Evacuation

 

— Операция «Крысолов»! — с насмешкой воскликнула Джози Эберле. — Интересно, какой гений придумал это название?

— А что не так? — спросила ее подруга Майра. — Я думаю, что это мило.

— Насколько я помню детскую сказку, Крысолов завлекал своей волшебной дудочкой детей из Гемлина, и родители больше никогда их не видели. Представить не могу, как я буду без Робби! Кто знает, сколько еще продолжится эта война?

— А у тебя есть выбор?

— Боюсь, что нет. Правительство объявило эвакуацию детей в безопасную сельскую местность.

— Когда он уезжает?

— Послезавтра, — ответила Джози, едва сдерживая слезы.

— Как он это воспринял?

— Он еще не знает. Хочу сообщить эту печальную новость завтра вечером. Сначала я проведу весь день с ним. Сходим в парк, а потом будем пить чай.

Обеспокоенная мать больше не могла сдерживать слезы. Она обхватила голову и разрыдалась.

— Не знаю, что без него буду делать! Плохо, что муж сейчас на войне, а теперь вот сын… Если бы я не делала работу, нужную для военных, я бы сама увезла его отсюда.

— Не парься! — произнесла Майра и с состраданием обняла расстроенную подругу. — Я уверена, что Робби станет лучше в сельской местности, чем в Лондоне.

— И я надеюсь.

Через два дня Джози приехала с сыном на вокзал Вартелоо. Одежда Робби и некоторые личные вещи были упакованы в старую дорожную сумку мужа, которая весила почти столько же, сколько пятилетний мальчик. Вокзал кишел детьми, учителями и родителями, в большинстве это были матери, которые старались выглядеть спокойными перед сыновьями и дочерьми. Некоторые учителя сопровождали группы детей, которые пели хором, и окружали вниманием, будто те отправлялись на праздник или в путешествие на корабле.

Когда Джози растерянно стояла среди отъезжающих, Этта Понсоби, учительница и эффектная женщина средних лет, сопровождавшая детей в поездке, приблизилась к ней.

— Имя ребенка? — спросила она, вынимая из сумки три большие бирки.

— Робби Эберле.

Пока учительница подписывала бирки, Джози отвела в сторону наполненные слезами глаза. Несколько беременных матерей прощались со своими мужьями и семьями.

«Бедняги, — подумала она. — Они едут, чтобы родить детей среди чужих людей, в то время как их дома будут бомбить».

Помимо детей и беременных эвакуировали также и лиц с физическими недостатками. Слепых провожали к вагонам, а некоторых несли на носилках или перевозили в колясках для инвалидов.

— Вот и готово! — произнесла женщина средних лет после того, как закрепила большую бирку на маленькой куртке мальчика.

Джози взглянула на сына. Ей трудно было говорить, будто в горле застрял ком.

«Может, я никогда его больше не увижу, — подумала она. — Даже если он будет в безопасности там, куда везут, я остаюсь в Лондоне. А что, если что-то случится со мной или Робертом или, прости Господи, с нами обоими. Кто за ним присмотрит?»

— Ты хорошо проведешь время за городом и, пожалуйста, веди себя хорошо, — сказала Этта и, вынув еще три бирки, двинулась в сторону другой озадаченной матери.

Теперь настал кульминационный момент: Джози проводила сына до вагона, остановилась и, подхватив мальчика на руки, стала целовать.

— Я буду часто писать и приеду, как только смогу! — рыдала она. — Я люблю тебя.

— И тебя, мама, — ответил он, желая поскорее сесть в вагон и начать свое путешествие.

Едва поезд медленно покинул вокзал, Джози почувствовала облегчение в объятиях другой матери, стоящей рядом. Хотя они не были знакомы, обе женщины теперь разделяли общую участь: они расстались с любимыми детьми и вынуждены противостоять войне.

Роберт Эберле, хотя сначала и был возбужден сменой пейзажа, вскоре устал от поездки на поезде. Шло время, и зеленые холмы, и причудливые английские деревушки больше не интересовали его. Он задремал и проснулся только тогда, когда поезд наконец подошел к станции.

— Всем собраться и быть готовыми на выход, — скомандовал начальник эшелона. — Проверьте, всё ли вы взяли с собой. Ничего не теряйте.

— Где мы? — спросил Робби, потирая глаза после сна.

— Баронс-Вудс. Это ваш новый дом до тех пор, пока правительство не решит, что вам безопасно вернуться в Лондон.

Едва поезд опустел, детей разделили на две группы. Одна отправилась в церковь, а другая в здание муниципалитета. В каждом месте их выстроили в ряд для выбора местными жителями, которые согласились предоставить проживание и питание во время операции «Крысолов». Детей постарше разобрали первыми, так как они были в возрасте, когда можно было рассчитывать на выполнение работ по дому.

Вряд ли можно было сказать, что пятилетний Робби Эберле мог сажать и собирать фермерский урожай. Таким образом, почти половину детей, находящихся в здании муниципалитета, почти разобрали, когда в помещение вошла Памела Уэтерингтон, чтобы найти подходящего ребенка и взять домой. Первоначально она решила выбрать девочку, однако, когда увидела Робби рядом с большой сумкой, сдержала слезу, и сердце ее ёкнуло.

— Привет, — тихонько сказала она и наклонилась, чтобы обращаться к ребенку на его уровне. — Как тебя зовут?

— Робби, — ответил малыш, произнеся лишь имя.

Памела указала на большую бирку, прикрепленную к рубашке мальчика.

— Роберт Эберле. Какое прекрасное имя. Ты хочешь остаться у меня, господин Эберле?

Малыш молча кивнул несколько раз.

— Тогда пойдем, — сказала хорошо одетая женщина и взяла мальчика за руку. — Не беспокойся о вещах. Я попрошу, чтобы их доставили домой.

Женщина, старше матери, но не моложе миссис Понсоби, наблюдавшей за распределением детей по семьям, отвела малыша к машине с водителем. Робби был слишком мал, чтобы судить о человеке по одежде и транспортному средству, ведь Памела Уэтерингтон происходила из влиятельной семьи в округе. Только когда автомобиль остановился перед Хайгейт, огромным особняком георгианского стиля, у него появилось желание в нем жить и наслаждаться жизнью.

— Какой большой дом! — воскликнул он. — Сколько людей здесь живет?

— Всего несколько слуг, все они местные и живут в деревне. На втором этаже есть комната у дворецкого. Но только я, а теперь и ты, будем жить здесь постоянно.

Дом в поместье Хайгейт казался расточительством даже для пятилетнего ребенка, который жил в Лондоне в стесненных условиях.

— Он такой же большой, как Букингемский дворец. Клянусь, что король и королева чувствовали бы себя как дома.

Памела наклонилась и улыбнулась ребенку, она радовалась решению взять его домой.

Что касается чувств Джози Эберле к сыну в Баронс-Вудс, то она, оставаясь в Лондоне, продолжала скучать по сыну. Никогда еще она с Робби не расставалась больше, чем на несколько часов. Маленькая квартира, в которой они жили, казалась теперь холодной и пугающе тихой в его отсутствие. В первую ночь после отъезда сына она свернулась калачиком на его кровати и расплакалась, прижимая одну из его плюшевых игрушек. В последующие дни ей стало лучше: Джози просыпалась, одевалась, завтракала и шла на работу. Привычная улыбка на лице, легкая походка и смех от всей души — всё прошло. Даже письма мужа, которые она получала, не могли смягчить ее горя и тоску по Робби.

В конце недели она получила личное письмо от Этты Понсоби, сопровождавшей детей в поездке. Она сообщала, что Робби благополучно прибыл в Баронс-Вудс. Джози пришлось взять карту, чтобы узнать, где находится эта заброшенная деревушка.

«Не беспокойтесь о мальчике, — писала миссис Понсоби. — Робби взяла богатая женщина, вдова, которая проживает в огромном поместье на окраине деревни. С ее заботой ему будет уютно и безопасно. Там есть лошади для прогулок, бассейн и пруд для рыбалки. Для него это станет праздником. Уверена, что миссис Уэтерингтон не станет возражать, если вы захотите навестить сына. Я прилагаю ее адрес, если захотите связаться с ней».

Этта хотела успокоить миссис Эберле относительно благополучия ребенка. К сожалению, что-то заставляло беспокоиться Джози. Если война продолжится еще какое-то время, то Робби, возможно, не захочет вернуться в Лондон. Может, он и забудет свою мать и пожелает остаться в огромном доме Памелы Уэтерингтон.

Несмотря на то что Робби скучал о матери, он сделал все возможное, чтобы скрасить свое пребывание в поместье Хайгейт. Миссис Уэтерингтон убедилась, что мальчик всегда был чем-то занят. Лишь когда наступала ненастная погода, и он оставался дома, малыш испытывал тоску по дому. Однажды, когда из-за проливного дождя пришлось отменить пикник у пруда, Памела воспользовалась возможностью наверстать упущенное с перепиской.

— Это недолго, — сказала она Робби. — Когда я закончу, поиграем во что-нибудь. В это время ты можешь спуститься на кухню и попросить миссис Тэнди испечь пирожки.

Как только хозяйка дома села за письменный стол, малыш последовал на кухню, но ради развлечения решил осмотреть другие комнаты дома. Он забрел в библиотеку, в которой книг было больше, чем в книжном магазине. Помимо столовой, где они с Памелой ели, был еще и огромный банкетный зал с длинным столом, за которым могли усесться пятьдесят человек. Заглянув в десяток других комнат на первом этаже, он поднялся наверх. Стараясь точно подсчитать количество спален в Хайгейт, он вдруг открыл дверь в конце зала и понял, что когда-то комната была детской.

«Вот это игрушки! — с удивлением подумал он. — Интересно, кому они принадлежат?»

Кроме детских книг, красок, пазлов, кубиков и плюшевых зверушек, там находились солдатики, железная дорога, коньки на роликах, лошадка и трехколесный велосипед. Мама всегда учила его никогда не трогать без разрешения чужие вещи, и он внимательно разглядывал их и боролся с желанием поиграть. С большой неохотой малыш ушел из комнаты и закрыл за собой дверь.

Устав от похода по дому, он вернулся на кухню, где миссис Тэнди ловко вынимала из духовки ячменные лепешки.

— Выпьешь стакан молока? — спросила повариха и передала одну лепешку, доверху намазанную девонширскими сливками и клубничным кремом.

— Да, спасибо.

— Вот ты где! — воскликнула Памела, когда увидела, как он выходит из кухни. — Хочешь поиграть в карты? А может, предпочитаешь шашки?

— Вы знали о комнате наверху, где так много игрушек? — неожиданно спросил Робби.

Памела побледнела, и на карих глазах выступили слезы.

— Эта комната была закрыта по некоторым причинам, — заявила она.

Робби почувствовал, что спросил что-то не то, но что именно, он не знал.

— Я ни к чему не притрагивался, — оправдывался мальчик. — Честное слово.

Улыбка на лице женщины не могла скрыть боли в глазах. И все же, несмотря на огорчение, она нежно положила руку на спину малыша.

— Я знаю, что ты ничего не трогал. Ты же хороший мальчик.

Через несколько мучительных минут колебания Памела взяла его руку и повела наверх.

— Почему же тебе нельзя играть с этими игрушками? — спросила она, открывая дверь в детскую. — Кто-то ведь должен это делать.

— Это ваши игрушки, когда вы были маленькой? — спросил мальчик, рассматривая солдатиков.

— Нет, они принадлежали моему сыну.

— У вас есть сын? Он ходит в школу? Он приедет на каникулы?

Робби обрадовался, что у него будет товарищ.

— Нет, — ответила Памела, и лицо выразило печаль. — Он умер.

— Простите, — сказал Робби; так говорила его мать, когда выражала соболезнование по поводу потери ближнего.

Смахнув слезы кружевным платком с монограммой, огорченная женщина подняла раковину, которую сын получил во время поездки в Брайон, когда ему было три года.

— Это случилось много лет назад. Он погиб, катаясь с отцом на лодке. Я сразу потеряла сына и мужа.

— Моя мама тоже дома без сына и мужа. Отец на фронте, а меня отправили сюда.

— Я знаю, что она сильно тоскует, но это не одно и то же. Ты и папа живы, как только окончится война, вы вернетесь домой.

— Хорошо оказаться с мамой снова, но я буду скучать о вас и Хайгейте.

Откровенное признание Робби щемящей болью отозвалось в сердце Памелы. Внезапно мысль о его возвращении в Лондон стала невыносимой. Это стало похоже на потерю сына во второй раз.

Джози внимательно следила за почтой, с нетерпением ждала ответы на письма, отосланные в Баронс-Вудс. Однако прошли недели, и не последовало ни единого словечка ни от сына, ни от женщины, приютившей его. Наконец, отчаявшись, она написала Этте Понсоби, чтобы узнать о Робби.

Ответ учительницы немного успокоил встревоженную мать. Этта сообщала, что о Робби хорошо заботятся, мальчик получает хорошее питание, достаточно спит для своего возраста и много проводит времени на свежем воздухе. Сама же она видела мальчика несколько раз в компании миссис Уэтерингтон, когда двое приезжали в городок. Главное, здесь не было бомбежек. В тихом Баронс-Вудс трудно было представить, что Англия находилась в состоянии войны. Далее Этта предлагала Джози навестить сына, как только та договорится с Памелой.

«Через три недели день рождения Робби, — подумала она и впервые, с тех пор как сын покинул Лондон, улыбнулась. — Я сейчас же напишу письмо миссис Уэтерингтон. Думаю, что она не станет возражать против моего приезда, чтобы вручить сыну подарок».

Однако через две недели, когда Джози с нетерпением ждала ответа от Памелы, она получила трагическое сообщение о смерти мужа. Мысли о дне рождения исчезли. Невосполнимая потеря перевернула все вверх ногами. Несмотря на бомбежки, которые терроризировали жителей, Лондон оставался ее домом, и она взывала к здравомыслию. Отчаявшись в подобии «нормальной» жизни, она не могла оставить ее сейчас, даже ради поездки к сыну.

Прошли еще месяцы прежде, чем вдова отошла от своего горя. В течение этого времени она так и не получила весточку из Баронс-Вудс. Конечно, и она не писала.

«Робби не знает о смерти отца. Нужно ли ему сказать об этом?» — спрашивала она себя.

Его взяли из дома, оторвали от семьи и отправили жить с чужими людьми. Как он перенесет новость об отце? После нескольких бессонных ночей, размышляя над целесообразностью рассказать сыну о смерти отца, она наконец приняла решение избавить его от дальнейших страданий. Более того, она намеревалась отправиться в Баронс-Вудс и навестить Робби.

«Теперь остались лишь мы вдвоем. Война забрала отца и мужа, но не разлучит мать с сыном».

Как обычно, дворецкий передал почту миссис Уэтерингтон, когда та сидела за чаем. Она быстро пробежалась по конвертам и нахмурилась, увидев письмо из Лондона.

«Как не надоело писать этой женщине?» — задала она себе вопрос.

На этот раз она даже не стала читать письмо Джози Эберле. Памела просто бросила его в камин, где моментально его проглотило пламя. Робби, наигравшись на улице, влетел в гостиную и сел за стол. Он быстро пробежался глазами по пирожным и сэндвичам.

— Ты забыл помыть руки, Эдвард, — рассеянно произнесла Памела.

Малыш хихикнул.

— Что смешного?

— А если Дед Мороз не сможет найти меня? Он подумает, что я все еще живу в Лондоне? И оставит там подарки?

— Причем здесь Лондон? Мы живем в Баронс-Вудс.

— Это так, но когда война окончится…

— Война, не война, ты всегда будешь жить здесь со своей матерью.

— Но мама в Лондоне.

— Хватит, Эдвард! Я твоя мама.

Роберт был слишком мал, чтобы заметить признаки психического заболевания, но понял, что что-то не то было с Памелой. Она не принимала участия в играх и слепо верила, что он и есть ее сын.

«А как же моя мама, — с растущим чувством тревоги спрашивал себя мальчик. — Почему она не пишет и не навещает, как обещала?»

Он старался выкинуть из головы все тревожные мысли, но безуспешно. Вдруг что-то случилось с его матерью? А вдруг она умерла? Хотя он и находился у миссис Уэтерингтон, он не любил ее так, как настоящих родителей. Робби, скучая по маме и беспокоясь о ее здоровье, потерял всякий интерес к предстоящему празднику.

— Почему ты не помогаешь украшать елку? — спросила Памела, когда заметила, как малыш молчаливо смотрит в окно.

— Больше не хочется.

— Возможно, ты болен. С наступлением зимы ты всегда простужаешься. Нужно, чтобы няня уложила тебя в постель.

Робби собрался напомнить женщине, что у него нет няни, но засомневался, что это принесет пользу. Казалось, что Памела существует в мире воспоминаний, где реальность ничего не значит.

До Рождества оставалось три дня, и Хайгейт наполнился зрелищами, звуками и запахами праздника. Ароматы выпечки из кухни смешивались с ароматом свежих сосновых венков на окне и свечей из растительного воска на столе. В гостиной Памела поставила швейцарскую музыкальную шкатулку, которая наигрывала ее любимую мелодию «Тихая ночь». Перед тем как пружина ослабла, требуя нового завода, раздался стук в дверь.

«Интересно, кто бы это мог быть?»

Обычно Памела дожидалась, когда ответит дворецкий, но внутренний голос подсказывал, что это сделать должна была она сама. Женщина вышла в прихожую, поставив шкатулку на столик, где посетители оставляли свои визитные карточки, рядом с дверью. Когда хозяйка увидела стоящую на улице в холодную декабрьскую погоду женщину, у нее появилось мрачное предчувствие.

— Вы миссис Уэтерингтон? — спросила незнакомка.

— Да. Что вам нужно?

— Меня зовут Джози Эберле.

Она ждала, что ее узнают, но этого не случилось.

— Я мать Робби.

— Вы думаете, что для меня это что-то значит?

— Мне сказали, что вы взяли моего сына. Его эвакуировали из Лондона.

— Простите, но у вас неправильная информация. Здесь нет никакого ребенка.

— Но я получила письмо от Этты Понсоби. Она сообщила, что Робби у вас в поместье Хайгейт.

— Вы считаете, что я лгу? — высокомерно спросила Памела.

— Нет, просто я ищу сына, и это единственный адрес, который мне дали.

— Ну, поищите еще где-нибудь. У меня его нет.

Джози стояла с открытым от удивления ртом, когда перед ее лицом захлопнули дверь. Она, поеживаясь от холода, побрела назад в деревню. Не уверенная в том, где искать миссис Понсоби, она направилась к местной почте.

— Я ищу Этту Понсоби, — сказала она клерку. — Она отвечала за эвакуацию детей из Лондона.

— Ах да, я помню ее, — ответил, немного подумав, клерк. — Она переехала в Бристоль два месяца назад. Говорят, что она занимается отправкой родственников инвалидов.

— Вы знаете, кто ее заменяет здесь?

— Нет, но можете спросить у директора школы. Возможно, он поможет.

Школа была в нескольких минутах ходьбы, а Джози была в платье, и холодный ветер хлестал по ногам. Она с удовольствием обменяла бы чулки на теплые брюки. Добравшись до школы, она вкратце объяснила ситуацию мистеру Штоверу.

— Когда Этта уехала, технически я отвечаю за эвакуацию, — сказал он, — но ничего сделать нельзя: детей уже разместили, и мы ждем команды отправить их назад.

— Я хочу знать, где остановился мой сын. Информацию, которую я получила, неверная.

— Полагаю, что это не единственный случай. Здесь было плохо организовано, когда прибыл поезд из Лондона. Не представляю, как Этта справлялась со всем этим. Но у меня в кладовке лежат все ее записи. Я могу посмотреть их и привести в порядок. Как вы говорите имя вашего сына?

— Робби Эберле.

— Хорошо, — сказал Штовер и записал имя на клочке бумаги. — Дайте мне день-два посмотреть отчеты, и я сообщу о результатах. Где я могу вас найти?

— Лучше я приду к вам, мне нужно найти ночлег.

— Здесь в Баронс-Вудс?

— Да, я не вернусь в Лондон, пока не узнаю, что с моим сыном.

Этим же вечером директор школы позвонил Джози в местную гостиницу.

— Вы нашли Робби? — взволнованно спросила она.

— По записям Этты Понсоби он у миссис Памелы Уэтерингтон в поместье Хайгейт.

— Я была там и разговаривала с ней. Она клянется, что никогда не брала никакого ребенка из Лондона.

— Как я говорил вам вчера, здесь был беспорядок, когда прибыл ваш сын. Возможно, в отчете сделаны ошибки и вашего сына поместили в другом месте.

— И нет никакой возможности установить, куда его направили?

— Полагаю, что придется опросить людей в округе Баронс-Вудс, но на это уйдет время. Если бы вы написали миссис Понсоби, она бы вспомнила что-то, что могло помочь найти его, — предложил директор школы.

— Я не могу ждать почту. Поеду в Бристоль и поговорю с ней лично.

В канун Рождества Этта Понсоби присутствовала на церковной службе, молясь, как и большинство жителей Англии за быстрейшее окончание войны. Когда она возвращалась в дом тетки, в ее сознании всплывали более приятные картины. Она, поклонница Диккенса, воображала Боба Крэтчита, спешащего по улицам Бристоля с Тини Тимом на плечах и крича всем встречным: «Благословит вас всех Господь!» Она закрыла глаза и представила викторианское Рождество с хрустящими каштанами, сливовым пудингом и ромом. Открыв вновь глаза, она увидела определенно знакомую фигуру в нескольких ярдах от себя, которая открывала садовую калитку тетки.

— Вам помочь? — спросила Этта, застав молодую женщину у дверей.

— Миссис Понсоби, не знаю, помните ли вы меня. Мы встречались в Лондоне на вокзале Ватерлоо.

— Вы одна из матерей.

— Да, мой сын Робби Эберле.

— Конечно же! Я и подумала что-то знакомое. Пойдемте внутрь дома. Похоже, что вы промерзли насквозь.

За чашкой горячего чая Джози объяснила цель приезда.

— Надеюсь, что вы должны вспомнить то, что поможет найти мне сына, — заключила она.

— В записях нет ошибки. Памела Уэтерингтон появилась в муниципалитете, выбрала вашего сына среди других детей и отвезла в поместье Хайгейт. Когда я уезжала из Баронс-Вудс, он все еще находился у нее.

— Зачем же она солгала мне?

Этта пригубила чай, не зная, что ответить отчаявшейся матери.

— Вы о ней что-то знаете, — произнесла Джози, инстинктивно почувствовав что-то неладное.

— Несколько лет назад Памела Уэтерингтон потеряла сына. Ему было столько же, сколько сейчас вашему сыну.

— Что с ним случилось?

— Он погиб вместе с отцом, катаясь на лодке. Сначала я не решалась отдать ей кого-то, но было так много нуждающихся детей. Она была добра к мальчику и предоставила хороший дом. Я не вижу никакой опасности…

— Опасности? Что вы мне не договариваете?

— Я никогда не слушаю сплетен. Люди в деревушке придумывают такие странные истории. Во всяком случае, в Баронс-Вудс поговаривали, что муж Памелы приударял за няней, симпатичной девушкой, на несколько лет моложе его. Естественно, что жена ревновала. И все же это домыслы. Достоверных фактов нет.

— Пожалуйста, продолжайте.

— Намекали, что Памела сама создала этот несчастный случай, который забрал жизнь мужа.

— Вы думаете, что она преднамеренно убила и сына?

— Нет. Эдвард, так звали мальчика, предположительно в тот день находился дома с няней. Он отправился в лодке с отцом без разрешения матери. Точно не знаю, имеет ли Памела какое-то отношение к смерти мужа, но она обожала сына и никогда бы не сделала ему ничего плохого.

— Намеревалась она или нет, но погубила ребенка. А теперь у нее мой сын!

Джози даже не закончила пить чай, поблагодарила Этту, надела пальто и выбежала из дома. К счастью, железнодорожная станция находилась всего в нескольких кварталах.

Памела Уэтерингтон поцеловала на ночь Робби и отвела в постель.

— Когда ты проснешься, наступит рождественское утро. Я сгораю от любопытства, что же принесет тебе Дед Мороз, Эдвард.

Как только погасили свет, на глазах мальчика выступили слезы: он думал о матери, смотрит ли она на него с небес? Есть ли у нее крылья, и одета ли она в длинное белое одеяние, как ангел на рождественской елке?

Через два часа Памела стала готовиться ко сну. Она напевала «Тихую ночь», когда сняла одеяла и накинула на стойку. Женщина собралась было улечься, как раздался стук во входную дверь. Не нужно было задавать вопрос, кто это. Памела уже знала.

— Черт бы ее побрал, — задыхаясь, выругалась она.

Хозяйка накинула халат и направилась в прихожую.

— Я открою, мэм, — сказал дворецкий.

— Ступай спать, я разберусь сама! — приказала она, не утруждая себя говорить вежливо.

— Я требую увидеть своего сына! — закричала Джози, когда дверь открылась.

— Я же сказала, его нет…

Разгневанная мать оттолкнула Памелу и закричала имя ребенка.

— Робби! Где ты? Это я, твоя мама.

— Как вы посмели? — завопила Памела. — Вы думаете, что можете являться в мой дом и разрушить семью?

— Мне нужен мой сын!

Джози едва сделала несколько шагов к парадной лестнице, которая вела в спальные комнаты, как Памела Уэтерингтон взглянула на музыкальную шкатулку. В припадке ярости она схватила ее и обрушила на голову женщины, злобно нанося удары до тех пор, пока не раздробила череп Джози Эберле.

Робби Эберле разбудили утренние лучи солнца.

«Вот и Рождество», — подумал он, но это принесло мало радости.

— Если ты проснулась, мама, — сказал малыш, устремив взор в потолок, — то с Рождеством тебя.

Он оделся и спустился на кухню. Миссис Тэнди, повариха, не приготовила завтрак. Он понял, что из-за праздника у нее выходной.

— Это ты, Эдвард? — спросила из гостиной Памела.

Робби не ответил.

— Иди открывать подарки.

Из-за любопытства он прошел в гостиную. Сначала малыш обратил внимание на завернутые коробки под елкой. Затем краешком глаза он заметил, что кто-то сидит в кресле. Он повернулся и увидел свою мать. Она была мертва, чего он и боялся, и не одета, как ангел, а в синюю форменную одежду няни Эдварда. В другом конце комнаты на диване сидел дворецкий в костюме бывшего хозяина, тоже мертвый.

— Неплохо, Эдвард? — визгливо спросила Памела. Сумасшествие полностью овладело ею. — Вся семья, как обычно, будет праздновать Рождество.

Робби был слишком мал, чтобы оценить жестокую насмешку, когда ради безопасности его эвакуировали из Лондона в Баронс-Вудс, где угроза оказалась больше, чем немецкие бомбардировки. Памела забрала жизнь матери и надеялась навсегда оставить его из-за ошибочной веры в то, что действует из материнской любви, а не от безумия и желания обладать.

 

 

Авг. 2017 г.