Николай томился на вокзале. Автобус еще не скоро. Времени хоть убейся. От нечего делать - раз он прошелся по перрону, два прошелся. Вскоре и это занятие наскучило. Решил подкрепиться в привокзальном буфете, время - обед. Купил первое, второе, да и стакан чая со сдобой. Присел к столику, что у окна и, безучастно глядя в него, стал машинально поглощать пищу. Ел неторопливо.

Уже допивал остатки чая, когда его окликнула невысокого роста старушка:

- Николай, ты ли это, милок?

- Тетя Ксения! – обрадовался Николай и, отставив стакан, торопливо пододвинул стул, приглашая сесть рядом.

Старушка основательно уселась и, сияя улыбкой, смотрела на Николая.

- Сколько лет прошло, как не видались, а, Николенька?

- Много, тетка Ксения, много, чай лет семь уж, если не более.

- Да, летит времечко, только успевай дни считать. Ну, как ты живешь, поживаешь? Смотрю на тебя да диву даюсь, какой ты справный стал, впрямь, как каравай на столе. Ведь уезжал-то из деревни худой, да дохлый. А теперь гляди-ка - не наглядеться.

- Живу помаленьку, баб Ксень, жена, слава Богу, хорошая. Вот вышел на пенсию недавно. Ничего живем, пенсии хватает, еще охранником устроился в детсаду, справляемся. Сами-то как, дядя Вася все так же бодрячком бегает?

- Отбегал уж свое, три года, как схоронила, - утерла глаза старушка, - наше дело стариковское. Жить да смерти дожидаться.

Николай сочувственно пожал ей руки, и они помолчали, каждый из них в мыслях поминал покойного.

- Может чаю хочешь, теть Ксения? – прервал молчание Николай. Старушка встрепенулась, промокнула глаза и извиняюще улыбнулась:

- Не откажусь, милок. Время обеденное.

Николай сходил в буфет принес несколько стаканов чаю и к ним ватрушки. Тетка Ксения принялась чаевничать, и Николаю из уважения к старушке тоже пришлось прихлебывать из стакана, несмотря на сытость. Тетка Ксения некоторое время молча пила чай, при этом бросала испытывающие взгляды на мужика. В конце концов не выдержала:

- А про Валю ничего спросить не хочешь?

- А что про нее спрашивать, - равнодушно отозвался тот, - чай живет - поживает. Ей теперь… воля вольная. Никаких забот. Детей еще в бытность мою, сама знаешь, определили. Внуков-то я вижу, Вовка с Катей приезжают ко мне.

- А вторая жена ничего, не ревнует?

- Лидия-то? Нет, она душевная. Привечает, как родных. Да и ее дети к моим, как к сводным, относятся. Знаешь, тетка, - оживился Николай, - понаедут ее и мои внуки, дома кутерьма. Молодые куда на природу наладятся, так мы с малышней остаемся. Сидим с Лидой на крылечке, дети бегают, кругом смех, а нам так радостно и тихо на душе. Только вот, - тут он запнулся и тихо добавил, - заноза на сердце. Ведь, тетка Ксения, мог и с Валей вот так сидеть да радоваться. Да видно, не судьба.

- И-и, милок, знаю… до сих пор любишь. Да и через эту любовь и испортился ты.

- То есть как через любовь?

- Потакал ей во всем, вот почему. Пылинки с нее сдувал, куда посадить не знал. Скотину один убирал, корову сам доил да в стадо отправлял. Носки детям… штопал. А она у тебя только в конторе и сидела, бумаги перебирала. Деревня не слепая, все видит.

- Так я ведь ее еще со школы любил. Как с городу она приехала, чуть не ошалел от радости, наглядеться не мог. Ну, прямо королева королевой. Любовь-то моя… глаза застила, ничего не видел, не замечал.

- То-то и оно. Видела ее вчерась, об тебе разговор шел, - сообщила старушка, - тоскует она. Дура, говорит, упустила его. Упуст-и-л-а-а,- передразнила бабка, - вначале тебя до стакана довела, по деревне валялся людям на смех. А все через ее характер. Все не по ей было. Шпыняла на каждом шагу. Какой мужик выдержит? Что неправда, скажешь, Николенька?

- Правда, тетка Ксения, чего скрывать, - нехотя ответил Николай, - я было, совсем спился. Не любила она меня, с самого начала ведь знал.

- А что ж тогда жил с ней, детей нажили? Разбежались бы сразу.

- Да думал через свою любовь, добьюсь ейной. Да видать не по себе дерево срубил, не в подъем. «Да что ж за меня пошла, коли не чувствуешь ко мне ничего», - спросил как-то. «А так… - ответила она… - от тоски бросилась, как в омут».

- Это она городского своего по сию пору забыть не может. Был у нее там Витюша. Побаловался он с ней да бросил. Валя тогда чуть в петлю не полезла, ладно, тетка Дарья, учуяла сердцем материнским, приехала да домой увезла. Тут ты ей подвернулся со своей любовью. На тебе и отыгралась ее подлая душонка.

- Как отыгралась? – недоуменно спросил ее он.

- Да как. После Витюши своего она всех мужиков возненавидела. Тебя мучила, а казалось ей по бабьей дури, что Витьке мстит. Вот ты и принял всю муку, что ему полагалась. Ладно, у тебя терпения хватило, жить с ней, пока детей не вырастили.

- Да уж… - вздохнул Николай - … вытерпел. Как детей бросишь.

- А с Лидой ты как встренулся?

- Да как, сама знаешь, я на заработки ездил на Севера. Помнишь, чай, как-то раз я пустой приехал? В поезде опоили меня лихие люди, да все из карманов выгребли. Бросили на какой-то станции под кусты и след их простыл. Лежу, дождь мочит меня, а встать не могу, сил нет. Вроде встану, ан нет, опять падаю. Долго так барахтался, весь в грязюке. Лежу, плачу от бессилья. «Что за доля такая горькая мне досталась. Дома нелады, сам вот валяюсь незнамо где, как пес пропащий». Лежу, вою. Тут кто-то меня так тихонько тронул за рукав и спрашивает:

- Встать можешь, мужичок?

Я очнулся, а надо мной бабенка склонилась, тянет за рукав, да и уговаривает так ласково:

- Ну, вставай, милок, чего развалился. Ты с какого поезда?

- С московского, до Уфы.

- А что ж ты тут высадился, коли тебе до Уфы?

- Да я не помню, - с трудом ответил я.

- Видать на нехороших людей нарвался, бедолага. Айда потихоньку, тут недалече. Будка стоит моя на разъезде.

Так, уговаривая, как младенца, и довела меня до теплой печки. Тут я и повалился. Проспал до самого утра. Встал и понять не могу, где я, что я. Дверь распахнулась и вошла та бабенка с флажками в руках.

- Проснулся, ну вот и ладненько. Сейчас накормлю, да на поезд посажу, тут курганский останавливается на три минуты, доедешь прямо до Уфы. До него еще три часа есть.

Сама расторопно растопила печку, поставила кастрюлю разогреваться. Мигом дух пошел такой вкусный, что аж слюнки потекли. Налила щей мясных. Потчует, будто родного. Поел вдоволь. Чаю напился до испарины. Разомлел от сытости. Ну, пошли расспросы, кто я, откуда, ну как на духу всю жизнь свою и рассказал. Она слушает да головой покачивает. Да и сама про себя рассказала. Муж у ей помер, от рака, уж четыре года вдовствует. Дети выросли, разлетелись кто куда. Вот и живет одна-одинешенька. И до того она мне показалась милой, душевной, вроде как свечечка горит в темной избе… теплая такая… светлая. Так хорошо поговорили, что я сам диву дался. Вроде и женщина незнаемая, а поди ж ты… побеседовали и будто воды испил в жаркий день, до того свежо и радостно стало. Затем поезд загудел, пришлось выскакивать да бежать до него. Вскочил в вагон, а она стоит, рукой мне машет и так смотрит, так смотрит. Приехал домой, а там и сама знаешь, тетка Ксения.

- Да знаю, - сказала старушка, - Валька, чай, месяц тебя терла да полоскала, как белье в тазу, изводила попреками. Вся деревня уж так тебя жалела, так жалела. Вальку урезонивают, дескать, чего ты мужика заездила, ну пропали эти деньги, ладно живой вернулся, а деньги дело наживное, а Валька на всю деревню тебя хает, да чтоб тебе пропадом пропасть желает. А тут еще ты подсобил ей, хмелем зашибся месяца на два.

- Да уж что тут вспоминать, - вздохнул Николай, - тогда-то я и подумал о Лидии, вспомнил ее голос теплый, да руки ласковые. Проснулся как-то в летнике, взял сумку, побросал свои вещи, занял у соседа Федора деньги и махнул к ней. И знаешь, тетка Ксения, встретила, как мужа. Молча взглянула на меня, взяла за ладошку и повела в дом. Вот так и прижился у ней. Главное, пить бросил, а ведь не кодировался. Не тянет и все.

- Ну, это вас судьба свела, дай вам Бог счастья, да благополучия, - перекрестилась тетка Ксения, помолчала, затем осторожно спросила:

- Валентине передать что, нет?

- А что передавать, - колеблясь, ответил Николай, - ну-у… в общем, ничего не говори, просто скажи ей эти слова «Любви моей… опавшая листва». Она поймет. А вот и твой автобус, тетка Ксения.

- Ага-ага, обязательно передам, - засобиралась старушка, - ты, парень, теперь держись за Лидку, не вздумай, опять к Вальке вернуться. Не оценит она этого. Хромой конь на ровную борозду все равно не встанет, вкривь пойдет. За муки твои Бог Лидию послал. Ну, прощай, Николушка, милый ты мой. Чай больше не встренемся, стара стала, - всплакнула тетка Ксения, - не поминай лихом.

Автобус закрыл двери и, дав сигнал, тронулся, вскоре скрылся за поворотом. Николай постоял немного, затем развернулся и пошел по пустому перрону, народу ни души. А до его рейса еще почти час. Встреча с теткой Ксенией разбередила ему душу. Все промелькнуло перед глазами, вся его жизнь. Эх,- вздохнул Николай и потихоньку запел про себя:

Любви моей… опавшая листва

Шуршит тоскою под ног-а-м-и…

неумелым голоском протянул он и… неожиданно заплакал…