Что в имени тебе моем?

Оно умрет, как шум печальный

Волны, плеснувшей в берег дальний,

Как звук ночной в лесу глухом.

 

Оно на памятном листке

Оставит мертвый след, подобный

Узору надписи надгробной

На непонятном языке.

 

Что в нем? Забытое давно

В волненьях новых и мятежных,

Твоей душе не даст оно

Воспоминаний чистых, нежных.

 

Но в день печали, в тишине,

Произнеси его тоскуя;

Скажи: есть память обо мне,

Есть в мире сердце, где живу я…

 

Александр Сергеевич Пушкин

 

Письмо первое

«- В атаку! – сказал Димитров, и наши ребята выскочили на поляну, навстречу немецкому отряду. Это нацистское отродье, что поселилось у нас в деревеньке.

Эти люди захватили Болгарию, наши города и леса. Мы и без насилия легко сдались в их руки. Венское соглашение. Мы пригласили гостей в дом, а они обезумели в своей власти. Это беснование передалось и нашим соотечественникам.

Но мы не сдаемся. Мы сохранили в себе здравый смысл и человечность».

 

Я безвылазно сидела дома уже около трех месяцев. С тех пор, как мне врачи сообщили о моей болезни, что мне требуется операция, я начинала свое утро одинаково. Пробуждение, завтрак, зачем-то делала легкую зарядку, пожалуй, по старой привычке спортсменки. Изнеможённая после несложных упражнений я еще час не могла подняться с кровати. В школу я ходить перестала, родители забрали документы.

Позже я садилась за компьютер, и какое-то время бездумно кликала по страницам социальных сетей. Просматривала фотографии одноклассников и легкоатлетов с клуба. Они ездили в Питер, сжигали Масленицу, пекли куличи, целовались, заводили детей и кошек. У всех все было нор-маль-но.

Со скуки ли или от любопытства, я принялась разбирать антресоли в нашей старой квартирке. Мне виделось, что если я наведу порядок в доме, в моей жизни также воцарятся гармония и благодать. Отец, не споря со мной, спускал мне коробку за коробкой. Среди хлама я упорно искала воображаемое сокровище, я вбила себе в голову, что если произойдет такое чудо, то и я с этим талисманом выживу и перестану каждый день думать о смерти. Родители собирали деньги и искали клинику для меня уже заграницей, а я жила чужими жизнями, потому что моя была на исходе.

И как-то мне повезло. Я нашла старую жестяную коробку от печенья. В изрядно истертой жестянке лежали аккуратной стопочкой конверты. Я решила, что они не были отправлены: на них не было адреса. Взволнованная, я не сразу решилась открыть эти письма. Кому они принадлежали? Есть ли у меня право читать послания, которые никто никогда не видел?

К вечеру, когда я отчаянно измучила себя, я дала себе разрешение, грубо напомнив себе, что, может быть, я не успею никому рассказать об этих письмах.

 

Письмо второе

«Почему тебе пишу? Кому мне еще писать, повзрослевшей, нет, постаревшей в один год девчонке? Моя мать всегда дома, а отец с братьями не вернулись к нам в прошлом году. И не возвратятся к нам никогда.

Только ты у меня теперь есть. Тот, кто помог мне - преступнице. Я помню тот день. Я тайно доставала лекарства для наших ребят. Нас в отряде и так было слишком мало, и мы до последнего бились за жизнь каждого бойца. Я сохраняла их дыхание, согревала их в проклятую зимнюю пору. Но ты уже был, наверно, здоров. В небрежно наброшенном халате на плечах, я приняла тебя за работника госпиталя. Ты ночью курил и как-то заметил нас. Но не поднял тревогу, а беззвучно кивнул и помог нам. Проводил меня, перекрестил. И сказал: «Забудь меня, и я тебя помнить не буду». Но я помню тот день».

 

В тот майский день, когда я нашла те письма, наш город уже был украшен праздничными лентами, реяли флаги на теплом ветру. Уже приготовившись читать, я раскрывала чуть сырые конверты, разворачивала потемневшую от времени бумагу. Мои глаза наткнулись на совершенно непривычный язык, самой каплей схожим с русским, но причудливые каракули явно были написаны на иностранном. Я несколько раз моргнула, не понимая, что может быть здесь, в этих непрочитанных строках.

- Пап, - тихо позвала я, но он меня услышал и выглянул в коридор.

- Что, Ника?

- Я нашла письма, но... Странно, они написаны не на русском языке. Не посмотришь?

Папа взял у меня один листок и внимательно вгляделся в него.

- Так, это, скорее всего, болгарский язык.

- Болгарский? Но кто же мог написать это?

- Я этот язык не знаю, но твоя прабабушка Николина родом из Болгарии, возможно, она писала кому-то письма, - отец задумчиво почесал подбородок.

- Эти письма не отправлены, - я показала ему чистые, запачканные только ржавчиной металлической коробки, конверты.

- Да, вижу, - кивнул папа. – Что собираешься делать?

- Выяснить, что же здесь написано, - не глядя на него, ответила я.

Папа только коротко кивнул и вышел. Они оба уже были вымотаны: устали от поисков. Я поняла, что со своей находкой я была совсем не к месту, но послания… Они ведь кому-то могли бы быть доставлены, кто-нибудь бы их прочитал, и может быть ответил бы на них. Это маленькие истории, написанные больше семидесяти лет назад.

Дальше я действовала стремительно: не пытаясь даже искать болгарско-русский словарь (эти загогулины я бы все равно не разобрала), я стала искать профессионала, который бы смог мне перевести эти письма. Один из переводчиков откликнулся и сказал, что хорошо владеет языком. Он просил лично встретиться, но я отказала, ссылаясь на занятость и удаленность, хотя он жил на одной из соседних станций метро. Я отсканировала каждое письмо, аккуратно, в цвете, чтобы не упустить ни одной детали. Их было всего семь. Последние два письма были совсем свежими, будто бы их вложили в эту коробку не так давно.

 

Письмо третье

«Наверное, мне нужно тебе все объяснить. Наша страна легко сдалась германскому врагу, но народ стоял до конца. В тылу мы всеми силами, тайно, противостояли им, вели борьбу скрытно. Мальчишки шли в партизаны, девчонки обучались медицинскому делу. Я проводила отца и братьев в неизвестность и с тех пор их не видела. Сама убегала из дома, чтобы помогать партизанам, и когда мама поняла, что меня удерживать нет смысла, просила только чаще дома появляться и показываться, что я жива.

Лекарств мало. Не хватает настолько, что парнишки умирают от простого заражения крови. Я стащила домой все тряпки, которые могла. В убежище, на базу. Наш штаб и мини-госпиталь.

Эти письма я не отправлю никогда, потому что я не знаю, кто ты. Но я благодарна тебе».

 

Телефон мигнул, и появилось сообщение:

Дмитрий: «Я переведу их быстро, письма короткие».

Николина: «Спасибо, у меня не так много времени».

Дмитрий: «К Дню Победы готовишься? Я уже глянул письма, они о войне…».

Николина: «Я думаю, что это письма моей прабабушки, она родом из Болгарии, но я ничего о ней не знаю».

Дмитрий: «Это очень хорошее дело, я переведу их как можно быстрее».

Моему удивлению не было предела, когда я получила ответ с переводом спустя пару дней.

Дмитрий: «Я перевел! Прочитай скорее!»

Николина: «Благодарю, примусь прямо сейчас, сколько мне нужно вам заплатить?»

Дмитрий: «Николина, ничего не нужно, я всего лишь практику язык».

Николина: «Но как же так? Вы же работали! Нет, я оплачу».

Дмитрий: «Я не возьму деньги. Но если вы согласитесь сделать кое-что, я буду вам очень благодарен».

Николина: «Конечно, все что угодно! Спасибо!»

Дмитрий: «Хочу пригласить вас поучаствовать в шествии «Бессмертный полк».

 

Письмо четвертое

«Я пишу, но моя рука дрожит так, что буквы прыгают снизу вверх. Не хочется думать об этом, но я услышала одну историю, и мне на сердце тревожно. В том госпитале, где я повстречала тебя, расстрелян врач за подвиг, который сейчас все считают преступлением. За помощь партизанскому отряду.

С того самого времени я там не появлялась, но наши девчонки несколько раз были в госпитале. А тайными ли остались их походы, я не знаю. Может, ты спас не только меня, а по доброте своей души стал помогать всем девчонкам в серых платьях, наполнять пустые котомки ценными лекарствами. Мое беспокойство растет от мысли, что тебя могли убить. Мне должно быть это безразлично? Я каждый день теряю товарищей, осталась совсем одна у матери. Но я молю Бога, чтобы ты был жив».

«Бессмертный полк?»

Надо хорошенько подумать. Толпа, невыносимая жара, тяжелая табличка с фотографией моей прабабушки Николины. Боюсь, я не выдержу такой прогулки. А мое инвалидное кресло точно смутит его, может из жалости выстоит пять минут и удалится в неизвестном направлении. Но можно ведь пойти с родителями. И если он скроется, я одна не останусь. Мы вместе пройдем на шествии в память нашим героям войны.

Николина: «Я пойду. Но на инвалидной коляске. По-другому просто не могу».

Пусть сразу обо всем узнает.

Дмитрий: «Тебе нужна помощь? Могу встретить или, например, сделать фотографию с надписью».

Николина: «Нет, не нужно, спасибо, родители меня проводят и все сделают».

Дмитрий: «Тогда до встречи! 9 мая увидимся!»

От этого жизнерадостного тона хочется плакать. Я решила все-таки найти стоящую причину для плача, не себя жалеть, но не смогла.

 

Письмо пятое

«Той ночью я снова пришла к тому зданию. Звезды ярко сияли, и тропа была как на ладони. Наши из отряда знали, что я пойду здесь. Другой человек пропал бы без вести в этом лесу, на поле партизанского боя. Наша сила была во внезапности. И, конечно же, в правде. Это битва за справедливое дело, в этом наша сила. Но то, что я собиралась сделать снова – украсть эти лекарства, без которых умирали мои товарищи, подло, я знаю. Но я взяла на себя этот страшный грех, потому что больше некому. Кто-то должен был это делать. Я больше ничем не могла помочь отряду, который уже расширился до батальона, не меньше.

Но я шла еще сюда, на свой риск, чтобы увидеть тебя живым. Нет, мне не нужна помощь, может, когда ты увидишь меня во второй раз, вызовешь караульных. А может я тебя не встречу, потому что ты будешь в это время спать или спасать кому-нибудь жизнь. А может и нет у тебя уже той жизни. И я бессмысленно буду искать тебя глазами».

 

Мы условились встретиться прямо у исходной точки шествия. Так как людей было много, а телефоны плохо ловили связь, я подняла как можно выше свой транспарант с фото моей прабабушки Николины. Папа привязывал к моей коляске условленные красные шары, чтобы найти друг друга в толпе. Я даже привстала на ноги, еще с силами, воодушевленная настроением народа. Дети носились взад-вперед: эти маленькие человечки в старой советской форме – наследие наших дедушек и бабушек. Они вели каждый сам свою войну против нацистов и, объединившись, став плечом к плечу, подавили тот тяжелый натиск врагов. Во всех уголках Европы, так далеко от моего родного города, враг действовал решительно, занял страны без надежды на освобождение. Но вера жила в их мыслях. За свою страну боролся каждый и все вместе.

Дмитрия все не было. Когда я уже отчаялась встретить его, родители проявили настойчивость и просили еще подождать. Я опустилась в кресло:

- Поехали, - сказала я, показывая рукой в толпу. – Он не придет.

Папа молча похлопал меня по плечу и показал в сторону. Люди расступались, и к нам приблизилась не совсем обычная компания молодых людей. Молодые парни и девушки широко улыбались, каждый из них держал по табличке с фотографиями. Красные шары, что были привязаны к инвалидным коляскам, реяли над головами ребят.

 

Письмо шестое

«Когда я нашла письма, которые я тебе не отправила, потому что не знала тебя, я их перечитала и поняла, что я не сделала. Спустя годы, когда уже родился мой дорогой внук Лешенька, я стала забывать всё. Не хотела вспоминать о тех страшных годах лишений и страха быть пойманной. О том моменте, когда я крадучись шла по тропе в ту больничку. Когда я еще не знала, что ты настоящий доктор и хотел быть в нашем отряде, но больше всего на свете ты мечтал снова увидеть меня. Узнать, что я – живая добралась. И когда я снова пришла, ты обнял меня как старого друга, даже не зная моего имени».

 

- Привет, Николина! Это Лиля, Вика и Стас. А я Дима, - представился мой тайный помощник с переводом. Я оторопело смотрела на них, их коляски, но в то же время их светящиеся лица не говорили о том, что они страдают или просто смирились со своим положением.

- Это какая-то шутка?

- Если бы, - посерьезнела Вика, молодая девочка моего возраста. Ее волосы были выкрашены в иссиня-черный цвет, сама она была одета в советскую форму, а вся коляска была обклеена названиями рок-групп.

- Нет, мы бы так ни за что не пошутили. Но насколько это странное совпадение, что ты написала именно мне! Инвалиду-колясочнику. Я работаю дома, с переводами, но иногда мы с компанией выбираемся в город.

- Я могу ходить, - возразила я.

- Значит, тебе крупно повезло, - сказала Лиля, сомкнув плотно губы, - Зачем тебе тогда коляска?

Тут вмешались мои родители:

- Николина очень больна, она не может долгое время находиться на ногах. Поэтому мы приобрели коляску.

- У меня рак, - просто сказала я, будто говорила о погоде.

- А чего не хватает, денег? – спросил Стас.

- Деньги есть, - поспешила ответить моя мама, - Но вот клинику мы найти не можем, где бы излечили ее заболевание. И оперативно. У нас каждый день на счету.

Стас выудил из сумки-планшета блокнот и что-то написал на одном из листов:

- Вот, это телефон нашего фонда. Мы обязательно найдем клинику для Николины.

- Спасибо большое! – воскликнула мама.

- Мам, - предупредила я, и она мигом смахнула слезы.

- Прости, девочка моя.

 

Письмо седьмое

«Я нашел эти письма, когда ты уже уходила. Я ничем не мог тебе помочь в тот час. Но я пишу тебе здесь на бумаге, потому что не знаю твоего адреса, куда ты отправилась. Я позабочусь о наших детях и внуках. Ты как-то говорила, что не заслуживаешь той награды, что тебе вручили под конец войны. Ты сказала, что только я могу называться героем, спасая жизни в операционной, экономя силы и средства, и в то же время, уделяя их достаточно каждому больному. Но ты, моя маленькая девочка, ты спасала людей. Даже самое слабое лекарство могло принести облегчение больному. Ты, именно ты рисковала своей жизнью, доставая редкие лекарства.

Ты очень совестлива. Ни одна пропажа из нашей больницы не была критичной! Я тебе говорил об этом не один раз. Но я благодарю судьбу, что когда-то та темная тропа привела тебя ко мне, и у нас родились Иван и Андрей. Что у нас есть прекрасные внуки. И еще спустя несколько часов после твоей смерти родилась прекрасная девочка, наша правнучка. Мы назвали ее Николиной. Также как и тебя. И я только сейчас узнал, что имя переводится как «победа людей». Твое имя – мой личный талисман».

 

Письмо восьмое

«Пять лет уже прошло с тех пор, как я нашла эти письма. Я тогда угасала изнутри, я мысленно уже положила себя в гроб и скрестила руки на груди. Не было никакой надежды на спасение, да я ее и не искала. Только родители верили в то, что я выживу. А я сдалась. И вот я думаю, что было бы тогда, восемьдесят лет назад? Я бы сдалась тогда? В тылу невидимой войны в Болгарии? Я бы плакала бы ночами, как девчонка, жалея себя? Или бы боролась всеми средствами как ты, моя прабабушка Николина? Ты – моя героиня. Твоим ангелом был твой муж, мой прадедушка Никифор.

А моими ангелами стали строгая Лилечка, которая не давала мне расслабляться, заставляла бороться за свою жизнь, смешная Вика, которая поднимала мне настроение. Стас, наш взрослый помощник, чтобы я без него делала. И неунывающий Дима, который сейчас, хоть и без надежды встать на ноги, все же живет полной жизнью и верит в чудо. И спустя пять лет, когда я вижу, как наша дочь делает первые шаги, я тоже начинаю верить.

Мне не нужно было искать какой-то знак или талисман. Он все время был внутри меня. Он – в моём имени».