«При второй любви человек чувствует себя так, словно второй год сидит в том же классе; всё ему известно, а между тем нет уверенности в том, что удастся выдержать экзамен».

Бронислав Нушич.

 

Как не крути у виска указательным пальцем, но в шестой моей первой любви вначале исподволь притаилось, а вскоре намертво приклеилось множество некоторых реальных желаний. О-о-о, эти желания ничуть не были похожи на предыдущие детские хотения со своими наивными видениями на окружающий взрослый мир. Уж так, очень-очень захотелось проникнуться в интимную среду человеческого обитания, что аж до ночных сексуальных кошмаров с мокрыми пятнышками на трусах и простыне, с утречка пораньше. Невыносимо в грубой степени, честное слово, потянуло в ту нехорошую сторону, где исполняются влекущие эротические мечты и ваш покорный слуга готов был бы влюбиться когда угодно и в кого угодно, лишь бы появилась вдруг девица в голом виде на горизонте и, нисколько не смущаясь, тут же сходу, показала бы все запрещённые премудрости для получения невиданного до этого момента сногсшибательного удовольствия.

 

Первая любовь – это вам не фунт изюма, не только вздохи при луне, но и, если тебе отвечают взаимностью, первые обнимания, первые поцелуи и последующие первые действия. Но не обольщайся, мой любимый читатель, ведь придёт время, когда я обязательно постараюсь и с удовольствием привлеку все свои мысли и чувства к тем первым последующим действиям, чтобы их описать, но пока остановлюсь лишь на первых притягательных живых картинках эротического содержания и волшебных первых поцелуях.

 

Шестая любовь навсегда осталась моей великой тайной, и я не рассказывал о ней никому, кроме своей любимой подушке. Оставаясь наедине с верной постельной принадлежностью, я обнимал её и шептал самые нежные слова в мире, адресованные прекрасной обладательнице сочных алых губ и аппетитных ямочек на стыдливо раскрасневшихся щёчках. Теперь-то уже ни сколько не смущает признаться, что необыкновенное и необъяснимое любовное влечение, подталкиваемое хотением познать запретный плод, вспыхнуло во мне необычайным пламенем к собственной сестре двоюродной.

 

Ещё в то время я не просто читал книги, но глотал их с невероятной жадностью и скоростью. А там-то, как раз, в этих прочитанных книжках, очень часто мелькали события, когда мальчишки влюблялись в своих кузин. Я спросил как-то бабушку, мол, что же такое эта самая кузина? Ничего она мне путного не сказала, сославшись на обыденный предмет от Кузи. И только после каникул, когда учительница дала исчерпывающий ответ, вы не поверите, наступило такое облегчение благостное, что, как в сказках русских говориться, где пером не описать. Тут же сделалось легко и свободно, хотелось взлететь и парить в облаках! Но, тем не менее, я до самой взрослой взрослости ни с кем на эту тему не размышлял. Теперь настало время поговорить о милых нежных детских шалостях. Так бы обозначил эти действа любой из нас, но я, лично, предпочитаю на полном серьёзе соотнести их к разряду первой шестой любви.

 

Пионерский лагерь - это очень хорошо, да просто замечательно, но по сравнению с летними каникулами, проведёнными в деревне у бабушки, я бы поставил лагерное времяпровождение на почётное второе место. А как же, где как не у бабушки в деревне можно ещё себя почувствовать по настоящему свободным во всех своих проявлениях человеком? Нигде. Родители в то время являли миру постоянную занятость на работе, и даже в городе я был полностью отдан на воспитание своей родной улице, где прошёл полный подготовительный курс для поступления в жизнь по всем матерным, курительным и многим другим хулиганским предметам. О бабушке же остались только ласковые, самые волнующие воспоминания. Евдокия Васильевна, мать героиня, тысяча девятисотого года рождения была добрейшим души человеком и более чем, за семьдесят пять лет занималась нашим формальным воспитанием во время каникул.

 

Бабушка искренне, по самому честному-честному образу верила в Бога и одновременно в давно почившего уже Сталина. И мы, два лоботряса, хоть и пионера, с удивительной дотошностью пытались вправлять родной бабке мозги по теме вероисповедания. Доказывая во всю Ивановскую, что Бога нет и Сталин совсем не то, что она себе возомнила и представляет. Но не тут-то было… У меня по сегодняшнюю пору стоит в голове вот это непозволительное вроде бы смешение религиозного фанатизма и истинной веры. Ведь её родного сына, дядю Колю, вынесшего из окружения во время войны на себе знамя, сослали в Сталинские лагеря.

- Докажи, что Он есть, - кричали в пылу горячего спора мы.

- А я вам ничегошеньки доказывать и не собираюсь, - отвечала смачно окая она. – Вот вдарит вам по головам каменюкой небесной и будет на то богохульникам доказательство.

- Но ведь все знают, что нет Его! Это истина.

- Враги у вас за спиной стоят, вот истина какова!

 

Бабушка зачастую говорила, будто Враг попутал, и мы уже знали, что имеет она ввиду чёрта на самом деле. Но и у Сталина были враги, а бабуся нещадным образом объединяла и тех и других в одну нечистую вражескую силу. Ни сколько не увлекаясь этими ненавязчивыми рассуждениями, хочу отметить, что обнажённую женщину я впервые увидел благодаря родной бабуле. Ведь именно она предстала перед нашим с двоюродным братом взором, в совершенно голом виде при купании в реке. Но это ещё что, наши родители, приезжавшие на выходные, как в наказание, заставляли хлестать веником и тереть мочалкой бабушкину спину в деревенской рубленной бане. А наказывать было за что. Хотя, конечно, можно же было обойтись без чужих погребов и огородов, а так же других многочисленных хулиганских поступков? Нет, невозможно…- в принципе! Поэтому мы с Андреем заранее играли в карты, и по итогам игры, проигравший должен находится непосредственно внутри самой бани с бабушкой, а выигравший в предбаннике.

 

Ах, сколько же можно было ужасно любоваться бабушкиной наготой? Наконец-то настал момент, когда все ребята нашей деревни оторвались на полную катушку. Привезли на сенокос молодых девчонок рогатками шевелить свежескошенную траву. Конечно же, они были постарше от нас, но для нашей же и выгоды. Девахи, как мы их тогда называли, облюбовали местечко на речке, Вязьме, и полнейшим нагишом наслаждались в быстром течении довольно-таки прохладной воды. Делали они это с регулярной точностью, и нам было достоверно известен примерный час просмотра удивительного по тем временам многосерийного кино, куда до шестнадцати вход, естественно, запрещён. Сеанс был бесплатный, но чтобы занять места в зрительном зале, необходимо было перейти вброд реку, пройти километра три через пойму и уже потом пробраться к противоположному берегу через камыши и занять соответствующий ряд в кинотеатре. Всё нужно было сделать до прихода киноактрис, но зато потом… - просто удивительное зрелище, когда на сцене живого театра перед тобой раздеваются и заходят в воду всего в нескольких метрах от зрителя голые красотки! Но и этих нескольких метров, лично для меня, было сверх меры достаточно для нехорошего настроения. К великому моему сожалению, я с детства страдал близорукостью и впервые пожалел, чуть ли не до слёз, что из-за своего дурацкого упрямства не стал носить очков. Нет, дома у меня были очки, я в них смотрел телевизор и брал с собой в кинотеатр. В общем, я был в них там, где меня никто не видел. Тонкими деталями свалившейся на мальчишескую голову ошалелой деревенской эротики мне так и не довелось насладиться, но, тем не менее, я с величайшим удовольствием хвалился, пересказывая на ходу своим друзьям увиденную картину, небывалыми впечатлениями.

- А ты, а ты видел эту? Видел эту рыжую? – раздавалось вдоль реки через каких-то полчаса.

- Да, видел, видел!

- И там, внизу, волосы у неё тоже рыжие, ни фига себе!

- А эта, эта, курносая… легла на спину и прям на меня ноги раздвинула!

- Да чёй-то на тебя, и на меня тоже!

- Ух, ты… у толстой сисяндры по полметра!

- Ага, не утонешь с такими поплавками!

 

Ещё долго наш чувственный мальчишеский восторг с небывалой лёгкостью пробивал несущиеся по голубому небу облака, пока несколько не стих и не позволил громадным холмам на наших трусах превратиться в малюсенькие холмики. Шли в ход пошлые анекдоты, рассказы, кто, сколько и чего такого подобного видел, обмены опытом, типа откуда берётся малафья и что её в данный момент, наверное, скопилось по целой бочке. Тут же была дана клятва, что каждый из нас обязательно переспит, хотя бы с одной девчонкой из класса и непременно доложит результаты о проделанной работе нашему деревенскому коллективу.

 

Продолжительное время ещё можно было бы наслаждаться эротическими сеансами, если бы не наша собственная безалаберность. В следующий раз я протискивался вплотную к сцене, чтобы разглядеть поближе бабские секреты и нечаянно толкнул, а затем специально потеснил в сторону своего товарища. Тот, видя, что попытки вернуть своё первоначальное выгодное положение не увенчаются успехом, в отмеску бросил случайно оказавшийся под ногой булыжник. На противоположном берегу раздался невыносимый ор, словно привезли из Африки диких верблюдих жить в нашу деревню! А на нашем…- такой же дикий, но ржач подростковых самцов, получавших неистовое удовольствие! Когда мы выбежали на открытое пространство всех тут же приметили и двоим, а именно мне с Андрюхой, в этот же день жестоко отомстили, причём по-особенному, по специально запланированной извращенцами методике.

 

У всех мальчишек есть довольно разные способы, и даже целые обряды инициации для перехода в достойных пацанов, где следующая категория – мужики. Некоторые прыгают с высокой горы, кто-то режет ножиками в кровь ладошки или производят другие болезненные действа, вплоть до великих непонятностей для некоторых людей, особливо касательно женского пола. У нас же был свой собственный, особенный деревенский ритуал… Ещё в мае колхозники пригнали в наши отдалённые края на сезонный выпас стадо тёлок с быками и пастухи, уходя в очередной запой, часто просили нас попасти стадо. За деньги, разумеется.

- Парнишки, поможите! – Уговаривали наши бабушки. – Скотинка-то, пошто ведь туточки виноватая? Заплотють они вам, заплотють, нехристи… Куды ж денутси та? Предсидателив на усих, ежели чаво хватить!

- А ну… пшла, скотина! Курва, царя небесного, мать твою за ногу! – Раздавался на следующий день с утра, вдоль прогона, неутомимый ребячий звонкий голосок!

- Куды поперла, мать-перемать, гадина эдакая! Тварина бл….ая, чтоб тебя чрез коромысло! – Вторил вслед такой же… неутомимый.

 

Мы загоняли скотину на большущий остров и до вечера развлекались, как могли. Именно тогда я и купил себе первые и последние часы «Ракета» за пятнадцать рублей. Почему последние? Потому, что по настоящую пору не ношу колец, цепей и часов. Украшения не люблю, а часов не наблюдаю. Зачем мне часы? Светло – день, темно – ночь, листья жёлтые – осень, снег пошёл – зима наступила… Ну, так вот, в навозе загона по самые скотские коленки стоял здоровенный бычара, уже с кольцом промеж ноздрей. Мы уже не раз прокатились по скользкому коровьему дерьму, словно на водных лыжах, уцепившись за хвост какой-либо из тёлок, но теперь надо было совершить настоящий героический поступок. Мало того, что нужно было перелезть через жердины загородки и медленно-медленно подкрасться вплотную к рогатому животному. Просто необходимо было изловчиться и сильно двинуть с размаха ногой бедолаге по одному из двух огромных бычачьих свисающих причандалов. Честное слово, скажу вам братцы, что очень я испугался, когда пнул промеж скотских ног и, рванув к загородке, дабы перепрыгнуть оную, зацепился ногой за ногу и упал, не добежав с полметра. В миг один неполноценный промчались перед очами глупого ребёнка вся маленькая неизведанная жизнь. Бычара немедленно взметнулся ввысь метра на два и уже был рядом, когда вдруг подоспела помощь. Самоубийцу, в лице меня самого, вовремя расторопные сподвижники вытащили за руки под жердиной и под уважительные возгласы браво хлопали по плечу, скверно матерясь при этом. А бык что вытворял, умам нашим тупым непостижимо в ту пору было, хотя зрелище, я вам скажу, не в пример захватывающее!

 

Ещё и полдня не прошло, а такой насыщенности и полноты от пережитого времени хватило бы на добрую неделю, если сравнивать с днями школьными, конечно. Мы с Андреем спустились к реке и, простирнув на скорую руку одежду, издававшую смачную навозную вонь, смело окунулись голышом с самодельного трамплина в омут. Барахтались-то всего каких-то пять минут и уже хотели вылезти на берег, как заприметили идущих в нашем направлении тех самых девчат, за которыми с таким наслаждением подсматривали совсем недавно из камышей. Те подошли не спеша и…

- Здрасти! – выдали они издевательским хором, весело усевшись рядом со спасительными трусами, вылупивших на полную орбиту очи, купающихся в реке горемык.

- Чяво? – не думая и не понимая, выпалил Андрей.

- Свяло, подёргай! – издевались девки, махая руками, приглашая тем самым выйти к ним на берег.

 

Сейчас-то, конечно, я бы вышел без всяких на то препирательств, но тогда… Ваш герой, не побоявшийся даже в клетку с быком войти, струсил, как самый последний гадский предатель своей любимой Родины. Прошло уже более получаса, когда мы стали слегка замерзать в воде. Андрей поплыл по течению, я вслед, а девчата по берегу за нами… Что-то такое нехорошее промелькнуло тогда в моей голове, но я упорно двигался вперёд, раздвигая брасом перед собственным носом воду, иногда переходя в кроль. Плавали мы оба хорошо и, проплыв с километр, увидели, что погоня отстала. Выбравшись на берег, было решено сделать себе набедренные повязки, как у тех туземных аборигенов и в обход по полю с овсом зайти в деревню с тыла. Ох, уж эти надуманные сами себе приключения и всё ради чего? Ради каких-то там мальчишеских писюлек драгоценных? Но это я сейчас так воспринимаю, а тогда всё было настолько серьёзно, что не только действовать, а даже думать по-другому не могло быть никакой речи.

 

Да ладно, Бог с ним. В дальнейшем оказалось, что не всё так просто. Дело-то в том, что только мы стали собирать ветки с листьями для прикрытия как бы мужских достоинств, как вдруг…

- УРААААА! – Выскочила из-за поворота «конница амазонок» с пучками крапивы вместо сабель в руках!

- Бей гадов! – Орала одна, та которая с сисяндрами!

- Мочи подонков! – Визжала рыжая!

- Девки, бей по яйцам! – Выкрикивала фашистские лозунги курносая!

- ААААА! – Кричал от нежданной безнадёги Андрюха!

- ААААА! – Неистово вопил я!

 

Мы, великие оседлатели тёлок и ужасные покорители злых быков, орали в небо, как последние дураки до самой вселенной, до самой невозможности, не забывая прикрывать при этом обеими руками свои драгоценные пипирки. Можно было запросто отбиться, да ещё и нападавшим накостылять чрезмерно, но резко выбирать пришлось одну из двух зол, где зажатый в руках золотой запас был намного дороже. Андрей уже получил приличную дозу жгучей крапивы, и рванул было обратно к реке. Я тоже увёртывался, как мог и даже обогнал своего двоюродного брательника, но…

- УРААААА! - Разнеслось вновь диким воплем из-за бежавших на нас кустов от реки!

- Засада! – Зафальцетил срывающимся голосом, ваш покорный слуга, и попал точно в эпицентр зверской крапивной бойни.

 

В создавшейся панической обстановке, новый отряд, состоящий ещё из трёх девчонок, с неприкрытым удовольствием яростно впустил нас, окруженцев, в свои фашистские объятия! Они наотмашь лупили налево и направо здоровенными огненными пучками, получая при этом неистовое садистское наслаждение.

- Божечки, мои милые и вы, все его родственники! – Неслось в моих несовершенных мозгах без всякого на то промедления, позабыв в секунду про то, что в него, в Бога, они совсем, ни капельки, не верили!

 

И пяти минут, наверное, не продолжалось великое крапивное побоище, а нам с Андрюхой показалось вечностью. До такой степени мы были разгорячены в случившейся непредвиденной схватке, что жгучее пламя от наших побеждённых тел исходило, казалось бы, до самых облаков, летящих хохоча над нами.

 

Ещё довольно долго мелькали в овсяном поле две светящиеся задницы на фоне загорелых мальчишеских тел. Подойдя к дому и прикрываясь наспех сооружёнными снопами овса, мы увидели такую картину: нас встречала прелестная кузина. Тогда я, конечно, не знал значения этого «буржуинского» слова, но теперь так и не терпится вставить его в рассказ. Танюшка в течение последнего года прямо на глазах, к величайшему моему удивлению, превращалась в обворожительную девушку. Уже появилась грудь и такой влекущий взгляд, магнитом любовным к себе притягивающий, что трудно было устоять, ни сколько ей не симпатизируя. Она в чёрном купальнике, вся такая ладненькая и стройненькая, опиралась чудной попкой на здоровенную липу, вытянув вперёд указательный палец и смеясь до упада…

- Вы, чиво, братики-акробатики? С какой берёзы рухнули на этот раз? Ой, мама родная, держите, не магу!

- Да, иди ты! - Наконец, засмеявшись, буркнул Андрей и мы, моментально свернув, поспешили прямёхонько в баню.

 

Деревенская баня, если это привычное явление, никогда особого восторга не вызывает. Но для нас городских подростков, это было что-то из вон выходящее. Говорят, что раньше даже по-чёрному её топили и только совсем недавно наши отцы переделали её на современный лад с камнями для пара и лавками для полного изнеможения после трудового дня. Топили в основном по субботам, когда родители приезжали на выходные, чтобы поработать на огороде и проведать нас. Мы с Андрюхой тут же поддали парку и неистово били себя не распаренными берёзовыми вениками, чтобы поскорее избавиться от невыносимого крапивного зуда. И только после того, как было вылито на тело по целому тазику с горячей водой, наступило некоторое облегчение.

- Ах ты, курва такая! – Заголосил вдруг Андрей коровьим языком, бросая в окошко мочалку.

 

За стеклом сияла улыбка «Чеширского кота»… Это Танька расплылась до невозможной степени, затем, громко рассмеявшись, побежала за угол.

- Как и мы, небось, интересуется интимными подробностями, зараза, - заворчал я и развернулся к выходу.

 

В этот самый момент дверь внезапно открылась и просунулась гогочущая на всю катушку голова сестрёнки.

- Мальчики, - сквозь смех и слёзы небывалой радости кричала она. - Мамки вам палатенцы и трусы передали, уже вся деревня знает о ваших приключениях с подвигами!

 

Мы рванулись, не думая к ней, но было слишком поздно. Танька во всю девчачью прыть ускакала от нас, а ещё раз бегать голожопыми по огороду не захотелось.

 

После бани Андрюшка засобирался и пошёл на другой конец деревни ночевать ко второй своей бабушке. А мне вдруг показалось, что смеётся надо мной весь дом и вся улица, что даже кот как-то странно улыбается, вспоминая мои неудачливые похождения. Поэтому, я от небывалых переживаний залез подальше на полати, куда вскорости вскарабкалась и Танька. Родственники расположились за огромным столом напротив печки под иконами. Умиротворённо урчал двухведёрный самовар, стучали о края тарелок вилки с ложками, и загадочно булькала из четверти горячительная жидкость. Мы с сестрой высунули головы из-за занавесок и внимательно слушали, о чём говорят взрослые.

- Ну как вы до такой жизни докатились? – То и дело, подзадоривая, толкала меня в бок Танька.

- Да отстань ты, отрава! Долго моё терпение испытывать будешь? Я уже все нервы на тебя израсходовал!

 

В момент за столом притихли потому, что моя фраза про нервы распространилась слишком громко по избе.

- Какие нервы ищщё? - Парировала кузина. – Твоему нерву ищщё расти и расти на благо Родины!

 

Незабвенный грохот гоготания рухнул, отразившись с потолка. Взрослые смеялись до упаду! Дядя Коля поперхнулся самогоном, тётя Тамара выронила ложку, а бабуля, подхихикивая, непрестанно молилась на икону. Мы же, недоумённо покачали из стороны в сторону головами, не соображая, что тут и к чему и перевернулись на спину, рассматривая удивительные древесные узоры на некрашеном потолке. Вдруг я почувствовал, что Танькина рука легла мне на грудь, а сама она прижалась посильнее к моему телу.

- Слушай, - прошептала она. – Ты хоть раз с девчонкой целовался?

 

Да, мол, конечно, сколько раз! Хотел ответить я, но почему-то честно признался:

- Нет ни разу.

- Хочешь научу?

- Не знаю, - ответил я.

- Зато я знаю, только ты ни кому не рассказывай…

 

Родители с родственниками к тому времени вышли на улицу, уселись на лавку под окном и, отбиваясь лопухами от комаров, судачили про жизнь житейскую, иногда переходя на задушевные песни. А у меня… А у меня в голове всё перевернулось кверху дном, мозги вылились набекрень из ушных отверстий, а сердечко забилось так, словно хотело в срочном порядке выбраться через мальчишеские рёбра на свободу и прыгать бесконечно от навалившегося совершенно ниоткуда восторга!

- Ты рот-то хоть закрой, дурачок,- шептала томным голоском Танюшка. – Чё ты его расхлебянил, будто кастрюлю со щами?

 

Влажные её губки гуляли по моей шее взад и вперёд, всё глубже и глубже впиваясь в нежную кожу. А я даже и не думал, чтобы облапать собственную сестру, так же, как рассказывали пацаны на досуге. Я просто тупо млел от очаровательного удовольствия. Конечно, в следующий раз я пустил уже в ход свои шаловливые ручонки, но теперь… Теперь и так был верх небывалого великого блаженства! Всё это продолжалось до тех пор, пока не хлопнула входная дверь и не зашли мужики, чтобы остограммиться на сон грядущий, а бабы помыть посуду.

 

Вскоре все полегли спать. Кто на полу, кто в горнице, кто разместился на трёх кроватях. Мне место на полу досталось, и я лежал на нём, словно на домкрате от того самого нерва приподнятый, обнимая фуфайку под головой, так как подушек на всех не хватило. Когда все уснули, у меня ужасно заболели яички, пытаясь гулко взорваться в тихой ночи! Я их сжимал и так и эдак, но боль не проходила.

- Небось бык мне мстит, - подумал вдруг я.

 

К утру боли утихли, но я проснулся с мокрыми трусами. Только не подумайте, друзья, что они всё-таки взорвались. Через это все проходили, прошёл и я. Раз так надо, значит надо, но потом-то я понял, что Татьяна не меня учила целовать, а сама на мне училась целоваться. И всё бы ничего, если бы в то утро не запричитала в голос собственная мамка:

- Сыночек, что с тобой? – Протягивала она ко мне свои материнские руки. – На тебе же света белого нет, вся шея синяя!

- Дык, от крапивы, наверное, - как мог, оправдывался я, не зная как реагировать на провокационные вопросы.

- Да что ж такое деется-то? Отец, ну ты глянь на него!

- Даааааа… - затянул минут на пять папаня. – Дело ясное, что дело тёмное… У меня здесь один только диагноз прорисовывается – прищемил дверью, не иначе!

- И что ты такое мелешь? Какие уж тут шутки?

- Пошли, объясню для непонятливых… а этот оболтус уже большой, сам без нас разберётся. А ежели что, так спросит, коль ума хватит.

 

Только через некоторое время до меня самого дошло, что это были обыкновенные засосы. Что характерно, на Танькиной шее ничегошеньки не было обнаружено. Все издержки от любовного производства достались лишь вашему покорному слуге. Далее мне уже не хочется касаться некоторых интимных подробностей, случившихся в дальнейшем, но скажу сразу, что Таньку я искренне любил ещё довольно долгое время. Она же в своё удовольствие меняла пацанов, как перчатки и, не достигнув совершеннолетия, вышла замуж за парня намного старше её.

 

Таким вот образом, в шестой первой любви дело дошло до удивительного первого поцелуя. А первый поцелуй – это своего рода бумага, свидетельствующая о поступлении в институт любви, где изучается уже высшая любовная математика со всеми известными и неизвестными жизненными величинами. Первый поцелуй я сравнивал с шоколадом, пока не попробовал. Но, стоило мне прикоснуться к живым губам, как я тут же изменил своё детское мнение. Первый поцелуй показался мне неведомым до селе удовольствием, от которого на губах продолжительное время сохраняется самая сладкая сладость, в глазах мутнеет, голова удивительным образом бежит по кругу, а в крови вспыхивает и надолго не затухает безумный огонь счастья! И ещё… Теперь-то я сразу, как только оторвал свои губы от чужих, тут же почувствовал, что обладаю первоклассным опытом, который не только в любви необходим, но и в других жизненных проявлениях. Впрочем, опыт всегда приносит разочарование потому, что разочарование является обязательным финалом любой любви.