, и как оба они, купец и архитектор радовались, когда этот красавиц получил свой адрес, Графская, 7, нет, ни Канава, ни Ямская, а именно - Графская. Дом до сих пор гордился этим обстоятельством… Потом, а что потом? Времена, они длятся… В этом славном доме за эти самые времена проживало множество разных жильцов, ох и много. Конечно, значительных хватало и сановных, знаменитых и не очень, талантливых и не слишком. Кто-то из них имел много дорогих вещей и обставлял имеющиеся комнаты изысканной мебелью, картинами, антиквариатом, а кто-то мог лишь обойтись простой и незамысловатой утварью. К дому подкатывали, когда-то, кареты и брички, запряженные лошадьми, разными. По их экстерьеру можно было судить о хозяевах, об их положении и достатке. Потом, лошади исчезли, а их место заняли автомобили. И чем позже ко времени нашего рассказа, тем более автомобили становились новее и новее, а дом старше и старше, и о его жителях теперь сказать нечего, кроме того, что увидев их, воскликнешь, господи, товарищи! Словом, наши люди… Теперь же, дом напоминал обнищавшую, растерявшую по пути все, что было нажито, старуху, стоявшую в чреде подобных перестарков. Лепные, забеленные известью украшения его фризов, капителей, некогда роскошного фасада, мраморные, выщербленные ступени лестниц, да старые, чугунные ворота выглядели несуразно и аляповато, под стать всему, что происходило – вот и все что могло привлечь посторонний взгляд. Но дом, тем не менее, оставался жить и, в силу своего характера, не унывал. Он осматривался по сторонам, и конечно, наблюдал и за тем, что происходило непосредственно у него внутри. А там происходило множество всякого, что и выдумать нельзя. Лет сорок назад, до описываемых событий, в доме завелись художники. И даже соорудили для них, в мансардном этаже мастерские. Там художники и проводили все свое свободное время, а так как у художников, все время свободное, то выходит, что жили они здесь безвылазно. Ох, и неряхи были те художники. Произведений их почти никто не видел, а вот безобразий всяких устраивали эти мастера, я тебе дам. Ну, и стали их оттуда, по просьбам остальных жильцов, выселять. Сперва, наименее талантливых, а может, и наиболее, выселили, а их место стали занимать никак не художники. И вот, со временем, выселили всех и художников вовсе не осталось. Огромные мастерские, заскучали, а пустующие площади, выделили в жилой фонд, перестроили кое-что и получились очень симпатичные квартирки. С высокими потолками, с верхним светом, живи, и радуйся… Слева от лестницы, на верхнем этаже устроились две коммунальные, двухкомнатные квартиры, со всеми, опять же, коммунальными удобствами. Первая, выходила окнами на юго-запад, и поэтому солнце, почти, никогда не покидало эту территорию. Вторая, соответственно, на северо-восток, сумрачная, что-ли, вернее, не веселей первой, поэтому в ней шторы казались лишними, потому как ими почти не приходилось пользоваться. Только вот, после трех пополудни, солнце все же переваливало через залатанную разноцветными заплатами, словно лоскутное одеяло, крышу, и скользило темно-желтыми, длинными пальцами-лучами по зеленоватым обоям комнаты, от чего мелкий цветочный рисунок на них выделялся особенно ярко. Лучи быстро поднимались кверху, тускнея, перебирались на картину. Портрет. На нем изображена женщина, в белом, кружевном платье, белой, летней шляпке. Она сидела, на фоне куста жасмина, или шиповника, повернувшись в пол-оборота. И по всему видно – она счастлива. Особенно замечательна ее улыбка. Уголки прекрасного, страстного рта были чуть вздернуты кверху, на румяных щеках от этого образовались небольшие, очень милые ямочки. В этой улыбке угадывалась вечная женская грусть, надежда, и прощение… Да, о чем это мы… Между этими двумя квартирами, вернее, во врезанной в пространство между ними комнате, с верхним окном, мутным от пыли, голубиного помета, и налипшей несмываемой грязи, и проживал, точнее, проживали, герои этого рассказа. Вернее сказать, инициаторы всей дальнейшей повести. Начиналась она, повесть, разумеется, с описания самого жилища – зачумленной коммуналки, в которой поселился вместе с обитателями, вечный полумрак. В комнате, отсутствовали окна. Лишь дверь на балкон, указывала, что это жилище, а не кладовка, скажем. Кухня, являющаяся продолжением комнаты, зажатая с обеих сторон соседскими кухнями, являлась источником коммунальных сплетен, а как же, обстоятельность и таков порядок вещей, который никому нарушать не дано. И не будь хозяином этой квартирки Иосиф Рувимович Мендель, не бывать и этому рассказу. Кто он, Иосиф Мендель? А никто, старый, одинокий еврей, забытый временем и родственниками здесь, в этой квартире, на этой улице, в этом городе у Моря. Иосиф Мендель походил на всех одиноких старых евреев, когда-то живших в этом приморском городе. О нем мог рассказать каждый, потому как не мог не знать о нем по причине обыкновенности этого человека, и даже сам дом, ибо, Менделей он наблюдал, без малого, полторы сотни лет. Разные тут жили Мендели. Среди них - юристы, купцы, торговцы, артисты, контрабандисты, авантюристы. Однако выдающимся среди всех этих Менделей являлся, конечно, Абрам Мендель, бывший в те далекие годы главным раввином главной синагоги этого города. Кто не знал Абрама Менделя? Жил он в этом доме, на втором этаже. Многие раввины жили прямо в синагогах. А Абрам – нет. Начитан был, чрезвычайно. У дома, разумеется, нет национальности, но когда здесь жил Абрам, дом думал, что он «таки» еврей. Тору, и Талмуд и еще кучу всяких там мудростей он знал назубок. Так вот, правнуком этого самого Абрама и стал Иосиф Мендель. И еще, поговаривали, что их дальний родственник, в Чехии, что-то там изобрел, или выдумал, по случаю, но что и как никто толком не знал. Это уже потом, сам Иосиф, узнал о законе Менделя. Его даже в школе, не слишком тревожил учитель ботаники, считая, наверное, и это справедливо, мол, глупо спрашивать у Менделя, про закон Менделя. Когда он начинал урок, обязательно приговаривал, - Ну, вьюноши, у кого, из присутствующих здесь, возникло желание доложить, столь уважаемому собранию об этом замечательном законе? А? Мендель, не тяните руку. Мы уже все знаем, что вы не можете не знать этого закона… Ну а что же жители тех двух квартир, соседних? Собственно говоря, именно там, в этих самых квартирах и происходили замечательные события, о которых мы сейчас Вам расскажем, и которые наблюдал старый дом и старый Мендель… Действие первое. Как это все начиналось. Сцена первая. Переезд Когда к парадному входу дома что на Графской, 7, подъехал грузовой автомобиль с будкой на кузове, то оказалось, что здесь уже стоял похожий автомобиль, из кузова которого, несколько дюжих, коренастых мужчин, выгружали вещи и ставили у дома на асфальт. Около машины, сзади, стояли трое. Женщина, высокая, приятной наружности, средних лет, одетая скромно, но стильно. Мужчина, чуть старше женщины, и юноша – подросток, пятнадцати, шестнадцати лет, - Берите это кресло, - распоряжалась женщина, - только, за подлокотники не несите, оторвете, берите кресло снизу, - Так оно в дверь не входит, хозяйка, - А вы откройте вторую створку, оно и войдет, - Та, у нас инструменту нету, щеколда того, задраена. Мужчина, по всему муж, высокого роста, длинноволосый, несколько субтильный, в поношенных синих джинсах, футболке черного цвета и с черным шелковым шейным платком, вокруг шеи, заметно нервничая, отыскал в хозяйственной сумке, стоящей среди вещей плоскогубцы, демонстративно отодвинув одного из грузчиков, принялся за дверь, встал на цыпочки, пытался открыть задвижку. Дверь оказалась старая, еще с тех времен, краска на ней заскорузла, засохла насмерть и щеколда никак не поддавалась. От напряжения его руки заметно дрожали, на лбу, словно пиявка, надулась синяя жила, выступил пот. Мужчина оскалился, пытаясь зацепить выступ щеколды плоскогубцами. Окружившие его грузчики всем своим видом показывали, что они тоже активно принимают участие в открывании дверей. Мускулы на их лицах повторяли те же конвульсивные движения, что и на лице мужчины. Ко всеобщему облегчению и удовольствию, дверь дернулась, щеколда пошла вниз. - Фу, слава богу. - Вот так надо было, - севшим от напряжения и усталости голосом, раздраженно выпалил мужчина, - Мозги надо включать, командир? – обратился он к старшему в бригаде. Постучав при этом костяшками пальцев по своей голове, - Так, я тут ни при делах, - обиженно развел руками бригадир, - Надо было сказать, что так, мол, и так, мы бы тогда, конечно… - Тогда Вы, это, таскайте тогда сами, раз такие умные. Вещи вот, мы сгрузили. Двадцатку давай и мы поехали, - Что значит, поехали? - возмутилась женщина, - мы же с Вами договаривались, внесете, пятьдесят. - Ну, договаривались. А чего он оскорбляет? Пусть сам и носит. Женщина посмотрела на мужа, - Евгений, успокойся, я сама… Вторая машина припарковалась поблизости. Там тоже шла разгрузка. К парадному входу подходили трое – женщина, средних лет, не лишенная красоты, мужчина, чуть старше нее, невысокий, но хорошо сложенный, его несколько преждевременная седина выглядела благородно, юноша, лет шестнадцати, чем-то отдаленно похожий на отца, но выше ростом. - Здравствуйте, - поздоровалась женщина, высокая, из первой машины, - Вы тоже переезжаете? Меня зовут Анна, - произнесла женщина грудным низким голосом, - Алла,- представилась вторая женщина - Андрей, - представился первым второй мужчина, и протянул руку, высокому, из первой, - Жена называет меня Евгением, а в прочем, я откликаюсь на любое имя, шутка. - Репинов, - Андреев, - То есть, Андрей Андреев? Замечательно, - осклабился высокий, он тут же отвлекся, выкрикнув работягам, - Что вы делаете? Это же Хрущ, осторожней, раму не повредите. - Идиоты безрукие, - сказал он чуть слышно, но достаточно громко, чтобы это донеслось до слуха Анны, Андрея и Аллы. Высокий поспешил за грузчиками, - Андрей, - Анна, можно Аня… Очень приятно… - А это наш оболтус, нет парень хороший, Стас, уже студент, - Поздравляю, а это наш, Сергей, не оболтус, пока не студент… Юноши, улыбаясь своим мыслям, поздоровались и смущенно разошлись по сторонам, разбирать свои вещи… Всю эту сцену наблюдали жители дома, в основном пенсионного возраста, потому, что им ничего другого уже не оставалось, как наблюдать за течением чужих жизней. Видел все это и Иосиф Мендель. Он только что, позавтракал, вышел на свой уютный балкончик, увитый цветами, что бы пробежать глазами местную утреннюю газету и понаблюдать за тем, что происходит вокруг. Заметив внизу выгрузку вещей, он язвительно заметил, - Вот и все, господин Мендель, надо покупать затычки для ушей. Кончилась тишина и покой. Слава богу, у них нет маленьких детей. Рядом с Менделем крутился старый кот. Он терся об ноги хозяина, затем пристально посмотрел вниз, туда, где уже заканчивали разгружать вещи. Осмотрев новых соседей пристальней, кот неожиданно для себя сделал вывод, - Слушайте, Мендель, а ведь может получиться неплохая история. Не поленитесь и возьмите тетрадку и ручку и запишите… - Это ты говоришь мне, Менделю? У меня уже все готово… - Сегодня, …июля, … года, мною (нами) начат эксперимент, целью которого является, - Изучение вопроса о том, что из этого получится, потому как пары прелюбопытные, Формула эксперимента, три на три и один старый еврей, с котом. Ожидаемые результаты. Мендель подчеркнул эту фразу. Он еще раз внимательно посмотрел вниз, чему-то улыбнулся и сделал несколько коротких записей, расставил числа, - Ну, что, Мендель, против Менделя, все и начинается… Перегородки! А причем тут перегородки, спросите Вы? Да как, причем? Новым жильцам было совсем невдомек, что стены, перегораживающие все три квартиры, сделаны из листов сухой штукатурки, обеспечивая невидимость, но вот неслышимость… Впрочем, обо всем по порядку. Сцена вторая. Кто там? Участвуют главные персонажи плюс Кот Демидофф. Мендель сидел в кресле качалке, смотрел телевизор и гладил кота по кличке Демидофф. И Кот и Мендель были старыми и конечно, ленивыми. Как и когда кот приблудился к Менделю, тот уже и не помнил. Иногда Иосифу казалось, что кот с ним жил всегда. Кот все же молчун, но изредка говорил. Он усаживался на табурет, приставленный к балконной двери, таким образом, что бы видеть весь балкон и часть улицы, не загороженной торцевой стеной соседнего дома, и не спеша, нараспев, рассказывал истории, бурча себе под нос. Иногда он вздыхал. Свистящий звук, напоминал всхлипывание, вырывался в божий свет. При этом кот оборачивался, словно хотел убедиться в том, что за ним никто не подсматривает и его слабостей никто не обнаружил. Кличку свою он получил от того, что однажды, притащил на себе, приклеившуюся к его спине этикетку от водки «Демидофф». С тех пор его так и называли. Сегодня все шло как обычно. Хотя, нет. В соседних квартирах беспрестанно что-то происходило. Было слышно, что каждый из соседей занимается устройством дома со всеми вытекающими последствиями - сверление, забивание, перетаскивание. Правда, не у всех все получается… Семья Репиновых. - Женя, ответь мне, пожалуйста, на вопрос, ты что полагаешь, что мусор сам по себе выметется? - Я? Я битый час пытаюсь повесить эти шторы. Здесь потолки на метр выше, чем у нас были. Я выбилась из сил и уже два раза могла упасть с подоконника, - Что ты сказал? Повтори. Так значит, лучше бы я упала? Ах, шутка. Хорошо, я ее запомню… Ну, что это, куда ты метешь? Там же сумки, ковер… А где наш «необолтус»? Ушел к другу? Очень хорошо. Родители, значит, надрываются, а он, значит гуляет… Смотри, как здорово. А внизу я дошью. Хорошо, что с запасом кроила. Красиво. Здесь замечательный вид из окна. Подойди, смотри, вот порт, вот набережная, все как на ладони. - Гм, говоришь барышень много? Да не про твою честь. Что, про твою? Смотри, Женя, доиграешься, я тебя предупредила… Семья Андреевых. - Андреев, ответь мне на вопрос, ты что полагаешь, что мусор сам по себе выметется? - Я? Я битый час пытаюсь повесить эти шторы. Здесь потолки на метр выше, чем у нас были. Я выбилась из сил и уже два раза могла упасть с подоконника, - Что ты сказал? Повтори. Так значит, лучше бы я упала? Ах, шутка. Хорошо, я ее запомню…Ну, что это, куда ты метешь? Там же ковер…А где наш «оболтус»? Ушел к другу? Очень хорошо. Родители, значит надрываются, а он, значит гуляет…Смотри, как хорошо. А внизу я дошью. Хорошо, что с запасом шили. Как здорово. Здесь замечательный вид из окна. Подойди, посмотри на то здание, правда, оно прекрасно? И институт рядом. - Гм, говоришь барышень много? Да не про твою честь. Что, про твою? Смотри, Андреев, доиграешься, я тебя предупредила… Мендель, все эти диалоги слушал рассеянно, но все же кое–что для себя пометил. Он несколько раз кашлянул. В обеих комнатах прекратились разговоры. Семья Репиновых. Анна, – Ты слышал, Женя? Женя, - Что, Аня? Анна, - Как что? (переходит на шепот), посмотри там, (указывает на кухню), мне показалось, что там кто-то есть. Женя, - не городи чепухи, там не может быть никого, Анна, - ну, я прошу тебя, Жень… Ладно, посмотрю, только, чур, если никого, с тебя штраф. - Какой? Ты сама знаешь, - Нет, только не это, я не хочу. - Не хочешь? Тогда я смотреть… - Ладно, только не сегодня, завтра… Ну, что? - Что, что? Ничего, и никого. Наверное, голуби на крыше. Ты забыла, над нами крыша… Семья Андреевых. Алла, – Ты слышал, Андреев? Андреев, - Что, Ала? Алла, - Как что? (переходит на шепот), посмотри там, (указывает на кухню), мне показалось, что там кто-то есть. Андреев, - не городи чепухи, там не может быть никого, Анна, - ну, я прошу тебя, Жень… Ладно, посмотрю, только, чур, если никого, с тебя штраф. - Какой? Ты сама знаешь, - Нет, только не это, я не хочу. - Не хочешь? Тогда я смотреть… - Ладно, только не сегодня, завтра… Ну, что? - Что, что? Ничего, и никого. Наверное, голуби на крыше. Ты забыла, над нами крыша… Мендель, - (шепотом), ты это слышал, Демидоша, они думают, что это голуби. Потрясающе, они еще не знают куда приехали. Ладно, дождемся ночи. Сцена третья. Пограничная тишина. Участвуют главные персонажи, плюс Кот Демидофф, плюс соседка снизу, «Жизель» Ремарка. Наши уважаемые читатели и зрители не знакомы с некоторыми подробностями и обстоятельствами, без которых дальнейшее повествование будет не слишком вразумительным. Да, именно так бы и сказал Иосиф Мендель. А может быть он так и сказал? Семья Репиновых, он и она, Анна и Евгений, кто они, откуда, и как они здесь очутились. Евгений Репинов - профессиональный художник. Он окончил местное художественное училище много лет тому назад, однако особых успехов на этом поприще не сыскал. Несколько раз выставлялся, сперва, работал в традиционной, южнорусской манере, пейзажи, жанровые зарисовки. Но все это серо и скучно. Затем Репинов изменил манеру, писал в стиле пост модернистов, стараясь хоть на каплю приблизиться к Густаву Климту, Эдварду Мунку, но критики нашли этот способ общения со зрителем «кощунственным» и в пух и прах разнесли выставленные работы. Потом началась ожидаемая депрессия. Евгений – пил. Он пил и спал, спал и пил. Причем и то и другое он делал, разумеется, не сам. В это время и появилась в его жизни Анна, необыкновенно красивая, с изящной точеной фигурой, прекрасной головкой, светящейся алебастровой кожей. Анна совсем недавно закончившая филфак, окрыленная, как ей казалось, свежими идеями и мыслями о вечном и светлом искусстве и по этой причине, встретившись на очередной художественной попойке с Репиновым, нашла его чрезвычайно привлекательным и бесспорно талантливым. Что-что, а показать себя Репинов, надо отдать ему должное, умел. Тогда он, высокий брюнет, в джинсах, в грубом свитере ручной вязки, а-ля Хемингуэй, с засаленной косицей, с трехдневной щетиной и окурком в углу рта, своими декадентскими речами произвел такое впечатление на неокрепшую девичью психику, что уже через несколько дней она очутилась у него в постели. А еще через месяц, узнав, что забеременела, сообщила об этом обстоятельстве Репинову, от чего тот еще глубже ушел в депрессию, и вышел из нее лишь после того, когда был бит братом и отцом Анны. Переговоры закончились тем, что Репинов, припертый к стенке фактами и безденежьем, все же согласился оформить отношения с Анной. Нельзя сказать, что Анна ему не нравилась. Наоборот, она ему очень нравилась, но Репинову более всего нравилась его холостяцкая жизнь, с ее бесконечными пирушками и пьянками, и безответственностью, которая тогда казалась верхом анархического нигилизма. Деньги его тогда не особо-то интересовали. Он выполнял пару несложных заказов в месяц, получал за это какие-то гонорары, небольшие, но на выпивку и краски хватало. А тут… Когда родился сын, названный Сергеем (необолтус), дела пошли из рук вон плохо. Те время и вспоминать не хотелось. Деньги обесценивались в месяц на тысячи процентов. Картины? Да кому они были нужны. И Репинов, как и миллионы граждан этой страны принялся за коммерцию. Только если другие куда-то ехали, что-то привозили, то Репинов действовал проще, он перекупал и перепродавал все, что можно было перепродать и даже нельзя. То он загорелся идеей продажи красной ртути, то облигациями Мавроди, в результате, все что ему удалось заработать, он так, или иначе просаживал. Анна, тоже, «крутилась» как могла, но зарабатывала только журналисткой деятельностью. Подвязалась диктором на телевидение – получалось. Шло время, Сергей рос, а проблемы не улетучивались. Спасибо отцу Анны, выручал. Постепенно все нормализовалось, но не то, чтобы стало совсем хорошо, однако у людей завелись деньги. Началось многоэтажное строительство и частное. Нужны были архитекторы. А отец Анны и был архитектором. Заказов оказалось больше чем архитекторов, вот и взял он в помощники Репинова. Как ни как художник, знаком с архитектурой. По началу, все пошло как нельзя лучше. Вскоре Репинов уже самостоятельно вел несколько заказов, калькулировал, составлял сметы, занимался наймом бригад. Появились деньги, а с ними и проблемы. Репинов опять запил, и запил крепко. - Во мне погиб Кандинский или Бурлюк, – говорил он Анне, подходя к пустому мольберту, брал в руки засохшие кисти и плакал. Анна терпеть не могла его пьяных слез, однако все же успокаивала, как могла, но в душе понимала – ему никогда не стать настоящим художником, он слишком ленив и слишком любит себя. Вечеринки вновь входили в моду, дружеские и нет, случались чуть ли не каждый день. Потом Анна обнаружила явные признаки его измены и выгнала Репинова к чертовой матери. Прошло несколько лет. Ни Анна, ни Репинов так и не нашли замены друг другу и однажды случайно встретившись на улице решили, - надо попробовать снова. На этот раз все шло спокойно и гладко. Репинов работал прорабом на стройке, Анна по-прежнему – журналистом и телеведущей. Сергей вырос. И когда ему исполнилось пятнадцать – решили, сыну нужна отдельная комната. Продали свою однокомнатную и купили двухкомнатную в старом доме, бывшую коммуну, но отдельную, с кухней и ванной. Семья Андреевых, он и она, Андреев и Алла, кто они, откуда, и как они здесь очутились. Андрей никогда не думал, что станет художником. Он получил отличное образование, инженерное, конструктор электронно-вычислительных машин, программист и математик. После окончания института был оставлен на кафедре, поступил в аспирантуру и никуда ни будь а в МФТИ. Однако с наукой не сложилось – женился, крайне неудачно. Родился ребенок, девочка и нужны деньги. В то время заработать лишнюю копейку, и работать над диссертацией было практически не реально, так, разовые халтуры. Подумав над положением вещей, Андрей решил уйти в армию, офицером. Окончание аспирантуры и переход «на военное положение» совпали. Поэтому защититься не успел. Да он и не жалел об этом. В часть попал замечательную. Еще бы, в их подразделении служили около ста офицеров. Это были лучшие инженерные кадры страны. Среди них оказались даже три лауреата Государственной премии за разработку новейшей радиолокационной техники и систем стратегического планирования и разведки. Молодые люди не скучали, кроме работы, КВН, капустники, было дело и попивали. А когда страны не стало, не стало и службы. Пришлось вернуться. Помогли родители, разменяли квартиру, и ему досталась две комнаты в коммуне, просторные, но не без проблем. К тому времени он уже работал на крупном предприятии ведущим инженером, считался одним из ценнейших специалистов, поэтому с деньгами проблем не возникало. Однако в семье не ладилось и, в конце концов, дело кончилось разводом. Холостяцкая жизнь настолько его захватила, что он даже представить себе не мог, что когда-нибудь снова женится. Путешествия по стране казались такими же обычными, как и поезди на трамвае. Но однажды Андреев почувствовал, что с ним происходит, что-то неладное. Он стал худеть, а вскоре заметил опухоль на бедре. Опухоль увеличивалась все сильнее, и сильнее и вскоре он оказался на больничной койке с неутешительным диагнозом и призрачными перспективами. Но самым неприятным было то, что неуклонно росла температура и боль и сбить их ничем не могли, - Надо думать, это у него от беспорядочных половых связей, говорила старая сухопарая профессорша, вытирая носовым платком стекла очков… Когда закончился консилиум, и врачи расходились, в большой аудитории мединститута стояла угрожающая тишина. И только один врач, молодой, не унывал, - Пошли, сказал он Андрееву - Куда? - Как куда, в операционную… Когда все было сделано, и Андреева доставили в палату, он дал себе слово, что больше никогда не будет гулять и непременно женится на первой девушке, вошедшей в палату… Ею оказалась Алла. Она пришла вместе с родителями Андреева и своими родителями, друзьями родителей Андреева… Так все и было. Через год умер отец Андреева, и родился сын, Стас, (оболтус). Однако, Андреев, так и не удосужился пойти в загс. Начались постперестроечные годы, было не до этого. Занялся бизнесом. Дела. С Аллой жизнь не то чтобы не складывалась, но как то так... Женщина она оказалась хорошей. Правда, наступали периоды, когда Андреев до дрожи в теле чувствовал, пора уходить. И однажды, а повод нашелся, он ушел. Несколько лет они не виделись с Аллой. Он построил новый бизнес и ему нужны были люди, которым он мог доверять. Выбор остановился на Алле. Как, никак с высшим образованием, считать умеет, а в торговле – это главное. У Аллы, в это время сложились трудности на прежнем месте работы. Ну и пошло. Затем дефолт. Неприятности с налоговой полицией. Арест. В результате, суд и конфискация бизнеса. От тюрьмы ушел чудом, бандиты выручили. И оказался Андрей на улице… Дальше, а что дальше. Просторы и миловидная попутчица. В той стране, где он оказался, занялся живописью. Как выжил и сам не помнил. Уже через год – первая персональная выставка. Успех. Продажи и заказчики. Пришли деньги. Затем, больше. Компьютер помог. Стал полиграфическим и рекламным дизайнером. Затем, Худграф и вот, Андрей – художник и дизайнер, профессиональный. Чудеса. Жил он в огромном городе, но один. Так и не встретил он женщину, которая смогла бы разбить камень на сердце. Сын рос. Андрей часто увозил его к себе. Так прошло несколько лет. И вот однажды, когда он провожал сына домой и тот стоял у окна отходящего поезда и горько плакал, сердце его не выдержало, - растет байстрюком, - сам себе сказал Андрей, это при живом то отце!!! А дальше… - Хочешь, приезжай… Алла, не долго думала, приехала, и все пошло по-прежнему. Через несколько лет, предприятие, в котором работал Андрей, перепродали. Куда деваться? И решили, была, не была – возвращаемся… Десять лет Андрей не был в этом городе. Он ходил по его улицам и многое не узнавал. Их, переименовали, все. Когда его спрашивали, как пройти на Успенскую, он недоуменно пожимал плечами, - извините, не знаю… Купили квартиру, машину, все, чего не доставало. Однако с работой не ладилось. Снова и снова вставали те же проблемы, от которых он убежал много лет тому. Де жа Вю. И Андрей, бросив заниматься поденщиной, вновь занялся живописью… Представился случай обменять квартиру на большую. И теперь они здесь… Кот провел лапой по усатой мордочке, мяукнул и несколько раз моргнул, - Простите, уважаемый Демидофф, Не выдержала, ввязалась в разговор соседка снизу, тетя Ната, бывшая прима Оперного театра, по прозвищу «Жизель», - Я несколько не поняла, это они Вам сами рассказали, или? - Или, - ответил за кота Иосиф Мендель, - Демидоша, знаете ли, приврать любит - он посмотрел на кота, тот недовольно задергал хвостом, - Врать он любит. Просто кот наблюдательный и внимательный, слушал, смотрел и все узнал… - Иосиф Рувимович, но ведь это невозможно, ведь ему надо было быть сразу в двух местах, - Ну и что, для моего Демидоши ничего невозможного нет, правда? - Мендель погладил кота по шерстке около головы, отчего кот заурчал на манер трактора… Семья Репиновых. Ночь. Анна, - Сережа пришел? Евгений, (засыпая) – кажется, Анна, (переходит на свистящий шепот) - что значит, кажется? Евгений (ворочается), - господи, да когда же ты угомонишься? Анна встает и идет в другую комнату. Ее фигура попадает в оконный просвет, Евгений, - а, не дурна! Анна, - Перестань (заглядывает в комнату сына). Когда он научиться вещи за собой убирать? Возвращается в кровать. Евгений проводит рукой по ее ягодицам, Анна, - престань, я устала, Евгений, - ну и что, я тоже устал, но, тем ни менее… Анна, - вот именно, тем ни менее, Мужчина прижимается к женщине, ласкает ее. Она вздыхает, Анна – Отстань, спи уже… Семья Андреевых. Ночь. Алла, - Стас пришел? Андреев, (засыпая) – кажется, Алла, (переходит на свистящий шепот) - что значит, кажется? Андреев (ворочается), - господи, да когда же ты угомонишься? Алла встает и идет в другую комнату. Ее фигура попадает в оконный просвет, Андреев, - а, не дурна! Алла, - Перестань (заглядывает в комнату сына). Когда он научиться вещи за собой убирать? Возвращается в кровать. Андрей проводит рукой по ее ягодицам, Алла, - престань, я устала, Андреев, - ну и что, я тоже устал, но, тем ни менее… Алла, - вот именно, тем ни менее, Мужчина прижимается к женщине, ласкает ее. Она вздыхает, Алла – тише, тише.. Семья Репиновых. Анна, - ты слышишь, к нам стучаться, Евгений, - (на секунду останавливается, прислушивается), - тихо, тебе показалось. Продолжает. Стук снова возобновляется. Теперь и Анна и Евгений, встав с постели, подходят к стене и прислушиваются… Семья Андреевых. Алла, - ты слышишь, к нам стучаться, Андреев, - (на секунду останавливается, прислушивается), - тихо, тебе показалось. Продолжает. Стук снова возобновляется. Теперь и Алла и Андреев, встав с постели подходят к стене и прислушиваются… Мендель, и кот покатываются со смеху. Только они смеются про себя…Дом, наблюдая эту картину, шевелит боками, потолочные лаги поскрипывают… Евгений, совершенно голый, стоял около стены, прижавшись к ней ухом. Анна, накинув халатик, подкралась сзади, - Ну что? - Т- с, - Евгений обернулся, поставив указательный палец у рта - Там кто-то есть, - Конечно, есть, там наши соседи, как их, Андреевы. - Нет, ты не поняла, они стоят у стенки с той стороны, и, кажется, нас слушают? Он слегка, костяшкой указательного пальца постучал по стене. Оттуда послышался точно такой же звук. Евгений стукнул посильнее, звук из-за стены усилился. - Андреев, это вы? - Да, Евгений, это я. Голос звучал так близко, что Евгению пришлось отпрянуть от стены и с удивлением на нее посмотреть. - Елки моталки, наконец, произнес он. Это же обычная сухая штукатурка. Это не стена. Анна, куда ты смотрела, когда тебе демонстрировали этот коммунальный рай? - А чего ты на меня повышаешь голос? Я же просила тебя поехать со мной, но тебе всегда некогда… За стеной происходил похожий диалог… Часы показывали половину третьего ночи. Обе пары, разместившись в коридоре, обсуждали сложившуюся ситуацию, - Женя, вы же строитель, - Алла, поправляя байковый розовый халатик, чуть распахнувшийся на груди. Евгений мельком пробежался взглядом по ее груди. - Да, я к этому имею отношение, но я, по правде говоря, художник, живописец. - Здорово, а ведь Андреев тоже художник… - Анна, демонстративно запахнув халатик, в упор посмотрела на Андрея. Это не могло ускользнуть от Аллы… - Гм, поздравляю. Но сейчас нам надо решить, что делать с этими картонными стенами. Так жить невозможно. Давайте обсудим… Через четверть часа в коридоре появился Мендель и кот. - Опять перегородки? Мендель достал мундштук, забил в него папиросу «Сальве». - Дамы не будут «против», если я закурю? Не переживайте, я открою настежь окно. Комаров не бойтесь, с этой стороны они не залетают. Тут свежо от моря, а комары моря не любят. - Что, дети мои, начинается настоящая коммунальная война? Вы с этим только что столкнулись, а я с этим живу всю жизнь. Послушайте старика, он вам плохого не подскажет. Материалов у Вас уйдет, максимум на тысячу, зато такого дома Вам днем с огнем не сыскать, чего только вид стоит. Да, только вид стоит больше, чем все ваши бывшие квартиры вместе взятые. И потом, вот что я Вам скажу. Здесь Вы все, я говорю все, имея в виду и ваших пацанов, найдете то, что вы тщетно искали всю Вашу жизнь. Ну что, я все сказал. Да, если Вам понадобится мой балкон, милости прошу. - А зачем? - пыталась спросить Менделя Анна, - Не знаю, но мне кажется, что я предлагаю дело. Кот Демидофф мяукнул на прощание, несколько раз дернул хвостом и они, вместе со стариком исчезли за поворотом. - Странно, - Андреев, потрогал себя за подбородок, - Шагов не слышно… Действие второе. Стройся! Сцена первая. На местах стоять, с якоря сниматься! Действующие лица, все те же, плюс Ларочка из третьей квартиры. …Никто ничего не слышал?.. Иосиф Рувимович разговаривал с Ларочкой из третьей квартиры, молодящейся брюнеткой лет сорока пяти, пятидесяти, - И что, Иосиф Рувимович? Вы хотите сказать, что новые жильцы уже скандалят? - Нет, Ларочка, что Вы, они вполне порядочные соседи, но ведь они ничего не знали. - Вы хотите сказать, что покупая эту жилплощадь, они даже стены не простучали? Они что, из Америки приехали, это там, в стране «непуганых идиотов» можно покупать дом, посмотрев его в интернете. Да и то, если риэлтор не из наших переселенцев. И что они теперь будут делать? - Нет, ну конечно они будут делать новые стены. Надо Вам сказать, что они еще очень молодые люди, кровь, само собой… Вы, понимаете меня Ларочка. - Ой, Иосиф Рувимович, кому, как ни мне их понять. Моя бывшая свекровь, чтоб ей сотню по рублю меняли, каждую ночь, когда мы с Димочкой таились, как змея вползала в нашу комнату. Конечно, в таких условиях, какие могут быть дети? А что на этот счет говорит ваш Демидоша? - А что он может говорить? Слава богу, что они здесь, теперь нам всем будет о чем поговорить… К вечеру следующего дня начались настоящие строительные работы. На четвертый этаж были затянуты балки, специальные листы звукоизолирующих материалов, брус, панели сухой штукатурки, шпатлевка, цемент, песок и все, что необходимо для производства строительных и штукатурных работ. Андреевы и Репиновы собрались на совет. Обе семьи разместились на кухне у Репиновых, пили пиво и вино. Присутствующие выглядели живописно. Женщины, в косынках, завязанных узлом на затылке, на манер кровожадных флибустьеров, в мужниных старых футболках, в шортах, что в прочем, им очень шло. Мужчины, без фантазии, просто в шортах. На столе стоял эмалированный таз, наполненный доверху вареными, еще горячими раками, красными, как вечерний закат в ветреный день, источающими невероятный аромат, нарезаны овощи, разложена зелень, и все что положено в случае, когда гости неожиданно нагрянут в ваш дом – то есть, все, что было в доме. Андреев и Евгений сидели на табуретах, с бокалами пива в руке. Они изредка бросали взгляд на женские бюсты, встретившись взглядами, ухмылялись, Анна – хорошее вино. Это что, Шардене? Алла (нарезая кусками копченое мясо) – Нет, как его? Андреев – Каберне. Я сегодня с утра в винсовхоз заехал. Вроде, ничего. Анна – а где наши «оболтусы»? Алла – поправка, это наш «оболтус», а ваш «необолтус», Евгений – существенная поправка. На пляж пошли. Алла – сегодня жарко. Анна – назавтра обещали до сорока, - Фь-ю, ничего себе. Я представляю себе, что делается на крыше. Евгений - это еще хорошо, что чердачное помещение есть. Там вся жара остается. Мы будем ставить кондиционер. А вы? Алла (укоризненно посмотрела на Андреев), - а мы будем выплачивать долги за прошлую выставку. Андреев – да ладно. Я ведь говорил, что особо не надо надеяться на продажи. Поставим и мы. Он посмотрел на Аллу, та укоризненно качала головой. Анна – простите, а можно посмотреть на ваши полотна? Андреев – конечно можно. Вы хотите сейчас? Алла (нервно кромсая мясо) – мне кажется, что мы здесь собрались за тем, чтобы наметить фронт работ, и определить, каким образом это все устраивать. Мне уже этот срам надоел. Андреев – успокойся, пожалуйста. Ведь сейчас мы просто сидим и пьем пиво и вино. Пусть Женя и Анна посмотрят. Мне кажется, что это никак не повлияет на то, как мы будем сооружать эти стенки. Алла – а, делайте что хотите, только потом не говорите, что кто-то кому то спать мешает… Анна – Аллочка, вы как хозяйка, покажите сами картины мужа, Алла (улыбаясь) – что с Вами делать, пойдемте. Выходя из квартиры Репиновых, Андреев, совершенно случайно и нечаянно коснулся руки Анны. Он тыльной стороной ладони провел по ее предплечью, ощутив нежный шелк ее кожи. Анна удивлено взглянула на Андреев, но руки не отдернула. Евгений и Алла, увлеченно беседовали о свойствах свиного мяса. Анна – ой, простите, Андрей, Андреев – ну, что Вы Анна, это Вы меня… Он еще раз взглянул в ее глаза – раскосые, зеленоватые, с изумрудной окантовкой по кроям роговицы… извините… Сцена вторая. Разговор на балконе. Мендель и кот …Что-то неуловимое, но чрезвычайно важное только что произошло… Кот Демидофф, спрыгнул на бетонный пол балкона, ощутил подушечками лап, приятную прохладу. - Ипомея стала чахнуть, Мендель. Не поливай ее так часто. Лучше спрячь ящик под навес. А то так она у нас и неделю не протянет. - Что ты только что сказал? – Мендель оторвал взгляд от газеты, - Я говорю, Ипомея засохнет, если… - Про цветы я уже слышал, что ты до этого произнес, - Я? По-моему, ничего. - Но, я же своими ушами слышал…что-то неуловимое и чрезвычайно важное только что произошло. - Может и произошло, но что, я не знаю. - Демидоша, я же по глазам вижу, что ты все знаешь. - Мр-р, - Я понял, я тебе куплю завтра пару бычков. Ну, хорошо, пять. Договорились. - Ты видел, этого Андрея и Анну? - Ну конечно, видел. Мы же ночью с ним разговаривали. И что из этого. - У меня есть два фотоснимка. Смотри сюда Мендель. Этот, сделанный мною вчера ночью, смотри сюда, видишь, над головами ни у кого ничего нет. А теперь смотри сюда. Этот я сделал восемь минут тому назад. - И что? - Мендель, ты что ослеп? Ты что не видишь, над головами Анны и Андрея – свечение. - Это ты называешь свечением? Да это же солнечный блик от соседнего окна. - Нет, Мендель, это не блик, это свечение. Можешь включать счетчик. - По сколько будем ставить? - По полста в самый раз. - Что ты говоришь? - Гм, Михайлов день, не позднее. - Шутишь? А чем им заниматься все это время, в прятки играть? - Мендель. Ты забыл, как ухаживать за любимой женщиной. Здесь спешка, дело последнее. Ты вспомни, кто Анна по гороскопу. Вспомнил? Дева. А Дева торопиться не любит и надо сказать, правильно делает. А кто у нас Андреев? А! Рак, конечно не по пять и вчера, а по три и сегодня, но на безрыбье и рак – рыба. Ладно. Хватит нам чепуху молоть, пора обедать. Тебе как всегда? - Что ты имеешь в виду? Нет, я не хочу эти консервы, там у тебя спрятан кусочек отварной курятины, да? - Да, Демидоша, не дожить мне с твоим аппетитом до счастливого завтра. - До завтра? О чем ты говоришь? Ты еще проживешь… - Не надо только мне этих печальных подробностей, лучше посмотри, что там делается… Сцена третья. Вернисаж. В квартире Андреевых кавардак. Около входной двери стоят мешки с цементом и песком. В левом, от входа углу, около окна. Мебель, включая диван, сдвинута к противоположной стене. Картины, сложенные, одна к одной, стояли вдоль общей стены. Анна (с восхищением) – Ой, как много, и это все вы, Андрей? Алла (несколько обиженным голосом) – конечно, а то кто? – не без гордости заметила Алла, - это, между прочим, сделано, меньше чем за год, остальные мы еще не забрали из России. Анна – У, как интересно. Вы, Андрей, жили в России. А где? Андреев – В разных местах. В основном в Курске и Орле и в Москве, Анна – И много у вас там картин осталось? Андреев – С сотню Анна – Сто? Гм…- она подошла к сложенной стопке работ, стоявшей подрамниками к зрителю. - А можно посмотреть? Андреев – пожалуйста, Анечка, давайте я их Вам расставлю, так чтобы свет хорошо падал. Алла (шипит в сторону) – Анечка, ах ты … Анна – Что Вы говорите, Алла? Алла – так, ничего, про себя. А вы смотрите, смотрите (говорит в сторону), - я б тебе твои глазки… Андреев, второпях расставляет картины, отходит от них на некоторое расстояние и вновь приближается. - Так, кажется будет нормально… Алла – нет, Андрюша, ты поставил эту за теми, теперь ничего не понятно. Ты же помнишь, как картины замечательно смотрелись, когда они были вот так. И Алла, быстро переставила несколько картин местами, - Вот, теперь они смотрятся совсем по-другому. Анна – я ничего подобного никогда не видела. Как-то все традиционно, пейзажи, натюрморты, а тут… Мне кажется, что в картинах живут настоящие люди, и поэтому картины выглядят…живыми! Евгений, вошедший последним, быстрым шагом, морщась, проследовал мимо выставленных полотен. У одной из них остановился, взялся рукой за подбородок, несколько секунд вглядывался в изображение, - Темперой лессировал? Андрей, - нет, маслом, - Гм, не знаю, не знаю, - Евгений присел на корточки, поковырял пальцем в слое красок, - Италия? - Нет, российские, - Научились делать… На этом диалог их прервался. Анна, улучив момент, потащила Евгения к выходу, Андрей, Алла – спасибо, мне, правда, очень понравилось… Спасибо Вам, Аня, Евгений, что зашли посмотреть. Мне приятно, - он посмотрел на Анну. Та бросила, мельком взгляд на Андреева. Тот загадочно улыбался. - Пошли лучше пиво пить и раков есть… Неожиданный звук упавшего и разбившегося чего-то стеклянного, заставил всех присутствующих оглянуться. Около окна стояла зло улыбающаяся Алла, а около ее ног лежали стеклянные осколки некогда цветочной вазы чешского стекла, которую Андреев сто лет назад привез из Праги… Сцена четвертая. Привоз …Мендель, Вы сегодня покупаете яйца? - Нет, куда мне, я еще и те не израсходовал… - Что ты говоришь, старик, еще остались? - Я бы и рад их использовать, да уже годы не те. Нет такой потребности… - Да, Мендель, я ведь Вам говорил, что в вашем положении нужна женщина, а не кот, Тогда бы и яйца расходовались бы с толком… Такой диалог можно было слышать каждый раз, когда старый Мендель появлялся в яичных рядах на Привозе… Сегодня четверг. Рыбный день. Кто его назвал рыбным днем? Ну, да и ладно. Рыбный и рыбный. Зато, в немилостиво пахнущих рыбных рядах можно купить и жирную скумбреичку, и камбалу, размерами с водопроводный люк. Я уже не говорю о бычках, карпах, карасях. Но не это надо старому Менделю. Сегодня он покупает морскую тюлечку, и не просто, а береговую, на местном наречии, «сарделькой» называется. Так, на котлетки, засолочку, и коту в радость, полакомится свеженькой рыбкой. Мендель, волоча старые, подагрические нижние конечности, с позволения сказать, ноги, смотрит на разложенную рыбу. Изредка ковырнет пальцем, рыбешку, - Нет, не то, - А что Вам надо, дедушка? - молодуха, с раскрасневшимися от солнца и молодости щеками, перекладывает перепачканные денежные купюры из кармана в карман, - Рибки, доченька, рибки дедушке надо, - Так вот же рыбка, смотрите, только утром поймали, - утром, то оно утром, только вот каким, деточка? Он всей пригоршней капнул рыбную кучу, выворачивая ее наизнанку, - Зачем, старый, мне рыбу портишь? - Возмутилась молодуха, - Это не я тебе порчу, - Мендель взял за хвост несколько вялых рыбинок, - Это время ее, деточка портит. Ты думаешь, что дедушка всегда был дедушкой? Если бы ты меня увидела лет пятьдесят назад, красавица, ты бы всю эту рыбу отдала только за то, что бы я с тобой рядом постоял… А теперь… Мендель положил рыбешки на место и быстрым шагом направился к только что разложенному поодаль товару в плетеных корзинах. Он ловко проверил цвет жабр у двух рыбешек и, не торгуясь, приобрел килограмм, полтора, свежей тюлечки… Солнце начинало припекать и Мендель, купив курицу, брынзы, помидоров, огурцов, фруктов на компот, болгарского перца и зелени заторопился домой. Он еще не подошел к выходу, как краем глаза, нет, не увидел, заметил, что ему навстречу двигался Евгений и рядом с ним… не поверите, Алла. Мендель, остановился и огляделся. Затем, подчиняясь благоразумию и этикету, укрылся за овощной лавкой с арбузами. Евгений и Алла шли, оживленно беседуя о чем-то. Было видно, что они увлечены беседой. Они, то и дело натыкались на прохожих, смеялись, обходя препятствия, вновь сходились и женщина, кокетничая, то и дело касалась загорелым красивым плечиком своего спутника, а он нежно придерживал ее за локоток. Однако! Мендель вышел из своего укрытия. Шаркающей старческой походкой он шел к выходу, рассматривая башенки старого забора… На секунду Мендель прикрыл глаза и остановился. - Вам плохо, мужчина? - раздался чей-то голос. К нему подошла женщина, пристально заглядывая в его глаза, - Нет, голубушка, спасибо за заботу, все в порядке. - Жарко сегодня. Может Вам, валидол нужен? - Нет спасибо, У меня есть свой. Не в этом дело, - Мендель загадочно улыбнулся. Женщина уходя, еще несколько раз оглянулась. - Хорошая она, хотя располневшая, но с признаками неувядающей красоты. В этом городе все женщины были красивы… Мендель шел по давно знакомой улице, и ему казалось, что он снова мальчишка и снова несется во всю прыть по мощеной дороге, и ему навстречу летит время. Время его юности, весны и надежд. Теперь от всего этого остались лишь воспоминания, да покатые сизые бока «голландца», булыжника, одиноко и сиротливо торчащего из-под неровного серого асфальта. На ребристом теле каменного теса по-прежнему играло южное солнце… …Ее звали Ляля. Она жила около Старого Рынка. Иосиф, тогда еще гимназист, влюбился в девочку, которую он однажды увидел, здесь, около входа в Привоз, как раз у этих ворот. Тетка Иосифа, Нелли, жила неподалеку, на Преображенской, в том самом дворе, в котором жила бабка Ляли. Иногда, когда он ходил к тетке в гости, он встречал эту девочку с чудными черными вьющимися волосами, зелеными глазами. Как выглядел тогда Иосиф? А как может выглядеть золотушный ребенок, только подросший. Конечно, комично - долговязый, сутулый, с серым лицом и впавшими глазами. Однако, не смотря на весь этот, как говорила бабушка «колбасный ливер», его лицо, юношеское, тонкое, бледное, словно списанное с иконы, обладало той замечательной красотой, которая свойственна всем влюбленным мальчикам – оно светилось от ожидания счастья. Хотя, одет он, конечно, плохо. Его форменный костюм, не по росту, мал. Обувь Иосиф донашивал за своими старшими братьями, поэтому ботинки, потерявшие цвет и форму, никак не украшали его. Но все эти обстоятельства никого не смущали. Да он, собственно, не обращал на все это, ровным счетом, никакого внимания. Он хотел видеть ее, Лялю. Дурманила весна. Тетка, у которой в тот день гостил Иосиф, послала его на базар. Зачем? Он уже и не помнил. Кажется, за керосином и иглой для примуса. Было очень тепло. Иосиф, расстегнул гимназическую куртку и наслаждался весенним теплым ветерком, который гнал впереди себя разнообразные запахи проснувшегося города. Иосиф закрывал глаза, представляя перед собой, то зарумянившиеся в черной таганке бычки, то, свежевыпеченный сдобный хлеб, то вдруг проносился тончайший аромат ландышей, которыми в эту пору торговала бойкая хохлушка. Неожиданно, он уловил запах свежести, почти морской… - Вам плохо? - Ой? – Иосиф открыл глаза и увидел перед собой девушку, одетую в бежевую, тонкой шерсти пелерину, из-под которой выглядывало кремового цвета платье, с изящным рисунком. На ней были серые, лаковые туфли, остроносые, на невысоком, аккуратном каблучке. Чулки на ее стройных, красивой формы, ногах - дорогие. Это конечно она, его Ляля. Иосиф, стоял как вкопанный, понимая, что от неожиданности и восторга теряет сознание, и дар речи…ему так казалось… Иосиф смотрел на девушку и не видел ее. Ему что-то мешало. Он только потом понял, что это был кружевной, крахмальный воротничок-стойка. Ткань казалось такой оглушительно белой, светящейся, слепила глаза… Ее образ казался нереальным, тающим в теплом мареве, от нее исходил аромат абсолютной чистоты. Так может пахнуть лишь внесенное с мороза в дом, свежевыстиранное постельное белье. - С вами все в порядке? - Кажется… Иосифу показалось, что это существо, прекрасное, с поразительными, огромными, раскосыми, зелеными глазами, нежной, цвета распускающейся розы, кожей, с милым, аккуратным носиком и с волнующими ямочками на щеках, и есть ангел. Его ангел… - Ой, - смеясь, произнесла девушка, - А у Вас шнурок развязался, - Разве, - Иосиф улыбался в ответ, не спеша отводить взгляд от девушки, - Правый, почему-то сам по себе расшнуровывается, - Иосиф, - представился тот, протянув девушке свою руку. И в этот момент на землю посыпались монеты, которые были зажаты у него в ладони. - Девушка засмеялась искренне и весело. - Ляля… Затем, они собирали монеты. Ляля тоже шла на Привоз за продуктами… Иосиф плохо помнил, что происходило на Привозе – сплошной туман. Кажется, он все перепутал, и вместо иголок для примуса купил иголки для швейной машинки. Но разве это имело хоть какое-то значение?! Он влюбился, причем навсегда! Конечно, потом они с Лялей были счастливы. Но недолго. Война. Она погибла - их семья попала под бомбежку… Больше Иосиф не влюблялся. Его сердце навсегда заполнено Лялей и ни для кого там не осталось места! …Теперь же, когда Мендель увидел Евгения и Аллу, счастливыми, смеющимися, ему никак не хотелось думать о том, что все происходящее, часть его, и не только его, Менделя, дьявольского плана. Ему хотелось думать о том, что вот сейчас в их сердцах разгорается тот огонь, который ничто не способно погасить. Ему не хотелось представлять себе картину, как разбивается посуда, истерически кричит одна женщина, что-то бубнят себе под нос мужчины, и покрывается пятнами стыда и надежды, другая! А дети?! - Имеем, что имеем, - Мендель вздохнул, поправил выцветшую летнюю фуражку, не спеша направился к остановке трамвая… А в это время… Привоз. - Евгений, а как Вы относитесь к фаршированным «синим»? Парочка стояла около прилавков с различными солениями, которыми так славится базар. - Вы даже можете не сомневаться, все домашнее, - тараторила дородная торговка, поливая баклажаны соусом. - Что, вкусно?!… - Честно, обожаю. Но так редко приходится пробовать что-то подобное. - А что, ваша жена их не готовит? - Моя жена?.. Евгений сделал многозначительную паузу, - Моя жена вообще не хочет готовить. Видите ли, у нее на это нет времени - А чем же она занята? - Чем. Она ведет на одном телеканале два своих проекта, а в остальное время «лазит» по всем этим выставкам и сборищам местной богемы. Нет, я не против. Но мне, хочется, чтобы она была просто любимой женщиной, женой, наконец, без всех этих Стрельниковых, Егоровых, Зарицких... - А как же сын? Он ведь растет, ему питаться надо. - Как? Ее мама, моя теща все делает по дому. - Гм, - Алла, пожала плечами, выбрала несколько увесистых плодов, - Я на вашу долю беру, - Не знаю, мне надо у Ани спросить, - Зачем? Вам ведь нравится, Женя. Будете кушать сами, если она, осеклась, ваша жена, этого не ест, вы, в конце концов, в этом не виноваты. При этом Алла нечаянно дотронулась ладонью до его предплечья, на несколько секунд задержала взгляд. - Мне кажется, Женя, я понимаю, почему Вы не продолжили рисовать. Вам не хватило вдохновения, то есть, по-вашему, музы. Я, конечно не специалист, и мало что понимаю в живописи и вообще, в искусстве, но мне кажется, что для мужчины в его творчестве, главное, его любимая женщина! Сцена пятая. Кроме Привоза. Анна просыпалось поздно. Так выходило. Ее работа, вернее сказать, образ жизни, связанный с ее работой требовал постоянных встреч с людьми, группами людей, творческой элитой, и, как правило, это происходило после заката солнца, а точнее, по вечерам и ночам. Евгений, сам из тусовочной молодежи восьмидесятых, сперва, поддерживал увлечение жены, а потом, когда отошел от живописи и переключился на бизнес, стал, избегать бывших друзей и товарищей по цеху, а затем и вовсе прекратил всякие связи с ними. Происходило это, скорее всего, не от нехватки времени, или плохого самочувствия после выпитого, нет. Это происходило от того, что он устал претворяться, да и сказать ему было уже нечего, и в долг давать надоело. И самое главное, что так его ранило и сжигало изнутри, талант, цельность других. Все это обижало и уничижало Евгения более, нежели постоянное ночное отсутствие жены в постели. Анна же, наоборот, не обладала явными природными талантами, как то, умение рисовать, петь, изображать нечто из себя, нашла, нащупала ту тонкую канву собственного существования – общение. Теперь это радовала не только ее, но и тех с кем она общалась. И это было правдой, нет, истиной. Ее умение настраивать собеседника ни столько на предмет его творчества, либо насущной проблемы, а скорее, на себя, заставлял каждого, с кем Анна общалась быть искренним, как на исповеди. Это делало ее репортажи, не смотря на ее некоторое косноязычие, живыми, невыдуманными, интересными. Незаметно, «со стороны», присутствуя на сборищах, внутренне перевоплощалась, становилась одной из них, из этих незаурядных, неординарных, в чем-то ей непонятных, людей. Ее внешняя холодность и некоторая надменность постепенно исчезали. Она чувствовала себя необыкновенно окрыленной, вдыхала аромат этой мистической атмосферы, как опиумный дым, и становилась той Анной, которой и должно ей было быть – свободной, легкой, невесомой. В ее груди пылала любовь, настоящая, страстная, воплощенная в цвете, музыке, стихах. Ее тела не касались руки, ее тела касались лепестки алых роз, которые она так любила. Конечно, в нее влюблялись, и она влюблялась. Но вот любила ли она? На этот вопрос ответа она не имела. И только утренний сон, приносящий успокоение ее страстям, неизменно давал ей ответ – сегодня, нет! Она никого не любит, это всего лишь сон. Анна улыбалась своим мыслям, вспоминая эпизоды вчерашних встреч, сладко потягивалась и открывала глаза… Ее жизнь, наполненная до краев ночными эмоциями, днем была скучна и однообразна. Женой она была плохой. С Евгением жила по инерции, надо ведь с кем-то жить. Это наполняло ее существование, как женщины, еще молодой, но уже чувствующей наступление «осени», вечным смыслом. Я жена. У меня есть ребенок. Но, при этом, и ее муж и ее сын, были приучены к тому, что Анну, с утра, не будить, завтракали самостоятельно, по-мужски, на скорую руку. Вот и сегодня, она проснулась около одиннадцати часов утра. Ни Евгения, ни Сергея дома уже не было. Она лежала в кровати, в этой новой, неуютной квартире, рассматривала, через приоткрытые веки, стены, потолок, окно, и только сейчас поймала себя на мысли, что ей все равно. Ничто, ни запахи, ни неустроенность их нового обиталища, ни солнечный луч, утренний и еще бодрый, ни капельки ее, Анну, не волновали. Она протянула руку к солнечному лучику, который, встретившись с ее длинными, красивыми пальцами отозвался рыжим светом внутри них. Анна улыбнулась. Ей на память пришло воспоминание того, что происходило с нею когда-то давным-давно, почти в детстве, когда она еще мечтала о будущем, о любви. Она видела себя красивой, юной, а рядом был Он. Его образ все время ускользал от нее, словно в дымке, поэтому сказать, как он точно выглядел, Анна не могла. Но это был точно, он. Был он выше нее, ниже, брюнет, блондин? Он был просто красив. Когда она шла с ним рядом, ее взгляд выхватывал восхищенные и удивленные глаза прохожих, вслед ей слышалось, - посмотрите, посмотрите, какая красивая пара! Был ли это Евгений, или нет, Анна не осознавала. Влюбилась! Замуж выходила как-то по инерции. Сам процесс оказался суетным, каким-то липким. Свадьбу помнила до мелочей. Все мимо. В сердце ныла боль – все не так, не то!!! И в душе уже ютился неописуемый ужас, ошиблась, на все сто ошиблась. Но разум твердил, - потерпи, вот дальше будет счастье. Забеременела как-то сразу. Хотела ли она ребенка? Кажется, нет. Ей хотелось окунуться в счастье, которого она ждала всю жизнь. А тут. Работа? Ну, журналист. Муж? В мастерской, которую Евгений уже почти не посещал, ни одной приличной работы. Мать? Она всегда была против их брака. Отец? Да, отец. Он безразлично отнесся к Евгению и по-прежнему видел в Анне лишь свою любимую дочь. Помогал, как и чем мог. Поэтому, когда родился Сережка, ей хотелось только одного, чтобы он был похож на нее и ее отца. Так оно и вышло… Анна встала, накинула легкий халатик, подошла к распахнутому окну. Заоконный пейзаж, где на фоне пенящегося моря, синих, как цветущий лен небес, черепичных крыш и буйной зелени, умостившийся в старинную раму, воодушевил ее. Она привычным движением пальцев, убрала со лба непослушные волосы, закрепила рыжий пучок обычной черной резинкой на затылок. Еще немного постояла у окна, зевнув, направилась на кухню готовить кофе, без которого не представляла своего существования. Проходя мимо смежной стены, услышала негромкую музыку. Это был Рахманинов, второй фортепианный концерт. Звуки разливались гортанными раскатами, вызывали дрожь в теле. Звукам оркестра вторил мужской баритон, не слишком стройный, но и не фальшивящий, и уже одно это заставило Анну прислушаться. Она прислонилась ухом к перегородке и на секунду застыла, приоткрыв рот, - Пу-бум-пу-бум, - произносил голос, то приближаясь, то удаляясь. - По всему, отходит и подходит к холсту, - подумалось Анне. - Конечно, он не нравится ей. Впрочем, у Андреева красивые руки и плечи, и выразительные глаза, серо-голубые, всегда печальные. А в остальном. Он не в моем вкусе. Мне никогда не нравились коренастые блондины. В них есть что-то первобытное, от земли. Наверное, поэтому только такой Андреев и мог жениться на этой клуше, Алле… …Андреев, вот уже несколько часов не отходил от полотна, а точнее от двух. Работать параллельно ему нравилось. Мозг включается, глаз не замыливается, ошибки и неточности виднее. Алла ушла за покупками, Стас, умчался с самого утра, с друзьями, на море. Музыка, великая, вечная, своей неповторимой гармонией будоражила его душу и тяжелые, но точные мазки пахучей масляной краски ложились на холст, превращая абсолютно белое тело ткани в нечто, узнаваемое, осуществленное. Эти минуты Андреев любил и боялся более всего. Любил, потому, что это и была его самая суть, а боялся в этой самой сути обнаружить свое несовершенство, неумение выдать из себя то, что он видел отчетливо и ясно в своих мыслях. Ему казалось, что фальшь и неточность, в чужом глазу будет воспринята чудовищно отвратительной, и это обстоятельство заставляло его, Андреева работать над каждым трудным местом с утроенной энергией и старанием. Бог не подарил ему, как выражались специалисты, «руки». Зная это, Андреев работал неистово, самозабвенно и, в конце концов, его старания оправдались, ему стали удаваться даже портреты. Однако зарабатывал он другим – дизайнами, полиграфическими макетами, всякой чепухой. На жизнь хватало. Живопись он оставлял для души и как средство саморекламы. Поэтому и не торопился с очередной своей выставкой, хотя были предложения от галерей, но, то времени не хватало, то средств. Теперь же, переехав в это не слишком удачное, с точки зрения освещения, помещение, он, все же был доволен, просторно и никому не мешает. Не будучи членом союза художников, а только так можно претендовать на мастерскую, получил, фактически, первоклассное рабочее место. Правда, верхний свет не помешал бы. И со временем, благо над ними крыша, устроить солярий он намеревался. А пока… Отсутствие Аллы ничуть не тревожило его. Наоборот, ему было радостно трудиться в эти часы. И вообще, их теперешнее совместное проживание теряло смысл. Сын, почти вырос, и уже проявлял некоторую независимость. А самого главного, что могло держать Андреева около Аллы так и не наступило, не было любви между ними. Они оба знали об этом, знали и молчали. Даже себе, каждый из них в этом не признавался. А если и признавался, то гнал эту мысль, мол, завтра покажет, а нынче, надо то, надо это. И пока перед ними стояла жесткая необходимость выживания, мысли о какой-то там любви уходили на задний план. - Все нормально, - говорил каждый из них себе, ничего, все завтра, а значит, живем. Но завтра, уже наступило… …Когда Андреев впервые увидел Анну, в его жизненном механизме произошел сбой, который он ощутил уже вечером того дня, когда они сюда приехали. С тех пор в его мыслях, Анна была на первом плане. И чтобы он теперь не делал, куда бы не шел, Анна, в его сердце, была с ним рядом. Что он в ней нашел, Андрей не знал. Женщина, как женщина, таких тысячи, ну не тысячи, погорячился, десятки. Ну, симпатичная, даже красивая, а разве мало красивых и симпатичных встречалось в его жизни? И не счесть. А тут… В ней Андрею нравилось все: её красивая головка, глаза, нос, брови, губы, подбородок, ямочки на щеках. Её тело, крупное, но грациозное и манящее. Грудь, ноги. Ее голос, чарующий нежный, чуть ниже обычного, приводил его в неистовый трепет. Словом все, что делает женщину, желанной женщиной. И тот факт, что сейчас Анна находится за этой тонкой перегородкой, разделяющей их квартиры, превращал эту женщину в еще более желанную. - А вдруг она сейчас стоит и слушает его за стеной? Андреев прислонился к шершавой поверхности штукатурки щекой, при этом пальцы его рук трогали гипс, слегка проскребывали, гладили его, от чего на подушечках пальцев оставались белые полосы. Ему показалось, что с другой стороны Анна проделывает то же самое. Наверное, ему это только казалось… Кот Демидофф прислушивался к звукам и шорохам, которые доносились со всех сторон. Ему не нравилась музыка, громкая, надсадная. Хоть он и слыл старым котом, но все же веселым и неунывающим. Поэтому радоваться и смеяться он мог «про себя», не мешая окружающим. - Почему у людей по-другому? – думал Демидоша, - Все у них сложно, церемонно. А ведь куда проще было бы, нравится тебе кошка, простите, женщина, иди и возьми ее, тем более, что и ей это нравится. Нет. Выдумают там всякие фигли-мигли, не скажи, не дотронься. А, ладно. Кажется, кофе с молоком готовят, пора и мне поесть… …Мендель медленно поднимался по лестнице, - Да, наверх, без лифта, уже трудно. Это им, молодым, раз и там. Уф. Он остановился между пролетами третьего и четвертого этажа. Посмотрел вниз. В парадную вошел мальчик, за ним девочка. Они оглянулись. Никого. Девочка закрыла глаза и подставила свою розовую щечку, мальчик поцеловал ее. Они рассмеялись и выбежали на улицу. - Растет смена, - усмехнулся Мендель и стал подниматься дальше… Действие второе. Гуща событий. От третьего лица. Прошло несколько недель с того самого момента, когда мы познакомились с нашими героями. Постепенно, не сразу, а именно постепенно, все вошло в свое русло, и жизнь в нашем доме потекла размеренно, как ей и положено. На балконе Менделя вовсю буйствовала Ипомея. Ее цветки, белые, розовые, синие, еще вчера отличавшиеся необыкновенной чистотой цвета, заметно порябели. Теперь, среди множества ярких, словно мотыльки, цветов увидеть однотонный бутон, было куда сложнее, нежели прежде. Но еще можно. Этим и занимался теперь кот Демидофф. Он лазал среди вороха цветов и листьев, обрывая и то и другое. Найдя же чистый цветок, без примесей, надкусывал его сладковатые лепестки, пожевав немного, выплевывал. Менделю только и оставалось, что шикать на него да браниться, - Ах ты, негодный кот, посмотри, что наделал. Ты превратил красивое, культурное растение, в какую-то морскую капусту. Ну, посмотри, - тыкал он его носом в валявшиеся на балконе погибшие растения, - нет, ты посмотри сюда…Кот, при этом демонстративно отворачивался, недовольно дергал хвостом, - Посмотри, посмотри…Я и смотрю за чистотой эксперимента. Нам ведь нужна статистика, когда в какое время появляются новые завязи и во что они превращаются. Мне даже странно слышать слова упрека в мою сторону. Нет, отблагодарить. Мне всегда говорили – наука, дело неблагодарное. - Ладно, успокаивался Мендель, - убирая погибшие цветы веником в совок, - Что там у нас получается? Ага, значит двадцать два процента. Ну что ж, показатели высокие. И время еще есть. А как же, ведь лето в самом разгаре! …На чем мы остановились? Ах, да. Назовем тот день, днем «не ожиданий», неожиданный день, что ли? Ерунда какая-то. Как это день может быть неожиданным? Абсурд, Такого просто не может быть. Или нет? Напрашивается, увертюра, прелюдия, вступление, наконец – пролог. Да, да, именно, пролог, правда, несвоевременный, запоздалый несколько. Теперь же, когда время подготовило наше дальнейшее повествование, мы продолжаем… Казалось, что никаких событий особых не произошло, или не происходило. Но это было не так. И Сергея, сына Репиновых, и Стаса, сына Андреевых отправили в лагерь, отдыхать, сил набираться. Лагерь этот - скаутский лагерь (не путать со скотским), для подростков и юношей. Жить надо в палатках, правда, американских, комфортных. Готовить пищу приходилось на открытом огне, правда это были печи – грелки, на которых можно и приготовить еду и тепло давали в палатки. Пищу готовили скаутам настоящие профессиональные повара, которые, неожиданно, отъехали. Причин ребятам так никто не сообщил, поговаривали, забастовали. Платили мало. Теперь готовили вожатые, по очереди, редко вкусно. Да, и самое главное, требовалось носить форму, и даже галстук. Но так как форма и галстук были сшиты из отличной американской ткани и подбирались индивидуально, то и в этом проблем не было. И даже говорить требовалось по-американски, сказка. Словом, от детей избавились, во время. И что же дальше. А дальше, ничего. У всех оказались дела и заботы. И вот прошло время. И, как говорится однажды… Действие второе. Сцена первая. Встреча первая Помещение в здании Пенсионного фонда. Да, да, не удивляйтесь, именно пенсионного фонда. Надо сказать, что Алла, жена Андреева работала старшим инспектором одной из районных организаций этого самого фонда. А Евгений, являлся частным предпринимателем, следовательно, подотчетным этому самому фонду, менее месяца назад зарегистрировавший свое маленькое предприятие по ремонту антикварной мебели и всякого раритетного барахла. Когда он подошел к окошку, то, сначала, не узнал Аллу. Та внимательно изучала лежащий перед нею документ. На ее носу красовались очки в красной, недешевой оправе. Но вот Алла оторвала взгляд от документа, что-то набрала на клавиатуре компьютера, произнесла, - Слушаю Вас, рассеянно посмотрела на Евгения и только потом, узнав его, улыбнулась, - Это ты, простите, Вы? - Очевидно, что я, - Евгений улыбнулся в ответ. - А я и не знал, Алла, что Вы носите очки. Они Вам, кстати, очень идут. Простите, здравствуйте, совсем растерялся. Даже поздороваться забыл, - Ой, я тоже, здравствуйте, Женя. Алла сняла очки, словно стесняясь своего вида. - Нет, нет, - запротестовал Евгений, наденьте, они Вам очень идут, - Что, без очков я не слишком привлекательна? – сделала вид, что обиделась Алла, - Нет, ну что Вы. Это я совсем, гм, несу чепуху всякую… За его спиной послышались недовольные голоса, - Тут очередь, понимаете ли, а они любезничают, после работы надо… Его немилосердно уколола локтем в спину немолодая и не слишком изящного вида женщина. - Ой, Алла, меня кажется, прессингуют, - Давайте Ваши отчеты, - Вот, - он положил перед нею несколько листков с отчетами. - Деятельности еще, почти никакой, так, мелочи. И сделав паузу, добавил, - А почему ты мне говоришь Вы? Алла оторвалась от бумаг и внимательно посмотрела ему в глаза, - Привыкла!.. Здесь мы сделаем паузу. Наш рассказ не слишком затянется, но без него никак нельзя. Алла, Аллочка, Алуся…Ей вот, вот стукнет «сороковник». Она уже и думала об этом и старалась не думать. Вы же сами понимаете, для того, чтобы узнать о собственном возрасте, женщине необходимы только три вещи, паспорт, врачи и подруги. Врачи ей попадались только в качестве любовников, а подруг у нее давно уже не было, вернее были, но подругами в полном смысле этого слова, этих женщин назвать нельзя было. А вот, паспорт. Иногда он нужен был Алле по работе, в банк сходить, на почту, ценные переводы, там, всякое. И тогда Алла с грустью и обреченностью смотрела на свое фото пятнадцатилетней давности, а затем на даты рождения. Ужас, - думала Алла и захлопывала паспорт. Замужем Алла была дважды. Вернее, единожды, потому как второй, гражданский и браком назвать трудно. С Андреевым жилось сложно. Он, то уходил, то опять приходил. Если бы не сын, она никогда бы с ним не сошлась. С мужьями ей откровенно не повезло. Почему? Алла не могла ответить на этот вопрос. Когда она пыталась восстановить в своей голове всю причинно-следственную связь, голова начинала кружиться, все перемешивалось в серую аморфную массу и ничего толкового из этого анализа не вырисовывалось. Она знала о такой своей особенности еще из школы, когда на уроке алгебры ее вызывали к доске. Даже если она и выучивала определения и теоремы урока «на зубок», пока выходила к доске, все, о чем хотела поведать классу, сбивалось в кучу, перемешивалось в голове. Комок несуразностей давил на психику, слезы сами собой лились из глаз, кружилась голова. Однажды она даже сознание потеряла. Учителя знали об этой ее «странности» и поэтому не слишком усердствовали, жалели. В институт поступила, причем на тот факультет, на который хотела поступить. Говорили, что это исключительно мужской факультет, оказалось не совсем так. Замуж вышла на четвертом курсе. Он – экспедитор, где-то на товарной базе. Родилась дочь. А дальше, дальше, туман. Побои…развод…ужас…Андреев встретился не случайно, в больничной палате, проведывая его после операции, вместе с ее и его родителями… Стали жить вместе. Андреев, к тому времени уже прибывал в разводе. Ей нужен мужчина, она его нашла, и отпускать не хотела, инстинкт, наверное, знаете ли… Вроде, любила. Родился Стас. Потом…а что потом? Потом опять сплошной туман. Расставания, одиночество, работа, сын и кто-то, вспоминать не хотелось, потели ладошки… Потом - опять Андреев… И вот, сорок лет… Замуж Андреев ее не звал, да она, наверное, уже и не пошла бы… …Что с Вами, Алла? - услышала она голос Евгения, - Вам плохо, дать воды? – Евгений держал наготове бутылку с водой, - Нет, спасибо В очереди роптали, - Спасибо, Женя, отчет оставляйте. Много людей. Потом, дома… поговорим. Она осеклась. Посмотрела на Евгения и чуть улыбнулась. Евгений улыбнулся в ответ… - Пока, до встречи… Сцена вторая. Вернисаж …Андреев услышал стук женских каблучков, по мраморной лестнице. - Спускался кто-то… Замок не поддавался, неудобный бородатый ключ предательски не проворачивался в скважине, приходилось подпирать дверь коленом. - Бум, - громыхнула дверь. Дзинь, - зазвенел упавший на мраморный пол ключ. Шаги на лестничной клетке замедлились, - Прислушивается, - мелькнула мысль, - Анна, - догадался Андрей. Ему так хотелось ее догнать…Остановился, поправил ношу, - Нехорошо, подумает, что преследую. Немного подождав, пока звук каблучков стал глуше и наконец, исчез, Андреев бросился вдогонку. Мешали картины, которые он нес на показ в одну галерею. Деревянные подрамники цеплялись за чугунные балясины, в свою очередь те издавали тревожные низкие звуки, разносящиеся набатом по парадному. Разбегающиеся напуганные кошки оказались единственными живыми существами во дворе. - Им только кота не хватает, - усмехнулся Андрей. Не зная, что старый кот Демидофф наблюдает за ними… - Никого, вот и славно, - вздохнул, почему-то с облегчением Андрей, зашагал в нужном ему направлении. Галерея, в которую он направлялся, находилась, неподалеку. Галериста звали Александром. Александр являл собою высокого, худощавого лысого добряка, которые могут встречаться только в Американском кино. Несмотря на несколько землистый цвет лица, галерист обладал той замечательной мужской красотой, которая во все времена нравилась женщинам. Это - очевидно. В галерее, не смотря на ранний, относительно, час, уже присутствовали несколько посетителей, вернее, посетительниц, которые делали вид, что рассматривают вывешенные на противоположной стене полотна. Изредка дамы бросали небрежный взгляд в их сторону, в ожидании окончания их, с Александром беседы… Они, Александр и Андрев сошлись как-то сразу. А почему бы и нет. Оба служили в армии, оба офицеры, не сталкивались по жизни, поэтому не успели друг другу насолить, или надоесть. Оба относились несколько с иронией к миру искусства, хотя и тот и другой занимались именно этим ремеслом. И самое главное, их объединяла общая знакомая. Да, ею была Анна… - Ты точно знаешь, что это автопортрет? – Александр внимательным образом рассматривал стоящую перед ним картину, - Ну, мне кажется, что это так. Хотя? Не видно лица, но фигура, руки, ноги, по-моему, достаточно узнаваемо. Хорошо. Представь себе, Саша, что ты фотографируешь человека, а он об этом не знает. В особенности, если этот человек, художник. Ты стоишь, сбоку, чуть за ним. Тебе виден его профиль. Представь себе – он в профиль. Представил? Тогда это будет портрет? Да, будет. И вот только ты захотел его запечатлеть, а художник бросает быстрый взгляд на натуру, и поворачивает голову на несколько градусов вправо, и теперь ты видишь лишь часть его лица и его затылок, прикрытый панамкой, а тело осталось в той же позе, что и мигом раньше. Что изменилось, по сути? Ничего! Кроме одного. Да, для фотографирующего, то есть зрителя, важно было увидеть его лицо. А лица нет. Зато зритель видит полотно, над которым работает художник. Тень, лежащую на нем, силуэт, скорее женский, наверное, кем-то узнаваемый. В таком случае, зачем зрителю лицо художника? Автопортрет этого, отдельно взятого художника – его вещь, полотно. И, мне кажется, это для зрителя самое главное. Художник, как и писатель, должен быть тайной для зрителя. А лицо зачастую врет. - М-да, с этим нельзя не согласиться, Андрюша. Хорошо, оставляй. Только у меня просьба, набросай свою автобиографию, я готовлю новое издание, войдешь. - Гм... Слышишь Саша, не обижайся, пожалуйста, мне кажется, в моем случае, это все лишнее. Я ведь не в тусовке и, мне так кажется, никогда не буду там. Слишком я для всех них посторонний. И потом, мне много лет, Саша, мне уже все это ни к чему, вся эта шумиха, биографии… - Давай, ты не будешь ничего писать, хорошо? Он взглянул на Александра, который не сводил глаз с работы, - Гм, как знаешь, только мне кажется, что ты лукавишь, или чего-то не договариваешь. А в прочем, хозяин, барин. Это ты Аньку изобразил, оригинально, я никогда не обращал внимания на ее нижнюю часть, похожа, и платье, здорово подметил, - Анна видела? - Нет. Я ей еще не показывал. Да и зачем? - Ну, брат, зачем? Картина, ежели написана, обязательно должна быть оценена, на том и стоим… А она ничего себе, - Кто она, Анна? - Да и Анна, ничего себе, я имею в виду картину, оригинальная, и написана по-взрослому. Оставляй, цену только не заламывай. Долговязый уже что-то записывал в ежедневник, - Кокетничает? – неожиданно спросил Александр и улыбнулся, - Да, нет, - смутился Андрей, со мной точно, нет - Она со всеми кокетничает, - не унимался Александр, - Разумеется, с теми, кто этого достоин. И с тобой скоро начнет кокетничать. Гордись, дорогой. Удостоишься. Хотя, Анна очень сложный человек. Очень. В прочем… …На открывающуюся персональную выставку Боголепова ехали вместе. Александр водил машину хорошо. - А кто этот, Боголепов? - Как кто, модный художник. Сейчас, вроде, авангардист, модернист, черт их разберет. Коллажами занимается, в общем, совмещает пространство и время. - И как, получается? - Гм, посмотришь. - А тебе, как? - Да никак. Стеб, выпендреж. Наверное, имеет место быть. Но мне нравится другое, истинное мастерство, понимаешь, тогдашнее, старое, тихое. Я просто с ума схожу от того, что перед тобой на куске холста, натянутого на деревянный копеечный подрамник, возникает настоящая степь, или лес, или человек живее живого. Представь, полдень, в небе жаворонки заливаются. Настроение, понимаешь? Душу радует и греет, душе тепло, понимаешь? Вот это да, это мое. А современное? По мне, это – хрень, мазня, одним словом. У кого-то ее больше, у кого-то меньше. Но людям нравится. Концепция, инсталляции, а где вот это? – он постучал себя по лбу и сердцу, - Приехали, вылезай… …В галерее, не смотря на светлый день, полно всякого люду. С Александром здоровались сразу несколько солидного вида людей, он отошел в сторону, обсуждая что-то с маленьким стареющим человечком с копной седых волос. Всё серьёзно, верно, говорили о деньгах. Андреева мало кого знал, да и он, собственно, почти никого. Так, несколько знакомых. У экспонатов надолго не задержался. Только несколько вещей вызвали его интерес. Постояв немного, скорее, для приличия, у одной из работ, стал слоняться по залу, рассматривая присутствующих. - Пост – конструктивизм, двадцатые годы, Харьков, - молодой человек, высокий и очень грузный говорил нарочито громко, - мне удалось посетить забавную выставку, в рамках Харьковского бьеннале. Экспонаты, относящиеся к началу двадцатого века, проекты, формальное искусстве – дизайн. А, здесь? Даже не забавно… Андрееву становилось скучно. Он еще побродил по залу, подойдя к столику, на котором стояли одноразовые стаканчики с вином и водой, взял с водой и жадно выпил содержимое. Вода оказалась минеральной, солоноватой на вкус и теплой, - мерзость какая, - поморщившись, шепотом произнес Андреев, однако его услышали, несколько неприветливых взглядов сопровождали его отход от стола. - где же Анька? Его сердце забилось учащенно, наконец, ее увидел. Нашел. Анна стояла в дальнем углу, с сумкой на плече, со скрещенными на груди руками, окруженная мужчинами. Беседа была оживленной. Анна, внимательно слушала, улыбалась, до некоторых дотрагивалась руками, стараясь подчеркнуть их близость к себе. Казалось, она увлечена беседой, и постороннее ее не интересует. Но от Андреева не ускользнул ее мельком брошенный взгляд в его сторону. Взгляд настолько мимолетный, что заметить его мог разве что тот, кто ждал этого взгляда. Андреев ждал. Да, это был ее спектакль, и Анна прима в нем. Андрееву стало казаться, что все эти люди, по крайней мере, многие из них, пришли сюда, на выставку, чтобы увидеть именно ее, Анну. А все остальное, происходящее вокруг – чепуха, декорация. Он ревновал. Да, он ревновал, почти впервые. До этого события ему казалось, что он человек не ревнивый. - Странно, - пробормотал Андреев, - Что? – голос Александра прозвучал неожиданно. Андреев вздрогнул, - Не бойся, - усмехнулся Александр, - ну, что, я, наверное, пошел. Ты будешь ждать Анну? - С чего ты взял? - Показалось. Ты на ней дыру протрешь, ладно, пока… Да, Андреев смотрел на Анну, старался не терять из виду. Ему не хотелось не смотреть на нее, и с каждой секундой этого смотрения в нем поднималось давно забытое, бессознательное, любимое, то, чего каждый ждет. Чего именно? Не найти нужной формулировки. Любви? Да, наверное, так. Выглядел он, разумеется, глупо, но нечего не поделать… Конечно, Анна все это замечала. Учтиво раскланявшись с компанией художников, не обращая внимания на Андреева, она направилась в сторону выхода. Ее коротко остриженные рыжие волосы, привлекали его взгляд. Ему казалось, что это не волосы, а струйки рыжего огня, поджигающие окружающее пространство, нетактично твердили, - я очень горяча, берегись, мой дорогой, ты даже не знаешь, с чем связываешься. Движения ее рук подчеркивали линию огня …Андреев открыл глаза - Боже, как она хороша… - Что? - Анна стояла рядом, смотрела на него, несколько прищурюсь, поправляя одной рукой солнцезащитные очки… - Это Вы мне? - Да, это я Вам… Полы ее черного, строгого платье без рукавов, неожиданно коснулись его ног. Андрей, одетый в пеструю летнюю рубашку, джинсовые шорты. Материал платья, мягкий теплый легкой волной прошел по коже, вызывая приступ желания. Комок к горлу. Его сердце билось учащенно, заставляя делать глубокий вдох. - Что?…Нет, ничего… - Вы напрасно это сделали, - Что? - Не надо было так на меня таращиться… Анна говорила шепотом, но так громко, что рядом стоящие зрители прислушивались, - Сейчас все подумают бог весть что, выходите на улицу, я за Вами… …Здесь сновали машины и прохожие, отрезвляло. - Я ниже ее ростом, - усмехнулся Андреев, вспоминая ее летние туфли на среднем каблучке. Ему, невольно хотелось встать на цыпочки, перед ней как в детстве, на уроке физкультуры, где его место в строю одноклассников определила сама природа, замыкающим, последним. Комплекс. Правда, так было не всегда. Серьезно занявшись спортом, он обрел уверенность и такие мелочи, как невысокий рост, казалось, навсегда его перестали беспокоить. История давняя, однако… Шутка сказать, сто метров быстрее одиннадцати секунд, в стране так бегали единицы. Теперь его часто водили на открытые уроки, показывая всяким там комиссиям. Что поделаешь, слава, с этим надо мериться, да он, собственно и не возражал, надо, так надо. В раздевалке уже приготовлена форма сборника СССР, он надевал ее, выходил, несколько стесняясь в зал, занимал место в строю, все же, последний… Члены проверяющей комиссии заходили в зал, улыбались, о чем-то переговаривались с завучем. Та, смотря на физрука, качала согласно головой и спектакль начинался… - А это тот самый Андреев? - не выдержав, спрашивал кто-то из комиссии, - Да, тот самый, чемпион спартакиады школьников, Да, да, вот, открытый урок. Андреев делает показательную разминку, и уже поставленным учительским голосом, командовала, - Так, класс, внимание, упражнения разминки, внимательно следим и повторяем… Анна, разминка… Летний вечер. - Я рад Вас видеть, Анна, - А я не рада видеть Вас, Андрей, - Вы замечательно выглядите в этом платье, да и не только в этом… - Гм, спасибо, Вы очень галантны. Только зачем устраивать эти трагикомические представления. Мне вполне хватает того, что Вы дома на меня пялитесь… - Представления? Я просто смотрел на Вас, Анна, любовался Вами, гм … - Ну, гм, ну, как Ваши дела? Как семья? - Спасибо, Анна, вашими молитвами, - Моими? Странно, я то, тут причем? Мне кажется, что все это ваши проблемы… - Вы так считаете? - Ну, ладно, эта тема мне не интересна. Что скажете о выставке? - Не знаю. Много труда, работы, в основном мне непонятны. Тяжело как-то все… - А вы в курсе, что почти все работы раскуплены? - Нет, конечно. Правда, «почти» в Одессе не считается, если я не ошибаюсь… - Хорошо, не скучайте, мне еще кое с кем надо пообщаться… - Пока, - А Вы… - он хотел спросить, - не согласились бы…посидеть…провести, Анна… Но не успел. Женский силуэт растворился… …Мендель листал уже видавший виды старый каталог, книгу с репродукциями художников, «Русский музей им. А.С. Пушкина. Передвижники». В его руке поблескивало увеличительное стекло, старая лупа, с костяной, потрескавшейся от времени рукоятью. На носу, неизвестно каким образом держалось пенсне, работы неживых немецких мастеров. Мендель всегда останавливался на одной и той же репродукции. Это была картина Владимира Е. Маковского «Вечер в деревне. Малороссия». Летний закат. Тын, увитый мальвами и вьюнами, на который облокотясь, отдыхала дородная украиночка, самодовольная, гордая, молодая. Ничего лишнего, только тело, растения, свет и тени. Все точно, все в точку! Мендель и сам не знал, почему ему так нравилась эта картина. Быть может в нем, как в любом иудее была жива генетическая память о том, что в этих землях они жили на свободе, в природе, и были счастливы простыми человеческими радостями. Может быть, и он мог полюбить такую вот красавицу, и она его. Только это невозможно. Но сама мысль, о том, что он мог видеть молодое тело совсем рядом, даже осязать его, чувствовать запахи природы, чистые, первородные, возбуждающие, давала возможность ему вновь волноваться, переживать свою, во многом неудавшуюся жизнь. - Ляля, - произнес Мендель чуть слышно. Слеза, вернее ее желание появиться, а может и впрямь слеза, зацепившись за выцветшую ресницу, остановилась у края, так и осталась дрожать на глазу, словно росинка, на пожухлой и шершавой травинке. Кот, дремавший на диване, лениво потянулся, кулем скатился вниз, тем не менее, неожиданно ловко запрыгнул на колени хозяина, разлегся на всю площадь книги. - Ты наглый старый котяра, - возмутился Мендель, освобождая фолиант от кошачьего тела. Кот сделал вид, что ничего не происходит, только огрызнулся, - Я его от сердечного приступа спасаю, а он возьми да дерись. Слезинка, все же она, потеряв свое равновесие, скользнула по нижнему веку и упала коту на самый кончик его уха. Кот недовольно хмыкнул и успокоился… Сцена третья. Раздумья …Уже ночь, жаркая, душная, южная. Вентиляторы не помогали, они стрекотали, гоняя воздух в разный стороны, но помещений не охлаждали. Струи воздушные, попадая на тело, едва прогоняли жар, однако стоило им отклониться в сторону, как только что охлажденное тело охватывала волна зноя, еще более обжигающая. Мучились все, один лишь Демидофф был доволен. Он улегся на бетонном полу балкона, под кустами Ипомеи, наслаждаясь легким ветерком - сквозняком и тонким, дурманящим ароматом цветов. Мендель не спал. Ему казалось, что он слышит все, о чем думают его соседи. А думать им было о чем… Алла. Давно ушедшее время, отжитое, провалившееся навсегда, возникало из подвалов памяти, сейчас вновь проявлялось в сознании Аллы с неожиданной четкостью и подробностями. Ей казалось, что она еще совсем девчонка, носится по двору, играя в прятки. В ее памяти возникал тот запах, из окна, окруживший палисадник, в котором она пряталась. Вечер летний, но свежий, бодрящий. Пахло жареной рыбой, речной, с луком. Алле этот запах не нравился, но перепрятываться поздно. Здесь, в рыхлой от постоянных поливов земле цвели маттиолы, рыжие лилии, источающие дурманящий аромат. Запахи из окна, огорода встречались, перемешивались, затем снова разделялись, поднимались кверху, где голосили радостные пичуги. Вдруг кто-то тронул Анну за плечо. Она обернулась, но не испугалась. Это был Витька, мальчишка из соседнего дома. - Прячешься? - Ага, прячусь, Витька, как-то глупо улыбнулся. - Я тоже, можно с тобой? - Валяй, только не шуми, а то задындыракоют. Однако мальчишка не унимался. Он ёрзал, кряхтел. Наконец, что-то зашелестело. - Ты чего? - Это тебе, - Витька протянул руку – бери, конфеты, и этот медвежонок, батя из Москвы привез. И действительно, когда Алла рассмотрела подарок, то обнаружила несколько леденцов и малюсенького, резинового медвежонка, очень славного. - Спасибо, - только и прошептала Алла. Витька ничего не ответил, он все также по-дурацки улыбался… …Интересно, а каким в детстве был Женя? Если бы вот так, в прятки, был бы он рядом с нею, подарил бы конфеты и игрушку? Она вспомнила их встречу в пенсионном фонде, лицо Евгения мутно, неразличимо, они разговаривали, о чем? Она запомнила глаза женщин, стоящих за ним. - Неужели мы все такие несчастные? Наверное. Только одни умеют скрывать это, а другие, нет…Интересно, я ему нравлюсь?.. Анна. …Господи, как этот Андреев меня раздражает. Как можно быть таким настырным и деревянным? Он ненормальный. Воспринимать мое доброе и дружеское отношение, как знак особого расположения? Глупец. Мы просто соседи. Он хоть видел себя в зеркало? Дядька какой-то. Хотя, у него сильные красивые руки, но…но, и что из этого? Я ведь ясно ему сказала, что он не в моем вкусе. И даже больше, мне неприятно видеть его!? А он…Упрямство, признак предельной тупости. Осел. Правда. Он и похож на него. Шеи нет, голова вся седая, глазки печальные. Я даже не могу себе представить, что он когда ни будь станет трогать и целовать мое тело. Фу, гадость какая. Анна закрыла глаза и по слогам прошептала, - дотронется до моего тела. Внизу живота что-то сжалось. - У него сильные и красивые руки. Но эта седая голова, несуразность какая-то. А глаза? Глаза голубые. Смотрит, словно прощается навсегда. А может и вправду, прощается? Вздохнув, она отбросила простынь, подставляя грудь и живот прохладе. Какая жара. Нужен кондиционер. Нет, выброси этот бред из головы. У тебя муж, в конце концов, вокруг тебя крутится столько мужиков. Можно выбрать любого, хоть на десять лет моложе. Анна мечтательно улыбнулась. - Жеребца, класс… А ему не откажешь в настойчивости. Наверное, влюбился без памяти, козел, нет, осел. На память стали приходить сцены из ее молодости. Как, никак – она актриса, хоть и любительского, но театра. Славная было пора, студенческая. Анна, тогда, хороша в те времена? Слишком хороша, за ней ухлестывал, ей казалось, весь университет. Учеба как-то не припоминалась, размазывалась серыми пятнами, даже экзамены не отпечатались в ее памяти. А вот поездки, гастроли, встречи, вечеринки, дискотеки… Какие рядом с ней замечательные мальчики и даже мужчины, они все добивались ее расположения… Анна вздохнула, - Куда все подевалось? Как я этого козла нашла? Слезы? Да, непрошенные слезы, текли по ее щекам, подбородку, капали на подушку, от чего та моментально намокла. Верно, говорят, если за красавицей ухаживают двадцать достойных мужчин, она обязательно выберет двадцать первого, самого никчемного, недостойного, которому, как потом окажется, она совсем не нужна!!! А тогда, круиз по Волге… Все было. Интересно, что он делает сейчас? Кто он? Андреев? Андреев. Таким беспомощным и бестолковым Андреев себя давно не ощущал. Даже тогда, когда рушился в тар-та-ра-ры его многолетний бизнес, семья, когда размалывались в пыль надежды на завтрашний день, да что там говорить, под угрозой была сама его жизнь, он не чувствовал такой усталости и обреченности. Сейчас он лежал с открытыми глазами и смотрел в потолок. Ему казалось, что он играет некую шахматную партию и окончательно запутался в миттельшпиле, наделал кучу ошибок и вот он цугцванг, каждый последующий ход, хуже предыдущего. Такой клубок ему не размотать. Хотя, наверняка, если разобрать природу вопроса, все станет намного проще и яснее. Все эти житейские премудрости, условности, обязанности, не более чем собственный страх потери чего-то важного, но чего? Люди любят друг друга, славно. Это и есть та единственная и неповторимая точка отсчета, мера, человеческого счастья. И каждый черпает столько, сколько в силах унести. Но это тогда, когда люди любят друг друга. А когда любит один, а второй лишь позволяет любить себя, при этом не несет никакой, даже моральной ответственности за чувство другого к нему же самому? А если они еще и несвободны? Тогда как? Тогда… Тогда надо рубить концы, жестко, сразу и более к этому не возвращаться. Трудно, если любишь без памяти. Если тянет к ней настолько, что в пору ремнями пристегиваться? Надо отдать должное Анне, держится она железно, мне бы ее силу воли. Ладно, надо спать… На полу, где он разместился, было прохладнее. Ему не хотелось прикасаться к Алле. Интересно, Женя тоже спит на полу, вряд ли… Евгений. …На полу, где расположился Евгений, прохладнее. Он вздыхает, пытается найти не нагретое место. Они с Анной уже почти две недели не спят рядом. Её отчужденность казалось злой и откровенной. Анна никогда не была пылкой и страстной любовницей, но Евгений не придавал этому особого значения, списывая все это на природную застенчивость Анны в вопросах секса, однако его всегда удивляло ее спокойное равнодушие к ласкам. Нет, конечно, она была мила и даже нежна, но горячая страсть в ней никогда не пылала. И ведь годы не то, чтобы преклонные. Анне будет сорок, ему сорок два. …А вот Алла, какова она? Он живо себе представил ее фигуру, - Мне кажется, что она очень пылкая, податливая, как женщина. Он вздохнул, услышал шорох на кровати. Анна не спит. Ему почудилось, что она всхлипнула. Бедная моя жена. …Они встретились, казалось неслучайно. Тогда студенточка, Анна, тоненькая, изящная. Девица бредила Рэмбо, Дидро, Хармсом, Соловьевым, Бердяевым, Руссо, цитировала целыми абзацами. Однако обожала Набокова. Конечно, Евгений ничем подобным похвастаться не мог. Ему было смешно смотреть, как загорались ее миндалевидные зеленые глаза, при виде всякой мазни, провозглашенной очередным шедевром очередного гения. Она верила всему тому, чему Евгений не мог поверить никогда. В умной компании она задавала умные, неудобные вопросы, удивительно точные и острые. Ее детская непосредственность и острый ум, в совокупности с красотой, сносили крыши многим парням, он не исключение. Его счастье, или наоборот, Анна была молода и неопытна. Ей хотелось тайн в любви, и любви в тайнах. Романтическая дурочка. Евгений, годился на эту роль. Его напускная серьезность, некая отстраненность, отрешенность, казавшаяся природной мудростью, козлиная, еще юношеская бородка, в сочетании с высоким ростом и благородной худобой, а так же римский профиль и почти черные глаза сделали свое дело, сразу, после окончания Университета Анна вышла за него замуж. Дальше, все, как в плохом фильме. Анна оказалась не готовой к роли курицы-наседки, а он не мог смириться с тем, что теперь он добытчик. Конечно, им казалось, что они любят друг друга, сперва, так и было, а потом… …Теперь, они здесь, в этой квартире, как на пересылочном пункте. И он, Евгений, отчетливо понимает, что он ее не любит, Анну, и уже полюбить ее он никогда не сможет. А вот Алла… На его взгляд, она отличалась, в лучшую сторону от Анны тем, что не пыталась прыгнуть выше головы, и в основе ее существа лежало простое женское счастье, муж, дети, дом. И ведь ему, теперь он точно знал, так хотелось просто вкусно поесть дома, мягко поспать, и что бы у него всегда были выстираны носки и поглажены рубашки. Честно говоря, ему до смерти надоели вечные бутерброды, и салаты из кулинарии. А как же любовь? Алла, Анна, Андрей, Евгений…А как же любовь? …Любовь. Мендель слышал их мысли, кот, надеюсь, тоже. Любовь. Странное, даже несколько нелепое чувство, превращающее мудреца в непроходимого тупицу, полководца, в жалкого труса, нищего, в вельможу. Что могут они, маленькие люди, собранные здесь вместе, ради того, чтобы приобрести ее, любовь? На что они годны, и чем готовы пожертвовать ради неё? Ведь вот в чем вопрос? Ипомея буйствовала… Сцена четвертая. Цветочная поляна. Прошло еще несколько дней. Каждый был занят своими делами. Только по вечерам в квартирах происходило какое-то шевеление – продолжался ремонт. Квартиры преображались. Андреев уже закончил свою первую картину нового проекта, но на этот раз он не пригласил соседей на просмотр. Даже Алла была удивлена, мол, что за тайны, Анна, специалист, с выставкой поможет. Андрей наотрез отказывался. Зато сама уже несколько раз бегала к Репиновым для того, чтобы угостить их фаршированными перцами, приготовленными по какому- то немыслимо оригинальному рецепту, то рыбный пирог поволокла. И вот однажды под вечер… С обеих сторон улицы, на которой жили наши герои, друг другу навстречу двигались двое, Андрей и Евгений. Шли они, оглядываясь и озираясь по сторонам, почему? Ответ был удивительно прост, они оба шли с букетами цветов, причем роз, причем алых, дорогих. Если приподнять временной полог и отмотать его несколько назад, эдак на лет пятнадцать, то даже тогда в руках у них таких цветов не наблюдалось. Увидели они друг друга уже на пороге дома. Оба, остановились. И теперь, стоя один против другого, с букетами алых роз в руках они напоминали скорее дуэлянтов, нежели соседей по лестничной площадке. Андреев – Привет, Женя, Женя – Привет, Андрей, Андреев – С цветами, праздник какой? Женя – У Вас, вижу тоже не будний день, Андреев – Так, хочу жену порадовать. Давно не баловал. Женя – И я, вот решил, а почему бы и нет, Андреев – правильно, ведь они у нас женщины, причем очень хорошие. Женя – Гм, да, наверное, Андреев – Ладно, заходим? Женя – Заходим, а куда мы денемся, Андреев – А где цветы покупал? Женя – В питомнике. А ты? Андреев – И я в питомнике. Тогда. Заходи… Они поднялись на свой этаж, женщин дома не было. Андреев – подержи букет, а то ключ не достану, карманы в джинсах узкие. Женя – пожалуйста, давай подержу. Вчера футбол смотрел? Андреев – так, краем глаза. А на что там смотреть? Как по полю обезьяны нерусские с мячом бегают, и называется все это отечественный чемпионат по футболу? Нет, увольте. Я даже имен этих поганцев выговорить не могу, Женя – да, собственно я ничего, просто, любопытно, Андреев – в том то и дело, просто любопытно. А ведь никому и дела нет до того, кто играет в этих командах. Что, своих пацанов мало? Да только свисни, отбою не будет. Ан, нет. А кого тогда продашь, ведь все от рейтинга зависит. За рупь купил, за два, продам! Это и есть наш футбол. Женя – ну, зачем же так пессимистично. Ведь и наши играют, Андреев – Ваши, играют. Спасибо, что помог, будь здоров… Вскоре явились и женщины. Каждая, увидев букет, была удивлена. Алла. - Привет. А что случилось, ты кому этот букет купил, или тебе подарила его твоя очередная поклонница? Алла сняла туфли и почти бегом понеслась к букету. - Какой огромный, розы...ах, пахнут. - Это тебе, так, от всей души. Алла помолчала. Ты цветы мне даришь только на день рождения и на восьмое марта. Она грустно улыбнулась и прижалась к цветкам. - Их надо подрезать. Она развернула упаковку и уже раскладывала цветы на столе, как вдруг из середины выпала записка. Алла подняла ее с пола и стала читать, - Дорогая Аллочка. С того самого момента, когда я Вас увидел в первый раз, Вы все время в моем сердце. Мне трудно это объяснить, но сейчас у меня дороже вас никого нет. Ваш…Последнее слово было размыто капельками воды, и читаемой осталась только последняя буква «й» Алла несколько раз прочла записку, выражение ее лица стало меняться на иронически надменный, - Спасибо за цветы, наш «й». Надо сказать, что я сильно сомневаюсь в том, что с того момента, как мы встретились, я в твоем сердце. Хочу напомнить, что в нем уже побывали, - Алла стала на пальцах перечислять. Что скажете, поклонник? - Ничего, кроме того, что все, что написано в записке, правда… Анна. Привет. А что случилось, ты кому этот букет купил, или тебе подарила его твоя очередная поклонница? Анна сняла туфли и почти бегом понеслась к букету. - Какой огромный, розы...ах, пахнут. - Это тебе, так, от всей души. Анна помолчала. Ты цветы мне даришь только на день рождения и на восьмое марта. Она грустно улыбнулась и прижалась к цветкам. - Их надо подрезать. Она развернула упаковку и уже раскладывала цветы на столе, как вдруг из середины выпала записка. Алла подняла ее с пола и стала читать, - Дорогая Аннушка. С того самого момента, когда я Вас увидел в первый раз, Вы все время в моем сердце. Мне трудно это объяснить, но сейчас у меня дороже вас никого нет. Ваш…Последнее слово было размыто капельками воды, и читаемой осталась только последняя буква «й» Анна несколько раз прочла записку, выражение ее лица стало меняться на иронически надменное. - Спасибо за цветы, наш «й». Надо сказать, что я сильно сомневаюсь в том, что с того момента, как мы встретились я в твоем сердце одна? Очень мило, конечно. Но сколько раз я заставала тебя с твоими натурщицами, напомнить? Что скажете, поклонник? - Ничего, кроме того, что все, что написано в записке, правда… …Мендель и кот смеялись до икоты. Это надо же, они перепутали букеты. Такого даже я не предполагал. А ты говоришь, Демидоша. Свинья грязь всегда найдет. Кот брезгливо отряхивал лапу, угодившую в лужу, от полива цветов. Все идет как надо. Я скажу больше, деточки ничем родителям не уступят… В «Скаутском» лагере. В лесу тихо и сыро, пахло, резко, свежесрезанными грибами и трухой. Гроза миновала. На западе еще раздавались раскаты грома, но на востоке уже сияло вымытое небо. День заканчивался. Рыжие солнечные лучи, закатные, облизывали край серой тучи. С листьев стекали струйки воды, стоило их зацепить чем либо. Подростки, скауты, отряхивали одежду от дождевых капель, смеялись, сворачивали плащ-накидки. Инструктор, парень лет двадцати пяти, спортивного вида, вытирал голову полотенцем. - Ну как, девчонки и мальчишки, хороший поход? А теперь слушай мою команду, если намокли ноги, надо обязательно переобуться. Сухие носки должны быть у каждого с собой. Вперед. Команда была принята со смехом и шумная ватага принялась переобуваться. Присесть было некуда, кругом мокро. Стояли прямо на тропе, держась друг за друга. Ребята дурачились, кто-то одел носки на руки и пытался таким образом обнять близ стоящую девчонку. Та визжала, было слышно, «ты дурак, Андреев», затем следовал смех и возня продолжалась. Наконец переобувание закончилось, и отряд стал возвращаться в лагерь. Сергей и Стас, в виду того, что они были не только из одного города, но даже из одного дома подружились. Их сблизило не только землячество, но и общие интересы, и взгляды на многое. Оба они были хорошо воспитаны, любили одну и ту же музыку. Правда, Стас на год старше Сергея, но тот обладал высоким ростом, не по годам, отличался начитанностью, умел шутить, поэтому разницу никто не замечал. Парни они симпатичные, даже можно сказать, красивые. Стас, славянин, русый, правда, с карими глазами. Сергей, наоборот, жгучий брюнет, брови, сросшиеся на переносице, вразлет, а вот глаза у него зеленые, как у матери. В отряде их сразу окрестили «СС». Поначалу они обижались и старались наказать обидчиков, поэтому в глаза дразнить побаивались, а за глаза так их и звали. Порознь их никто не видел. На дискотеках танцевали рядом. Там и познакомились с девчонками из Львова, и Ужгорода. Одну из них звали Фаина, другую Дарья. Обе высокие, темненькие, черноглазые, с белыми, чистенькими лицами. Они даже чем-то были похожи. Уже в этот же вечер, целовались. Стас, как старший и опытный, выбрал Дарью, она пониже ростом и более зрелая. Сергею выбирать не приходилось, хотя ему больше тоже нравилась Дарья. Фаина, хоть и отличалась яркой внешностью, но была застенчива и несколько угловата. Целовались они в беседке, расположенной возле единственного здания, административного корпуса. Ночью здесь очень тихо. Теперь, каждый вечер они с подругами. И в лагере, на пнях, деревьях, столах и стульях теперь можно прочесть вырезанные ножом надписи «СС + ФД = Любовь». Правда, друзей это нисколько не смущало, даже наоборот, приободряло. Так проходило время похода. А вот в походе случилось непредвиденное событие. Поход двухсуточный, с ночевкой. Взяли с собой четыре палатки, из расчета, шесть человек на палатку. Но вот не подумали о том, что ребят было четырнадцать, а девочек, десять. Как-то не спланировали. И когда пришли на ночевку, оказалось, что двое ребят, должны ночевать в палатке вместе с девчонками. Ситуация. Конечно ничего страшного. Спали в одежде, да еще и спальные мешки захватили. Но смеху и шуточек было достаточно. Долго не рядили. К девчонкам подселяется «СС». У костра засиделись за полночь. Пили чай из таганца, пели туристские песни, под гитару, в лесу. А когда улеглись, то расположились по парам, Стас и Дарья, Сергей и Фаина. Стас спал у стенки палатки, а Сергей очутился между Дарьей и Фаиной. Ночью Стас вышел, надо было, когда вернулся, обнаружил, что Дарья и Сергей сдвинулись, освободив место около Фаины. Нечего делать, и Стас лег на свободное место. Заснул. Вдруг почувствовал, что его лицо кто-то трогает, он проснулся и увидел, что прямо перед ним лицо Фаины и она трогает его за щеку. - Она здорово целуется - отметил про себя Стас, слыша, как рядом возятся Сергей и Дарья… Так бывает в жизни… Сцена пятая. В театре. … Июль подходил к своему завершению. В городе стояла неимоверная жара. Здесь, в это время жарко всегда, но каждому казалось, что в этот год, намного жарче, чем прежде. Пляжи переполнены уже с самого утра. Что творилось у фонтанов… Театральные труппы со всей страны стремились к югу. Ибо здесь, в суетной летней кутерьме звучал тот самый камертон, который настраивал каждого лицедея на ля-мажор. Звала к рампе и Мельпомена и Таллия. После случая с розами обе семьи, Репиновы и Андреевы, старались не общаться. Внутри межклеточного пространства образовался вакуум. Только кот Демидофф, захаживая на обе половины, пытался восстановить хрупкий мир между сторонами. Он демонстративно выходил из одной квартиры и входил в другую. И надо сказать, это имело воздействие. Не было бы счастья, так несчастье помогло… В контору, в которой трудился Евгений пришло неприятное уведомление из налоговой инспекции, о том, что в отчетах в пенсионный фонд обнаружены существенные нарушения, и ему, необходимо в указанный день и час явиться к инспектору его района. У Андрея покупали работу, звонил маклер, что-то там с ценой, срочно, а точнее сейчас же необходимо быть по указанному адресу. Маршруты и Евгения и Андрея, практически, совпадали, и проходили мимо центральных театральных касс. И как раз в одном из театров премьера, что-то новенькое, авангардное. Грех не пойти. И Евгений и Андрей не слишком любили театр, но подчиняясь внутреннему голосу, приобрели для себя и возлюбленных своих по паре контрамарок. На завтра. … К инспектору пенсионного фонда, как всегда, стояла очередь. Евгений, оказавшись одним из последних, с тоской и горечью поглядывал на окошко, в котором виднелась Алла, а вернее макушка ее головы. Его заметила другая инспекторша, и, оторвавшись от дел, нарочито произнесла, - А к вам, Алла Владимировна, мужчина, тот самый… Алла, от неожиданности, потеряла, на секунду, канву разговора с клиентом, быстро посмотрелась в зеркало, висевшее на стене, нормально, и громко произнесла, - Репинов, Евгений, подойдите к окошку… Через полминуты перед ней лежала контрамарка в театр. Последний раз в театре Алла была лет десять тому назад…Обязательно приходить, Евгений? Скажите, это Вы подарили мне розы? - Гм, наверно, я! Андрей сидел в неудобном, скрипучем старом деревянном кресле и мысленно проклинал этого Робинзона, а точнее Равинзона Игоря Давидовича. Тот уже в течении получаса как пил по капле его кровь. - Андрей, не может столько стоить эта работа, ну, не может. Мой клиент, хоть и не бедный человек, но помилуйте, восемьсот, это запредельная цена. Давайте так, пятьсот и по рукам. - Игорь Давидович, - Андрей вздохнул, взглянул исподлобья на маклера, молчал… - Андрюша, я все понимаю, но цена… - Ладно. Нечего делать, по рукам… …Таки сбросил цену, старый пройдоха, хотя, слава богу, что хоть кто-то интересуется его работами. Ладно… На бульваре, совершенно случайно, Андреев встретил Анну… По набережной они шли рядом. Сегодня Анна не надела туфли на каблуке и Андрей обнаружил, что они, почти ровня. Они смотрели друг другу, в глаза, ни на секунду не отрываясь, как в детстве – гляделки… - Зайдем в кафе? - Хорошо… Под душным навесом, никого. Они выбрали столик в центре, на сквознячке, - Хорошее кафе, я никогда сюда не заходил. - Мне оно тоже нравится… Заказали два кофе и коктейли… - Аня, - Что? - У меня безвыходное положение, - Почему? - Есть два билета в театр, не знаю, - Чего не знаете? - Кому второй предложить, - Предложите жене… - Гм. Тогда удовольствие от спектакля будет вдвое меньше. - Вы уверены? - Безусловно. - Зачем Вам это, Андрей? Он долго, и не отрываясь, смотрел на ее руки. - И что Вы там увидели? - Красивые у Вас руки, - Неужели? - Да, - Спасибо, это вранье, обычные, как у всех… Молча шли по улицам города, душным, пыльным, касались друг дружку локтями… Когда они подошли к дому, Андрей протянул Анне контрамарку, - У, партер… - Завтра, в семь вечера, я буду Вас ждать у центрального входа, Аня. - Цветы, ваших рук дело? - Да! Завтра. Без четверти семь. Площадь перед театром. Несмотря на зной, который не спадал даже к вечеру, пришедшие выглядели нарядно и даже чопорно. Многие мужчины – в летних светлых костюмах, женщины в длинных, вечерних платьях. Андрей наблюдал за происходящим, стоя неподалеку, в стороне. Он, один из немногих был одет в джинсы, недорогую футболку с коротким рукавом. Анну он заметил не сразу. Она вышла из автомобиля, остановившегося в соседнем переулке, зеленая Тайота. Водитель, из знакомых, махнул ей, на прощание рукой. Не любоваться Анной было нельзя. Она шла медленно, нехотя, словно вспоминая что-то. Шелковая блузка, цвета нежного персика, с ручной вышивкой на груди, невольно привлекала к себе взгляд, бежевая, крепдешиновая юбка в мелкий цветок, полу-солнце, могла кого угодно свести с ума. Андреев, с удовольствием и внутренним трепетом наблюдал за тем, как прекрасная Анна, переходила площадь, и как провожали ее взглядом мужчин и женщин пришедшие на спектакль. Она шла к нему!!! - Привет, - Привет, - Давно ждете? - Не очень. Тебе никто еще не говорил сегодня, что ты прекрасна. - Почему? Говорили… - Тогда и я скажу. Ты прекрасна, - он с удовольствием и трепетом нежно поцеловал её руку. В фойе не задерживались. В партере оставалось несколько свободных мест. Суетились. Тут напрашивается один, наверное, глупый вопрос, «А вы ходите в театр?», или, знаменитый, «А Вы любите театр?..» На первой, наверняка каждый ответит, - Конечно, что за вопрос. На второй же, нет смысла отвечать. Его до дыр заездили. И потом, что значит, «любить театр»? Это же не жареная картошка, или мороженое. Это акт, действие. А зрелище может быть хуже или лучше, интереснее, или нет. Мы же не считаем особым подвигом, скажем, мытье посуды. Нравится, не нравится, а приходится. Однако, театр, дело иное… Здесь слово «любовь» не подходит, здесь надо подыскивать определение отдельное, особое, беспристрастное, безликое, пахнущее краской, чаще нафталином и плесенью, но так или иначе имеющее отношение к каждому. Потому, что театр это тоже люди, а люди в театре, хоть и особые, артисты, но очень разные сами по себе. Они могут быть лучше, или хуже, талантливее, или нет… Сегодня, кажется, нет, второй состав. Возьмем Анну, она на оба вопроса ответила бы, «да». Когда-то ей казалось, что она жила театром, посещая театральную студию, выучивая наизусть роли, длинные стихи умных и модных поэтов. Она взаправду верила, что театр это именно то место, в котором ей и надо жить. - Как? Ведь в этом слове, театр, заключались все ее мечты. Анна представляла себе, что она в главной роли, что она героиня, на нее с восхищением смотрят зрители. Еще совсем маленькой девчонкой, она разыгрывала слезные драмы перед сверстниками и родителями. В школе ей нравилось разыгрывать мальчишек, делая вид, что она увлечена кем-то. С каждым разом роли ей удавались все лучше и лучше, и наконец, настал момент, когда она поверила даже самой себе, - Я - актриса! …Попытка поступления в театральный Московский ВУЗ закончилась катастрофическим провалом. Ей указали на излишнюю манерность, провинциальную зажатость, и с дикцией что-то там не в порядке, да и фактура подкачала. Можно было в это не верить, поступать еще и еще, но когда она убедилась воочию, какие красавицы стояли рядом с нею, растерянные и удрученные, также отвергнутые приемной комиссией, поняла – театр, это миф… Ее Родители, не разделяющие увлеченность дочери таким явлением, как профессиональный театр, скорее в силу житейского опыта, нежели зная, наверное, всячески успокаивали дочку, и настраивали Анну на реалистичный лад. И вскоре, она поступила в местный Университет, затем... вышла замуж, родился Сережка и вопрос, сам по себе отпал. Но «осадок» остался. Теперь, работая тележурналистом, Анна, в силу профессиональных обязанностей, часто бывала во всех театрах города. Естественно, допущена в «святая - святых», на кухню, на театральные подмостки, в мир закулисных, сплетен и интриг. Ее знакомства не ограничивались лишь формальными рамками: директор театра, художественный руководитель, режиссер – постановщик, главный балетмейстер, либо хормейстер, заслуженными артистами, нет, Анна знала всех во всех театрах, вплоть до осветителей и билетерш. Анну, же воспринимали, как свою. И ее появление в театре, воспринималось всеми таким же естественным как появление любого актера на репетиции. Поэтому, для нее всегда свободен вход, даже на премьеры и бенефисы. Ее ожидало место в партере для особых лиц, даже если в театре аншлаг. И сегодня, Андрей приметил, недоумевающий взгляд вахтера. Увидев ее в сопровождении Андрея, тот крайне удивился и озадачился, когда ему сунули под нос два входных билета, - Как Аннушка, Вас не пускают в театр без контрамарки? - нараспев произнес вахтер. - Это черте что такое, наш ангелок не может без бумажки пропорхнуть в этот вертеп? Что происходит, ай-яй-яй! При этом он бросил взгляд из под лобья на Андреева, продемонстрировав мимикой свое пренебрежение, мол, и такая красавица не могла найти что нибудь поприличнее?.. А что Андреев? Опустил глаза и пошел себе. А что он мог поделать, он на чужой территории… Надо сказать, театр Андрееву не нравился, не в смысле этот, конкретный театр, а вообще, театр, как явление. Конечно, тысячи доводов в тысяче источников говорили, - Андреев, ты глуп. Надо прежде знать театр, а уж потом судить, или просто рассуждать. Но все было бы напрасно, у Андреева был мощный иммунитет на уговоры. Однако, не смотря на его отношение к театру, Анну он хотел видеть именно здесь, сидеть рядом с ней, ощущать ее, обонять ее. Поэтому Андреев ни одним словом не выказывал Анне своего отношения к театру. В театр, нечасто, он все же ходил, и сегодня тот самый редкий случай, когда ему хотелось побывать здесь, быть с Анной подольше, а для этого лучшего места придумать трудно. Посудите сами. В ресторане? Конечно можно, но летом? Потом, там курят и едят. И, что греха таить, накладно. Андрееву хотелось сосредоточиться на духовном общении, да и с деньгами сейчас проблемы. Театр же, совсем другое дело. Искусство. Вроде и дело общее и полезное, и за локоток можно подержать, прилично. Потом, после спектакля есть общая тема, обсудить увиденное, вот и состоится приятный разговор… Словом, ходите в театр… К огорчению Анны места, на которых они расположились, оказались не совсем удобными. Анна беглым взглядом обвела зал. Её узнавали, приветствовали. - Сплетен будет… Хорошо, что чуть сбоку, - она вздохнула, посмотрела на привычные места, и повернулась к Андрееву - Вы в театре бываете? - Гм, нет, вернее не часто. В этом, например, еще в студенческие годы. Кажется, пьеса называлась, - Андреев чуть помедлив, вспомним название пьесы, - Понравилось? - Уже и не вспомню, нет, просто смотрел на действие. - Странно... - А Вы, Анна, бываете? - Я? - она наклонила голову и ему на ухо пропела, - могу назвать состав любого спектакля, включая второй состав. Хотите? У Андреева несколько перехватило дыхание, и ему захотелось поцеловать Анну… Он вздохнул, - Нет, зачем, я и так верю. Тем более все эти фамилии мне ни о чем не говорят. Раскрыв программку, он сделал вид, что читает, - Сегодня прима, Боженская, Элеонора, - Что и вправду Элеонора Боженская? Это ее настоящая фамилия? - Не знаю. По-крайней мере, к ней все так обращаются… Они еще продолжали беседовать, в оркестровой яме раздались фальшивые звуки нескольких инструментов, - разыгрываются, - и в зале послышались редкие хлопки, - Скоро начнется… Необъяснимое волнение, холодило, тревожило, как разряд электрического тока, пробежало по телу, по всем ярусам театра, не могло не коснуться каждого, будь то актер или зритель. Андреев немного волновался. Надо же! Природу этого волнения он понять не мог, да и не старался. С ним рядом Анна, наконец-то они могут сидеть бок обок, обмениваться незначащими ничего словами и смотреть друг другу в глаза – это главное! Прозвучал второй звонок, за ним – третий. Свет в зале погас, зато на сцене, где вдруг неожиданно расцвел алым заревом занавес, стало необыкновенно светло. Спектакль начинался… - Это Боря Перевезенцев, играет все заглавные роли у них в театре, - Анна, понизив голос до шепота, комментировала происходящее. Ее рука касалась его руки, и он ощущал нежную шелковую прохладу ее кожи. У него учащался пульс, Андреев смотрел на ее лицо, стараясь запомнить самые незначительные детали. - Легкий золотистый пушок у губ. А у глаз уже наметилась сеточка тонких морщинок, которые Анна пыталась скрыть гримом. Странные эти существа, женщины. Они думают, что их портят такие пустяки, как эти морщинки. Да если мужчина любит женщину, он все это уже сто раз заметил, согласен с этим, и больше того, он уже любит это. - Смотрите не на меня, а на сцену, - усмехнулась Анна, своей очаровательной улыбкой, обнаружив прелестные ямочки на щеках, - А то, потом, встречаясь с какой ни будь дамой, будете говорить, что не запомнили сюжет. Андреев с отвращением посмотрел на сцену и поймал себя на мысли, что спектакль его не интересует настолько, что он даже названия его никогда не запомнил бы, если бы не Анна. Тут ему показалось, что этот самый Боренька Перевезенцев смотрит, не отрываясь на Анну, и даже подмигивает, - Он Вам подмигнул Анна, вот урод. - Тише, тише, это роль такая. А смотрит он в темноту. Ему нас не видно. Нижний свет мешает. Он установлен по всей рампе. - Да, нет же. Я точно знаю, что это он Вам подмигивал… Со сцены можно разглядеть лишь светлые пятна вместо лиц… И правда, если чуть прищуриться, то вполне могло показаться, что перед актером не люди, а надувные шары, которые привязаны к своим местам за тонкую, невидимую нить и только колышутся вправо и влево, приводимые в движение легким сквознячком… …Актеры играли пьесу, в которой Он уходит к другой, а Она, к другому!!! Алла в театр не пришла! Сцена шестая. В тире. …Алла, чувствовала себя неважно. Приглашением в театр напугало её, да и вообще, ни к чему все это. У нее опять стали случаться приступы удушья, напоминающие чем-то астму. С нею такое происходило всегда, когда она нервничала. А нервничала Алла, по любому поводу, способному нарушить спокойный ход событий. Она терпеть не могла перемен. И то, что сейчас происходило в ее семье, с нею лично ни в какие ворота не лезло. Однако, Евгений, бесспорно обладая теми качествами, которые возбуждали ее как женщину, действовал таким образом, что только от одной мысли о нем ей становилось дурно. Ее тошнило в прямом смысле, ладони становились влажными, ноги не слушались. Беда. Ей хотелось видеть сына, в нем она находила отдохновение и успокоение. И его долгое отсутствие доводило Аллу до отчаяния. Андреев же никак не помогал ей обрести спокойствие, и даже наоборот, отдаляясь от нее, заставлял Аллу нервничать все больше и этого душевного состояния она перенести не могла. На работе заметили произошедшие перемены, даже предложили пойти в отпуск, - Что-то Вы Алла выглядите несколько уставшей, может Вам отдохнуть недельки две, к морю походите, позагораете? Но финансовое положение семьи в данное время, никак не позволяло уйти в отпуск, и Алла продолжала работать и переживать. Теперь она с опаской посматривала на окошко для посетителей, боясь, что лицо Евгения неожиданно в нем появится. Но он не появлялся. Алла, постепенно успокоилась. - Нет, это не любовь, - убеждала она сама себя. Любовь такою не бывает. От любви легче становится, ведь рядом желанный человек, а здесь… Она глубоко дышала, стараясь успокоить разогнавшееся сердце. А, это? Черт знает что, какое-то наваждение, дурман. С Андреевым все было проще и легче. Они так хорошо знали друг друга, что, даже ссорясь, находили в этом определенное удовлетворение. Несколько дней ничего не происходило, и Алла понемногу стала приходить в себя, как вдруг… …Ее мысли прервал неожиданный телефонный звонок, - Алло, будьте добры, позовите к телефону Аллу Владимировну, - Это я, слушаю Вас, - Здравствуйте, Алла, это Евгений Репинов, не узнали? - Нет, здравствуйте, Евгений, - Гм, богатым буду. Алла пыталась подобрать нужные в этой ситуации слова, но ничего путного на ум не приходило. - У Вас ко мне дело, Евгений? Да, нет, собственно. Хотел узнать, что помешало Вам прийти в театр и как там мой отчет, - Все прошло, в реестре, справку я захвачу с собой, дома отдам, - и немного помедлив, продолжила, - а театр, это лишнее, за билет я вам верну деньги. - Какие деньги? Алла, я ваш должник. Просто, хотелось вас видеть. Поэтому приглашаю Вас, вечером посидеть где-нибудь в кафе, - Алла сделала паузу, и ровным низким голосом, спросила, - Зачем? - Ну, я же сказал, я Ваш должник, - Не выдумывайте, Евгений. Вы мне ничего не должны и мне кажется, что вы делаете ненужные, лишние движения, - А вот мне не кажется. Я заеду за вами. В трубке раздались короткие гудки… …Они шли по аллее старого, почти заброшенного парка и пытались разговаривать. - А что Вы заканчивали, Евгений? - Наше, художественное, ныне Академия, отделение живописи. - А почему вы не рисуете сейчас? - В смысле, пишу? Не хочу. Как только представлю, как смешиваются краски на палитре, как из чистых ярких тонов образуется серая грязь, сразу пропадает всякое желание изображать. Смешивайте краски. Да… Почему, яркое синее небо я должен делать серым и фиолетовым? А ведь оно голубое, чистое. Почему, Алла? А вы знаете, кто такие художники, художник? На самом деле это человек малообразованный, довольно ограниченный, угрюмый и одинокий. Не все, конечно, но если это не так, то это уже не художник. Малообразованный человек. Что это означает? А означает это, что я должен быть ограничен нашим образованием, моим, нашим кругом, моим. Мое образование закончилось на перспективе. Перспектива линий, перспектива света и тени. Все в перспективе. Жизнь в перспективе… - А разве это плохо? - Почему, само по себе, замечательно. Только вот выходит по итогу, умеющий рисовать математик, физик, биолог - уже художник. А художник, умеющий считать, писать, наблюдать природу, никогда не сможет стать настоящим математиком, физиком, биологом, - А были случаи? - История, наверное, знает несколько примеров, но это было в средние века, тогда учили и учились по-другому. - А сейчас? - Сейчас, это невозможно. Ну, вот представьте, средняя школа. В классе тридцать человек. Замечательно рисуют несколько учеников, часто, только один. Он, талантлив. Все знают об этом и уже не важно, хорошо ли он успевает по точным дисциплинам. Нет, он конечно, как и все дети успевает, на четверочку с минусом, но не слишком напрягается. Зачем? Он же талант, уже учится в художественной школе, а дальше поступит в училище, в академию, он выбрал свой путь. Здорово. Но, мало кто задумывается, что этим самым он с молодых ногтей обедняет свой мозг, генератор идей. И ладно бы, приобретай он ремесло. Как в старину. В те времена подмастерье учился у мастера в точности передавать мир посредством грифеля, бумаги, красок, холста, кистей. И другого от него уже никто не требовал. А ведь сейчас, художник, возведенный системой в ранг бога, небожителя, еще бы, он создает мир. Опомнитесь, какой мир, кто создает? Да он, художник не знает современного мира, ему не дали его узнать. Вот в чем трагедия, Алла. В процессе самой жизни у него нет возможности узнать эту жизнь, потому, что его обучают такие же как и он, неучи. Нет, конечно, кое чему мы учимся, технически и я умею работать карандашом, знаю приемы, секреты, могу ими воспользоваться. Но вот тут, - он ударил ладонью по грудной клетке, - Тут, пусто… - Искать свой стиль и путь. Какой путь? Я иногда сажусь за мольберт, поставлю перед собой грунтованный белый холст и стараюсь увидеть на нем хоть что-то, что мне было бы не безразлично, но ничего не вижу. Белая пустота… А просто малевать пейзажи, мертвую натуру, даже портреты, увольте, скукотища. Вон, у меня в мастерской валяются этюды еще студенческой поры, кстати, отмеченные на выставках… Но, пустое это все. Простите, Алла… …Та молчала, просто шля рядом, и молчала… Вот, - продолжал Евгений. - Поступает в училище хороший ребенок. Как губка, впитывает в себя все. А что, ВСЕ? А где арифметика, алгебра, геометрия, физика, черчение, анатомия? Ведь алгеброй гармония правится. Кажется, так. Вот и приходится додумывать, домысливать и часто это ошибка, тупик. Конечно, светлый ум, фантазия, импровизация, творческая личность. Однако правильно кто-то заметил, кто точно мыслит, то точно излагает. В этой точности все и дело. У меня лично, такой точности нет. Поэтому я не художник. И сотни таких же как я – не художники. Только признаться в этом они не хотят. Пусть, это их удел… Вы, знаете, Алла, я иногда посещаю выставки, конечно из любопытства и знаете, все реже и реже вижу достойные вещи. По этой причине я стал чаще бывать в музеях, старых, в Художественном, например. Мне нравятся «передвижники», в особенности Перов, Крамской, Маковский. О них мало кто знает, прекрасные люди и замечательные художники. Какой ясный ум, точность, внутренняя интеллигентность, как тонко подмечены детали, черты, а какие значимые композиции. Видно, как мастер подходил к работе вдумчиво, осмысленно, не торопясь. Поэтому и результат замечательный и работы не увядающие. А, мы, наше поколение «творцов»… Комнатные мальчики, технари. А, и так сойдет. Колористы, их мать. Сюжеты, да их и нет, сюжетов то. Ничего, авось купят… Отсюда и пьянство и отчаяние. Конечно, я - гений, а меня, такого талантливого, никто не понимает и все презирают. Тот, кто этого не прошел, никогда меня не поймут. По мне, настоящий талантливый художник, должен быть талантливым во всем. Размечтался! А бездарей куда? Тогда вся система обучения полетит к чертям. А это должности, звания, деньги, наконец. Придешь на выставку и удивляешься – почему так скудны сюжетные линии картин. Почему так ненавидят тот же реализм? А ведь на западе это направление в самом расцвете. Даже более того, стараются как пореальнее изобразить – гипер реализм. Умирает гравюра, что гравюра, обычный рисунок, основа мастерства. И в результате – мазня, откровенная халтура, прикрываемая идеей собственной неповторимости, мол, я так вижу. Нагромождение красок, лаков, всяких там мастик. А коллажи. В результате, все скатилось к тривиальному оформительству, дизайну, другими словами выражаясь. Тогда так себя и называйте – дизайнеры мы, оформители. Вот и существуем, как вождь велел, от живого созерцания, к абстрактному мышлению. Ковыряемся. А вот о физиологии – мозг, рука, забыли. Я видел рисунки Шишкина на обычном листе бумаги, обычным карандашом. Стоял и ничего не понимал. Передо мной был лес. Настоящий живой… Поэтому, вот так. Я - пустой, вернее, почти пуст. Зачем передавать почти пустоту. Её и без меня хватает… Я совсем заговорил Вас, Алла, скучно, знаю, простите, разболтался, мне Вас веселить положено, смешить, анекдоты рассказывать, а я…Простите… - Нет, отчего же, мне интересно. Вот бы Андреев послушал, ему точно полезно услышать. Но, вряд ли поймет, он упрямый. А чем Вы занимаетесь, Женя? - Гм, реставрируем мебель, старинные вещи, с братом Анны, продаем. Ничего, хватает. - А с Аней, вы давно вместе? Да, уж семнадцать лет. Познакомились, она совсем девочкой была, училась в университете. Жизнь. Все изменилось с той поры. Все… Неожиданно, за деревьями показалась постройка, каменный сарай, на котором красовалась надпись – тир. К их обоюдному удивлению тир функционировал. - Предлагаю пострелять. По мишени, из десяти пулек. Победителю – приз. - Какой? - Поцелуй. Шучу. Стреляли. Алла стреляла точнее… - Вы выиграли, барышня, заключил седенький старичок, хозяин тира. - Получить приз не желаете? - Евгений, выше ростом, нависал над Аллой, улыбаясь. - Алла смотрела на его, уже не молодое, но не потерявшее приятности лицо и какая-то неведомая сила заставила ее чуть приподняться на носочках и закрыть глаза… Она давно не целовалась. В этот момент ей припомнились что-то, казалось уже умершее навсегда, шевельнулось и затихло... Поздно, Евгений, пора домой… …Мендель отложил пенсне. Сцены свиданий, произошедшие на его глазах, вызывали в нем лишь некоторую досаду, ох уж и поколения пошли, а еще будили воспоминания, уже ненужные, почти чужие. Старик выковыривал их с трудом из памяти, но эти, связанные с ним и с нею сами по себе выпячивались, заставляя его страдать. К ним он относился не так строго, наверно потому, что любил, однако обращался редко, очень редко. В сумерках, предметы отбрасывали синие тени, ему мерещилась его Ляля, она гладила нежной белой ладонью его черную, непослушную шевелюру, и он снова проваливается в бездну пугающего счастья, которое так мимолетно и ускользает и улетучивается, оставляя лишь сердечную боль… Демидофф, как и положено преданному коту, лежал рядом, урча, в эту вечернюю пору бредил кошками не меньше любого из котов. Ведь коты, в сущности, как и люди, влюбчивые, нежные существа. Вы хоть раз всматривались в их лица, по-нашему, мордочки? Женские, ах, прелесть, какие – утонченные, с глазами, точно миндаль… А, не страдает ли он от несбывшихся надежд и утраченных иллюзий? Конечно, страдает. Кот Демидофф, образчик былой похотливости и настоящей лени. Ему всегда нравились блондиночки. Но, по жизни чаще случались брюнетки, тоже, ничего себе. И на старости лет, когда молоденькие кошечки, завидев его, презрительно морщились, однако в отличие от них, пожившие, но не утратившие своей привлекательности кошачьи дамы Бальзаковского возраста, проходя мимо него, невольно прихорашивались – инстинкт, дело наиглавнейшее! А Вы замечали, как прекрасна в эту пору музыка? Конечно, о чем это я. Ведь каждая нота, каждый такт, говорит сам за себя, - так, так, так… …Пальцы так и норовят проиграть гармоническую мелодию. Скажем, ля- минор. Ре, ми, ля-бемоль, фа-диез, снова ре… Замечательно. Ляля исполняла Грига…Иосиф, сегодня снова одет по- особому. Мама настояла, чтобы он надел белую рубашку и синий в коричневую, косую полоску галстук. Даже соседская девочка, дочь Тети Люси, которая все время смеялась над Иосифом, считая младшего Менделя недотепой, тогда, заметила, - Вы только посмотрите, и этот поц, туда же! Она завидовала Ляле… Потом… …Мендель несся по Преображенской, как угорелый. Подвывали серены, с неоспоримой, тошнотворной тоской. Взрывы прогремели в районе городского кладбища, бомбят склады. Добежав до Базарной площади, Мендель перешел на шаг. В легких что-то свистело. Нет, это свистела авиационная бомба. Мендель упал на землю, прямо перед домом, в котором жила семья Ляли. Он закрыл уши руками, да так плотно, что кроме толчка из-под земли, ничего не услышал и не почувствовал. Только тогда, когда на голову посыпались комья сырой, пахнущей дождевыми червями, земли, Иосиф все услышал... Да, он слышал собственный крик! На месте дома, в котором еще секунду назад прорастало его неземное счастье, куда несло его проведение, и где располагался центр его мироздания, зияла огромная воронка, по периметру которой дымился серый, дышащий горячей черной кровью, мусор… Несколько цветков Ипомеи, чудом уцелевших, касались его правой руки, шевеля волшебными, трехцветными лепестками…Ляля!!! Действие третье. Военные действия Сцена первая, она же вторая. Товсь, атака на левом фланге. День рождения. Событие, нетрезвое, но обязательное, замалчиваемое, иногда из скромности, иногда от отчаяния, все же имеющее место быть для каждого из нас преходящее вовремя, вернее в одно и то же время, ибо положено так. Событие это, так сказать, для каждого, в свой час, все же выдающееся, короче, День Рождения… Аллочке - сорок лет! Грустила ли он по этому поводу, радовалась ли? Нет, не грустила и не радовалась. Так, разочек, другой, за неделю до события, вдруг остановилась на скаку, перед зеркалом, присматривалась, постояв так несколько минут, вздохнула и снова куда-то неслась. А что собственно происходило? Да ничего, все в полном порядке. Дом, семья, сын вернулся в семью, все как всегда, а именно так Алла и представляла свое счастье… До ее сознания не доходило состояние зрелости, которому еще только предстоит вползать в ее жизнь постепенно и неумолимо. Но это там, впереди. Еще далеко впереди. Впереди? А пока, ей по-прежнему тридцать с хвостиком, и перед тем, как случится уход за сороковник (ужас какой), непременно будет праздник. А кто на празднике главный? Она, Алла. А нравится ли ей ее прическа, а если у неё наряды, радующие ее саму? Нет нарядов. А какие продукты надо достать, чтобы ее душа была спокойна за угощения? Всеми этими вопросами занималась теперь Алла, отложив в сторону все остальное. И, разумеется, все остальные члены ее семьи были заняты, так или иначе, этими же вопросами. Все остальное, незаконченный ремонт, тягостные мысли об их с Андреевым будущем, навязчивость Евгения и некоторая неприязнь к Анне, все это не в счет. Ёе день настает и ей, Алле, необходимо собрать в кулак всю волю и желание, чтобы поразить их всех, и прежде всего самою себя, ради того, чтобы сказать, я по-прежнему молода, очаровательна и еще ого-го… …Стоя на кухне, занимаясь приготовлением очередного, шедеврического блюда, она разговаривала с самой собой, про себя конечно. Ее слышал, разве что кот Демидофф… … А спать до полудня? Ну, куда это годится. Пусть не обижается, в конце концов, сама виновата. Из Женьки, например, любящая жена, давно бы слепила то, что надо слепить. А, Андреев? Она вдруг поймала себя на мысли, что уже много дней подряд о нем не вспоминала. Да вот же он, прошел в свою коморку… Нет, не вспоминала… Любила ли она его? Кажется, а может, и нет? Притерпелось. Хотя, иногда…. Когда он ее смешил, ей действительно казалось, что она любит Андреева. Странно все, очень странно… - А ведь он изменился. Стал, что ли аккуратнее. Стирал носки сам, в основном, белые. Они пачкались каждый день, и каждый день он их стирал. Стал чаще бриться, вроде. Ну и что? – разубеждала она саму себя. Носки он стирал всегда сам, спортивная привычка, прививалась десятилетиями, а что бреется чаще, стареет, щетина растет быстрее. Но все же что происходит? Смотрит не так. Неужели Анна? …Ах ты, гад… … Анна, с недавних пор заметила некоторые перемены в поведении Евгения. Начнем с того, что он стал чаще бриться. Теперь от него, как правило, пахло хорошим одеколоном, он старался быть более тщательным в одежде. Незамеченным не осталась покупка нескольких, дорогих рубашек и джинсов, а еще, у него появились новые туфли, синего цвета и шейных платков. Конечно, Анна не верила, что у него появилась любовница, но все же. - Анна живо себе представила картину, когда она целует сисястую дурру… Фу…какая гадость… Сегодня, в канун дня рождения соседки, у Анны выдался свободный день. На самом деле, Анна, попросту никуда не пошла, хотя ее ждали. И, о, ужас, время тянулось словно патока. Кстати о сластях, Анна пекла торт, медовик, в подарок соседке. Все, что было связано с этим процессом, стряпуха делала не торопясь, справедливо считая, что хорошее дело спешки не терпит. И вообще, Анна терпеть не могла суеты. Черта характера такая. Чаще всего люди не догадывались, наблюдая за ее стремительными движениями, как заранее, рассудительно продуманы все ее действия. Это, скажем чашку, надо брать левой рукой, переложить в правую, при этом корпус ее тела неподвижен, так, далее, поворот вправо, корпус держим ровно, при этом плавность линий не нарушена. Очаровательно… Ей нравилось, как впрочем, и большинству, быть привлекательной. Теперь же, оставшись наедине с собой, она старалась не изменять своей привычке продумывать каждый шаг, каждый момент. Ей доставляло удовольствие представлять себя со стороны, понимая, что все происходит именно так, как ей бы хотелось. Не дай бог вот в эту минуту войти сюда. Хотя нет, вошел старый кот, приблизился к Анна, протершись теплым боком об её ногу… В этой, еще чужой квартире, все происходило наоборот, на зло, что ли. Вот и теперь, мука в чашке, вернее сама чашка зацепилась за край шкафчика, вспыхнула белым взрывом, разлетелась по столу, нарушив гармонию утра, - Как я все здесь, - Анна сцепила ровные зубы, хотела зашвырнуть чашку, опомнилась, остатки муки сыпанула в миску, оставила чашку в мойке… Сейчас ей казалось, что стены, потолок, пол все против неё, даже сама она была против себя, желая лишь одного, потерять сознание… - Что со мной? – Анна присела на стул, гладя шерсть кота, который сидел рядом с нею, мурлыкал, - Что, получила двойку? Да, я получила двойку, - посмотрела на бедро, заметила красные пятна на коже, прикрыла их халатиком, - Неужели это всё? Я не знаю что делать, я в панике, - говорила она сама себе, смотрела на карие глаза кота, который смущено отворачивался, - И ты мне ничего сказать не можешь, ты ведь кот, ты все должен знать, не знаешь, так - говорила она сама себе, веря словам и не веря… - Надо переделать кухню, все переделать. Убрать это, переставить сюда, посуду поменять. А кто все это сделает? - Ты, прозвучал чей-то голос. - Я? – - Да, ты. А больше некому… - Хорошо, только молчи пожалуйста, - обратилась она к самой себе и рассмеялась, - Смешно, кот, наверное, думает, что я сошла с ума… Интересно, если кто-то разумный за мною все же наблюдает, вот, наверное, потеха… Наблюдал и слушал кот, он действительно все знал, например он знал, что все ящички и полочки и все, что в них, на них находится, должно быть таким, как и сама Анна, безупречным. Вот, скажем, рядом с чайными чашками, тонкого Ленинградского фарфора, должна находиться фарфоровая статуэтка балерины, потому, что она была привезена ею из того же Ленинграда, в те времена, когда кота еще и в помине не существовало. И когда Анна взяла чашку, чтобы налить в неё чай, дотрагивалась до статуэтки, припоминая те времена, - Ах, как это было мило, - произносила вслух, и, улыбалась… …Анна, приготовила тесто, мыла руки под струей воды. Брызги летели во все стороны – дождь… …Дождь, летний, грозовой, из затянутого серой, бесконечной пеленой неба, лил уже несколько часов кряду. Открытое кафе, под легким, прозрачным тентом, опустело. Над головой нависали огромные, пойманные лужи, с дождевой водой, грозившие вот-вот протечь реками прямо на головы посетителей. Анна и Андреев сидели возле самого выхода внутри салона, и по чистой случайности дождь их не тревожил. Кофе, уже остывший в его чашке был не тронут. Андрей, то и дело бросал взгляд на Анну, на ее глаза, опущенные к долу, на ее плечи, вздрагивавшие при каждом порыве свежего ветра. Ее грудь, уже не девичья, выделялась из- под платья красивыми округлыми линиями, заставляла Андреева отводить взгляд в сторону. Анна, подмечала его жесты и взгляды, не подавала вида. - Ты замерзла, Аннушка? - Нет, просто, зябко. - Ты, знаешь, я понимаю тебя, - Андреев замялся. Подыскивая нужные слова, - Я стал ловить себя на мысли, что чувствую тебя даже на расстоянии. Например, знаю, когда ты подходишь к дому, или в какой части квартиры находишься. Мысленно это себе представляю. Он положил ладонь на ее руку. Анна не шелохнулась, - Аня, я… - Не надо, Андреев, все это глупость и похоть. Вы же взрослый человек, взрослый дядька. Как вы себе все это представляете? Вы, я, Ваша жена, мой муж? Вы, наверное, забыли, что я замужем? Господи, - она попыталась высвободить руку, и со второй попытки ей это удалось, - Зачем я здесь, что я делаю, почему я слушаю этот ужас, о котором вы говорите? Глупо, глупо, все глупо. Андрей, нет, вы определенно сошли с ума. Скажите, вы больны? Может Вам обратиться к врачу? - Может быть. Однако, даже такой диагноз ничего не меняет. Для меня ничего не меняет. Я не могу без Вас, тебя, существовать, дышать, на улице, в доме. Всегда и повсюду ты со мной, во мне. Нет минуты, когда бы я ни думал о тебе. Да, наверное, я сошел с ума. Но, когда тебя нет рядом, для меня наступает пустота. Он попытался поцеловать ей руку, но она отдернула ладонь, неожиданно встала, громыхнула стулом, отчего, присутствующие обернулись в их сторону… - Боже, какая мерзость… Послушайте меня внимательно, я хочу сейчас, не сходя с этого места от Вас слышать, что Вы все поняли и к этой теме мы больше не возвращаемся. - Что именно Вы хотите услышать? - То, о чем я только что Вас попросила. - А о чем вы попросили? - Я прошу Вас оставить меня в покое, иначе я приму меры, - Например, какие? - Я все расскажу Вашей жене. У нее послезавтра день рождения, если я не ошибаюсь. Это станет для нее подарком, не правда ли? - Что хотите, то и делайте. Андрей поднялся с места, оставил деньги на столе, и, не прощаясь, удалился вон… Косые полосы летнего теплого ливня перечеркнули его силуэт… Сцена третья Поджигай!!! Что такое август в южном городе? Это жара, от которой нет спасения. Даже кондиционер, жужжащий часами напролет, не решает проблемы. Тем более, не спасает и ночная прохлада. Деревья, отчаявшись получить хоть каплю долгожданной влаги, клонятся к долу кронами, стоят понуро, обескуражено, с пожухлой до времени листвой. Несчастные липы, с обгоревшими листами-сердечками, наверное, с болью в деревянном сердце вспоминают весну, мокрую, прохладную. Море, нагревшись до предельной точки, закипает, как суп в кастрюле, и что ли в отместку за избыточную теплоемкость, вдруг переворачивается на спину, отдавая все накопленное тепло неведомым глубинам, подставляя горячему Солнцу свой ледяной живот, наполненный медузами, бычками и рыбьей мелюзгой, напоминая, как всегда - скоро осень… Город – уморился. Расплылся, распластался. С самого раннего утра он уже ленив. Его жители продолжают передвигаться, нехотя, по инерции. Какой смысл напрягаться, нет смысла. К полудню улицы пустеют. Граждане заполняют собою пляжи, нагретые дома, стараясь охладить камень хоть чем нибудь. Не помогает… Жара… Воскресное утро, на улицах ни души. Кое-где дворники метут асфальт, поднимая пыль, от которой некуда деться, затем поливают раскаленный воздух и тротуары из шлангов. Вода, скатывается в углубления, перемешивается с пылью и опавшей обгорелой листвой, забивает стоки, оставляя только звук падающих в бездну струй… Кот Демидофф любит утро. Ему всегда весело в эту пору смотреть на здешние пейзажи. Ему хорошо видны крыши домов, стены, светлые, залитые утренним чистым светом, стекла окон, отражающие небо, добавляя в синеву нужного блеска, отчего сами вибрируют, подрагивая на Солнце. Кот ловит Солнечных зайчиков, жмурясь и улыбаясь при этом. Пытается дернуть лапой, однако во время останавливается. Нет, его не обхитришь. И потом, он уже с интересом наблюдает за парочкой ворон, дерущих почем зря горло, перелетающих с места на место. Вот они уселись на качающуюся ветку пирамидального тополя. Нет, неудобно. Один, явно подросток, первым перелетает на угол полуразрушенной башенки, что на соседней напротив крыше. Хрипло орет на мать. Та, подождав, солидно махнув огромными крыльями, перемещается поближе к птенцу. Хотя какой это птенец. Кот не далее как второго дня столкнулся с этим невоспитанным юнцом. Так что вам сказать, нахальный малый ничуть не стесняясь, гонял старого кота до тех пор, пока тот не оставил крышу. Да…Демидофф знал и его отца – ворона красавца. Еще по весне, ворон, статный, гордый, деловито занимался устройством своего гнезда. Его жена, красивая, холеная ворона, помогала ему, делая вид, что главный все же он, ворон. Она брала в клюв понравившуюся ветку. Затем, резким движением головы отшвыривала ее в сторону. Ворон, конечно, замечал веточку, которая, без сомнения была лучше той, которую нашел он сам. Тогда он бросал свою веточку и, естественно, подбирал ту, которую бросила его жена, - Ну, конечно, все как у людей. А ворона, кокетливо подпрыгивая, делала вид, что ее это вовсе не интересует. Хитрые эти бабы, вроде бы и сам додумался и сделал по-своему, а, шалишь, брат, не тут - то было, хитрые бестии… Стоило ему, ворону, к примеру, отлучиться, где там, подруга поднимала такой гвалт, что мама дорогая. Конечно, он тут же прилетал… Вот и сейчас, стоило ей повысить голос, несколько раз призывно каркнуть, как откуда ни возьмись, появлялся он, ворон, огромный, почти черный. Садился неподалеку, конечно извинялся, и что-то там лепетал в оправдание, - Выкручивается, бессовестный, бормотал себе под нос Демидофф, - Смешно, смешно и славно - усмехался кот, уже поглядывая на нависающие над головой цветки. С утра аромат особый. Кот любил тыкать носом в их карамельное нутро. При этом он прикрывал глаза, мордочка обострялась, усы приглаживались… - Что, любуешься урожаем? - голос Менделя заставил кота вздрогнуть, и тот, разумеется, испугавшись, отпрыгнул в сторону, недовольно мяукнул, - Ну, хотел было что-то сказать Демидофф. Однако передумал, - Лето заканчивается. Ты посмотри, стебли у корня сохнут. А цветы, словно все в веснушках, да и в размере уменьшились значительно, дичают. Вот и пойми эту природу, вроде всего хватает, и влаги и корма и солнца в избытке, а все одно, природу не обманешь. Скоро все закончится. Все имеет свой конец. Кот, почувствовал нотки грусти и тоски в голосе своего друга, спрыгнул вниз и нежно боднул его ногу, - Эх, старые мы с тобой, старые… Восьмое августа. Да, День рождения. Не важно, чей. Как не важно? Очень даже важно. А, все равно – праздник. Не без участия Менделя, соседи по дому, уже с самого утра в курсе, что у такой «славной девочки» по имени Алла день Рождения. Приятное известие. - Какая Вы сегодня нарядная, - увидев Аллу на лестничной клетке, спешащую на базар, тараторила соседка с третьего этажа, Бэллочка, стареющая кокетка, - А у меня, Аллочка, день рождения зимой, в декабре, так знаете, в том году весь дом пришел, прямо не знала, куда и усадить, если вам нужны будут стулья, обращайтесь… …Приходите, будем Вас ждать, Бэллочка, начнем в часа три… Хлопотный день – день Рождения. Да, торжественный, тебя все поздравляют, желают всего, всего, непонятно почему, ведь во все остальные дни ты точно такой же, как и сегодня, и не сделал ничего, ничем не отличился, кроме того, что дата указанная в свидетельстве о рождении, совпала с календарным днем. Надо терпеть, надо, традиция… Базар, парикмахерская, кухня, хлопоты. Алла носилась как угорелая, забыв даже покормить ребенка, - А Стас позавтракал? Оладьи с абрикосовым вареньем, молоко и сыр… Посещение Центра Красоты – подарок Андрея. Кроме этого, золотой кулон и огромный букет желтых роз. Алла обожала желтые розы, Анна. У нее день рождения через месяц. У Алки день рождения, почему она, Анна должна выглядеть плохо? …Анна следила за руками косметички, стараясь, не хмуриться. Маска на лице, ну, и что, что жара, потерпим… - А Сережка позавтракал? - Омлет, несколько кусочков ветчины, сметана, сыр … Посещение Центра Красоты – подарок Андрея. Кроме этого, серебряное кольцо с шаровидным аметистом и огромный букет белых роз. Анна обожала белые розы, - Интересно, а что Алле подарит Евгений? Они встретились в фойе. Алла (широко, от удивления, раскрыв глаза) – Ты, что тут делаешь? Анна (ничуть не смущаясь) – посетила свою косметичку, Алла – ну, здесь безумно дорого, Анна – а у меня абонемент, Алла – хорошо живете, Анна – Вы тоже, судя по всему, неплохо, Аллочка, с Днем Рождения. Подарок, за нами… В квартире Андреевых - ожидание. Половина четвертого дня. Самая жара. Раздвижной стол не вмещал яств, ожидали гостей. Пришлось просить у соседей дополнительный стол. Он стоял в углу, заполненный угощениями, ждавшими своей очереди. Наконец все было готово. Алла выглядела как невеста на свадьбе, только фаты не хватало. На ней белое, чуть кремовое, приталенное платье, дорогое, точно по фигуре, отчего выделялся небольшой животик. Ну, так и что, не девочка все же. Андреев, одет как всегда, шорты, футболка, носил тарелки, то, сё… Стас ушел к друзьям, что ему тут делать… Гости… - Здравствуйте, Аллочка, с днем рождения, будь счастлива, м-а, м-а, Таня, с мужем, Галина, Леночка… …Еще звонок… Анна и Евгений на пороге. Анна выглядела на все сто. Евгений - несколько сбоку. - Аллочка, с Днем рождения тебя, пусть тебе улыбается удача, пусть будет достаток и любовь, ну и денег побольше. Она протянула коробку, аккуратно упакованную, а Женя вручил букет роз, розовых, нежных и торт, испеченный Анной, - это на десерт… Анна и Алла… Они сближались губами, намеренно вытянув их трубочкой, - У, у, у - обозначили поцелуй. Смотрели в стороны. - Ой, простите, - Анна улыбнулась, - Ерунда… - За столом – шумно, а как же, День Рождения… - Прошу тишины, стучал по бокалу плотного вида, лысый мужчина в галстуке, - Тост… - Подождите, подождите, а где Иосиф Рувимович? Андрей, - Алла указала жестом на квартиру Менделя, - пожалуйста, Андрюша, позови Иосифа Рувимовича, а то, как-то… - Андрюша, - передразнил еле слышно Андрей, Проходя мимо стула, на котором сидела Анна, он, случайно провел по ее волосам тыльной стороной ладони. Анна демонстративно отодвинулась, - Осторожней, пожалуйста. У Андреева, перехватило дух. Все в Анне ему нравилось, все. Он целовал бы ее, каждую секунду, каждый миг их мнимой совместной жизни. - Конечно, идиот, - говорил он сам себе… Анна не обернулась… …У квартиры Менделя все спокойно. Тут даже нежная, пушистая пыль отдыхала, лежала тихо, не шевелилась. Андреев постучал костяшками пальцев по черной дереву двери. Глухо. Он стукнул еще раз и еще. Наконец, спустя минуты, задрожала щеколда. На пороге, скрестив передние лапы, стоял кот Демидофф. Андрееву показалось, что кот недовольно произнес, - А это Вы, молодой человек? Голос старика, раздался из соседней комнаты, затем явился и он сам. Менделя нельзя было узнать. На нем целая фрачная пара, белая, безукоризненной чистоты рубашка, с воротником «стойкой». Галстук «бабочка» подчеркивал благородный шик фрака и на ногах, о, боже мой, настоящие штиблеты, самые что ни на есть настоящие, черные, лаковые с белыми кожаными вставками, застегивающиеся на блестящие, черные кнопки. Его, вечно всклоченные седые волосы, теперь аккуратно зачесаны назад и напоминали собою огромный, легкий одуванчик. В завершении ко всему, в петлице фрака красовалась изящная серебряная бутоньерка. Да, это с шиком! - Ничего себе, Иосиф Рувимович, это Вы? - Не пугайтесь, это я, вьюнош, пойдемте, кажется, мы опаздываем… Кот решил последовать за своим хозяином, - Нет, дорогой мой, сегодня ты останешься дома, следи за всем, что происходит на улице, и мне по возращении доложишь, а я тебе обязательно принесу чего, ни будь вкусненького. Кот, немного поразмыслив, постояв на пороге, затем вальяжно вернулся в квартиру. Появление Иосифа Рувимовича произвело впечатление, - Иосиф Рувимович, нет слов, - Алла указала на стул, возле Анны. Мендель, здороваясь с хозяйкой, неожиданно произвел некое движение кистью левой руки, и в волосах Аллы оказался розовый бутон, цветок с сиреневыми вкраплениями. - Браво, - Иосиф Рувимович, да Вы настоящий фокусник. - Красивой женщине цветы к лицу. Это, разумеется, не все. Это Вам, в подарок, красивая женщина, - Мендель протянул небольшой сверток, - Спасибо, а что это? - Посмотрите, милое дитя, на мой, старческий вкус, это красивая вещь. Нет, Мендель произнес «весчь», с тем неповторимым певучим акцентом, которым обладали жители этого города, давно, очень давно. Мендель, улыбался, терпеливо следил глазами за тем, как разворачивался его подарок, щелкнул пальцами и уже в волосах Анны засверкал нежный розовый бутон, точь в точь такой, какой несколькими мгновениями назад появился в волосах Аллы, - Баланс, а без этого, никак, - улыбался старый еврей… Когда Алла развернула сверток, то в ее руках оказалась шкатулка, вырезанная из слоновой кости, в виде черепахи. Панцирь черепахи приподнимался, на дне шкатулки лежал перстень с синим, превосходной огранки камнем, - Это мне? - Конечно Вам, а то кому же… Из шкатулки уже лилась нежная, прелестная мелодия венского вальса. - Это «Голубой Дунай», - шепнула ему на ухо Анна, - Как я давно Вальс не танцевала… - Не танцевать вредно. – И уже громче добавил, - Годков сорок долой, и может быть Вам бы понравилось, красавица… - Когда мелодия отыграла, Алла, несколько смущаясь дорогому подарку, спросила у Менделя, откуда такая интересная вещь, - Эту шкатулку и этот перстень мне подарила моя бабушка, когда узнала, что я влюбился. Она мне сказала, - Йося, мальчик мой, знаешь, на свете живут мужчин и женщин, так захотел бог, но даже бог не мог предположить какое это несчастье влюбиться. Возьми эти игрушки и пусть твоя девочка будет счастлива и посговорчивее. Ты понял меня, Йося? Когда ты откроешь эту шкатулку, пусть она откроет рот от удивления. Потому что тут есть чему удивляться… Ну, в общем вот так… И я понял, и мне повезло, она таки удивилась. Нет, конечно, удивился я, потому, что мне повезло. Теперь пусть повезет вам, Алла. Я хочу поднять бокал с вином и выпить за Вас и Вашу, как говорят немцы - Falls du ich Mann, sei denn, daß dein Fehler werden unser Fehler!, - redete irgendwie Frau Mann. Если ты мне муж, пусть твои ошибки станут нашими ошибками! - сказала как-то жена мужу. Предлагаю выпить за то, чтобы верные и любящие жены всегда брали на себя часть общих забот, и при этом оставались любимыми супругами. За Вас, Алла! …Шампанское, из всех калибров, пли! День превращался в вечер, привычно сгорая в алом закате над морем. По углам уже бродили неясные тени, туманя взоры, размывая границы предметов. Убаюкивающий ровный гомон заставлял к себе прислушиваться, от чего приходила приятная усталость удавшегося торжества. Все дело в вине… Сегодня старый еврей выпил много больше того, что он мог себе позволить – разохотился. Сквозь пелену Мендель наблюдал за жизнью. Ему казалось, что это вовсе и не он сидит здесь, рассматривая чужие лица. Беспристрастен, бесстрастен… Анна, ему нравится больше чем Алла, и по причине случайной принадлежности к мужскому роду, он желал успеха и счастья всем, но Анне, более всех… Сцена четвертая. Портрет в подарок. Когда приближалась ночь, и вернувшаяся с выпаса молодая поросль, оставив стеснения и опаски, сидя за общим столом, уминала праздничные кушанья без всякого разбору, произошло нечто. А что произошло? Портрет. А что, портрет? Да, собственно… Вернее, само по себе это просто слово, набор букв. Ни все поймут, о чем речь. Что особенного? Почти у каждого есть портрет, фотографический, иногда карандашный, ну, бывает, что и красками кто-то нарисует. Ну и что? Нет, не скажите, а все же портрет, слово и дело, другое, важное. А что если Вы – художник? Тогда как? Тогда любая женщина будет мечтать о том, чтобы ее, обязательно симпатичное изображение появилось в красивой раме, и чтобы обязательно, маслом… Ну, хотите, что бы у Вас в комнате висел Ваш портрет? На этот непростой вопрос Алла отвечала, да! Однажды, а было это давным-давно, в той, другой жизни, Андреев, таки изобразил ее. Портрет, небольшого формата, на картоне вышел каким-то очень уж любительским, приблизительным, что-ли. Умения, конечно, не хватило. Алла изображалась сидевшей за столом, На фоне кухонного окна, освещенного ярким осенним солнцем…Скучно? Может быть, но работа выполнена, окончена, и то, как говорится, хлеб… Затем, портрет попросту исчез. Его никто не видел и уже никто не помнил, даже Алла…Забыто! …Теперь же, в эти времена, Алла уже не задумывалась над тем, нужен ли ей портрет, не нужен ей портрет. Неожиданное появление нового полотна, о котором никто не слышал и, тем более, не видел, вызвало нешуточные волнения, прежде всего у самой Аллы, порядочно опьяневшей, и по этой причине, находившейся в том состоянии, когда слезы просто необходимы… …Известие о том, что Андреев скрывает эту работ в соседней комнате, выплыло как-то уж очень случайно, спонтанно, красивое слово. А все кот Демидофф, непонятно, каким образом вырвавшийся на свободу, очутившийся в квартире Андреевых. Ну и все как у котов, забрался в укромное место, так из любопытства, задел наброшенный на подрамник кусок чистого холста, ну тот и сползи. И дальше по тексту… Кто первым заметил стоящий в углу портрет? Нет, конечно, это не важно. Но для читателя, все же, рассказ. Наверное, Мендель. Устав по- стариковски от излишнего шума, разумеется, с разрешения хозяйки, зашел в соседнюю комнату, вот и увидел. Затем, кот, очутившийся на руках у Менделя, всячески привлекал внимание посторонних лиц, в результате… - Секундочку, - это гость, некто Николай, предприниматель от торгующих «майонезами», - Мне, по секрету, - щербатой улыбкой стало больше, - подсказали, что сей минут должно произойти нечто не совсем обычное, но значительное… Со всех сторон, - А что? Что произошло, что случилось, кого… - Конечно, конечно. А вот и виновница, сама, сама… Хотелось сказать, - свадьба следовала за невестой, как вино за бокалом. Но это не правда, ну пусть, хоть чуть-чуть, но похоже… - Удивительно, похожа, очень похожа, особенно глаза, Андреев, автор стоял рядом с портретов, придерживая подрамник за край. - Тишина, господа, - все тот же баритон с щербатой улыбкой, - Говорит муж жены, Андреев молчал. Переводил взгляд с изображения на гостей, пытался выдавить хоть слово. Не получалось. Пауза затянулась. Выручила Анна. - Очень хороший портрет, живой, настоящий, Евгений, а ты чего молчишь. Ты же художник… - Да, портрет вполне удался. Живой, живая, да, да, да… Даже кот, стоящий неподалеку от Аллы, перестал улыбаться, внимательно всматривался в изображение. …Портрет, по замыслу прост. Однако, найденная правильная поза женщины, наклон головы, линия рук, ткань, струящаяся вдоль тела, цвета фона, все гармонировало. Наверное, поэтому взгляд модели, спокойный, теплый подчеркивал некое особое настроение портрета, которое не часто удается уловить художнику. Известное дело… - Мне кажется, - это один из гостей – сюжет, кажется у француза, как его… похоже.. - Не умничай, - гость смолк. Андреев неожиданно ожил, - Это мой тебе подарок к твоему дню рождения, Алла. Ты хотела портрет, - Да, неужели – съязвила женщина, - Ну, вот. Алла улыбалась, - Похожа, очень похожа. Только вот… у меня такие тени под глазами? - Так падал свет, - Андреев пожал плечами, сделал шаг назад и почувствовал что на что-то, нет на кого-то, оперся спиной. - Простите, - Андреев отпрянул в сторону, - Мило, очень мило, - Анна улыбнулась ему… Гости еще какое-то время потоптались возле портрета, растеряв интерес, вернулись в комнату, - Все к столу, горячее остывает… К ночи, публика разбрелась. Мендель, увлекшись рассказами о былом, даже не заметил, как Демидофф пошел по рукам, как стали собирать грязную посуду. Алла, переодевшись в более удобный и простой наряд, с остатками растекшейся косметики на лице, расставляла тарелки под десерт, увлеченно рассказывала о чем-то полупьяным подругам. Те, в свою очередь, перебивали ее, переходили на шепот и они все вместе громко смеялись. Андреев вышел на балкон. Он облокотился на перила и увидел Анну, стоящую возле дома с каким-то незнакомым мужчиной. Почувствовав на себе чей-то взгляд, Анна обернулась. Было слишком темно и вряд ли ей удалось рассмотреть Андреева хорошенько, тем ни менее стало очевидно. Она его узнала и поспешила со спутником со двора. В фонарном свете стало очевидным, Анна тоже сменила наряд. Теперь на ней надето обычное, простенькое платьице теплого оттенка, какого, не разобрать. Казалось, что это девочка, девушка, юна и свежа. Вряд ли и сам Андреев догадывался, что ей, Анне через месяц исполнится сорок лет. Ночь, летняя, волшебная. Ярило, еще не остывшее окончательно, утонув в море, оставило за собой, после себя светящуюся полосу синего горизонта. Нагретый воздух разгонялся ночным ветерком, легким и нежным как шелк ее кожи… Они касались друг друга, они шли рядом, молчали оба… - Андреев старался идти медленно, не дышать… Поймал ритм, там, там, там… В найденном ритме звучала незнакомая ему мелодия, чистая, ясная, точно гамма, без намека на фальшь. К ней хотелось прислушиваться, напевать мелодию про себя, ни в коем случае не выдавая ее звуками… Остановились перед ступенями лестницы. Мелодия повторилась, теперь явственно, пианино, - Интересно, кто в это время музицирует? - Да, действительно, ночь… Наверное, это я? - Шутите? - Нет, это я наигрываю у себя внутри, а Вам, Анна, ее слышно, потому, что Вы идете рядом со мной, - Да? Стало быть вы еще и музыкант, - Ну, про музыканта, это слишком, так, плюшками балуюсь, - И давно такое с Вами происходит? - Нет, не очень, с того самого момента, когда увидел Вас, тогда, у грузовика… - Вы, прекрасны Анна, - выговорил Андреев, но голос его прозвучал скрипуче, он откашлялся, музыка пропала, - Ну, вот, спугнули, такая приятная мелодия… - Спасибо, конечно, вы прекрасны, но это, враки. Я, как утверждает мой брат, маленькая голова на огромном теле, - Он вас дразнит. Анна, скрестив руки на груди, слегка поеживалась, - Прохладно, забавно, на дворе плюс тридцать…уже свежеет, скоро осень, - Хотите, я Вам отдам свою рубашку? - И при этом останетесь голым? Я представляю, как будем выглядеть стороны. Она, в платье, поверх которого надета мужская рубашка, а он с голым торсом. Чудесно. Очень, миленькая пара. Не хватает только одного, встретить моих знакомых или вашу жену, гуляющую с моим мужем. Ха-ха- ха-… Боитесь? А вдруг они, так же как и мы, сейчас прогуливаются, скажем, нам навстречу. Это будет замечательно. Встретились две пары, обменялись мужьями и женами, развернулись и пошли дальше. - Да? Здорово, а моя рубашка? – засмеялся Андрей, - Вы неприличный материалист, - парировала Анна, - Конечно, а как иначе, - Не подойдет, Андрей, у него рост повыше. - А это имеет значение? - В данном случае, решающее… Шли молча. Андреев попытался предложить Анне руку, когда они спускались по лестнице, но Анна отказалась. - Вы даже не хотите принять от меня помощь? - А, зачем? Я не настолько стара, чтобы нуждаться в такого рода помощи, и не настолько глупа, чтобы принимать ваши ухаживания. Анна, неожиданно остановилась, повернулась к Андрееву, смотря ему в глаза, - И потом, что Вы там себе навыдумывали? Шлете мне дурацкие смски, звоните, даже ночью. Какие-то ненужные признания, истерики. То прощаетесь, то уезжаете. Вы же взрослый человек. Можно сказать, очень взрослый. Постарайтесь переключиться, что ли. Я не знаю. Наконец, влюбитесь в кого-то другого. Почему, я? Потому, что я Ваша соседка? Разве я давала Вам повод, разве я Вам подмигивала? - Да, подмигивали? - Когда? Андрей достал мобильный телефон и нашел нужное фото. - Вот. Он показал, начавшей сердиться Анне, фото, на котором, она в обнимку с букетом роз игриво подмигивает объективу. - Ну и что? Это ведь я сама себя фотографировала на мобильник. - Да, но фото Вы прислали мне, - А может я делала рассылку, почем Вам знать. За мной ухаживает полгорода. И я могла, по ошибке Вам его отослать. А, может быть, я так шучу. - Будем считать, что шутите. - Не надо так на меня смотреть. Я Вас боюсь. - Я Вас люблю, Анна. Вы меня услышали, люблю!!! Они стояли друг напротив друга, Анна, со скрещенными на груди руками и Андреев, просто так. Что на самом деле могло показаться со стороны, никто не знает… … Пахло маттиолами… …Евгений, пьяный, сидел возле Аллы, та нарезала пирог, подаренный ей Анной. Сосед пытался пересказывать свою жизнь, такую, казалось бестолковую и окончательно разваливающуюся даже в эту секунду, - Аллочка, какая Вы замечательная. Я так рад, что сегодня у Вас день рожденья, и мы можем, - он не договорил, повернул в ее сторону голову, пытался улыбнуться, получилось комично, - Вот Вы, знаете, как приятно, когда у тебя сильный тыл? Вижу, знаете. Андрюха, да, он моща. А как себя чувствует тот, кто без себя и без бабы? А? Вот, вопрос. Без себя, фигня, а вот без бабы? И не просто без бабы, а без самой любимой и самой культурной женщины на свете, которая живет с тобой, и тебя за мужика не имеет, а я с нею живу, и бабы не имею! Именно об этом я думаю сейчас. Вот, скажи мне, почему ты, Аллочка, умеешь приготовить еду так, что это приятно кушать, а Анька, нет? Анька, не умеет? А, вот что я скажу тебе, может и умеет, уверен, что умеет, но мне показать не хочет. Ух, сука, ждет кого-то. Понизив голос, он перешел на шепот, - Она меня в постель не пускает. Да, - Евгений вздохнул, налил стопку водки, и залпом выпил, - С праздничком, красивая женщина! Продолжил, - Она мне говорит, что ее тошнит от меня, а это все, пардон, - он показал на причинное место, - надо отрезать к хренам, причем тупым ножом, садистка, и выбросить ко всем свиньям. Интересно, всем, это скольким? Белиберда какая-то. Он натужно засмеялся. - А Вы, ты, Аллочка, - Евгений наклонил голову и поцеловал Аллу в локоток, - Евгений, держи себя в руках, - Понятно, я бы хотел, но жена, Анна, говорит, что у меня руки пардон, из жопы выросли. Смешно даже представить. Я держу себя руками, которые выросли у меня же из жопы… Евгений залился сиплым хохотом. - Вы мне нравитесь, Алла. Я не могу утверждать, что я в вас влюбился, но нравитесь, это точно. Мне кажется, что мы с тобой очень бы неплохо смотрелись. Евгений опять попытался поцеловать Аллу, на этот раз в плечо. Но, Алла, предвидя такое продолжение диалога, благоразумно отодвинулась в сторону. - Евгений, я Вам делаю последнее предупреждение, иначе покажу красную карточку. - Красную карточку. Я так давно видел эту самую красную карточку, что не мешало бы на нее еще раз взглянуть. Он придвинулся к Алле и прошипел на ухо, - Мне кажется, что Анька не совсем нормальная, - В каком смысле? - Алла насторожилась, - В смысле, она не любит мужиков. Делает вид, что они ее интересуют, а на самом деле, - Евгений скорчил гримасу, - Ну, посуди сама. Мужа, считай, нет, любовника, знаю, нет, а ведь баба в самом соку. Правда, любит смотреть фильмы. Особенно те, в которых играет этот, как его, Кеану Ривз. Он немного помолчал, налил еще водки, намазал хлеб икрой из баклажанов, Алла ее приготавливала замечательно, - Еще раз тебя, соседка с днем рождения, пусть на тебя нападут деньги и любят мужики, и ты их. Выпил. - Знаешь, а ведь Анька права, как нас любить, за что? Почти поголовно нищие, кто душой, кто деньгами, все пьяницы, все, тупые и жадные пьяницы. А, самое главное, неверные. Мы все предатели. Сперва, мы предали самих себя, потом Родину, а потом и Вас, наших женщин. Нет мужиков. Богатые - мерзкие сволочи, воры и уроды, и пьяницы. Теперь сидят на своих краденых мешках с трухой бумажной, в окружении пятиметровых заборов и охраны, пьют виски пятидесятидолларовое, ненавижу, мерзкий самогон, и стерегут, чтобы такие же, как и они, воры у них не стырили их «кровное». Сами же даже на людей не похожи. Монстры. А такие как я и Андрей, трусы, не пожелавшие драться с гориллами за место под солнцем. Думали, мы умнее. Пересидим. А хрен нам. Жить остались, а толку? Ни силы, ни ума. Одно осталось, на теток надеяться. Так и живем, Аллочка. Только вот, не хотите Вы, наши милые и дорогие жены, нас больше на горбу таскать. Поэтому, даже в свои года выглядите молоденькими девчонками. За вас! Выпив еще стакан водки, Евгений окончательно осовел, и сопровождаемый Менделем и котом, побрел в сторону своей квартиры. Молодежь же, основательно перепутавшись между собой, захватив на дорожку конфет и газировки, унеслась в ночь, в веселье, в свободу… На кухне гремели посудой. Андреев, тупо уставившись в раковину мыл тарелку за тарелкой. Алла, уставшая, и как-то сразу постаревшая, осунувшаяся, подошла сзади, обняла Андрея за плечи, прильнула щекою к его плечу, - Вот и все, сорок, старушка… Действие четвертое. Сцена первая, вторая…любая Осень. Как тут не вспомнить знаменитое Бабелевское, -… на дворе осень, а на носу, очки… Жизнь в семьях Андреевых и Репиновых окончательно разладилась. Стас, не желая учиться на очном отделении Вуза, перевелся на заочную форму обучения, на занятиях так и не появился, работал. Теперь ему грозила армия, и Алла была вынуждена искать возможность «отмазать» сына от призыва. Андрей, серьезно объяснившись с Аллой, ушел от нее и уже месяц жил за городом, в небольшом доме, готовил выставку. Сергей, поступил в Архитектурную академию, увлекся девочкой с их курса, забросив летних подружек, которые теперь день и ночь названивали ему на все телефоны. Евгений, познакомившись с одной дамой, из функционеров партии Зеленых, всецело отдался этому новому увлечению, включая и саму даму. Анна, была поглощена новыми проектами и мыслями. Проекты ее касались телевидения и выставочной деятельности, а мысли были заняты Сергеем, любимым сыном, ее отдушиной и слабостью. Иногда она вспоминала Андрея. Их расставание произошло резко и больно… - Андрей, вы понимаете, что я просто поддерживала Вас, помогала Вам морально, но никак не строила планы быть рядом с Вами по жизни, Вы мне не подходите, Вы совершенно не в моем вкусе. Поэтому, прошу этот бред выбросить из головы, и оставить меня в покое. Прощайте!.. …Желаю Вам, красивой, но не слишком, молодой, но не слишком, одного, ума… Ты, неисправимая ДУРА!.. Анна никак не ожидала такого от Андреева. Ее настолько зацепило это его телефонное сообщение, что она даже заболела. Через два дня после случившегося, она приволокла все его подарки, включая и картины, к Менделю, с просьбой отдать Андрееву. Мендель выполнил все, о чем просила Алла, но Андрей, получив от Менделя передачу, все снова оставил Анне, вернее, упросил Менделя вернуть все это, на худой конец оставить у себя до лучших времен. Поговорив повторно с Анной, он, Мендель был несколько расстроен, ходил меряя неровными шагами пространство комнаты … - Дети, ну ей богу, дети… Анна хотела поговорить с Аллой «по душам». Андреев, уехал, а Аллы дома не оказалось. Анна стояла в коридоре и плакала. Неожиданно, у ее ног оказался кот. Он махнул хвостом, словно приглашая Анну в гости… Мендель прекрасно готовил чай. Дом к тому обязывал, к слову, надо сказать, не многое что ему, Менделю осталось на свете ему так хорошо удавалось. Только сейчас Анна смогла рассмотреть его стариковское жилье. Удивительными оказались несколько живописных полотен, кисти забытых итальянских мастеров, чьи странные имена вписаны в скрижали местного художественного училища. На полках старомодной этажерки манили читателя своими затертыми корешками книги редких дореволюционных изданий. На небольшом, старинном письменном столе, стоял работающий ноутбук и красовалась лампа с абажуром зеленого стекла. Экран ноутбука зажженный, и Анне удалось прочитать несколько строк, «Осень. Как тут не вспомнить знаменитое Бабелевское, -… на дворе осень, а на носу, очки…» - Вы пишите, Иосиф Рувимович? - Так, мысли, воспоминания переношу на бумагу. Пишу по-стариковски, а что мне еще осталось… Присаживайтесь, дитя, в кресло, вам будет удобно. Вот и славно. Вот и славно… Мендель, устроившись на диване, закрыл, лежащие рядом раскрытые книги. Он начал говорить медленно и тихо… - Знаете, деточка, есть вещи, которые настолько ценные, что определить их ценность не представляется возможным, по причине отсутствия каких нибудь мерил. Я даже не буду спрашивать Вас, Аннушка, понимаете ли вы меня. Надеюсь, понимаете, вы умная женщина. Не бойтесь осуждения, и сами постарайтесь не осуждать. Вы плакали, страдали? Это очень хорошо, даже не смотря на то, что болело сердце. Было бы намного хуже, если бы оно не болело… Вы, как и все мы хотим счастья, а счастье невозможно в одиночку. Не мне вам рассказывать, что самые трудные вопросы, это вопросы касающиеся самих себя. Да, так устроен человек, труднее всего понять самого себя, и устроить самого себя. И парадокс заключается в том, что это устройство в одиночку не решить. Вот и Вы, наконец, столкнулись с этим. Что ж, надо решать… Смотрите, Аня, Вы, взрослая, вполне самостоятельная женщина. Та часть жизни, которая уже прошла, определила Ваше будущее. Давайте его сформулируем. Знаете, иногда надо смотреть на вещи очень прагматично, не пряча по углам грязные вещи и мусор. Ну, что готовы? Вот Вам листок бумаги, вот авторучка, берите и пишите, - Что писать? Анна даже не удивилась тому, как легко она подчинялась тихим вкрадчивым словам этого старика. Пелена, несколько дней затмевавшая ее сознание вдруг улетучилась, она впервые за этот год почувствовала необыкновенное облегчение, словно вырвали ноющий зуб. Да, там будет зиять черная дыра, но ноющей не будет. Поехали… Мендель ставил вопросы, Анна пыталась отвечать, чаще всего, односложно. Через полчаса лист был исписан с обеих сторон, - Все, места нет, - Анна усмехнулась, - Что, интересно? - Да, непривычно, - Непривычно отвечать на прямые вопросы? - Наверное, самое смешное в том, что я уже даже забыла как писать обычным пером. Я не делала этого кучу времени, очень давно, - Да, большинство людей за всю свою жизнь, не считая школы, такого количества слов не напишут, это статистика. Так, подытожим… Мендель взял листок бумаги, взял очки, придерживая правой рукой, не надевая, стал читать. Затем надел очки, карандашом что-то отмечал, - Ну, готово… Что вам сказать, Аннушка, конечно, жить будете. Не буду касаться всяких там заимствований, но время перемен – на лицо. У вас серьезный межличностный кризис, и если Вы будете продолжать в том же духе, это приведет к сильнейшим потрясениям, а оно Вам надо? Анна поменяла позу, - А что это за тест, Иосиф Рувимович? - Ничего страшного, выжимки из Аарона Бека, иногда применяется, в подобных случаях, - Я ведь по образованию сама психолог, проводила тесты и не раз, но это что-то… - Воля Ваша, деточка, однако совет старика, - Заберите эти цацки назад. Обиды на этого человека не держите… Вошел кот Демидофф, прислонился к ноге хозяина, смотрел на Анна спокойно, казалось, говорит, - Слушай деточка, он глупостей уже не скажет… …зла, говорю, не держите, а что глупость сказал, так это с каждым бывает… Меняйтесь, Аня, и не жалейте об этом, придерживайтесь настоящего и настоящих. Вам дано понять и оценить эти важные различия… С Евгением – разводитесь, счастья уже не будет. С Андреевым? Вы сами прекрасно понимаете, люди Вы разные, даже внешне, однако человек он стоящий, на него можно будет положиться. Хотя, выбор за Вами… Я прав? Анна согласно качнула головой. Мендель снова надел очки, сузил глаза… - Гм, обиды. Поживите еще немного, и все это Вам покажется просто забавным. Если бы Вы слышали, как ругались мои родители. Это сказка, это песня… Вас любят, Анна, и это сейчас главное… Он наклонился к ее рыжей головке и поцеловал в висок. - Сто лет не целовал женщин, тем более красивых… И еще... Вы никогда не задумывались о том, почему младенец, рождаясь, не имеет родимых пятен? Кроме, разумеется, тех, которые заложены в его генах? Мне кажется, что, не смотря ни на что, Вы Анна остаетесь, до сих пор новорожденным существом. Вам только предстоит получить Ваши родимые пятна. Однако торопитесь, время уходит. Кот, мяукнул и направился в сторону балкона. - Спасибо, Демидоша? Он умный, он знает, что надо делать. Пейте чай и я вам Анна, кое что покажу. Солнце, уже зашло за дом, и треугольная тень пересекла балконную плиту. - Ой, как у вас много цветов? А я не замечала. А как они называются? - Ипомея трехцветная. - Какие они любопытные. Эти, все в пятнах и в крапинку, а эти чистые? - Однако, заметили. Ладно. Те, что в крапинку, были высажены еще весной, и цвели все лето. А те, что чистые, только совсем недавно. Но уверяю Вас, если бы не осень, и не пора умирать, они через месяц, были бы точно такими, как и те, что в крапинку. - Кажется, я понимаю, о чем идет речь. Я в школе это проходила. Это закон чистоты гамет. - Вы правы, Анна, это и впрямь закон чистоты гамет. Ваши цветы, справа, они еще чисты, но время неумолимо, скоро зима. Торопитесь, Анна… …За морем житье не худо… Вот уже месяц Андреев жил за городом. Поздний вечер. В комнатах горел свет. Их всего-то две, в смысле, комнаты. Андреев переходил из одной в другую, в столовой садился за стол, наливал маленькую стопку самогона, рывком выпивал, закусывал и шел обратно к мольберту. Работа не прекращалась ни на час. Уже сутки Андреев трудился над новой вещью. Ноги в коленях не гнулись, переставали слушаться. Полотно, размерами два с половиной на полтора, удручало своей бесконечной незавершенностью, от чего усталость удваивалась. Не смотря на то, что Андреев спал по несколько часов в сутки, работа продвигалась медленно. Не хватало эскизных материалов. Портреты, писались из головы, что приводило к обидным ошибкам и фальши. Это обстоятельство огорчало его более, чем физическая усталость…Однако, это не главное. Анна! Вот кто мучил его безмерно. Одно лишь её существование на белом свете и невозможность видеть ее, слышать осязать, превращало жизнь Андреева в неимоверную муку. - Так влюбиться на старости лет. Невероятно… Их разрыв мучил его постоянно и повсеместно, не давал ни на секунду сосредоточиться на работе, - Вы дешевый урод, клоун, имейте уважение к самому себе… - Душевный урод… А ведь она права, действительно, урод. …Телефон лежал на подоконнике. За окном – ночь. Легкая музыка звучала не громко, успокаивала. Андреев любил такие минуты. Ему нравилось слушать, как потрескивают дрова в печи, как шипит на плите сковорода, в которой набирает нужный вкус, жареное мясо с овощами, стучит острие ножа о разделочную доску, тум-тум-тум. Становится тепло и уютно. Пахнет вымытыми полами. Одиночества Андреев никогда не сторонился. Даже наоборот, он стремился к нему. Его самость в таком состоянии проявлялась контрастно, ярко, по-настоящему что-ли. Ел не спеша, с удовольствием. В эти мгновения, он мог думать свободно, честно, чисто, ничего не скрывая от себя. Но сейчас, все, о чем он мог думать, натыкалось, как на скалы в бушующем море, на мысли об Анне. Телефон, конечно, молчал. Пощелкав кнопками, нашел папку фото. Фотографий Анна оказалось немного. Но, все же. Анна ни на одном фото не смотрела в объектив. Только одного этого достаточно, чтобы умному человеку понять, до умного дошло, - ты ей противен. Она, человек воспитанный дает тебе понять – пошел вон!!! На что он надеется? Ему припомнились ее глаза, когда они сидели в одном из летних кафе. Она смотрела на него долго, не мигая, чему-то улыбаясь. Тогда он подарил Анне кольцо, серебряное, с топазом. С размером, разумеется, не угадал, кольцо оказалось велико. Она мерила кольцо, то на один палец, то на другой, пока не убедилась, что оно впору только на безымянном пальце. Но это обстоятельство нисколько не огорчило ее. Глаза светились радостью. Тогда Андрей, осмелел и в каком-то оцепенении поцеловать Анну. Она не отстранилась, а лишь подставила щеку… Неожиданно для себя Андрей нажал клавишу звонка, есть контакт, длинные гудки. - Да, - прозвучал сонный голос в трубке. По всему он ее разбудил. - Здравствуй, - Андрей волновался, голос срывался. - Вы хоть знаете, который час? - Да, примерно знаю, - Мне рано вставать. И потом, Вы должны знать, что звонить в такое время, по меньшей мере, неприлично. И вот еще что, не звоните мне, никогда… Анна положила трубку. А через секунду раздался сигнал смс сообщений… - Это было то самое сообщение, которое Андреев послал Анне, перед их расставанием. - Злюка. Вот и пойми ее. С одной стороны, прощай, а с другой, смс не уничтожает. Значит, бережет для лучших времен. Но каких? Андрей налил себе в рюмку и без колебаний выпил содержимое. Будь здорова, Анна Анатольевна… На улице раздался скрип тормозов. Андреев выглянул в окно, это был его автомобиль, он узнал его по работавшему мотору. Стас и Алла стояли у ворот… На площади людно. Скоро выборы. Предвыборная гонка, партии и политические течения устраивают собрания, митинги. «Зеленые», не исключение. Евгений их агитатор. Ему, разумеется, как человеку ленивому, тяжелому на подъем не нравится ходить по домам, звонить в квартиры и разговаривать со скучными людьми, тем более что те чаще всего его посылают, сами знаете куда. Но, за это платили, и платили прилично. Уже через месяц, после того, когда Евгений ушел от Анны, он смог купить себе новую дубленку, о которой мечтал немало лет. Дубленка была не новая, из сэконд хэнда, но это обстоятельство его, Евгения, ничуть не смущало. Его новую подругу звали Изабелл. Родом розовощекая толстушка из Конотопа, маленького городка на Полтавщине. Ее родители, интеллигенты и евреи, вскоре, после ее рождения выехали в Израиль, затем в Штаты. Изабелл, а проще, Белла, выросла девочкой смышленой, свободной. Она была некрасива. Стандартная еврейская фигура, два, два, два, талию делать будем? А вот лицо. Словом, милая мордашка. Если к этому добавить увесистые груди, то понятно, почему Белла так нравилась мужчинам, особенно тем, кому за сорок. К тому же музыкальная школа, иностранные языки и природная коммуникабельность помогли ей стать, сперва, волонтером армии спасения, а затем, одной из значительных фигур партии «Зеленых» в западных странах. Теперь, целеустремленная Белла заканчивала последний курс Бостонского университета (какого, Евгений не знал) как журналист, и, естественно, возглавляла один из штабов указанной партии здесь, на юге. Евгений ей понравился, не смотря на большую разницу в возрасте. Опять же, его субтильность, некоторая неловкость, угловатость, указывали на природную интеллигентность. Что, как правило, присуще людям одаренным, но бесхребетным, каким Евгений и являлся. Белла хотела стать сенатором. В минуты интимной близости конотопская ведьма (за глаза именно так он называл свою любовницу) оттачивала свою риторику, говоря при этом на чистом Бостонском диалекте. Евгений же, в эти минуты любил ласкать ее красивую грудь. Беллу это возбуждало, и их секс был бурным и стремительным. Не смотря на все сказанное. Белла не любила Евгения. Его нельзя было любить. Его можно было не любить! Конечно, Белла мечтала о детях, но не от него. Евгений догадывался, что Белла его обязательно бросит. Поначалу его это раздражало и угнетало. Но мертвая, деловая хватка молодой женщины действовала на него гипнотически. К тому же она, воспитанная в еврейской провинциальной семье, относилась к мужчине, который на сегодня был ее мужем, с подобающим уважением и даже трепетом. Белла замечательно готовила. Ей удавалось за каких нибудь полчаса приготовить первое, второе и третье. Фантастика. Причем все это можно было кушать. Словом, Евгений, впервые, за все годы, проведенные в браке, почувствовал себя настоящим самцом. …Утро, октябрьское, числа не помню, оказалось холодным. Нет, морозным. Иней, кристаллами полированного серебра сверкал на еще зеленых травинках. Проснулись рано. У Беллы с настроением не сложилось. Попытки Евгения приголубить женщину, успехом не увенчались. - Ладно, впереди трудный день, сегодня митинг у здания губернского собрания (ишь ты, в рифму). Наверняка она прикидывает в уме предварительный расклад. Молодец, девка. Оделись, поели, вышли. Оба молчали. В руках у Евгения упаковки с листовками и прокламациями. Машина стояла у подъезда. Водитель ругался с соседями, загородил проезд. Все нервные. В месте сбора оказалось, что автобусы с митингующими задержаны властями. Опаздывали. Пока добрались до места, знали, что губернатор уехал, а митинг запрещен. Настораживало и то, что полно милиции и ОМОНа. И совсем неожиданным стало незапланированное выступление молодого человека, который выкрикивал оскорбительные слова в адрес правоохранителей и властей. И непонятно откуда и как выскочили два десятка молодых людей в масках с бейсбольными битами и стали забросали милицию бутылками с зажигательной смесью и камнями. Появилась первые кровь. Кровь, вопросы крови самые важные вопросы… Евгений потерял Беллу сразу. Он только и смог заметить, как ее охрана, окружив женщину со всех сторон, протискивалась внутрь милицейского кардана. - Слава богу, спаслась - подумал Евгений, и в туже секунду, он понял, что очутился на земле, вернее на мокром асфальте. Холод моментально пронизал затылок. Потом… … Очнулся Евгений в незнакомом месте с облупившимся серым потолком. - Больничная палата, - он догадался сразу. Сквозь мутную пелену отметил несколько панцирных кроватей. На одной из них сидел молодой парень, с татуировками на обеих руках. Заметив, что Евгений очнулся, подмигнул, - Живучий ты, дядя. А тут к тебе тетки приходили. Щас позову… …Анна, ее подруга Ирина, Сергей и сын Ирины Владислав стояли около двери, смотрели на Евгения, и казалось, не узнавали его… Прошло с полгода… С Анной Евгений разошелся. Белла исчезла, словно ее и не было. К Алле наведывался несколько раз. То, ее дома не было, то, кто-то спускался по лестнице, и Евгению приходилось прятаться за колоннами. Словом, не получалось встретиться. Правда, однажды, он застал ее дома, но на этот раз он был пьян в «дымину». Помнил лишь то, как смог дотянуться до звонка, но прежде, чем позвонить, дверь распахнулась сама собой, и на пороге появился кот Демидофф. Осмотревшись, кот не спеша вышел на лестничную площадку, потерся об его штанину, затем несколько раз дернув хвостом, обдал ботинок Евгения пахучей жидкостью, - Таки обоссал, масонский котяра - усмехнулся Евгений, хлебнул из горла водки, и почти сразу сполз на пол. Он сидел на бетонном полу, уперев больной затылок в ребристый дверной откос. И вдруг… - Женя? Это Вы? Что вы здесь делаете? - Я, сижу, пью водку? – он не шевельнулся и, не поднимая головы, продолжил, - А что, уже нельзя и домой прийти? Алла ничего не ответила. Молча, открыла дверь, вошла. Затем вернулась и вложила в карман его дубленки скомканную купюру… Через десять минут, когда она вновь открыла дверь, Евгения уже не было. На том месте, где он сидел, остался лишь смятый половой коврик и пустая бутылка из-под дешевой водки. Больше Евгений не появлялся… Сцена третья. Мендель, снял очки. Пальцами сдавил уставшие глаза. Посмотрел на экран монитора. Строки расползались. - Хм, таки портятся глаза… Он встал, прошел по комнате. - Ну, что? Кажется, все. Теперь осталось только дождаться окончательных результатов. - Каких результатов? Кот, развалившись на шотландском пледе, смотрел на мутное стекло солярия. Там, между стеклами ползала сонная муха, - Интересно, как она туда попала? - Ничего интересного нет. Я вчера, когда ты спал, попытался помыть окна. Получилось плохо, вернее стало еще хуже. Тогда и залетела. - Интересно, а она там сможет выжить? - Не знаю, какое-то время, конечно… Кот продолжал следить за мухой - Все же не складно получается. Опыт не чистый. - Согласен, надо его почистить? - Как? - Не знаю… - Глупости говоришь… Помолчали… Прошла зима. Состоялась выставка Андреева. Как ее оценили, положительно, отрицательно? Скорее да, чем нет. Андреев ждал, что придет Анна. Анна, не пришла... Евгений, выйдя в очередной раз из больницы, опять запил. Его мать умерла. Он перебрался в ее квартиру. Пьет по-прежнему. Женщины. А что с ними случиться. Дети, Стас и Сергей, уже парни, продолжали свое «перекрестное опыление»… Андреев уехал навсегда. Уехал туда, где душа его успокоится, в глушь, в провинцию. Зимовал в старой избе, бревенчатой, у бабки Нюры. Жил бирюком. Хозяйка перешла в дом к дочери, в избу на другом конце деревни. Там старушке сподручней, да и дочке веселей. Наведывалась хозяйка редко, разве что за деньгами. Много работал, природа. Писал, так, в тетрадь. Однажды, в апреле, когда на реке тронулся ледоход, к его дому подъехала бричка. В ней, рядом с местным хорошим человеком, теперь и другом его, Петром, сидела женщина. Солнечный день, однако, ветрено. Душегуб, местный бриз, колючий и злой, как старик лесной. Воротник пальто попутчицы приподнят. Ее руки, в рукавицах, она придерживает воротник с двух сторон. От этого лица не разглядеть. Андреев, уже солнце садилось, вернулся с охоты. Дичь, связанная за лапы свисала у печи. Еще не потрошил. Заслышав лошадиный храп, вышел на порог, взял под козырек, щурясь от заходящего солнца. Выглядел, конечно, непривычно, даже диковато - борода, усы, с заметной сединой. Свитер грубой вязки, под стать природе, штаны-галифе заправлены в сапоги. - Принимай гостью, бродяга, замаялись, пока к тебе добрались. Я ему тысячу раз говорил, давай ко мне, на центральную усадьбу, там и удобства, мастерскую отгрохали бы. А он, нет и все тут. Упрямый, чертяка. - Ты что, опять корреспондентку притащил, сразу предупреждаю, разговора не будет. Угостить, угощу, но никаких бесед «по душам». - Какой ты, брат, Андрюха, я и не знаю. Дикарь, а ведь образованный человек. Если бы ты, хоть одним глазком посмотрел, какую я тебе девушку привез, ты бы… А, что с ним говорить… Женщина спрыгнула с подножки брички. Она была высока и стройна. Твидовое, мягкое пальто только подчеркивало ее грациозность... Сердце у Андреева ушло в пятки. Ему сразу не хватило воздуха, ветер вышибал непрошенную слезу – Анна! … Да, Анна. Она шла навстречу, одной рукою придерживая воротник пальто, другой, закрывала от ветра лицо, не смотрела в его сторону, сосредотачиваясь на комковатой земле, только бы не споткнуться. Ее коротко остриженные, рыжие волосы разлетались на ветру во все стороны. Наконец-то длинная, лиловая тень, упавшая от ее фигуры коснулась порога, - Ну, здравствуйте, - и чуть понизив голос, поправилась, - Здравствуй! – в ее зеленых смеющихся глазах скрывалась тайна, которую ему, Андрееву никогда не разгадать… …Чуть позже… …А что это за птицы? - Вальдшнепы, лесные курочки, так их здесь называют, - Андреев колдовал у печки, - А я никогда не видела вальдшнепов, тем более их не готовила, - Ничего, приготовим вместе… Эпилог. …Весна в южном городе всегда странная. То завьюжит, то задождит, а то пригреет по- летнему. Кому как, а дому, в котором жил старый Мендель, уже не по себе. Еще холодные струйки дождевой воды стекали по его неоштукатуренным стенам, ноздреватому ракушнику, проникая в трещины и щели, повисая огромными застывшими каплями на подгнивших балках и перекрытиях. Затем, подчиняясь невидимой силе, срывались вниз, образуя в щербатых лунках миниатюрные озерца, и так, до самого вечера. …Мендель еще жив, жив и его Кот Демидофф. История, о которой они нам поведали, закончилась. Хорошая история, или так себе, хорошо закончилась, или так себе, судить, конечно, не нам. Одно можно заключить, что история эта обычная, обыденная, житейская. И то обстоятельство, что произошла эта история в этом городе, не означает, что подобное не может произойти в любом другом месте… А все же хотелось думать, что произойти она не могла нигде, кроме как здесь, в городе, где все заканчивается у Моря… Не смотря на это, все же грустно, расставания все же… Однако, совершенно недавно и, конечно же, случайно, наблюдая за тем, как очередная капля, покачиваясь и набухая, сорвалась с балконных перил и полетела вниз, кот неожиданно произнес, - А не проверить ли нам, оправдывает ли себя Закон Всемирного тяготения? И только старый Мендель собрался подвергнуть уничижительной критике его затею, как в соседних квартирах, вернее в соседних дверях, а точнее, в их дверных замках, что-то щелкнуло… Ага, старые знакомые Стас и Сергей, оба привели своих подружек каждый в свою квартиру. - Значит, тянет их сюда. Ну, что же, «всемирное тяготение» говоришь? Бери тетрадь и пиши, - Сегодня, такого-то апреля, такого-то года, мною (нами) начат эксперимент, целью которого является: - изучение вопроса о том, что из этого получится, потому как условия прелюбопытные, Формула эксперимента, два на два и еще, один старый еврей, и кот по кличке Демидофф. Результаты – ожидаются… 05. 06.2012 | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
