Испачкан глиной китель рваный, на тонкой шее - медный крест. Присев на камень, суп овсяный немецкий пленный быстро ест. Когда-то Вермахта солдатом призвали, и служить пришлось. Контузило, не помнил даты, твердил одно: "Von West nach Ost". Потом был бой, горящий ужас сжигал живое на корню... Теперь похлебкою на ужин доволен, словно он в раю. Но раны ноют, и простуда сжимает бронхи в третий раз, остался жив - не это ль чудо? Господь - молитвой мамы - спас. Всему свое приходит время... И фронт на запад шел, вперед. Бубнит старушка: "Сучье племя, пришел страдать и твой черед". Но, видя - сипло дышит грудью, сует кулек созревших слив: "Они же, немцы, тоже люди, хоть нелюдями к нам пришли". Откуда взято состраданье - две похоронки на столе? Давно ли стихли крик, рыданья: "А, может, живы, взяты в плен?" Платок старушка прижимала к глазам, взглянув на купола: "И также, может, чья-то мама краюшку хлеба подала?" Война, кровавый след оставив, ушла в победный славный май. Фашизм большой ценой раздавлен... И выплакан слезами мам. |